49. РАЗМИНКА ПЕРЕД ТАНЦЕМ

Уже возносясь в лифте на верхний этаж гостиницы, Рыбов спросил:

- А чем в принципе отличается целитель от колдуна?

 

- Ну, целитель исцеляет, - пояснил Едаков.- Наш, например, отпускает грехи и лечит. А колдун, наоборот, околдовывает и насылает порчу.

- Но раз он лечит, значит, может и порчу наслать? – предположил Рыбов.

- Нет. Его моральный кодекс ему не позволяет, - убежденно ответил Едаков.

 

- Кодекс, - ухмыльнулся Шплинт. – То-то вы его цепями связываете. Как вам не стремно у себя его держать-то?

 

- Цепи он на себя сам накладывает, - защищался Едаков. – Просто, очень добросовестный человек. Он и сейчас, небось, мучается за чужие грехи.

- Конечно, - согласился Шплинт. – Мучается он сейчас с твоей рыжей.

Судя по тому, как быстро Нонна ответила на телефонный звонок и ее бодрому голосу, она не спала.

 

- Немедленно ко мне. С Хоперским, - распорядился Едаков, показывая гостям офиса, кто в нем хозяин.

 

У явившейся Нонны был обеспокоенный вид без признаков сна. Лицо Кривозадова также скорее было измучено бессонницей, чем усладами Морфея. Притом на лбу у целителя Едаков заметил свежую шишку, служившую веским доказательством его добросовестности.

 

- А я что говорил?! – возопил Кривозадов, выслушав нестройный рассказ потерпевших. – Зачем вы туда поперлись? Какого хрена? Вы что, у меня не могли спросить? Я тут вкалываю! Копеечку вам добываю! А теперь все кобелю под хвост! Вот связался-то я с вами! Теперь к утру жди. Нагрянут! Надо бечь! Нонка, собирай вещи! Эх, допрыгались! Доигрались! Концерты, мать вашу!

 

- А он еще папку секретную стырил? – доложил Едаков, указав на Шплинта.

- Какую папку? – припал взглядом целитель к физиономии Шплинта, и явно готовясь прийти в еще больший ужас.

 

- Вот эту, - растерянно показал папку Шплинт.

 

- Ну-ка, дай сюда, - вырвал папку из рук рекетира целитель.

 

- Зачем? Зачем она тебе? А? – навзрыд вопрошал Кривозадов, развязывая папку трясущимися руками. – На хрена ты ее спер?

 

- Мне Бог поручил, - признался Шплинт.

 

- Бог ему поручил! – ошалело оглядел присутствующих экстрасенс. – Какой Бог? Ты что, Моисей или Магамет? Это ж дьявол тебя надоумил!

- Ну, вы это, на Бога-то не надо так тянуть, - нахмурился Шплинт.

К этому моменту Кривозадову удалось развязать папку, и он вытряс на стол два листка бумаги с нарисованными квадратами, один из которых был закрашен.

 

- Что это? – опешил целитель.

 

- Это вот такие квадраты нас ведьма заставила заштриховывать, - пояснил Едаков. – От них у нас и начались галлюцинации.

 

- И какие были галлюцинации? – добивался Кривозадов.

 

Излагать содержание галлюцинаций никто из потерпевших не захотел. И Едаков ответил уклончиво:

 

- Ну, вот Шплинту Бог привиделся.

 

- А, теперь понятно, - догадался Кривозадов. – Мало тебе галлюцинаций было. Так ты еще с собой прихватил. А ты знаешь, что с нами за эти шифровки сделают? И никакой твой Бог нам не поможет.

- А может, здесь, действительно секретная информация? – сказал Едаков, взяв один из листков с закрашенным квадратом и разглядывая через прозрачную авторучку.

 

- Вот, притырок, - с досадой сплюнул целитель. – Чего ты там увидишь-то без ведьмы? Это ж ведьма напускает галлюцинацию. Может, она вас уже испортила.

 

- Не-е, не успела, - уверенно заявил Шплинт. – Хотела, но не успела. Бог нас спас.

 

- Бог, - с отвращением сплюнул целитель.

- Спокойно, - вдруг сказала Нонна.

 

Все это время она не сводила глаз с Рыбова и даже иногда шевелила стрелками бровей, будто силясь сообщить ему что-то существенное. Рыбову даже показалось, что ее восхищает его умение владеть собой на фоне общей паники. Теперь же Нонна обвела присутствующих твердым взглядом.

 

- До утра полно времени, - сказала она. - Наверняка, еще можно кое-что сделать. Вот вы рассказываете, что поросенок говорил с вами человеческим голосом. Но таких поросят не бывает. Значит, это было наваждение. Я правильно говорю, Матвей Степаныч?

 

- Правильно, - хмуро подтвердил Кривозадов. – Ведьма может хоть в кого превратиться. Были случаи, когда видит человек, что катится ему навстречу решето. Взял он это решето, да на кол повесил. А наутро глядь, а на колу-то старуха висит, соседка. Ведьма, значит, была.

- Вот именно, - указала на это Нонна. – Быть может, поросенок-то у нее для отвода глаз. Чтоб никто не догадался, что она сама в поросенка превращается.

 

- А что? – рассудил Едаков. – Очень даже может быть. Она же сама посмеялась над физиком. И сказала, что говорящих поросят не бывает.

- А Улейкин вам что рассказывал? Что ведьма встретила его у околицы. Правильно?

 

- Ну, да, - поддержал Нонну Едаков.

 

- Так может, она там все время околачивается? Что ей делать в деревне-то? Кого там морочить? Поэтому-то она вас сразу заметила, когда вы приехали, и пока вы там искали трусы Улейкина, она успела добежать домой и обернуться говорящим поросенком.

 

- Ну и что дальше? – выразил общую озадаченность ходом мысли Нонны краевед.

 

- Это нам и нужно, - пояснила Нонна. – Надо поехать в «Крысиные дворики» и сцапать этого поросенка, который на самом деле – бабка.

 

- И посадить ее на кол! – обрадовался Едаков. – То есть, в начале поросенка насадим, а к утру получится ведьма.

 

- Ни в коем случае, - пригрозила ему Нонна. - Мы ее возьмем в заложники. Тогда Федулыч не рыпнется.

 

- Ох, придумала…- начал было целитель, но осекся под взглядом племянницы.

- А кто будет цапать? – насторожился Едаков.

 

- У нас для этого есть специальные люди, - объявила Нонна.

В глазах присутствующих появилось недоумение в смеси с надеждой.

 

- Которым за это платят деньги, - пояснила Нонна и посмотрела на Шплинта. – Кто же это еще может сделать, кроме нашего уважаемого Шплинта. Ведь у него в подчинении целая банда. И она наша «крыша». Вот пусть и «крышует». Правильно, Борис Борисович?

- Конечно, - солидно кивнул Рыбов.

 

- Несомненно, - столь же солидно кивнул Едаков.

 

«Ну и поганка», - подумал Шплинт.

 

И это мысль сверкнула в его голове таким сумасшедшим светом, что он не удержал его и выпустил в Нонну сквозь сощуренные глаза.

 

«Знали бы они, как она деньги за «крышу» себе взяла. Надо будет помолиться Богу, чтоб эта стерва окривела.» - размышлял Шплинт, в то время как Нонна продолжала:

 

- Если ведьма будет не в виде поросенка, а в виде бабки, то Шплинт может приблизиться к ней под предлогом возвращения секретных документов. Мол, хочу извиниться, бабуля, нечаянно взял у вас эти бумаги. А сами ее окружайте, и в мешок. Вообщем, к утру, чтоб бабка была здесь, хоть под видом поросенка, хоть под видом ведьмы. Понятно задание?

В конце голос Нонны звучал уже совершенно по командирски.

 

- А ты Едаков, - обратилась она к директору «Ковчега». – Скачи на перехват Улейкина. Дежурь у его подъезда хоть всю ночь. Как только явится, сюда его, на допрос. Он нам под пыткой все расскажет.

При этом глаза Нонны блестели такой боевой решимостью, что никто не посмел ей возражать. Едаков, впрочем, взглянул на Рыбова в надежде, что уж тот не стерпит и ниспровергнит новоявленного полководца. Но тут Нонна сказала:

 

- А Борису Борисовичу я найду свободный номер. Он должен отдохнуть. Ему и так досталось больше всех.

 

Догадка о том, будто Нонна хочет заманить его в постель, разбудила эго Рыбова, и оно стало приятно ползать внутри его организма, производя щекотки и шевеления. Но Рыбов знал, что если это его эго окажется обманутым в своих надеждах, то оно в отместку намотает на себя все его внутренности. Поэтому он всегда боялся не сбывшихся вожделений и стремился завоевывать женщин по формуле «чем меньше женщину мы любим». То есть, Рыбов позволял женщинам завоевывать себя. И в случае с Нонной произошло как раз такое редкое сбережение его достоинства. Более того, Нонна выделялась из ряда завоевательниц Рыбова, готовых при удобном случае валиться в его объятья с криком «делай со мной, что хочешь». Она, каким-то образом смещала акценты так, что Рыбов будто бы сам валился ей в руки.

 

50. ЗАЛОЖНИК

Прежде Рыбов никогда не играл в слона. Он даже не подозревал о существовании такой эротической игры. Возможно, эта игра была придумана Нонной, что, несомненно, делало честь ее фантазии. Слоном, разумеется, был Рыбов, а Нонна изображала хозяина слона. Хлыстик, в котором, впрочем, угадывался грубый пастуший кнут, цепочка от велосипеда и каблучки Нонны позволяли ей успешно управляться со своим слоном. Само собой, Рыбов не выдержал бы нагрузки пребывания в шкуре слона всю ночь. Поэтому он был еще лошадью. Старой ожиревшей клячей, от которой требовалось скакать все быстрее и быстрее. Был он и котом, готовым слизывать шампанское откуда придется, и коровой, пригнанной с пастбища… Но самое ужасное, что то, к чему шла подготовка Рыбова, вдруг оборвал телефонный звонок Шплинта, доложившего о своем прибытии с визжащим поросенком на руках. Поэтому поросенок был отчасти прав, когда завидев директора «Галиона», принялся визжать еще ожесточенней, ибо глаза Рыбова были, как у голодного волка. Обеспокоенность поросенка, видимо, передалась даже Кривозадову, который, появившись в офисе, стал бросать на Рыбова неодобрительные взгляды.

 

- Так, так, с приездом, бабуля, - нагнулась к поросенку Нонна. – Ну что, будем превращаться или как?

 

- Теперь превращаться ей нет смысла, - заверил Рыбов. – Я бы на ее месте попытался убедить нас, что я настоящий поросенок.

 

- Это и так понятно, - проворчал Кривозадав, и, упреждая ответный взгляд Рыбова, подвинулся к поросенку. – Так ты говоришь: «бабка»? – спросил он у Шплинта, - А это что у него там?

И он указал пальцем под брюшко поросенка.

 

- Что? – не понял Шплинт.

 

- Поросенок-то парень, - пояснил целитель.

 

- Ну и что? – напрягся Шплинт.

 

- А бабка, она ж не парень, а самка, - укоризненно ответил Кривозадов.

- Да ладно вам придираться! – возмутился Шплинт. – Если бабка превращается в поросенка, то ей все равно парень он или самка. Может, она специально маскируется, чтоб не узнали.

 

- Нет, тут что-то не так, - недоверчиво поводил носом Кривозадов. – Где ты его взял?

 

- Да прям под знаком поймал. Могу забожиться, - горячился Шплинт. – Смотрю, гуляет. Я к нему с этой папкой. Мол, извините, не ваша? Пока он в эту папку зырил, я его в мешок и в такси.

 

- Ну, конечно, - примиряюще сказала Нонна. – Кто же своего поросенка в такую ночь выпустит одного. Ясное дело, что это тот самый. Или та самая. Так что номер не пройдет, бабуля. Надо теперь, чтобы Улейкин появился побыстрее.

 

К моменту появления Улейкина в сопровождении Едакова, поросенок успел нагадить на пол, и в офисе шел ожесточенный спор, кому следует убирать поросячий понос. Шплинт наотрез отказался это делать. Он заявил, что рассматривает предложение Нонны убрать за поросенком как попытку «опустить» его, в то время как он готовится стать вором в законе и, вообще, подумывает принять мусульманскую веру, которая запрещает иметь дело со свиньями.

 

Кривозадов тоже потребовал на него не рассчитывать на том основании, что еще неизвестно, что это за поросенок, а сам он готов вынести любые измывательства, но только не пытку поросячьими испражнениями, от которых его неприятно воротит.

- Что за вонь тут у вас? – сообщил Едаков, входя вслед за Улейкиным в помещение офиса.

 

- Да, что это за вонь тут у тебя? – навел на него Рыбов негодующий взгляд. – Что за свинарник ты здесь развел?

 

- Я? – изумился Едаков. – Так меня же здесь не было. Я Улейкина караулил, - попытался оправдаться он. – А что, уже поймали?

 

- Узнаете? – спросила Нонна торжествующе.

 

- Это ж Горби, - узнал поросенка Улейкин. – Горби! Горби!

 

Поросенок навострил уши и уставился на Улейкина.

 

- Во! Отзывается! – разделил радость с присутствующими Улейкин. – А что он тут делает?

 

- Ты что, еще не сказал ему? – спросила Нонна у Едакова.

 

- Мгу-мгу, - многозначительно помотал головой Едаков, давая понять, что является образцовым заговорщиком.

 

- Так вот, Улейкин, - начала Нонна. – Этот твой Горби, который тебя знает, на самом деле не Горби, а кто?

 

- Кто? – растерялся Улейкин

 

- Это твоя ведьма, - подсказал Шплинт. – С которой ты там, в кустах, любовь крутил. Узнаешь?

 

- Чего? – с недоуменьем отозвался Улейкин.

 

- Она, она. Приглядись, - настаивал Шплинт. – Если этого Горби сейчас на кол посадить, то утром получится старуха.

-Да что это с вами? – попятился Улейкин.

 

- Ты же с нами был Улейкин, когда ведьма превратилась в поросенка и разговаривала из окна, - напомнил Едаков.

 

- Ах, вон оно что? – догадался Улейкин. – Так это ж был розыгрыш. Я ж потом Федулыча встретил, и он мне все объяснил. Оказывается Сократиха проделывает такой фокус: сует морду поросенка в окно, а сама разговаривает вместо него. Как в кукольном театре. Понятно?

- А я что говорил?! – тревожным фальцетом возопил Кривозадов. – Я ж сразу понял. Я ж в этих делах разбираюсь. У него ж даже понос поросячий.

- Вот это информация! – воскликнул Едаков, не скрывая гордости за своего разведчика. – А что там еще было?

 

- А где физик? – вмешался Рыбов, фокусируя внимание на Улейкине.

- Физик подружился с Петром Ивановичем и «залудил» на всю катушку, - соврал Улейкин.

 

- А кто этот Петр Иванович? – продолжил допрос Рыбов.

 

- Бывший учитель истории. Ныне пенсионер и любитель местного самогона, - врал Улейкин.

 

- Ну а еще что там было? – выпытывал Едаков.

 

- Да вы все равно не поверите, - сказал Улейкин, стремясь как-нибудь развеять подозрения.

 

- Да поверим, Улейкин. Теперь уж поверим, - вымогал Едаков.

 

Решив нагнать страху на присутствующих и отбить у них охоту соваться к Федулычу, Улейкин рассказал о покойнике, его бесе, сеансе общения с мертвыми душами, а также о том, как Федулыч упрятал беса в камень и выбросил в окно. Однако его повествование все время прерывали то возгласы Кривозадова «Я же говорил!», то требования Едакова подробностей, то вопросы Рыбова и Нонны, нацеленные на обнаружение неточностей и несоответствий. В итоге рассказ получился смятым, запутанным и еще менее достоверным, хотя физик мог бы подтвердить в нем каждое слово.

 

- А по-моему, это все можно и набрехать, - сделал вывод Шплинт. – Физика-то нет и не предвидится.

 

- Хрен с ним, с этим вашим физиком, - отрезал Кривозадов. – Надо о себе думать. Если в полночь было девяносто девять процентов, что они придут, то теперь все двести. За этого поросенка они нам устроят такую резню

 

- А откуда они узнают, что поросенок у нас? – попробовал отрезвить Кривозадова Шплинт.

 

- Узнают, не горься, - заверил Кривозадов. – Вон он тебе только что рассказывал, на что они способны. Может, этот Федулыч сейчас на нас через зенки этого поросенка смотрит!?

 

Все вновь воззрились на поросенка. В ответ поросенок сматривал с нескрываемой проницательностью.

 

- А мы ему глаза завяжем, - предложила Нонна.

 

- А уши? А пятачек? – канючил целитель.

 

- Да мешок ему на голову. И дело с концом, - сорвался Шплинт. – Давайте, я его зарежу. Мне как раз нужна жертва Богу, который нас спас.

- Зарежешь ты, огрызнулся Кривозадов, - Психопат. За одни эти слова они из тебя всю кровь высосут. Да твоя песенка, вообще, считай, спета. Ты и ведьму напугал, и бумаги у нее спер, а теперь вон и поросенка уволок. Ведьма-то, небось, видела, как ты его сграбастал. Так что, по тебе уже можно справлять поминки.

 

- Ну, ну, ну. Подождем с поминками, - вмешалась Нонна. – Как я понимаю этот Горби им дорог. Правильно, Улейкин?

 

- Да, - подтвердил Улейкин. – Они его любят.

 

- Вот, - подняла палец Нонна, призывая всех ко вниманию. – Значит, ничего не меняется. В заложниках у нас будет поросенок. Ты, Улейкин, там уже освоился, и поэтому шпарь к Федулычу. Отвези ему эту злосчастную папку с извинениями и скажи наши условия. Он не трогает нас, а мы не трогаем его Горби. Мы его будем кормить и поить, как родного. А через две недели вернем. А сами за это время что-нибудь придумаем.

 

- Или ишак сдохнет, или… - воодушевленно начал Едаков, но не договорил, потому что подумал то же, что и остальные.

 

- Если поросенок сдохнет, - медленно и внятно произнес Рыбов, и добавил сурово. – Смотри, Едаков, ты лично отвечаешь за поросенка. И давай, убери эту гадость. Дышать невозможно.