Эту историю мне рассказал знакомый водитель КамАЗа, когда однажды, поехала я с ним по пути в город Новопавловск, где в издательстве готовилась к выходу моя очередная книга.

Водителя звали Максимом. Был он сыном моей давней приятельницы. Местные девчонки звали его Вандамом, так как было в его внешности сходство с американским актером. Родители начали строить ему дом еще до армии, надеялись закончить стройку, пока он отслужит, а там сразу женить. Но Максим, вернувшись из армии, «вешать хомут на шею» не торопился. И только спустя восемь лет, когда мать уже и перестала донимать его вопросами о женитьбе, он вдруг привез в новый дом молодую жену, «такую уродину», судачили наши сельские сплетницы.

У меня к этому событию был свой интерес: хотелось непременно описать, как встретились и связали свои судьбы «первый парень на деревне» и «горбунья» но идти и расспрашивать молодых, было неудобно, а тут случай подвернулся.

Всю дорогу, затаив дыхание, слушала я Максима, а теперь вот и вам поведаю его рассказ.

___________

 

«О горбунье я впервые услышал от друзей. Говорили, будто живет она в каком-то из окрестных сел, что от мужиков у нее отбоя нет, но принимает она только неженатых и плату берет только золотом. Те, кто у нее побывал, будто бы рассказывали, что отдали бы пол жизни, только бы наведаться к горбунье вновь. Но она, якобы всех предупреждает: «Приедешь еще – погибнешь». Говорили, что были случаи, когда мужики сходили из-за нее с ума, и даже умирали.

Я слушал эти россказни, как страшную сказку, наподобие тех, которыми пугали мы друг друга в детстве. Одно смущало: друзья мои давно вышли из детского возраста, у всех армия позади, кое-кто успел семьей обзавестись. «Взрослые люди, а верят небылицам», - думал я, но спорить с ними не стал и вскоре позабыл о горбунье.

Однако, спустя несколько месяцев мне о ней напомнил попутный пассажир. Взял я его в километрах тридцати от города. Сёл по близости не было, поэтому я с удивлением спросил, откуда он.

– С Горбатого хутора, - ответил пожилой мужчина, - Это там, в балке. Дороги до него с трассы нет. Я напрямик, через поле. Дорога идет через село, но так намного дольше добираться. Хутор у нас знаменитый. Все водители о нем знают. Ведь у нас горбунья живет. Слыхал о такой?

– Слышал, но, честно говоря, думал сказки все. Не верил.

– Ну и правильно, не верь. Погибель она мужичья. Мне по старости не пришлось к ней хаживать, а те, кто бывал, такие страсти рассказывают! Недавно у нас на хуторе поселился один парень, сумасшедший, из-за горбуньи свихнулся. Ехал с армии домой и не доехал. Сидит на пригорке целый день и смотрит на ее дом. Спрашиваем, где живет, хоть бы родным сообщить, так он не помнит. Дом этой ведьмы на отшибе стоит, на самом бугру. Если б ночь была, мы б с дороги огоньки с ее окон увидели.

Пассажир рассказывал о горбунье всю дорогу.

– Тьфу, на нее! Прицепилась на язык! Мне сходить пора.

Мы расстались, а я продолжал думать о таинственной горбунье и тогда, когда ставил машину в гараж, и когда шел домой, всю ночь она не давала мне покоя.

Женщин в моей жизни, можно сказать, еще не было. Девочки из пьяных компаний не в счет. От таких одно омерзение на душе остается. А девушка по душе, чтоб с ней захотелось всю жизнь рядом прожить, все никак не встречалось.

Задремать смог только перед рассветом. Снилось мне, будто эта самая горбунья – совсем молодая девушка с длинными огненно-рыжими кудрями. Танцевала она для меня совершенно голая, извиваясь, как змея, тянула ко мне белые руки с синими ногтями, а я запутался в ее длинных волосах – не вырваться. ..

Проснулся в холодном поту. Виски сжимала сильная боль. На улице завывал ветер, швыряя мне в окно мокрым снегом. Лишь к вечеру, когда пришли друзья и уговорили пойти в ресторан, я немного развеялся.

…Самая прекрасная пора в моей жизни началась с неприятности на дороге. Была пятница. Я возвращался из рейса. Дул сильный встречный ветер. Стекла залеплял мокрый снег. Тьма была такой густой, что свет фар не прорезал ее, а образовывал белое пятно прямо перед носом машины. До города оставалось не более тридцати километров, когда намертво заглох мотор. Оставаться мерзнуть на дороге – мало привлекательная перспектива. Идти по дороге искать убежище, но куда? Вблизи ни одного огонька. И тут я вспомнил про горбатый хутор. Ведь он где-то недалеко, в балке. И пошел прямо по полю. Идти было трудно. Сапоги то и дело облепляла грязь, и они становились неподъемными. Прошло около часа, но никакой балки, никакого хутора не было. Я уже выбился из сил, когда неожиданно из темноты вынырнула какая-то постройка.

«В доме темно. Да это и понятно. Даже если здесь и живут, то давно спят», – рассуждал я сам с собой. Постучал в окно. В ответ скрипнула дверь, и на пороге появилась сгорбленная фигура в белой рубахе, закутанная в большую шаль. Хозяйка без слов повернулась и пошла в хату, жестом показав, что можно пройти за ней. Она долго шарила рукой, наконец, зажгла свечу.

– Света нет. Ветер провода оборвал, – услышал я ровный тихий голос из-под шали, прикрывавшей лицо, - Ты голодный?

– Не мешало бы чего-нибудь горячего пропустить, - высказал я пожелание.

– Откуда взяться горячему в два часа ночи? Молока и хлеба могу предложить.

– Молоко – это тоже хорошо.

Хозяйка вышла в сенцы и вернулась с банкой молока. Из настенного шкафа она достала хлеб и посуду. Молоко было домашнее, пахучее и сытное. Выпив кружку, я вполне утолил голод и стал осматривать комнату. Хозяйка тем временем стелила мне постель.

При свете свечи комната, обставленная старой мебелью, казалась особенно уютной. Плетеная этажерка, кожаный, с зеркалом диван, круглый стол, стулья на изогнутых ножках, сундук, отделанный резными металлическими полосками с навесным замком. На стенах висели картины, панно, вышитые дорожки. Шторы на окнах и дверях с бахромой. В углу висела икона, горела лампадка. Со всей этой чисто деревенской обстановкой в моем понимании никак не сочеталась большая во всю стену книжная полка. Джон Голсуорси, Виктор Гюго, Анатоль Франс, Федор Сологуб, Максимилиан Волошин, Владимир Высоцкий, Александр Екимцев – вот малая доля имен, которые я прочел на переплетах. «Грамотная старуха», - подумал я. Что хозяйка стара по возрасту у меня сомнений не возникало.

Шлепанье босых ног по полу в другой комнате отвлекло меня от моих мыслей. В дверном проеме остановилась молодая женщина в длинной светлой рубахе с распущенными волосами и… с горбом.

– А где бабуля?- спросил я, облизывая вдруг пересохшие губы. Я понял, куда привела меня судьба.

– Какая бабуля? Я одна здесь живу. Иди, ложись, я постелила тебе.

– А т-т- ты где?- от страха я начал заикаться.

– Я на диване лягу, - просто ответила хозяйка,- а что это с тобой? Испугался что ли?

– Еще чего! Что мне тебя пугаться? Ты ж не людоедка?.. А к-книги это твои?- спросил я, чтобы как-то продолжить разговор.

– Мои. Читаю со скуки. Живу одна. Мать умерла давно. А замуж вот горбатую никто не берет. А ты видно наслушался про меня сказок. Ишь, как в лице переменился. Вранье все. Обыкновенная я, и золота мне никто не носит. Видишь, вот тапочки и то не могу купить.

Она пошла к дивану и села, подобрав под себя босые ноги.

– Как тебя зовут? Меня Дорина.

– Меня Максим. А не страшно тебе одной вдали от людей жить?- продолжал я расспрашивать, понемногу приходя в себя.

– А кого тут бояться? Волков? Так их давно в наших краях не водится. Да что волков, и зайца не встретишь. В страшное время мы живем. Люди забыли, что они люди.

– Да, - согласился я, - люди сейчас стали страшнее любого зверя. Вон у нас весной на улице сразу два дома вместе с людьми сожгли, все из-за денег. Грабители знали, что люди деньги и золото, дома держат.

– Знаешь, Максим, нечистых людей всегда было много, только раньше, до революции, их до власти старались не допускать. Это мне бабушка говорила, а она прожила на свете сто два года. У людей вера была крепка, понимали они, что такое грех… Ладно, разговорились мы, а тебе, наверное, рано вставать? Когда тебя разбудить?

– Часов в восемь.

Дверь между комнатами не закрывалась. Уже лежа в постели, мы немного поговорили о пустяках, и я заснул, да так крепко, как разве что в детстве спал. Проснулся только в десять часов утра.

Сквозь занавеску на двери было видно, как хозяйка хлопотала у стола. Простенькое платье облегало полную грудь. Тонкую талию обхватывали пояски фартука. Небольшой горб на уровне лопаток почти прикрывали собранные резинкой в хвост рыжие волосы. Голова была втянута в плечи, но неприятное ощущение от уродства, сглаживались очень милым выражением лица.

– Ты что же меня не разбудила? У меня же машина на трассе с грузом. Разворуют ведь,- нарочито с недовольством пробурчал я вместо «доброго утра».

– А ты сходи, подгони машину сюда. Позавтракаем вместе, если не торопишься, – с улыбкой ответила мне Дорина и так светом глаз своих окатила, что мне показалось солнышко вдруг из-за туч вышло.

Я решил, что торопиться мне некуда. Груз сдавать только в понедельник. Я оделся и пошел на трассу. Она оказалась рядом, в пятнадцати минутах ходьбы. А ночью я, видимо, кружил по полю. Мотор, как ни странно, завелся сразу…

После завтрака я осмотрел хозяйство Дорины. Везде чувствовалось отсутствие мужских рук. Покосившийся, местами, вовсе провалившийся забор, разболтанные петли на дверях, прогнившие доски в полу и много других мелочей бросались мне в глаза, как упрек. Не проявляя раньше влечения к столярным работам, я неожиданно для себя почувствовал неодолимое желание исправить все неполадки. Возился до вечера.

Прикручивая оборванный провод к изолятору на вводе, я обратил внимание на пригорок за домом. Там целый день сидел какой-то парень. Вспомнился рассказ пассажира о солдате, что не доехал домой из-за горбуньи. В груди неприятно защемило: «А ведь правду говорил». Дарина, словно прочитала мои мысли. Вылила поросятам мешку, помыла руки и подошла ко мне.

– Ты хочешь знать правду о нем?

– Да.

– Он служил в Чечне. Однажды выйдя за ворота части, он попал в руки бандитов. Четыре года его держали в горах, били, кормили как скотину, заставляли работать до упаду. Однажды он бежал. Нашли его пограничники без сознания в лесу. В кармане у него оказался конверт с письмом, адресованный мне. Парень ничего не помнил, ни имени своего, ни адреса, где жил до армии. Его привезли ко мне, оставили и уехали. Я не знала, что с ним делать. Адрес мой у него оказался случайно. Из нашего хутора девушка переписывалась с его сослуживцем и написала ему мой адрес. А парень решил предложить мне переписку. Поэтому и конверт с моим адресом на груди носил.

Вот так он оказался здесь. Я приютила его на день, а потом попросила одну старушку взять его к себе на постой.

Когда-то моя бабушка была знаменитой на всю округу знахаркой, и мне передала некоторые знания. Я с помощью гипноза пытаюсь вернуть ему память. Он приходит ко мне на сеансы каждый день. Сейчас мы пойдем с ним в хату, а ты пока не заходи, ладно?

Дарина махнула парню рукой, и он покорно, как дрессированная собачонка, спустился с пригорка и поплелся в дом. Пока горбунья занималась солдатом, я сидел на бревне и пытался усмирить бурю противоречивых мыслей и чувств. Во мне смешались рассказы друзей, пассажира, Дарины, страх и недовольство собой за то, что оказался безвольным перед женскими хитростями. Я не знал чему верить. Во мне вдруг пробудилась дикая ревность. Прикуривая одну за другой сигареты, пытался призвать на помощь трезвый разум. То решительно вставал и направлялся к машине, чтобы немедленно уехать, то возвращался с сомнением. Но успокоиться не мог до тех пор, пока на пороге не показалась уставшая, сгорбившаяся еще больше, чем была, бледная Дарина. Мне стало жалко ее. А она присела рядом, опустила голову мне на плечо. И вмиг все во мне стало на свои места.

– Максим, я отдохну немного, и пойдем ужинать.

Она затихла. А я сидел и боялся дышать, чтобы не спугнуть тихое счастье, опустившееся вдруг на моё плечо.

Она встрепенулась неожиданно. Щеки ее порозовели, даже горб, как мне показалось, стал меньше…

Мы сидели за столом, ели свежеиспеченный хлеб с квашеной капустой и горячей картошкой в мундирах. Дарина то и дело поглядывала на спящего парня.

– Он поспит и уйдет к себе. Ты на него не серчай. А знаешь, Максим, он сегодня назвал свой адрес. Надо будет сообщить родителям. Бедные, они уж, наверное, отчаялись найти его… А тебя дома не потеряли? Когда ехать думаешь?

– Мать, конечно, волнуется, а больше некому. А ты что же меня выгоняешь?

– Не выгоняю, но люди… опять трепать языками будут. И так, каких только небылиц про меня не наплели!

– Я завтра рано утром уеду, ладно?

Дарина после небольшого раздумья разрешила мне остаться. В этот вечер я долго не мог заснуть, пересмотрел по телевизору все программы, ходил на улицу подышать морозным воздухом, вновь ложился, нарочито громко ворочался в постели и вздыхал. Наконец она не выдержала и подошла ко мне.

– Что с тобой?

– Не знаю,- чуть не со стоном выдавил я из себя, - ложись со мной, .. ты не бойся,.. если ты не захочешь…

– Я и не боюсь, я знаю… ты хороший…ты не такой, как другие…, - она нырнула под одеяло и положила голову мне на плечо.

– А что другие?

– А то ты не знаешь. Это я сейчас малость поумнела, стала в людях разбираться, а раньше на слово верила. Трудно мне было, особенно когда одна осталась. Каждый мужик не прочь был поизмываться над убогой. Благо бабушка научила меня кое-каким секретам. Те, кто насильничать надумывал, получали от меня такой отпор, что на всю жизнь запоминали. Эти пакостники и распускают слухи про меня.

Я слушал ее и боялся пошевелиться. С одной стороны мне было приятно ощущать ее тело, с другой стороны я боялся дотронуться до ее спины, вернее боялся своих ощущений от прикосновения к горбу. Она видно почувствовала это, потому как замолчала вдруг, встала и пошла в свою комнату. Как я ругал себя потом, что допустил мысли о брезгливости. Но пойти к ней, обнять ее тоже не мог себя заставить, так как боялся себя. Так и промучился всю ночь. И она не спала.

А на утро она с нарочитым спокойствием собрала мне завтрак, разговаривала со мной, как будто ничего не случилось. Лишь только когда я садился в машину, на мгновение блеснули слезой ее глаза, и рука ее сжала мою руку, но только на мгновение…

– Уезжай, - она хлопнула дверцей машины и скрылась за калиткой.

И я поехал. Дурак! Правда, понял это я позже. А до того, как понял, месяц боролся сам с собой. Горбунья заполонила мои мысли. Меня тянуло к ней со страшной силой, но представить ее своей женой не мог. Сначала я не мог представить в своих объятьях уродливое тело, потом останавливала людская молва. Я представлял, что будут говорить люди, как схватится за голову мать. Но влечение не проходило. Друзья советовали: «Поезжай, переспи с ней, и все пройдет».

Но просто так переспать с ней я тоже не мог. Мне было жалко ее. Она и так обижена жизнью. Шли дни, а мучения мои не проходили. Я не мог принять какого-то решения.

Оно пришло само однажды вечером перед самым Новым годом. Я почувствовал, что мне нужно сейчас, немедленно ехать к ней. Исчезли сомнения и колебания: «Зачем? Почему?». Голову сверлила одна мысль: «Надо!». Я выскочил из дому, нанял такси и помчался на хутор.

…А там происходило что-то страшное. Я почувствовал это. Чем ближе мы подъезжали к хутору Дарины, тем сильнее тревога распирала грудь. Я торопил таксиста, казалось, что машина еле ползет. Мысленно я пулей вылетал из машины и мчался впереди. От нетерпения сиденье подо мной горело огнем. Мы свернули с трассы и выскочили на прямую дорогу, ведущую через село к хутору. И тут я увидел: на бугру, где стоял ее дом, в ночи яркое зарево.

Я нашел ее окровавленную в разорванной обгоревшей одежде около пылающего дома. Три дня она была на грани жизни и смерти. Я дежурил под дверями реанимации, пока мне не сказали, что опасность миновала. Но еще два месяца она не хотела меня видеть. Санитарка приносила мне записки, где она просила оставить ее в покое, что стала еще уродливей, что такой красивый парень, как я должен искать девушку по себе. Но я не унимался.

В день выписки стоял солнечный день. Снег, выпавший накануне, растаял, разбросанные перед больницей лужицы сверкали, как осколки зеркал. Женщины шутили, что природа решила преподнести им подарок к Восьмому марта.

Дарина вышла на крыльцо растерянная, бледная от долгого больничного заточения со свежими, еще розовыми рубцами от заживших ран на лице и руках. Идти ей было не куда.

Но тут к крыльцу травматологического отделения больницы подъехала легковая машина. Я распахнул дверцу и протянул ей руку… С того дня она живет в моем доме»

– Что же случилось с ней?- спросила я Максима, когдаа он закончил рассказ.

– Не знаю, а она не говорит. На хуторе ходят слухи, что поджег ее кто-то из тех, кого она в дом не хотела пускать.

– А как же твои страхи по поводу ее уродства?

– А знаете, ушли. И вообще, я понял, что внешность так мало играет роли, когда люди близки духовно. По-моему, мы просто две половинки одного целого.