41. СИЛА НЕЗНАНИЙ

Чтобы подобраться на машине поближе к груше, пришлось покружить по деревне. Но вот фары высветили дом Федулыча. И вся компания проследовала гуськом через калитку в сад. Тропинка к крыльцу повела их у стены дома, под окнами. Свет в окнах был слабым, зато свидетельствовал о присутствии в доме хозяина.

И вдруг над своими головами они услышали.

 

- А кто будет здороваться?

 

Все немедленно обратили взгляды к окну и почти одновременно вздрогнули. Из приоткрытого окна на них взирал поросенок. Точнее, различимым было его рыльце и передние копыца.

 

- Да. Это я говорю, - сообщил поросенок сиплым голосом.

- Горби? – не веря своим глазам, вымолвил Улейкин.

 

- Ты его знаешь? – спросил почему-то Рыбов.

 

- Да, мы знакомы, - ответил вместо Улейкина поросенок. – Он кидался в меня камнями и навозом. А после того, как он натравил на меня покойника, я даже начал говорить.

- Что он несет? – выставил пальцы Шплинт в знак непонимания.

- А может, он прав, - предположил Едаков, обводя присутствующих ошалелым взглядом.

 

- Было такое? – спросил Рыбов Улейкина, налегая на басовые ноты, то ли для демонстрации авторитета, то ли желая убедить остальных, что он владеет ситуацией.

 

- Было, - признался Улейкин, чтобы не возбуждать спора, который мог ему повредить.

 

- Интересно, - вдруг вмешался физик, обращаясь к поросенку. - Значит, вы, молодой … э-э, поросенок, утверждаете, что заговорили под влиянием страха?

 

- Конечно, - подтвердил поросенок. – Во мне заговорило животное начало.

- Да, но умение говорить – это, как раз, человеческое начало, - сказал физик.

 

- А что тогда делать с умением молчать? - возразил поросенок. – А начал у высших животных всего два: любовь и страх. Их производными является синтез и анализ. Это понятно?

- Тебе понятно? – спросил Рыбов у Лалыко.

 

- Так что, умение говорить – это, как раз, самое, что ни на есть, животное начало у человека, - пояснил поросенок.

- Да, но ведь у человека, а не, пордон, у поросенка, - не сдавался физик.

- Ничто человеческое мне не чуждо, - парировал поросенок. – Да и чем человек так уж отличается? Просто, в свое время любовь в нем сильно перевесила, и, благодаря этому, он продвинулся в природе. Но страх как животное начало в нем остался. В свое время это и подвело Адама.

 

- Это вы про того Адама, который совершил первородный грех? – уточнил физик.

- Про того самого, - подтвердил поросенок. – Грех-то он совершил, но причиной тому был его первородный страх.

 

- А я слышал, что его подговорил Змей Искуситель, - обнаружил свою осведомленность Едаков.

 

- Змей больше подействовал на Еву, - сказал поросенок. - Там же ведь как было. Ева испугалась Змея. А Адам испугался за Еву. Это и стало причиной того, что он обзавелся вирусом мышления.

 

- Ну, хорошо. Допустим, так и было, - не стал спорить физик. – Но вы же все-таки не Адам.

 

- Не Адам, - вынужден был согласиться поросенок. – Меня зовут Горби. Но с помощью Федулыча я практически избавился от страха в пользу любви. И мне Федулыч уже запретил жевать ветки у куста познания. А вот этот ваш…

 

- Улейкин, - подсказал Рыбов с осуждающим вздохом.

- Меня напугал, - продолжил поросенок. – Спасибо хорошей женщине Сократихе, а то они с покойником меня сожрали бы.

 

- По-моему здесь нечисто, - с тревогой в голосе проговорил Едаков.

- Нет, пусть рассказывает, - заинтересовался Рыбов.

- А что тут рассказывать? – заговорил вновь поросенок. – Этот весь вымазался зеленкой. Думал, я его не узнаю. И давай науськивать покойника против меня.

 

- В зеленку, говоришь? – нахмурился Рыбов. – Вот оно что. Так ты тут черт-те чем занимался, - обратился он к Улейкину.

- Тогда я вообще ничего не понимаю, - заявил Едаков.- Откуда в тебе это, Улейкин.

 

- Да все понятно, - разъяснил Шплинт.- Он тут обкурился марафету. Да и все.

 

- Он вообще не курит, - заметил Едаков, со всей очевидностью ужасаясь этому факту.

 

- Да вы проходите в дом. Разберемся, – предложил поросенок. – А там, как раз, и Федулыч подойдет.

 

- Вы слышали, Борис Борисович, - сказал Шплинт. – Федулыча-то, оказывается, нет дома. Может, тогда в другой раз зайдем. Ведь все и так ясно.

 

- Все ясно, что ничего не ясно, - проворчал Рыбов. – Нет, надо встретиться с Федулычем. Мало ли, что может наговорить поросенок.

 

И вся компания направилась к крыльцу. При этом было заметно, что в ней появился эффект групповой сплоченности. Каждый ее участник жался к центру, где, разумеется, оказался Борис Борисович.

Темнота сеней объединила их еще сильнее. Так что через дверь в избу они ввалились все сразу. А ввалившись, так и замерли у дверей с выражением готовности тотчас вывалиться назад. И тому были основания, ибо, не смотря на недостаток света от настольной лампы, в комнате была ясно видна женщина. Лет не свыше пятидесяти, но стройная, хоть и невысокая. Густые медного цвета волосы ее были уложены в волнистую прическу, которая зауживало ее лицо до иконописных стандартов. Пожалуй, тем же стандартам соответствовали и черты ее лица. И оттого оно, наверное, казалось бы слишком строгим, если бы не макияж. А если бы к ее лицу возможно было как-нибудь приладить большие глаза, типа «очи», то она выглядела бы даже болезненно красивой, примерно, как свет ртутной лампы. Однако глаза у нее были небольшие. Конечно, не то чтобы бусинки или, как у воробья, а как раз такие, которые пробуждают необходимость приблизиться, чтобы заглянуть в их темную глубину. И это вместо поросенка!

 

Между тем, что-то знакомое показалось в ней Улейкину.

- Да это ж ведьма, - прошептал он, будучи не в силах сдержать изумления. – Сократиха.

 

- А где же тогда поросенок? - шепнул в ответ Рыбов.

 

- Превратилась, - отозвался страстным шепотом Едаков.

 

- Да вон он, под столом, - прошипел Шплинт.

 

И все увидели, что из-под стола на них, действительно, уставился поросенок.

 

- Вы что, к поросенку пришли? – разгадала немую сцену ведьма и выдала в улыбке белые ровные зубы.

 

- А где ж клыки-то? – ядовито прошипел Шплинт на ухо Улейкину.

- Да. Ведь мы с ним только что разговаривали, - признался ведьме физик.

 

- Разговаривали? С поросенком? – окончательно рассмеялась женщина. – По-вашему, поросенок может разговаривать?

- Он сказал, что может, - заверил Лалыко. – И даже объяснил почему. Потому что с перепугу в нем завелся вирус мышления. А вы сами разве не слышали. Он ведь из этого окна с нами беседовал.

 

- Да что вы говорите? – продолжала веселиться женщина. – Вот чудаки-то. Вы, должно быть, хотите полечиться?

- Полечиться, матушка, полечиться, - напевно произнес Едаков, выказывая тем знание деревенского говора, и одновременно хитро подмигнув Рыбову.

 

- Полечиться-то вам нужно, - согласилась ведьма. – Только вот Федулыча нет.

 

- Точно нет, матушка? – усомнился Едаков, испытующе глядя на поросенка.

 

- Тебе б сначала к окулисту, сударик, - посоветовала ведьма. – А Федулыч сейчас, небось, у нашего историка.

 

- А, ну да, у вас же здесь НИИ, - вспомнил Едаков. – Значит, он на кафедре истории. Над чем же, интересно, он сейчас работает?

- Сказать тебе как есть, так ты и не поверишь, - сообщила ведьма.

- Почему ж я не поверю? – возмутился Едаков.

 

- Тут у нас один покойник обещал ему организовать встречу с душами философов. Ну там, с Платоном, Сократом …

- Фюу, - присвиснул Едаков и несколько отступил за плечо физика.

- Но все равно его надо предупредить, чтобы он не задерживался, - решила ведьма. – Дом историка тут неподалеку. По тропинке, которая направо от груши. И так прямо по тропинке, по тропинке. И будет дом с высокой крышей. Вобщем, найдешь, - обратилась она к Улейкину. – Ты же Федулыча знаешь? Вот и сходи. А Горби тебя проводит. Он туда хорошо дорогу знает. Ты в него только камнями не кидайся. Горби, - сказала она теперь поросенку, - И-ди к ис-то-ри-ку.

 

Улейкин дисциплинированно кивнул и направился к двери вслед за поросенком.

 

- Уйдет! Как пить дать, уйдет! – засуетился Шплинт, шепча на ухо Рыбову.

 

- Надо бы присмотреть, - прогундел Рыбов, не разжимая рта.

- Да как же я вас оставлю, ваше Борис Борисович? – в знак особого недоумения замотал пальцами Шплинт, замечая, как прикрывается за Улейкиным дверь.

 

- Ну, давайте знакомиться. Меня здесь зовут Сократихой. – говорила, между тем, ведьма. – Я помогаю Федулычу…

- Едаков, - зашептал Шплинт на ухо краеведу.

 

Напряженная отрешенность, с которой Едаков внимал словам Сократики, свидетельствовала о его намерении не отвлекаться.

- Раз уж вы пришли лечиться, то лечить мы вас будем, - продолжала Сократика.

 

- Едаков, - прошептал уже Рыбов.

 

А Шплинт пододвинулся и ткнул пистолетом краеведа в спину.

- А? Что? – как будто бы очнулся Едаков.

 

- Хиляй давай за Улейкиным, - прошептал Шплинт. - А то смоется.

- Кстати, для успешного лечения важно знать, что собой представляет ваша болезнь, - говорила ведьма, повышая голос.

- Я считаю, нужно послать физика, - замялся Едаков. – Ему же интересно пообщаться с душами философов.

 

Заслышав это физик, стоявший впереди всех, обернулся, очевидно, с намерением принять участие в споре.

 

- Это что там еще такое?! – вдруг прикрикнула ведьма. – Я для кого все это рассказываю? Вот вы, в очках, как ваша фамилия?

- Лалыко, - потупился физик, укоризненно косясь на своих товарищей.

- Так вот, Лалыко, покиньте аудиторию и отправляйтесь к бабушке – распорядилась Сократиха.

 

- К какой бабушке? – не понял физик.

 

- К чертовой, конечно! – подсказала ведьма с негодованием.

В ответ на это физик, блеснув на Едакова очками, послушно выбежал в дверь.

 

- Проследи там за этим, - успел, однако, пустить ему вслед Едаков, и сверив свою расторопность по лицу Рыбова, в следующий момент уже промаргивался, преданно глядя на Сократиху.

- Пусть она только попробует мне такое сказать, - мстительно прошептал Рыбов на ухо Шплинту, храня, впрочем, маску каменной дисциплины.

 

- Запомните раз и навсегда, - чеканила слова ведьма, прохаживаясь по комнате с осанкой армейского старшины. – Лечить мы вас будем, даже не смотря на ваше сопротивление. Так что, если уж пришел лечиться, то лечись. И никаких гвоздей! Вот лозунг мой и чей?..

 

- Солнца, - выпалил вдруг Едаков и обратился в сторону Рыбова, делясь успехом.

 

Но против ожидания обнаружить на лице патрона следы одобрения, либо зависти, наткнулся на выражение ужаса в глазах Бориса Борисовича.

- Солнца! – передразнила Сократиха презрительно. – Не солнца, солнце мое, а ваш. Понятно? Поэтому еще раз. Вот лозунг мой и …- ведьма взмахнула руками, уподобляясь дирижеру, готовому дать команду оркестру.

 

- И наш, - нестройно пропели пациенты.

 

Но, как видно, несколько неожиданно для себя. Отчего тотчас дико переглянулись, в тщетном стремлении осознать содеянное.

- Да что тут происходит? – встрепенулся Рыбов. – Что за муштра? Где этот ваш Федулыч? Мы пришли к Федулычу!

- Пока Федулыча нет, замещать его буду я, - пояснила Сократиха, выказывая в голосе свое долготерпение.

- А вы нас спросили? Нам это надо? – накалялся Рыбов.

- Зачем же я буду вас спрашивать? – разыграла удивление ведьма. – Когда я лучше вас знаю, что вам надо. Зато вы не можете знать, что вам надо. Поэтому садитесь-ка вон, на лавку. Я прочту вам вводную лекцию, а потом мы посмотрим ваш диагноз.

 

- Что за чепуха! – проворчал Рыбов в недоумении и, как видно, не замечая, что выполняет команду, чем подал пример товарищам, немедленно последовавшим за ним. - Почему это я не могу знать, что мне надо? И что такого можете знать вы, что аж готовы читать мне лекцию?

- Да, - поддержал его Едаков. – Вы хоть знаете, кто перед вами? И кому вы собираетесь читать лекцию?

 

- А это, милок, как раз мне лишние знания, - деловито заметила Сократиха, подходя к столу и начиная просматиривать какие-то бумаги. – «Искусство быть мудрым состоит в умении знать, на что не следует обращать внимание». Это сказал Уильям Джемс, американский философ.

- Ах, Джемс, - вновь вскинулся Рыбов. – Тогда понятно. Из этой его формулы прямо следует, что для того чтобы читать лекции преподавателю Университета надо всего лишь научиться не обращать внимания на знания.

 

- Да, вы правы, - подняла свои глазенки на Рыбова ведьма. – «Глупец может быть исполнен мыслей и фактов, но он не умеет делать выводов, а в этом вся суть». А это уже сказал французский писатель Вовенарг. И еще он сказал: «Ум большинства ученых уподоблен человеку прожорливому, но с дурным пищеварением».

 

- Что за намеки, - вступился за патрона Едаков. – Всякий труд у нас почетен.

- Осторожно! Может внушить понос, - успел он шепнуть Рыбову, прежде чем натолкнулся на его неприязненный взгляд.

- Интересно, какие диетические знания готовятся на вашей кухне, – грязно улыбнулся Рыбов.

 

- Простые сударик и по старым рецептам, - с милым выражением лица заявила ведьма.

 

- А может, вы и правы, - нашелся Едаков, и, повернувшись, подмигнул Рыбову в знак того, что знает, как проучить ведьму. - Я вот тут читал книгу Колесниченко. В рукописи. Потому что она еще не издана. Так вот, он прямо говорит, что достаточным источником знаний является обыкновенное слово. Например, слово «крест», - нажав на последнее слово, он сделал паузу, высматривая реакцию ведьмы, но не заметив никакой реакции, продолжил, - происходит от слова «костер». Очевидно, имеется в виду жертвенный огонь. А может костер святой инквизиции?

 

- А почему «костер», а не «крепость» или «красота»? – довела свое изумление до оскорбительной крайности ведьма. – Вот как раз пример неправильных, а значит, лишних знаний.

- Что эта перечница себе позволяет? – шепнул краевед Рыбову.

Но тот не отреагировал.

 

- А кто мне скажет, - продолжила ведьма с таким настроением, будто предлагала вниманию слушателей увлекательную шараду, - Откуда вы получаете ваши знания?

- Я, например, - опередил всех Едаков, - получаю знания из книжек, из кинофильмов, а могу даже из собственной головы.

- То сеть, ваше мышление питается консервами,- подсказала Сократиха.

 

- Мое? Наше мышление? – заподозрил подвох краевед. – Какими еще консервами? – обратился он к Рыбову. – Я ведь сказал: из головы.

 

- Ну, давайте для красоты назовем это остановленными энергиями, - предложила Сократиха.

- Остановленными энергиями? - пожал плечами Рыбов. – Энергия бывает либо кинетическая, либо потенциальная, но никак не рыбная или овощная.

 

- Да что вы нам тут гоните? – не выдержал Шплинт. – Мы что, в буфете?

- Как ни назови, - развела руками Сократиха. – Тут важно, что остановленная энергия – это уже почти материя, а значит, развивается по каким законам? Ну, преподаватель…

 

- По законам диалектического материализма, - автоматически высказал Рыбов привычную формулу.

- А какие это законы? – вновь спросила Сократиха, провацируя своим задором дружный ответ.

 

- Я и то знаю, - заявил Едаков, пока Рыбов сожалел о своем условном рефлексе, – Единство и борьба противоположностей, отрицание отрицания, развитие от простого к сложному…

 

- Вот отсюда у вас переедание и несварение, - подытожила ведьма.- Это прямо заложено в ваших знаниях. И от таких знаний…

- Давайте, не будем про туалет, - предложил Едаков. - Это все же неприлично в присутствии…

 

- Помолчи ты, - прервал его Рыбов и обратился к ведьме, но уже с подчеркнутой любезностью. – То, что вы нам тут рассказываете в истории мысли уже было в виде скептицизма под девизом «не знаю, и потому живу как живется».

- Тогда, может, настало время другого лозунга «Знаю, чтобы не знать»?- решила ведьма.

- Ха,- восхитился Едаков, призывая остальных в свидетели торжества своего интеллекта. – Это ж называется - парадокс. Вот до чего договорились. Но человек без знаний – есть человек без сознания. Такой человек даже не может знать - спит он или не спит и где его штаны? Он, как животное. Волк, например, которому штаны вообще не нужны.

- Разве все дело в штанах? - усомнилась ведьма. – Главное отличие человека от волка в том, что человек способен стать волком.

- Так вот куда вы клоните, - догадался Рыбов. – По-вашему, нам следует отказаться от консерв, с которым имеет дело наше мышление, а, уподобившись волку, питаться некой сырой энергией, которая, де, в нас будет перевариваться по другим законам. И по каким же?

- Например, по таким, которые нам подсказывает свет, - нашлась ведьма.

- Где же ее брать такую сырую энергию? – растерялся Едаков. – Да и что это за законы такие, чтобы питаться светом? Мы же не инопланетяне.

- Причем тут инопланетяне? - выронила свое недоумение ведьма. – Разве нужно быть инопланетянином, чтобы понимать что нам подсказывает свет?

 

Тут Рыбов заметил, что сам он уже стоит во весь рост, и при этом внутренне ощущает себя тем преподавателем Университета, который беспощадно громил противников марксизма, обзывая их «гавнюками» и «педиками».

- Я понимаю, - заявил Рыбов, - вы хотите сказать, что от знаний бывает много вреда. Они могут являться источником наших заблуждений и неприятностей для природы. Поэтому человеку лучше бы слиться с окружающей средой, чтобы пребывать в волшебном очаровании полного незнания, когда все в диковинку и все – тайна, завернутая в загадку. Правильно?

В ответ на это ведьма пожала плечами в знак того, что ничего такого она не говорила, но и возражать не собирается.

- Но, во-первых, - продолжил Рыбов, - все высшие животные имеют дело с вашими остановленными энергиями, если у них есть хоть капля памяти. А значит, отказаться от мышления и знаний даже ради света истины невозможно. Во-вторых, не надо строить иллюзий, будто человечество способно вернуться в пещеры, где, кстати, не так уж и комфортно, а саблезубые тигры и малярийные комары мигом вернут вам способность соображать. А в третьих, как говорится, поздно пить боржоми. Человеков на земле уже шесть миллиардов, которых кормят, между прочим, наши греховные знания. И кстати, боюсь, что они не более греховны, чем ваши, если взять в расчет то, о чем мы пока не знаем, но догадываемся после того, как ознакомились с местными достопримечательностями.

В заключение Рыбов сел и этим действием подкрепил образовавшееся затишье.

Мгновение казалось, будто ведьма смущена, но, похоже, до этого было далеко.

 

- Что уж вы, батенька, так раскипятились, - посетовала она ровным голосом. – Никто же не призывает вас искоренять знания. И конечно, уже поздно идти в пещеры, чтобы пить боржоми. Поэтому необходимо идти вперед. А для этого нужны знания.

- Что? Как же так? – засуетился Едаков. – Куда это вперед? Вы же только что говорили, что знания если и нужны, то только для того, чтобы ничего не знать.

 

- Вот ведьма, - зашептал он Рыбову. – Теперь понятно, почему Улейкин не знает, как оказался без штанов.

- Такого я не говорила, - без зазрения совести отперлась ведьма. – Я говорила, что у вас много ненужных знаний, которые мешают вам знать нужное. А без нужных знаний ваши знания не только вредны, но и опасны, и значит хуже вского незнания. Так что, если взялся знать, то знай. И никаких гвоздей. Вот лозунг мой и чей?

 

- И наш, - выпалил Едаков.

 

Но тут же разглядел, с каким отвращением посмотрел на него Рыбов.

Зато ведьма одарила его неподдельной улыбкой. И перехваченная Рыбовым эта ее улыбка вновь напомнила шефу «Галеона», что Улейкин зачем-то разделся под кустом.

- Значит, по-вашему, получается, что Бог выгнал Адама из Рая не за то, что он послушался беса и съел плод, – предположил Рыбов вслух. – А за то, что он съел мало и без должного вкуса. Мол, если уж взялся есть плоды, то ешь. И никаких гвоздей. И вот теперь мы расплачиваемся за его слабый аппетит и неразборчивость.

- Примерно так, - согласилась Сократика. – Адаму, например, следовало сперва получше изучить самого Змея Искусителя, а уж потом решать насчет его совета.

 

- Да, возможно Адам обошелся бы змеиным супчиком. Ну, а каких же простых знаний не хватает в нашем рационе, чтобы разобраться с ненужными и токсичными консервами? – набычился Рыбов.

 

- Знаний того, кто мешает вам знать нужное, - сообщила ведьма.

- Это кого же? – спросил Рыбов, приглядываясь к Едакову.

- А вот сейчас увидите, - заверила ведьма, и, подойдя, положила перед каждым пациентом карандаш и лист бумаги с изображением контура квадрата.

- Вы должны закрасить квадрат, - сказала она.

 

- Это зачем еще? – воспротивился Шплинт.- Я не собираюсь тут у вас ужинать.

 

- Так, молодой человек, - сказала ведьма строго. – Я ведь два раз в колокол звонить не буду. Делай, что сказано. И не буди лиха, пока тихо. Усек?

 

При этом ведьма встретилась взглядом с глазами Шплинта. И Шплинт тотчас взяв карандаш, принялся старательно закрашивать квадрат.

 

Явившись этому свидетелями, остальные пациенты уже не решились возражать ведьме.

 

42. ИСТОРИК ИЗ-ПОД ПАЛЬМЫ

 

Улейкин не очень-то надеялся на колесо Фортуны, полагая, что она пользуется чертовым. Поэтому он не удивился, когда нечаянная возможность договориться с Федулычем без свидетелей, сразу осложнилась появлением физика.

- Слышь, Улейкин, - сказал физик, следуя рядом. – Давай спросим у поросенка, где тут можно раздобыть самогон?

- А ты не боишься, что он отведет тебя к Вию? – предупредил Улейкин.

- А что мне бояться? - беспечно рассудил Лалыко. – Если у Вия хороший самогон, тогда он хороший Вий. А может, у Федулыча что-нибудь осталось от вчерашнего? Или вы все выпили?

- Так мы ж не пили, - ответил Улейкин.

 

- Да будет тебе, Улейкин.- пристыдил физик. - Мне ты можешь сказки не рассказывать. Я ведь понимаю. Я и сам до таких чертиков напивался! Зато правильно ты этого буржуя шайкой огрел. Пусть знает, что низы не хотят жить по-старому. Кстати, с плавками у тебя получилось гениально. Это и сбивает с толку нашего упыря.

 

- Упыря?

 

- Упыря, упыря. Рыбов - энергетический вампир. Это ж, как дважды два.

 

- Вообще-то Рыбов любит деньги.

 

- Не в деньгах счастье вурдалака, - глубокомысленно заметил физик. – Просто, с помощью денег удобнее сосать чужую энергию.

 

- Насколько мне известно, упырь пьет кровь, - заявил Улейкин.

- Вот за это я и не люблю художественные произведения, - сообщил физик. – Если там и есть жизненная правда, то уж вопиет она вовсе не своим голосом. Наверное, чтобы совсем не зарезали.

 

- Искусство требует некоторых жертв, - со знанием дела согласился Улейкин.

- Некоторых, - посетовал физик. – И ведь главное, не поспоришь. Кровь -носитель энергии? Носитель. Пить можно? Можно. А тут у нас аллегория. А здесь у нас гипербола. А это по законам жанра… И вот тебе образ жуткого сосуна, который впивается клыками в артерию своей жертвы.

- Зато это действует на подкорку.

- В том-то и дело, что по-разному действует. Для иных психопатов это пример для подражания. А остальные думают, что все это сказки. А это, Улейкин, не сказки. Это биофизика.

- Может уже известна и формула вампиризма?

 

- Конечно, механизм забора энергии вампирами еще не изучен, - замялся физик. – Но научные обоснования тут имеются. Например, известно, что каждый человек заключен в некий энергетический кокон, ауру. И если вампир пробивает своим посылом эту энергетическую защиту, то человек начинает терять энергию. А вампир ее впитывает. Видишь, насколько все просто и понятно? Не то что в твоей билетристике.

- А по-моему, проще представить дерево, подожженное для извлечения тепла.

- Вот я о том и говорю, все беды от вас, художников, - возмутился физик. – Ты еще придумай новый вид вурдалака, который бегает со спичками и всех поджигает.

 

На это Улейкин не нашел возражений. Тем более, что поросенок уже взбежал по ступенькам веранды дома с высокой крышей.

- Не заперто, - услышал Улейкин в ответ на свой стук в дверь.

Пропустив вперед поросенка и физика, он вошел в комнату и тотчас узнал Рябчика.

- А, старый знакомый! – воскликнул покойник, однако в своей заунывной манере. Так что приветствие больше походило на разочарование.

 

Тем не менее, он шагнул к гостям с протянутой рукой.

- А где же Федулыч? – спросил Улейкин, наблюдая, как из-под пальмы выглянул, а затем выбрался какой-то старичок с приветливым лицом.

По благообразному облику старичка и особой медовости в его глазах, Улейкин сразу догадался, что это и есть историк. Такому старичку более подобало сидеть в библиотеке, чем под пальмой. Впрочем, пальма была не настоящая, а в кадушке, но большая. Такие декоративные пальмы чаще произрастают в государственных учреждениях. Однако кроме пальмы ничто в комнате не намекало на официальную встречу с душами философов. И оставалось предположить, что это будет встреча без галстуков.

 

- Федулыч скоро придет. Он понес соседке рыбу, - доложил старичок и бросился знакомиться.

 

Благодаря словоохотливости историка тут же выяснилось, что самого его зовут Петром Иванычем. До глубокой пенсии он работал в школе в большом селе, но и по выходу на заслуженный отдых он остался практикующим историком.

Нетрудно было догадаться, что встреча с живым покойником для Петра Иваныча большая удача. Ведь любой историк многое бы дал, чтобы пообщаться с какой-нибудь канувшей в лету исторической личностью типа Наполеон. А то, что масштаб личности бывшего работника Обкома для «Крысиных двориков» вполне соизмерим с фигурой французского императора, позволяло думать, что имя Рябчика уже вписывается в историю деревни золотыми буквами.

 

Как и всякий увлеченный человек, Петр Иваныч не заставил себя упрашивать распространяться о предмете своей страсти. И сразу принялся давать новым знакомым исторические справки о прошлом родной деревни.

 

По его сведениям дата возникновения деревни «Крысиные дворики» совершенно неизвестна и вряд ли когда-нибудь будет установлена. Но деревня эта существовала еще до революции. И уже тогда она пользовалась дурной славой. Считалось, что в ней проживают одни колдуны и ведьмаки. Однако, по мнению исследователя, такие представления – лучший пример народного мифотворчества и «собачьей чуши». Ведь хорошо известно, что колдуны не уживаются друг с другом. Собственные наклонности заставляют их подозревать своих коллег в злонамеренности. И чтобы не подпасть под чужую кознь, они норовят нанести кознь упредительную, а это становится поводом к беспощадному обмену кознями. Поэтому, каждому колдуну необходим отдельный ареал влияния, так сказать, питательная среда.

- А вот, как по-вашему? - прервал рассказчика физик, подмигнув Улейкину, - Каков механизм питания колдунов чужими несчастьями?

Историк посмотрел на физика с недоверием, но, убедившись, что тот интересуется всерьез, пояснил:

 

- Никаких специальных механизмов тут нет. Все взято из природы. Вот тебя укусил комар. У тебя уменьшилось крови, а у него в брюшке прибавилось. То же самое и колдун. Он всегда паразит, потому что в нем зло. А зло ничего не может производить, кроме зла. И если колдун не подпитает свое зло чужым несчастьем, то его зло начинает пожирать его самого. Мы тут с Федулычем проводили исследование, допрашивали одного колдуна, который хотел избавиться от своего дара. И он рассказывал. Говорит, вот вижу, что человек завел козу. Казалось бы, завел и завел. Мне то что? А во мне, говорит, все кипит, митингует. Как будто он меня этой козой травмировал. Нет сил жить дальше. Спать не могу. Все гнездятся у меня внутри какие-то болезненные мысли, догадки, да всякие видения. Присмотрюсь к ним, прислушаюсь – вроде ничего особенного. Ну там, пьет человек молоко, гладит свою козу, любит. Хорошо ему. Где повод для беспокойства. А чуть забудусь, в голову уже лезут: «А как же я? А почему коза у него, а не у меня? А чем я хуже? Какое же я ничтожество!» Короче, так он возненавидел эту козу, что сделал специальный заговор, и коза сразу сдохла. У человека трагедия. Все труды и мечты насмарку. А у колдуна, как у комара в брюшке, убитая радость того человека. И он ее потом смакует на пару со своим злом, как таранку с пивом.

 

- Да, не зря у нас говорят: «Сделал гадость – на сердце радость» - заключил Улейкин.

 

- А раз так говорят, - рассудил физик, - значит ненависть к чужой козе явление распространенное.

 

- Конечно, у каждого есть эгоизм, который мешает понять другого. Но не каждый владеет такой силой, чтобы прикончить козу одной мыслью, – заверил Петр Иваныч, и раскрыв таким образом природу колдовства, продолжил экскурс в историю «Крысиных двориков».

 

Он пояснил, что в виду ограниченности питательных ресурсов, на такую маленькую деревню было достаточно одного колдуна. И этим колдуном какое-то время был Захар Трехпалый. Дурная же репутация всей деревни скорее держалась на том простом основании, что ее жители не посещали церковь. Правда, церковь была от них далековато, а может, они были сектантами. Это точно неизвестно.

 

Зато хорошо известно, что перед самой революцией проживал в «Крысиных двориках» странный субъект по имени Тишка. У этого Тишки был очень нехороший, пронзительный взгляд. Есть также сведения, что будто, когда помирал Захар, то хотел он кому-нибудь передать свое зло, потому что зло всегда стремится к бессмертию. А никто не хотел у него ничего брать. А маленький еще тогда Тишка подскочил к Захару и протянул руку. Тот и вложил ему в руку. И после этого умер.

- Э-э, извините, я не понял, - прервал историка Лалыко. – Что колдун вложил в руку Тишки?

 

- А ничего, - сообщил историк. – Самое что ни на есть ничто, которое ничтожит.

 

- Э-э, позвольте, - запротестовал физик. – Ничто оно и есть ничто. Это я вам как физик говорю.

 

- Ну, тогда и я отвечу, как физик, - пообещал Петр Иваныч.

С тем он протянул руку к голове физика и одним движением взлохматил ему волосы.

 

- Что я тебе сейчас дал? И что ты у меня взял? – спросил историк.

- Ничего, - ответил физик. – Но вы нарушили мне прическу.

- Ну да, - признался историк. – Я в ней кое-что изменил.

- А-а, - догадался физик. – Колдун сделал перестройку в сознании Тишки. Новое мышление. Но значит, какой-то энергетический посыл все же был?

 

- Это конечно. Какой-то энергетический посыл был, - подтвердил Петр Иваныч. – И если на то пошло, скажу больше. Колдуны в такой посылке передают личинку своего зла.

- Я понял, - заверил физик. – Вероятно, колдун с помощью гипнотического воздействия внушает своей жертве кодированную информацию о своем зле, которая содержит программу развития. Получается что-то, вроде вируса или формулы ошибки. Но это ведь, наверное, очень сложная формула?

- А ничего сложного, - легкомысленно заявил историк. – Вот, например, я смотрю тебе в глаза и внушаю образ бутылки. А дальше все само собой у тебя возникает, как круги на воде, если ты эту бутылку в реку бросишь.

 

- Бутылку? В реку? - насторожился физик, словно и впрямь почувствовал посыл от Петра Иваныча, но тот уже вернулся к изложению исторического материала.

 

И слушателям стало известно, что со временем у Тишки открылось очень загадочное свойство. Он стал молиться каменной бабе, которая стояла на вершине степного кургана неподалеку от деревни. Прознав об этом, соседи начали допытываться, зачем он обзавелся кумиром? И не является ли он поэтому язычником? И кто его надоумил? А он отвечал, мол, кому до этого есть дело? И какая разница, какому Богу молиться? Главное, говорит, чтобы это помогало. А оно, мол, должно помогать, потому что в язычестве нет ничего плохого. Этой каменной бабе, говорит, люди молились тысячу лет и неспроста. А христианство, мол, нам религия чужая. Ее на Русь занесли евреи. Но сами они ее не приняли и остались язычниками.

 

- А что? Правильно говорил, - вдруг вмешался покойник. – Кроме того, конечно, что евреи язычники.

 

- А кто ж они? – подивился такой новости дед.

 

- У них единобожие, к вашему сведению, - заявил покойник.

- Единобожие – это не показатель, - беспечно отмахнулся Петр Иваныч. – Есть и другие. К тому же, если даже Христос не был богом, то он тем более Бог.

 

- Ну, знаете, так нельзя, - посоветовал физик. – Вы же все-таки историк, а у евреев богатая история. И христианами они не стали, потому что, испугались рабства. Время было такое.

- Время уже другое, а эго и кумиры все те же, - проворчал историк.

 

- А чем плохо молиться кумиру? – вдруг опять вмешался покойник.

- Тебе то, конечно, все уже равно, кому молиться, - съязвил старик. – Но если человек молится не истинному Богу, то кому же он молится? А раз ты идола в себя запустил, сам становишься каменным болваном.

 

- Ну, а разве плохо ощущать себя каменным? – возразил физик. – Это значит ты крепкий, стойкий, сильный, несгибаемый.

- Во! И этот туда же, - еще более взъерошился дед. – А вместо сердца пламенный мотор. Этого тебе нужно?

- Вам следует успокоиться, - заверил физик. – И вдумайтесь. В мире существуют три мировые религии. Но истина может быть только одна. Тогда, вопрос – какую религию должен выбрать язычник с целью пойти истинным путем?

Со стороны было заметно, что Лалыко вовсе не рассчитывает на внятный ответ, а лишь внимательно наблюдает, как историк усядется в уготованную ему калошу.

Однако, дед, видимо, не заметил западни.

 

- Пусть язычник сам выбирает, - простодушно решил он. – Я бы ему только посоветовал обратить внимание на биологическую клетку.

- На биологическую клетку? Зачем? – не понял физик.

 

- У живой клетки три состояния. Первое, когда она здорова, но не делится, а сохраняется. Второе, когда она делится. И третье, когда она болеет и может являться злокачественной.

Физик поправил очки, явно не тревожась по поводу пустующей калоши, и вновь спросил:

 

- Ну, а если все три болеют?

 

- Одни болеют и переболеют. А другие не переболеют, - заверил дед.

- А вот интересно, - спросил вдруг покойник. – Я болею или не болею? А если болею, то переболею или не переболею?

- Если ты покойник, значит, ты не болеешь, - ответил Петр Иваныч.

- Странное какое-то допущение, - удивился физик. – Так можно многое доказать.

 

- Нет, Петр Иваныч прав, - согласился Рябчик. – Ведь я и в самом деле покойник. Как физик вы, наверное, сейчас начнете мне доказывать обратное.

 

Было видно, что Рябчик готов отстаивать свое право оставаться покойником. Но физик, похоже, вовсе не собирался ему возражать.

- Зачем же доказывать обратное? – сказал он ровным голосом. – Тут, видимо, дело в том, что вы не можете идентифицировать себя как живого. Возможно, для этого не хватает какого-то важного элемента. Например, нельзя признать карандаш карандашом, если он не пишет.

 

- Совершенно верно, - обрадовался покойник. – Вот, что значит физика. Тогда еще вопрос. Вот я покойник, а со мной происходят странные вещи.

- Странные вещи, с вами? – усомнился физик. – Например?

 

- После того, как на кладбище я встретился с инопланетянином, со мной стали общаться души умерших.

- А прежде вы с ними почему не общались? – спросил физик.

Очевидно, этот вопрос поставил Рябчика в тупик.

- Да, говорят, у вас тут какой-то съезд философов намечен, - вмешался Улейкин, добавляя себе солидности за счет сокращения шеи, чтобы Рябчику не пришло в голову узнать в нем инопланетянина.

- Скорее уж, слет, - уточнил покойник. – Ведь речь идет о душах.

- Да, мы с Федулычем решили устроить им тут встречу, - объяснил историк. – Видите, даже пальму притащили из клуба. Философы-то, небось, в основном, древнегреческие будут. Пусть чувствуют себя, как дома.

 

- А кто же приглашен? – поинтересовался физик.

 

- Да они без приглашения, - ответил покойник. – Так и лезут. Очень недовольны, что Федулыч задерживается.

 

- Ну, это, конечно, достаточно необычно, - заметил физик.

- А я тут, как раз, собирался доказать нашему уважаемому покойнику, что его случай далеко не уникальный.

Тут Петр Иваныч показал обложку тонкой брошюры, которую все это время держал в руках. Она была озаглавлена: «Ванга ясновидящая и исцеляющая».*

 

- Надеюсь, вы не против?

 

- Да что вы? – разрешил физик. – Наоборот. Про Вангу это очень интересно.

 

Историк открыл брошюру и стал зачитывать подчеркнутое в тексте:

«В беседе с режиссером П. Ванга говорила:

- Вот вы говорите о перерождении. Что это такое я не знаю. Но вот, то, что не гниет, а остается от человека, по-моему, развивается, чтобы достичь высшего состояния…

 

Ванга воспринимает смерть только как физический конец и считает, что личность сохраняется и после этого фатального исхода.

На вопрос одного посетителя, почему она говорит ему об его умершей матери, и не привел ли он ее своим присутствием, Ванга ответила ему: Нет, не ты. Они сами приходят, потому что я для них – врата в этот мир…»

Тут дверь открылась, и в комнату вошел Федулыч.