-"Черт, черт!"- Я в отчаянии отбрасываю в сторону сучковатую палку. Хочется плакать и я, наверное, уже плачу, потому что чувствую свои слезы на вкус. Слезы - горько-соленые, как суп из чечевицы, что я варила накануне. Где теперь автобус и мои сослуживцы, что шумной толпой рванули в лес, вооруженные ножами и тарой, для тихой грибной охоты. А я не переношу скученности. Собирать грибы - занятие интимное. «Таинство» – говорил мой папа. Он был заядлым и успешным грибником. Знал лес, как собственную квартиру. Мама смеялась и говорила, что папа знает все заначки грибницы. С ним было приятно бродить по осеннему лесу, без страха потеряться; переаукиваться и перекукукиваться. А сегодня, огромный Икарус уехал, черт – те, куда от города, и, туда же, ушла от него я. И вот, совершенно измученная и несчастная, я сижу под сосной, реву и вспоминаю вчерашний день и вчерашний суп.

…Я не дотянула до зарплаты. А зарплата - не дотянула до моего аванса. И наступил звездный час для заморской крупы. Чечевица, цвета плохо прожаренного кофе, отправилась в суп. Она кипела, бурлила жизнью, а я сидела рядом и о жизни рассуждала. Она кипела весело, а я рассуждала грустно. Потом сняла пробу, решила подсолить. Подсолив, вновь сняла пробу и… разревелась.Чечевичную бурду спас старший сын. Он налил варево в тарелку, приправил куском хлеба со сливочным маслом и стал есть. Он ел, а я стояла у него за спиной, смотрела на его затылок, и по движению ушей, понимала, что мне лучше выйти из кухни. Пашкины уши, всегда чуть оттопыренные, теперь плотнее прижались к голове и ловили каждое мое движение. Ждали! В этот момент, зазвонил телефон в прихожей. Уши обрадовано встрепенулись. Я, мимоходом, легонько потрепала одно из них, и оно покраснело от стыда. Оно знало, что стоит мне выйти из кухни, и Пашка быстрехонько плеснет остатки супчика в кастрюлю.

- Спасибо, мам! Очвкусно!

Так и есть! А я, только – только на подступах к телефону.В телефоне шумно и весело. Вместе с Пугачевой, еще, по меньшей мере, человек десять, орет: «Умчитесь прочь мои печали...». Сквозь веселье и ор, прорывается голос моей приятельницы Валентины. У нее, какой-то, очередной праздник, на который мне не позволила пойти моя совесть. Потому что: есть «оливье» и запивать его огненной водой, в то время, когда... Ну, в общем, понятно: когда что! Голос подруги веселый и новость хороша:Завтра завод организует поездку в лес, по - грибы; профком выделил четыре автобуса, и я, ей, нужна. А мне нужны грибы. Я сварю суп, налеплю пирогов и пельменей и мы с ребятами прокантуемся до аванса.

...Сегодня я проснулась чуть свет. Приготовленные с вечера резиновые сапоги - в корзине. Там же: нож, термос, и пара яблок. Сонный Пашка, закрывая за мной дверь, помахал мне вслед полусонной ладошкой.Корзина - огромная и тяжеленная. Взята «напрокат» у соседки. В четырнадцать – комсомольский билет, а в восемнадцать – паспорт, мне вручали менее торжественно. Соседка даже всплакнула. Мне было стыдно забирать у человека самое дорогое и я терпеливо пила чай, и слушала волшебную историю появления корзины на свет. Сплетенная покойным соседкиным супругом, ладно подогнанная к размеру багажника старенького «Москвича», корзина верой и правдой служила долгие годы. Жизнь ее всегда была полной и полезной. « Полная противоположность мне!» - подумала я…Кроме того, она – память. Я клятвенно заверила соседку: беречь сокровище, пуще самой себя…Жаль,но мне не сдержать слова....Я и корзина останемся навеки в лесной глуши. Будем долго и мучительно погибать от холода, укусов насекомых и жажды. Вернее сказать: погибать буду я. А корзина, на четверть заполненная отменными белыми и груздями, будет стоять рядом. Сначала черви съедят грибы. Потом, доберутся до нее, потом - до меня. Соседка проклянет меня и моих детей. И будет радоваться, когда их приедут забирать в приют.

Я пнула, стоящую в ногах, корзину. Она, хрустнув жалобно, покачнулась. Мне даже показалось: чуть отодвинулась от меня. Опасалась моей злости. И мне стало стыдно перед соседским артефактом за свою дурацкую манеру: домысливать события и одушевлять, присутствующие в них, предметы. Я разревелась еще горше. А всего-то, нужно было: не отрываться от коллектива. Ходить веселой стайкой, перекликаясь друг с другом и соревноваться... А у меня, с этим - проблемы. Я не люблю соревнований. Никаких! Ни социалистических, ни грибных. Я люблю тишину и уединение. Мне не мешают только дети и Валентина. А Валентина - в похмельном синдроме и в любовном угаре. Позвонила в три часа ночи и долго шептала мне в трубку, о том, как она сегодня счастлива. Я была рада за нее. Потому что женщина, особенно такая как Валюха, не должна быть несчастной. Она чувственная и красивая. Ей и в голову не придет, что грибы - это цель и средство: выжить. Для нее, поход за грибами - это приятная прогулка по осеннему лесу. Дышание чистым воздухом. Созерцание природы. Значит, все верно. Я должна погибнуть в лесу, как существо с более низкой формой душевной организации.

В мыслях о себе, такой никчемной, я вдруг успокоилась. У меня всегда так. Чтобы прийти в чувство, я должна себя распять. И разозлить. Натравить себя на себя. Там, за сто километров, в холодной квартире, наедине с кастрюлей противного чечевичного супа и пачкой сливочного масла в холодильнике, сидят мои дети. Они пришли из школы, забрали «мелкого» из яслей и ждут обещанных пирогов с грибами, а я тут пускаю слюни! И я начинаю орать. С первым же, моим воплем, с ветки сосны, камнем падает какая-то птица. Очевидно- дремавшая. С чуть пожелтевших березок срываются листья, которые, наверняка, еще бы повисели на родных ветках; лес наполняется движением, шумом. Откуда-то прилетевший ветерок, приносит странный звук. И я прекращаю ор, прислушиваюсь. Но в это время, отдохнувший дятел, начинает работать.

- «Разбудила, на свою голову!» - думаю я и кричу ему: «Слушай! Ты там, заткнись, а!» И удивительное дело, он понимает меня и умолкает. И я, вновь, слышу этот звук. И узнаю его: мотоцикл! Бросив корзину, я лечу сквозь просветы деревьев, и сама себя ощущаю птицей. Огромным подранком.

Проселочная дорога, освещенная солнышком, явилась моему взору неожиданно. Я словно споткнулась о край золотистого луча. Мужик на мотоцикле смотрит на меня так, как если бы увидел перед собой Бабу Ягу. Но мне - плевать. Мне нужно, что бы мотоцикл не уехал. И еще, мне нужна моя корзина. Я хватаю воздух ртом, пытаясь вернуть дыхание и слова, но… Дыхания нет, я растеряла его, все до капельки, в полете и говорить могу только языком жестов. Господи! Откуда я его знаю! Мой мотоциклист послушно идет в сторону чащи и возвращается назад с моей корзиной и с моими сапогами. А я и не чувствовала, что летела босиком…Меня грузят в люльку вместе с корзиной и между корзинами, полными обалденно красивых грибов, невероятных размеров. И мы едем. Куда и далеко ли, я не спрашиваю. Мне все равно. Лишь бы ехать и чтоб рядом был не дятел.

Люлька мотоцикла самодельная. Очень просторная, приспособлена для перевозки всяческой дребедени для деревенских нужд. Меня, зажатую между чужими грибами, мотает из стороны в сторону. Чужим корзинам тесно и они тычут, ивовыми пальчиками, мне под ребра. Подо мной, что - то круглое и колючее. «Наверное, именно так, - думаю я, - чувствовала себя принцесса, когда ее принудили спать на горошине. А я считала ее капризной дурой; и эта сказка, была в моем доме под запретом! Кто он, этот принц, что везет меня в неизвестность? И принц ли? Так ли он добр, как тот, сказочный, что приютил принцессу на ночь?» А мой спаситель поглядывает на меня сверху вниз и улыбается. И я успокаиваюсь. Злодеи улыбаются по - другому. Зловеще. И я, дарю ему, ослепительную и жалкую улыбку.

А вокруг - лес. Ранне - осенний. Послеполуденный. С особым запахом чуть пробудившегося тления и хвои. Огромные сосны, вдоль просеки, кажутся мачтами, на острие которых, белые паруса: в клубки смотанные облака. Кажется, такие сосны называют корабельными. Такие были в моем детстве, в лесу, близ деревни, куда меня возили к маминой тетушке, на лето. Озонироваться и оздоравливаться. Я, вдруг, вспомнила, как задохнулась на выходе из автобуса, в котором меня везли. Задохнулась, от вкуса и запаха соснового воздуха. Я тогда заболела. Неделю лежала в деревенской светелке, с высокой температурой. Задыхающаяся и жалкая, как воробушек, попавший в поток вентиляторного воздуха. Из города приехала мама. Она ставила мне уколы и снилась. Сквозь температурную дрему, я слышала, как она разговаривала с доктором. Он говорил: «Ах, эти бедные городские дети!» Я плакала оттого, что я - бедная. А мама думала, что я плачу от высокой температуры. От кашля, сидящего в груди: злого, не дающего мне дышать. Потом я поправилась. Угроза астмы миновала. Но болезнь сплела себе маленький кокон в одном из моих генов и терпеливо ждала появления на свет моей дочки. И вот, теперь, ей дорога в лес заказана. Но зато, она «стопроцентно» дождется меня с грибами домой. Не осиротеет.

Наконец, мотоциклетка выруливает на трассу. На обочине - «мой» Икарус. Ждут меня одну. Девчонки из отдела курят у автобуса и болтают с водителем. С моим появлением, лица у всех становятся серьезными, а взгляды укоризненными. Мой спаситель помогает мне выйти и достает корзину. Затем, королевским жестом, пересыпает в нее, из своей, грибы.

- Ох ты! Здорово! – думаю я, но говорю: Зачем так много! А сама переживаю: «Не передумал бы!»

- Бери, бери! - я впервые, за всю поездку, слышу его голос. Мой принц улыбается во весь свой беззубый рот

- Гля, какие… Красота! Ешь, не боись!

- Я не боюсь! – я смотрю на своего знакомца с удивлением.

- Молодца! Нам энтой радиации бояться - в лес не ходить! Чай, не сахарны мы, уральские!

Мне, совершенно обалдевшей от услышанного, он помогает подняться в автобус. Поднимается сам и ставит в проход мою корзинищу, полнехонькую отборнейших грибов. При этом, блаженно улыбается. Снимает шлем, обнажая лысую голову, откланивается сидящим в автобусе и выходит.

- Наконец-то! - говорит водила, и мы трогаемся. Взгляды сослуживцев прикованы к моему богатству. Даже те, кто дремал – проснулись.

- У тебя платок есть? - спрашивает, сидящая рядом, Вера – наша «плановичка».

- Зачем? – я удивленно смотрю на нее.

- Грибы прикрыть! Сожрут взглядом! – и хохочет.

А за окном автобуса – дорога и на обочине ее – указатель: КАРАБОЛКА 15 км.

- Вер, а что за место такое – Караболка?

- Заброшенная деревня. - говорит Вера, - Отселенная, после взрыва на «Маяке».**След здесь прошел, прямо по селу. Живут там, конечно, люди. Дворов десять – жилые. Часть людей – местные, и казахстанские безнадеги селятся. Грибы. Скотина. Выживают…

- А как же… Зачем мы сюда приехали? Радиация же…

- Ой, вспомнила! Радиация! – Вера откровенно веселится,-нам эта радиация по барабану! Да здесь самые грибные места! - Вера гипнотизирует

мои грибы, – Однако же, мы стадом, все утоптали. А ты, видать, подальше забралась…

- Да, заплутала, - говорю я, - похоже, почти до Караболки этой дошла. Только знаешь, что- то мне не хочется теперь этих грибов!

- Вот и славно! - говорит Вера. Я тебе за них мешок картошки дам и еще - шмат сала соленого, Мой - то, алкаш, без грибов солененьких и зимовать не желает. Когда еще выберемся! Да и выберемся ли….

- Ой, нет, Вера! Что ты, не могу я свою отраву на твое сало менять. Они же… вон какие! Огромные!

- Ты че! - Вера глотает слюну, - Окстись! Лет–то, уж сколько прошло! Едят местные, не сдыхают! А мой алкаш, и сдохнет, так хорошо!

– а потом, вздохнув горько, - Нет, вперед я сдохну…Его, гада, этим не взять! А давай, я тебе – полтора мешка картошки дам!

- Ой! – думаю, - Раз так, не зря съездила…

Грибочки мои, Вера, пока ехали, в мешок перекидала. А на следующий день, ее муж привез мне картошку и шмат вкуснейшего деревенского сала с чесночком.

- Ешь, душа - человек! Все свое, деревенское. Откармливай своих воробьев!

 

…Я только через неделю узнала, когда мои «воробьи» сало умяли, что Верин муж – родом, из Караболки.

Его, шестилетнего, в шестидисятом, в интернат отправили. Родители померли, через два года после "маячного" взрыва . А старший брат, хоть и болен очень, но хозяйство держит. Подторговывает сальцом и грибками на трассе… И брату городскому - какая-никакая, а поддержка…

 

----

*Произво́дственное объедине́ние «Мая́к» — предприятие по хранению и переработке отработанного ядерного топлива, расположенное около города Озёрск Челябинской области..29 сентября 1957 года на предприятии произошла техногенная авария — из-за нарушения системы охлаждения разрушилась ёмкость с высокорадиоактивными отходами. Радиоактивные вещества разнесло на сотни квадратных километров. Заражённая территория называется «Восточно-уральским радиоактивным следом». От радиационного облучения только в течение первых 10 дней погибли около 200 человек, общее число пострадавших оценивается в 250 тысяч человек, авария была оценена в 6 баллов по международной семибалльной шкале.Все были выселены вдоль реки Теча. Осталось четыре, по-моему, поселения, которые не были выселены, причем - на определенном четком расстоянии: в разы. Километров в 20-ти, а следующее - в 40. И этих людей не выселили, хотя эти поселки были также загрязнены, как другие. И до сих пор они там живут - забитые люди, как будто - из другой цивилизации. Эти люди остались на загрязненной территории. Аварию на "Маяке" 1957 года специалисты приравнивают к шести Чернобылям. Максимальной силы радиационное поражение достигло спустя 15-19 лет, то есть - в середине 70-х годов.