Случилась сия быль в лохматом 1992 году. Стояла золотая осень, погодка была шикарная и наступил мой ДЕМБЕЛЬ. Капитан Ковригин отвез меня на своей «Волге» в гарнизон нашей славной бригады под Зеленогорском Ленинградской области. И я отправился в строевую часть выправлять документы, а потом на почту – получить присланные из дома денежки. Я, признаться, обещал Ковригину, что в наш дивизион возвращаться не стану, а сразу поеду домой. Но если вы верите на слово дембелю-распиздяю, значит вы лох педальный. Я и не собирался обещание держать.

Я доехал до Зеленогорска, купил билет на поезд «Выборг-Зеленогорск-Петербург-Москва, сдал свою сумку в камеру хранения, купил 5 пузырей спирта «Рояль», закуски, сигарет и поехал на 19-й километр Приморского шоссе – в свой дивизион.

Бухали мы впятером с моими сослуживцами (все деды и дембеля) до самого утра. Пришлось даже засылать нашего духа Зайца в деревню за самогоном. В 2 часа ночи Сашка Белов смотался в санаторий, что был неподалеку и привел оттуда питерскую девушку, которая там отдыхала. Как щас помню, ее звали Настя. Спасибо тебе, девушка Настя. Ты отдавалась мне с таким неподдельным восторгом, и делала такой шикарный минет, что я этого никогда не забуду.

Бухали мы до пяти вечера следующего дня, после чего вся нетрезвая ватага отправилась меня провожать до автобусной остановки. О, это была картина маслом. Мы еле-еле держались на ногах, я весело размахивал своим заветным билетом на поезд, и мы ревели песню «Степь да степь кругом», хотя вокруг были сплошные сосны. Девушка Настя висела у меня на шее и просила остаться «ну хоть еще на денечек», но я был неумолим. Меня рвало на родину.

Но вот на горизонте показался автобус, и мы стали целоваться-обниматься. Заяц героически удерживал двери автобуса и ревел, что автобус никуда не поедет, пока дембеля не попрощаются. Любое прощание когда-нибудь заканчивается, и меня загрузили в салон. Все, занавес.

Я посмотрел на часы, и понял, что автобус приедет на Зеленогорский вокзал тютелька в тютельку к прибытию моего поезда. И не успел я подумать о том, что это весьма здорово, как понял, что мне придется выйти – меня тошнило. Употребленные спирт и самогон, качка и духота в автобусе сделали свое мерзкое дело.

Я блевал, спрятавшись за остановочным павильоном и с ужасом поглядывал на часы, прекрасно понимая, что на поезд я не успеваю при всем желании. Проблевавшись, я добрел до стоявшего неподалеку магазинчика. Магазинчик грустно поблескивал пустыми витринами – это был год тотального дефицита. Я купил бутылку дюшеса, выпил ее и купил бутылку портвейна «777». Мне очень хотелось выпить. Сделав изрядный глоток (граммов 300 я точно отхлебнул), я решил голоснуть. И первый же мужичонка на жигуленке согласился отвезти меня в Сестрорецк. Я очень рассчитывал догнать свой поезд, что и объяснил мужичонке. Тот проникся моим положением и всю дорогу гнал под 120. Заскочили в Зеленогорск за моей сумкой и полетели дальше. Машина гремела, шины повизгивали, и я уже начал успокаиваться… но не тут то было! Нас остановили добрые дяди из ГАИ…

Мужичонка успел перед этим сбросить скорость до положенных в том месте 70, но не в этом было дело. Похожая машина числилась в угоне, и усатый капитан дооооолго и нууууудно сверял номера кузова и двигла с документами. А еще он видел, что придраться ну абсолютно не к чему, а отпускать нас ему очень не хотелось. Потом он попросил открыть багажник, поводил там своим жалом и, наконец, отпустил нас восвояси.

На Сестрорецкий вокзал мы влетели под сотню, распугивая сонных прохожих, и увидели вдали красные огоньки хвостового вагона моего поезда.

Мужичонка почесал репу и заявил: «Если я сказал, что догоню этот поезд, значит я это сделаю. Сколько он стоит в Питере?» Я сказал: «Кажется, минут сорок.» «Погнали!» - крякнул мужичонка и рванул с места так, что моя парадная фуражка сдвинулась на затылок. «Денег я с тебя не возьму, - добавил он, - сам когда-то на дембель домой возвращался».

До вокзала в Питере мы не доехали чуть меньше километра – жигуленок сдох. Он просто заглох на последнем светофоре и отказался заводиться. Мужичонка опять почесал репу и сказал: «Беги, солдат, успеешь!»

Бля, так я не бегал никогда в жизни. Даже когда на школьной олимпиаде в восьмом классе занял второе место в беге на три километра. Было очень жарко для октября. Я летел, и от меня воняло потом и алкоголем. Парадный китель я снял на бегу, фуражку сдвинул на затылок, галстук болтался на прищепке и (о, ужас!) расстегнул три пуговицы на рубашке. В таком виде на перроне вокзала меня успешно принял патруль.

Майор, сержант и рядовой. Как щас помню их офуевшие морды. «Документики папрааашУ!» - майор сделал четкое ударение на последнем слоге и протянул сухощавую ладошку. И вот тут я сделал то, о чем мечтал всю свою армейскую службу – Я ПОСЛАЛ ПАТРУЛЬНОГО ОФИЦЕРА НА *УЙ!!! Никогда такого не делайте – это трибунал! Но мои нервы в тот момент сели окончательно, и я мало чего понимал. «Пошел на *уй, товарищ майор, я на поезд спешу!» Патрульные превратились в трех окостеневших истуканов, я же рванул, как заправский орловский рысак. Я бежал, пот стекал со лба, по спине и подмышкам, ноги тихонечко деревенели. Я даже пару раз оглянулся – нет ли за мной погони. Бог в этот раз был на моей стороне, видимо патрульные окостенели навечно.

И Я ДОГНАЛ СВОЙ ПОЕЗД!

Проводница посмотрела на мой билет и спросила: «В Зеленогорске опоздал?» Я тупо кивнул головой и пошел в свое купе. Моей единственной соседкой оказалась жирная тетка лет 50-ти и я обреченно рухнул на свою полку. Наконец, отдышавшись, я прикинул *уй к носу, и понял, что ловить здесь абсолютно нечего. Деньги у меня еще оставались и я, гордо выпячивая грудь со всякими там армейскими побрякушками, отправился в вагон-ресторан.

В ресторане я встретил сослуживца. Он служил в соседнем со мной подразделении, а теперь тоже ехал на дембель. Но он не пил. То есть абсолютно не пил. У него был такой букет болезней, что было даже удивительно, как его вообще взяли в армию. А мне был нужен Собутыльник и, желательно, не один. И тогда я встал и громка сказал: «Господа, никто не желает опрокинуть рюмочку за мой дембель?» О-о-о-о-о-о-о-о…. это было что-то с чем-то! Мало того, что за мой столик подсели сразу двое мужиков и одна симпатичная мадам лет сорока, так со всего вагона ко мне вереницей потекли одна за другой рюмки с водкой, стаканы с вином и портвейном, и каждый хотел со мной выпить. Это было тяжелое время развала страны, каждый косил от армии, многие из армии убегали. Человек в военной форме у взрослых людей вызывал уважение и, мягко сказать, удивление: «Да как же ты вообще там служишь, чувак?»

 

И ДЯДЮШКА ЛАРС НАИПЕНИЛСЯ В ХЛАМ.

Проснулся я поздно ночью. Горел ночник. Я разлепил глаза и понял, что нахожусь в своем купе на верхней полке. Надо мной возвышался мужик размерами с несгораемый шкаф и по-бабьи тоненьким голоском причитал: «Ну вставай, ну просыпайся! Что же ты наделал, ну просыпайся, ну что же ты натворииииииииил!» Я пытался вспомнить хоть что-нибудь, но не мог. Это было выше моих сил. Я помнил только нескончаемый поток алкоголя и обильной закуси. Дверь купе была приоткрыта и я видел, что в коридоре топчется моя соседка и нервно поглядывает в нашу сторону. «Может, убил кого», - нервно подумал я и поднялся. Боль в башке отдалась с невероятной силой. Мужик попался врубастый и с готовностью протянул мне бутылку пива. «На, подлечись, ща я тебя грузить проблемой буду» - сказал он и нервно подергал себя за нос.

Я с наслаждением потягивал холодное «Останкинское» из горлышка, а несгораемый шкаф бубнил мне в ухо о наших приключениях. Ситуация оказалась для меня забавной. Поздней ночью, когда вагон-ресторан закрывался, он потащил меня на руках в мой вагон. Я был уже не транспортабелен, а смог только выговорить номер моего вагона и купе. Ресторан находился в седьмом вагоне, мое же купе в тринадцатом. Сами понимаете, семьдесят пять килограмм живого веса в пьяном виде превращаются во все сто пятьдесят, мужику пришлось туго. Зачем-то взвалив меня на верхнюю полку, хотя нижние были свободными, и изрядно напугав мою нервную соседку, он отправился в свой вагон. В третий. И к своему ужасу он обнаружил, что пройти он не может, потому что вагон-ресторан закрыт. В силу своей невозможной стеснительности он не стал долбиться в дверь, а тупо вернулся ко мне в купе, дал мне проспаться часика полтора и разбудил. В чем проблема и ужас, спросите вы? А вот в чем. Ужас собственной персоной ехал в третьем вагоне с этим мужиком и являлся его родной тещей. Он ехал с ней к своей жене, т.е. к ее дочери, которая отдыхала где-то в Подмосковье. По словам мужика, это была старая злобная карга, которую он дико боится, и теперь она обвинит его в том, что он всю ночь шлялся по бабам, и расскажет все жене, а та поверит.

-Давай, дембель, исправляй ситуёвину. Как хочешь ее убеждай, где я находился. – заявил на последок несгораемый шкаф.

Я допил пиво, и мы пошли в его вагон. За окном светало, через час поезд должен был подойти к Москве. Я был почти уже дома. Вагон-ресторан в этот час был, естественно, закрыт, и я стал долбиться в дверь. Я долбился минут десять, не меньше. Мужик нервно курил и, судя по его несчастным глазам, очень волновался. Наконец, нам открыл дверь заспанный повар. Мы в двух словах описали ситуацию, и нам было разрешено пройти.

Мы добрались до третьего вагона, и как только подошли к купе, дверь распахнулась и появилась разгневанная теща. Я не успел и рта раскрыть, как она заверещала. Она орала, как общегородская сирена гражданской обороны. Я был назван алкашом и дрянью, мужику досталось гораздо больше «лестных» эпитетов. Но самой главной мыслью тещиного монолога была такая: «Мой зятек – старая тварь и конченная блядь». Несгораемый шкаф согнулся, как-то весь сжался и стал похож на маленький аптечный шкафчик. Я понял, что здесь мне делать больше нечего и по-тихому срулил. Добравшись до вагона-ресторана, я с грустью убедился, что дверь снова закрыта. А поезд между тем уже подкатывал к перрону Ленинградского вокзала. До повара я так и не достучался, а как только поезд остановился, и проводница открыла дверь, я рванул по перрону к своему вагону. Ведь там была моя сумка.

Я купил на вокзале две бутылки пива на последние деньги, загрузился в метро и поехал домой. До дома я добрался уже без приключений. Мне открыла дверь моя младшая сестренка, мы обнялись, и я, наказав готовить торжественный ужин, устало брякнулся в койку. У меня не осталось сил ни раздеться, ни расстелить кровать. Я был дома. Позади остались два года службы а впереди ждала загадочная и такая желанная гражданская жизнь.