ГРАФИКА В окне только черное с белым. Огнями порвана мгла. Палубой корабельной улица в снег легла. В окне только черное с синим. В сугробах обрубки стволов. Тлеет прозрачный иней в свете фонарных голов. В окне только черное с желтым. Под фарами на снегу в ночи тишина распростерта, застывшая на бегу. В окне только черное с белым. Чем жил я, кого любил, что сделал, чего не сделал, что проклял и позабыл... В окне только белое с черным. Бумага на старом столе и угли зрачков непокорных вдруг отразились в стекле. НОЧНОЙ СВЕТОФОР Деревья, контур поворота. Вдруг – желтый глаз, и тьма кругом. И – вновь деревья. Как на фото. И фото вклеено в альбом. Миг – нет! Миг – да!.. Вот надо мной судьба зависла. Так не постигнуть никогда ее мерцающего смысла. Горит – пропал. Горит – погас... И свет – подлог, и тьма – подложна. Под этот миг, под этот глаз ни спать, ни думать – невозможно. Не спи. Не думай. Нет, не надо считать, что все – сплошной повтор. Погас! – для выстрела? для кадра? – беззвучно клацает затвор. ЗИМНЯЯ ГРОЗА Ветер пробует рвать и метать – отчаянный жест! Мимо и быстро трассирует снег. Свет фонаря. Падает дробно литая вода. Хлопает жесть. Дерево блеска – скрежет небес – разряд января. Действуй, не медли! Глухое пальто – распахни! Время лови, что несется стремительно вспять. Скачут шарами – навстречу! – слепые огни. – Нет, не напрасно! Пусть даже потом и опять все успокоится. Долгая ночь напролет – в прошлом спрессованном будет вращаться фрезой. Нежная ненависть вновь потихоньку замрет – будто прикинется только затихшей грозой... ЗАКАТ Что поделать, кончается лето. Ветер в кленах смутился и стих. Догорает моя сигарета (и нечаянно просится в стих...) Все пройдет! – это вовсе не ново, это всем надоевший припев – подниму это старое слово, нечто новое в нем разглядев. Повторения нет у природы – только я повторенья искал. Потому-то я все эти годы много думал... и мало писал. Все пройдет! – и нахохлились клены, и оставили думы свои. Жестяные, тяжелые кроны словно вбиты в литые стволы. Все пройдет, если мы не расскажем, как на контуре света и тьмы, над бетонным, железным пейзажем злое солнце заходит в дымы. * * * Бронзовки садятся на шиповник, слюдяные крылышки стрекоз... Сколько лет еще я буду помнить запах полдня, бабочек и роз? Там гамак меж двух огромных сосен, черный жук на рыжем хвойняке... Будет жизнь, и значит, будет осень. Девочка сидит на гамаке. Хлеб жует, дает лизнуть повидло... Голову над книжкою склоня, улыбнулась... Мне чуть-чуть обидно: называет маленьким меня. (На шиповник бронзовка садится – беззащитна – пальцами бери!) Называет маленьким... Но – принцем! И читает – Сент-Экзюпери. Рукомойник, ветхая калитка... Будет жизнь, и значит – надо жить. Яблоня... По ней ползет улитка – тридцать лет. Ей некуда спешить. ПРЕДЧУВСТВИЕ Тот ураган прошел... Есенин Сгустилось – свежо и недвижно. Но листья озоном запахли: внезапно сверкнуло и выжгло. И ринулись первые капли. А после такое творилось! Гроза разразилась, шумела. И в воздухе вся растворилась. А в землю уйти не сумела. И ночь наступила. И воды кровавыми стали казаться... Я пил электрический воздух: не надо ко мне прикасаться. ТУМАН Туман. И звезды – ни одной. (Да странно и думать об этом!) Дымится фонарь надо мной размытым и мертвенным светом. Дымится потерянный рай – где розы и небо в алмазах. Ну что же, душа, привыкай совсем обходиться без сказок. Над городом мертвенный свет, а сказки скучны и банальны. Реальны – дорога и снег. И сумерки эти – реальны. Гори, мой фонарик! Вдвоем не страшно, что мир остывает. А кто мы, куда мы идем – никто в целом свете не знает. Гори же! В холодном огне мой путь, словно явка с повинной... Теперь – ненаивному – мне смешно притворяться наивным. И ныне, и присно, и впредь нам в руки судьба не дается. Смотреть, ненавидеть, терпеть – а что нам еще остается? Следить за мельканием дней, что мелочны и суетливы. И кроме цепочки огней не видеть другой перспективы... ПЕЙЗАЖ. ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ Воздух студеный, воды реки камни отвесные лижут. Люди сидят и едят шашлыки, где я катался на лыжах – в детстве: деревья летели ко мне, и я скользил приседая... Выше, как прежде, на самом холме высится церковь седая. Склоны крутые – пестрый наряд, ветер и даль небосвода. Серые чайки в небе парят. Танго плывет с теплохода. Темные воды в блестках слюды, берег и пламя заката. Двое стоят у самой воды – как мы с тобою когда-то. Люди проходят... Небо – навзрыд! Впрочем, какое им дело? Память споткнулась, дальше – разрыв, пропасть без дна и предела. Там, где волна, догоняя волну, камни отвесные лижет, я на свое отраженье взгляну – и ничего не увижу. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
