Лишний бокал вина сыграл со мной плохую шутку: я потерял контроль и послал ей СМСку, о чем потом пожалел. Надо было оставить все, как есть: тогда я мог бы надеяться, что наша сказка – нам нравилось так называть наши отношения – вернется. И в моей жизни снова появится смешная девочка в зеленых башмачках.

Начну с конца, который оказался достаточно банальным, но не стал от этого менее болезненным. Моя жена посадила нас рядом, устроившись напротив в кресле с бокалом вина, и спокойно – выдержки ей было не занимать - спросила:

- И долго все это будет продолжаться?

- Что ты имеешь в виду? – вскинулась моя девочка, заерзав на диване и косясь в мою сторону.

- Не прикидывайся дурочкой. Вам достаточно долго удавалось меня дурачить, потому что я даже подумать не могла, пока однажды не перехватила твою СМСку. Это было еще до того, как он – они говорили так, словно меня не было в комнате - поставил пароль на свой мобильник. Вот я и пригласила тебя в гости, чтобы кое-что проверить. В моей квартире – она сделала ударение на слове «моей» - очень удачное расположение зеркал. Когда я открыла входную дверь, поймала ваши отражения. Сказать, что вы делали?! Думаю, знаете. – Она сделала глоток вина и откинула густую прядь волос назад. Мне всегда нравился этот ее нетерпеливый жест и ее чудесные волосы. Странно, что я поймал себя на мысли, что любуюсь женой, несмотря на то, что был зол на себя. Девочка моя только-только приехала к нам в гости: и я как полный идиот, воспользовавшись тем, что жена вышла к соседке, слишком надолго приник к ее губам.

- О чем ты Люда? Мы просто друзья! – отпирались «зеленые башмачки». – Ты что-то не так поняла.

Я снова жалел ее и ругал себя последними словами. Не надо было так рисковать, мне вполне хватило бы просто сидеть с ней рядом.

Людмила махнула рукой и повернулась ко мне.

- Может, скажешь, что ты нашел в ней?

Наверно, если бы напротив моей жены было зеркало, она бы с удовольствием в него заглянула, чтобы сравнить себя со своей знакомой, и убедиться сразу в двух вещах: в том, что я полный болван и в том, что она красавица. Маленькое отступление: Людка и, правда, изумительна хороша: если бы хотела могла сниматься в кино или в рекламе. Но я не чувствовал себя болваном, мне лишь снова стало больно.

 

Так и не ответив, я встал с кресла и налил нам виски. Девочка моя предпочитала, в отличие от моей жены, мужские напитки. В ней, вообще, было много всего мужского: она с удовольствием чинила сантехнику, прибивала полки. Родители что-то напутали с именем, назвав ее Александрой. Ну а она дальше путалась по жизни: не красилась, кое-как закалывала волосы в хвост, не носила каблуков. Наверно, меня и привлекло в ней, что она не старалась понравиться ни себе, ни другим. Весь ее облик кричал: полюбите во мне человека, а не женщину. Откликнулся лишь я, да и то не сразу.

 

Сначала мы с Людкой тихонько посмеивались над ней. Впервые я увидел ее в купе поезда, волосы заплетены в две тощие косицы, голое без косметики лицо с тяжелой челюстью, широкие невыщипанные брови. Из жалости – она была совершенно одна - мы с Людкой приняли Сашу в свою компанию, куда, надо отдать ей должное, она хорошо вписалась из-за своего потрясающего чувства юмора. Когда она что-то комментировала, мы все умирали со смеху. А еще она умела изумительно слушать, поэтому побросав полупьяных гостей, мы с пузатыми стаканчиками в руках, наполненными чистым виски безо льда, частенько оказывались в другой комнате, где я рассказывал ей о своей жизни.

 

Что я нашел в ней? Я не мог бы ответить на Людкин вопрос, даже если бы хотел. Единственное, в чем я мог признаться: я стал дико несчастлив. Произошло нечто страшное: я научился чувствовать. Если она грустила, я знал об этом за сотни километров, разделявшие нас. Приходя с работы зимними вечерами в наш теплый уютный дом, где меня ждала с ужином Людка, я переживал, что в это же время моя девочка возвращается в пустую квартиру.

 

В тот вечер мы уехали с Александрой в ее маленький городок и провели совершенно счастливые зимние каникулы. Я помню запах кофе, который я варил по утрам, и ее, растрепанную – я не разрешал ей заплетать косички - и счастливую. Тогда я не думал о возвращении, просто умирал от любви и не хотел понимать, что уже знала она: это были наши последние дни.

 

«Мы давно не поздравляли друг друга с праздниками», - написал я ей почти через полгода молчания. Она не ответила. Я испугался. Когда люди не отвечают, всегда думаешь, что с ними что-то случилось.

«Ты можешь со мной не общаться, но ответь, что с тобой все в порядке», - настаивал я в следующей СМСке.

«Жива здорова. Часто думаю о тебе».

И тут меня понесло. Она думает обо мне. А я – несмотря на то, что вернулся к Людке – продолжаю думать о ней. И каждый раз, когда варю кофе, понимаю, что не сварю такой же вкусный, как у нее дома.

 

«Почему ты прервала нашу переписку?»

«Мы больше не можем встречаться после того, что произошло. Но я очень благодарна тебе за все, что было. Прости».

Она говорила, что видит небо в алмазах, когда я ее целую. Может, это звучит банально, но мне никто не говорил таких слов. Мне было так больно, словно она вырвала мне сердце. И после боли пришла злость и горькое понимание, что могу иметь все, что угодно, кроме девочки в зеленых башмачках. У нее были свои принципы, на которые она не могла наступить, даже чтобы быть счастливой. Она прекрасно понимала: Людка подходит мне гораздо больше.

 

Я написал моей девочке:

«Прощаю любя» и удалил ее телефон из записной книжки. На краткий миг испытал освобождение. Теперь можно позволить себе лишний бокал: я не помнил ее номера наизусть. И тогда же я дал себе слово, что забуду ее, чего бы мне это не стоило.

Прошло еще много времени, прежде чем я вышел на улицу и смог увидеть, что настала осень. Очень давно я, поглощенным своим тянущим жалостным чувством, не замечал вокруг смены сезонов. Желтые листья падали на асфальт и медленно умирали, растираемые ногами прохожих. Я головой ушел в работу. Работа ответила благодарностью: выгодные контракты принесли много денег. И я купил Людке колье из сапфиров, которое хорошо сочеталось с ее глазами цвета весеннего неба.

 

Я запрещал себе думать о «зеленых башмачках», но иногда какая-нибудь нелепо одетая женщина напоминала мне, как однажды Саша купила зеленые ботинки на желтой платформе, которые уродовали ее еще больше. Я чуть не закричал, чтобы она оставила их, но ее глаза светились от радости, и я осекся. У нее не было вкуса, но она умела любить и знала, что без нее мне будет легче.