Я был старше её на десять лет. Тридцатилетний мужчина в той самой своей силе, которая позволяет кроить мир по своему разумению, потребностям, чувству меры и справедливости. Ей едва исполнилось двадцать лет.

При первой встрече, оценив её щупленькую фигурку, я подумал, что для неё и семнадцать покажется с запасом.

 

Но дело не в этом. В чём – скажу чуть позднее.

 

Было лето 1990 года. Весь день мы гуляли по тихим и солнечным улицам Андижана, маленького городка на юге Узбекистана. Сначала мы прошлись по улице Алишера Навои. Белые, ослепительные на солнце пятиэтажные дома и между ними, посередине улицы, уходящая вдаль аллея из ореховых деревьев. Радующий глаз городской пейзаж.

 

Но на душе у меня было тревожно и далеко не радостно.

 

Мы оказались в оживлённом городском парке. В глазах пестрило от красных и желтых тюльпанов и нарядных женщин в национальных платьях. Громко играла музыка. Смеялись дети.

 

- Сегодня праздник? – спросил я у неё, ожидая услышать о местном, национальном торжестве.

 

- Летом у нас в парках всегда так, - ответила она, подняв на меня свои чёрные, блестящие глаза. – У многих каникулы.

 

«Ребёнок. Совсем ещё ребёнок», - подумал я, удерживая в памяти её взгляд.

 

Мне захотелось угостить её чем-то вкусным. По лёгкому дымку и аромату

готовящегося на углях мяса я легко отыскал в парке летнее кафе.

 

Шашлык долго ждать не пришлось.

 

- Румяный какой! – сказала она, несмело принимая от меня шампур.

 

Шашлык был хорош. А пиво было просто превосходным.

 

- Ароматное!- оценила она, пригубив пиво.

 

Да…Отличное…В меру прохладное, с лёгкой белой пенкой. Самое время было посидеть здесь в тени на удобных плетёных из ивы креслах.

 

Я не спешил. Пил пиво небольшими глотками.

 

Пока мы гуляли, я всё поглядывал на неё. Мне казалось, такая прогулка основательно вымотает девушку. Но мой взгляд всякий раз встречался с её глазами. В них не было и тени усталости. Наоборот, чем дольше мы гуляли по городу, тем оживлённее становилось её лицо. Мне даже не надо было стараться развлечь её. Она сама говорила и говорила, непринуждённо переходя от одной темы к другой. Вспомнила своих подруг, одноклассников, как весело прошёл выпускной вечер в школе. Вспомнила, куда все разлетелись и как устроились, кому повезло в любви, кому – не очень.

 

При этом, как я не пытался лишний раз незаметно бросить на неё свой оценивающий взгляд, я каждый непременно сталкивался с её, обращенными ко мне и сияющими от приятных воспоминаний, глазами.

 

Улыбка красит женщину, но её она делала просто прекрасной! И эта улыбка не сходила с её лица.

 

Но дело не в этом, как я уже сказал. Она была потерпевшей по уголовному делу, которое я, прикомандированный из Свердловска следователь, расследовал в этих краях. А точнее, в соседнем Узгене. Оттуда, из Киргизии, мы и приехали с ней в Андижан рано по утру. Экспертизу провели быстро, и вот теперь мы коротали время до вечера, ожидая нашу машину.

 

- А ведь я поступала в театральное училище в Москве! – с лёгкой иронией в голосе призналась она мне, когда мы сели отдохнуть на скамейку в тенистом скверике.

 

- Не прошли по конкурсу…- в её вздохе, однако, не было ни разочарования, ни грусти. В нём, скорее, чувствовалась радость.

 

- На второй год – опять неудача! – она как-то лихо, словно саблей взмахнула рукой в воздухе и примолкла, прислушиваясь к себе.

 

- Бог троицу любит, - сказал я осторожно.

 

Она живо взглянула на меня.

 

- Считаете, стоит ещё попробовать? Правда?

 

- Конечно! – уже уверенно сказал я. – У тебя получится. Упорная, да ещё такая красавица! Возьмут. Обязательно возьмут – куда денутся!

 

Она смутилась. Румянец выступил на её смуглом тонком лице. Я назвал её красавицей!

 

Когда мы вышли из кинотеатра, где посмотрели фильм про любовь, она, осторожно откусывая от мороженого, вдруг сказала:

 

- А мне нравится, когда мужчина старше своей женщины.

 

-Ну, это нормально, - согласился я. – Старше лет, эдак, на десять. Больше не надо.

 

Она кивнула.

 

А я подумал - да, действительно, когда рядом женщина значительно тебя моложе, острее чувствуешь себя защитником, острее осознаёшь свою силу и ответственность.

 

Она посмотрела на меня и спросила:

 

- А у Вас есть жена?

 

- Да, - сказал я.

 

Помолчав, она снова спросила:

 

- А вы её любите?

 

- Конечно, - сказал я. И, глянув на неё, добавил:

 

- Я всех женщин люблю. И тебя тоже.

 

Она вспыхнула и перестала есть мороженое. Просто несла его в руке.

 

Мы спустились вниз к городскому пруду. Это был небольшой оазис в душной каменной пустыне. Возможно из-за того, что пруд был в низине, казалось, что над зеркалом воды сгущается вечерний туман. Плавающие у берега утки, ивы создавали ощущение естественности этого уголка природы.

 

- Что мороженое не ешь? Наелась?

 

Она кивнула. Я взял у неё из рук мороженое и кинул в пруд. Тут же подплыли утки и, вытягивая шеи, вмиг разделались с неожиданным подарком. Она улыбнулась.

 

Мы сели на скамейку и смотрели на уток, кругами плавающих у берега и в свою очередь наблюдавших за нами.

 

Конечно, я отлично понимал, что всё дело не в этих пастухах с гор, бросивших своих овец и спустившихся в долину. Кто-то организовал многотысячную толпу, раздал им ружья и направил на Узген, внушив им, что он корень всех их бед.

 

Кто-то посеял в их простых душах ненависть к людям другой национальности. Эти князьки, возжелавшие стать царьками и виноваты в том, что пастухи, опьянев от первой крови и вседозволенности, убили её отца и брата, приехавших за ней в горы, где она проводила свои каникулы, подрабатывая воспитателем в детском лагере. Тело её родственников, кстати сказать, мы так и не нашли. Только на заднем сиденье отцовской «Волги» валялась голова её отца.

 

Эти кто-то, а не пастухи, виноваты в том, что после убийств толпа насиловала её – десять, двадцать, тридцать человек…передавая её дальше, новой волне вооруженных людей, пока один пастух не сжалился, потрясённый принимаемыми ею муками и не спрятал её.

 

Дело, конечно, не в этих чабанах. Когда мы арестовывали их, уже вернувшихся к своим отарам в горы – это снова были тихие и мирные люди.

 

Я знал, что в моей силе подняться в эти горы, и арестовать их, как бы далеко они не забрались. Но те, кто считает себя вершителем современной истории, властелинами, кто послал их убивать, были для меня недосягаемы. Это я отлично понимал. И был тут бессилен.

 

- Гады, - сказал я.

 

- Что? Что вы сказали? – переспросила она.

 

- Гады! – повторил я и прикусил язык. Но было поздно – её лицо сразу посерело и превратилось в безжизненную маску мумии.

 

Теперь мне казалось, что она старше меня на целую жизнь.