Bravo, tu as gagné

БРАВО,ТЫ ВЫИГРАЛ!

Или

Игры школьного двора

(Отрывки. Полный текст http://www.litkonkurs.ru/?dr=45&;tid=237259& pid=0)

 

Nous avons joué notre vie ensemble

Et puis un beau jour la chance a tourné

On ne finira pas la partie ensemble

Et chacun s'en va seul de son côté

 

Мы вместе играли нашу жизнь,

А потом в один прекрасный день удача отвернулась.

Мы не закончим партию вместе,

И каждый уходит один в свою сторону.

 

 

Все поезда прибывают в город моего детства почему-то только ночью, точнее, под утро. Всегда боюсь, что меня проводники забудут разбудить. Поэтому сон, в котором я опаздываю на уходящий поезд, снится мне довольно часто. И не только мне. Кажется, что пассажиры в вагоне сейчас видят только один этот сон. Зачем бы это соседу по купе уже раз десять вскакивать с верхней полки и пристально смотреть сначала на часы, а потом в темноту окна? Не иначе, как сон приснился.

 

Но проспать очень трудно. Ночной город встречает яркими огнями и звуками, которые бывают только на больших станциях: постукиванием молотка обходчика, неразборчивым громким бормотанием диктора по радио о прибытии поезда. Кто-то кричит и бежит за вагоном. Летняя прохлада властно врывается в вагон. Хорошо-то как! Сон как рукой снимает. Добираюсь на такси, хотя дом рядом, в двадцати минутах ходьбы от вокзала. Все-таки ночь еще.

 

Таксист – высокий, хорошо сложенный, но совершенно лысый дядька средних лет, помогает открыть дверь машины.

- Ленина 10! – бросаю ему вместе с сумкой на сиденье.

Таксист не переспрашивает, везет до самого подъезда, как будто знает не только номер моей квартиры, но даже этаж.

- Вот ты и дома! Лен, ты меня не узнала?- оборачивается.

Вглядываюсь в лицо таксиста в предрассветной темноте.

-Нет! А вы кто?

-Лен! А я тебя сразу узнал. Ты нисколько не изменилась.

Нет! Я его совершенно не знаю. Наверно, откуда-то из детства, раз на Ты и мое имя знает.

-Витька Иванов я. Твой сосед по парте в школе.

-Вить! Прости, не узнала, ночь.

Разве во мне сейчас можно признать худенькую девочку с прической-хвостом льняного цвета? Витька просто льстит. Мне это очень приятно, но неудобно перед ним.

-Да, ладно, не переживай. Как у тебя?

-Нормально, домой приехала! Вить, ты совсем не изменился, ты не думай. Просто я тебя лет тридцать не видела.

- Не переживай! Все хорошо! Вот на пенсию вышел, таксую понемногу.

-Что-то рано это у тебя получилось.

-Что рано получилось?

-На пенсию.

-Стаж выработал, вот и вышел. Ты замужем?

-Да, дети, а ты?

-Женат, двое детей, работают, живут отдельно, внуков нет, - отвечает, - собирались в Германию, но не уехали из-за моего французского. Ты же знаешь, что у меня с ним плохо было, а второй язык я и вовсе не смог осилить.

 

Французский – это из моего детства. Вдруг вспомнила что-то такое, что было давно забыто, было не нужно многие годы.

- Тебя уже в школе не было, когда я экзамены сдавал. Мне аттестат не давали из-за пропусков французского. На экзамене повторял то, что учительница говорила. Я его до сих пор так и не знаю. Теперь уже и не надо, конечно, - улыбается, - маму твою недавно видел, расспрашивал про тебя. Лен, ты и в школе была впереди всех. Молодец! Иди домой. Смотри: свет горит у вас. Тебя там ждут. Счастливо тебе! – помогает выйти из такси.

Эх, Витька! Ты тоже совсем не изменился.

+++

За утро после приезда успеваю еще заснуть в нормальной постели. Но выспаться - нет. В первую ночь как-то приспособиться не можешь к тому, что когда-то очень хорошо знал. И ломает тебя под одеялом на больших пуховых подушках и тяжелых простынях, пахнущих свежестью, и все тело старается вернуться в то состояние, каким ты был когда-то в детстве. Возвращаешься, но только через сутки. По-настоящему осознаешь, что ты наконец-то дома, когда выходишь на улицу.

 

 

Сколько лет я знаю свой двор? Да с того самого дня, когда был сдан наш дом. Тогда улица была еще не застроена, соседних домов не существовало. Когда въезжали, то рядом с нашим крыльцом лежала куча опилок.

 

Облик улицы сильно изменился, когда пустили троллейбусы. До этого времени тополя вдоль дороги, срастаясь своими верхушками, образовывали зеленую арку. Это было необыкновенно красиво. Представьте всеобщее возмущение: когда прокладывали троллейбусную линию, вырубали взрослые сильные деревья.

 

Двор - это не только место, где мы провели свое детство. Двор – это люди, которые здесь жили и живут сейчас. Двор сближал нас, делал соучастниками чужой жизни. И что бы мы ни говорили, мы всегда считались с мнением соседей. У нас и судьба получилась какая-то одинаковая: уезжали учиться, как-то устраивали свою судьбу, потом у нас появлялись дети, и мы вместе с ними возвращались домой, во двор нашего детства. Мы были уверены, что лучше, чем наш двор, их никто и нигде не воспитает. Теперь двор превратился в одно из самых людных мест в городе, где толпятся студенты ближайших учебных заведений, которых довольно много на нашей улице. А наш дом - это цепь магазинов. Может, и других людей притягивает то, что всегда чувствовали мы?

 

Говорят, что люди, которые не наигрались в детстве, ходят с выражением лица, будто они только что съели лимон. У нас во дворе лица соседей открыты друг другу и в горе и в радости - мое поколение наигралось вдоволь, поколение наших детей тоже. Только игры у нас были разные. Во времена моего детства мы бегали по улице самостоятельно, нисколько не боясь попасть под машины, тем более, что те проезжали довольно редко. Нашим детям строго – настрого было запрещено отходить от дома. Если дети играли в детском саду напротив, то с ними обязательно должен находиться кто-нибудь из взрослых.

 

Сейчас во дворе вообще никто не играет. Сам двор – зеленая, обнесенная забором спортивная площадка. В былые времена ею занимался завод. В первоначальном виде она сохранилась только на фотографиях. Теперь тополя постарели, попадали во время ураганов, случавшихся довольно часто. Забор стал железным и занимает гораздо меньше места. Раньше летом во двор привозили песок для детей, стояли песочницы. Теперь привозят песок только для строительства магазинов. Зимой посередине двора были каток и ледяная горка. Жители не ленились заливать их и очищать от снега. Теперь нет ни песочницы, ни катка, ни горки, а наши маленькие дети собирали в девяностые годы шприцы, презервативы на улице и во дворе школы. Так что, у каждого поколения свои игры.

 

Я теперь уже и не помню, кто первый из нас придумал эту игру. По-моему, она называлась «дача». Почему – не знаю. Весь двор делился на две группы по желанию. Догоняли из противоположной команды того, кого хотели перетянуть на свою сторону. Обычно это была самая интересная девочка или мальчик. Кто-нибудь скажет: Лидку догоняем! И все бегут за Лидкой. Глупо, конечно. Но всем нравилось. Даже Лидке. Бегали по улице, лазали по крышам гаражей. Советские дети – пионеры играли даже дома в военизированные игры. Обыкновенный «Вышибала» получил свое новое название в пионерских военно-спортивных играх - «Захват знамени». А зачем его захватывать-то было?

 

«КОндалы» свято хранили любовную окраску:

-КОндалы!

-Закованы!

-Раскуйте!

-Для кого?

Для брата моего!

-Имя его!

И опять называют самую приятную девочку, но чаще мальчика. Те охотнее исполняли эту роль.

 

«Глухой телефон» - приличная игра, без беготни. Все чинно садятся на скамейку и передают друг другу какое-то слово, а один стоит вдалеке и отгадывает его. Нравилось шептать на ушко своему соседу какую-то тайну. Интересно, какую тайну хотели услышать мы?

 

Любили ли мы свою школу? Не знаю. Обыкновенное типовое четырехэтажное, выкрашенное в розовый цвет здание. На первом этаже раздевалка, где по утрам толпился сонный народ, столовая, в которую устремлялся этот же народ чуть позднее и тихая школьная библиотека, куда иногда доносились крики из соседнего спортивного зала. На других этажах кабинеты. В школу каждый год собирались выпускники прошлых лет хвастаться своими успехами. Школа поддерживала их в этом. Для чего? Для того, чтобы мы брали пример со своих старших товарищей. В объяснениях учителей по поводу нашей будущей жизни всегда очень хорошо ощущалась какая-то недосказанность, недоработка. Если мы все будем очень хорошо учиться, станем профессорами, займем высокие должности, то кто тогда будет работать на станках или мыть пол? А нас как раз и учили в первую очередь этому. Школа-то была трудовая - общеобразовательная. На уроках труда получали профессию токаря или слесаря, девочки тоже. На заводах нужны были рабочие руки. Не хватало техничек.

 

Про коммунизм - еще сложнее.

-Вы думаете, что коммунизм - это когда ты, например, захочешь есть, нажмешь кнопку, и на тебе пожалуйста – тарелочка с голубой каемочкой, - объясняла нам доходчиво на уроке классная, - нет, коммунизм -это когда твое сознание разовьется до того, что ты не станешь нажимать на эту кнопку без необходимости.

-Есть не будем, - делают вывод тридцать детских голов, но высказывает это замечание один кто-нибудь, вполголоса.

- А ты бы, Сидоров, помолчал. Твое сознание еще не скоро разовьется до коммунистического. У тебя за прошлую неделю двоек больше, чем у других. Давай дневник, пусть родители зайдут в школу, - классная берет очки в позолоченной оправе, надевает торжественно их на нос и аккуратным мелким почерком дорогой красивой ручкой пишет в дневник провинившегося. Так она всегда расправлялась с нами: степенно и аккуратно. Никогда не повышала голос, только сжимала и разжимала пальцы в кулак когда сердилась. А мы выжидательно смотрели: что-то она с нами сейчас будет делать?

 

Но нам, если честно, было все равно, и про успехи выпускников, и про славу школы, и тем более, про коммунизм. Школа как школа, с французским языком обучения. Многие ушли из школы из-за него. Многие остались или приходили специально. Везде нужен был английский. Хотя, какой иностранный язык был кому-то где-то нужен в семидесятых годах? Ведь в то время из страны нельзя было выехать. Мы его для чего тогда учили? Для общего развития, но не для каких-то практических целей. Те, кто учил французский, потом переучивал в институте. Получилось у всех в жизни два языка. Сейчас мои дети думают, что я окончила какую-то элитную гуманитарную гимназию с двумя иностранными языками. Пусть думают! Не рассказывать же им, что это была не только не элитная, не гимназия, но и школа и класс, где вокруг меня на соседних последних партах сидели одни мальчишки, которым было наплевать на науки.

 

Французский был моим любимым предметом в школе. До сих пор диалоги из учебника возвращают в детство так же, как это делают сегодня старые школьные тополя. Мы тогда запоем читали Дюма, Мопассана, Мериме, Гюго, Экзюпери, смотрели фильмы с участием Жан Габена, слушали французскую эстраду. Сейчас, анализируя свое воспитание, думаю, что это был не самый плохой выбор. Я возвращалась к нему всегда, когда надо собраться и вернуть свою душу. Мы тогда мечтали всем классом поехать в Париж! В семидесятые-то годы…

 

-Qui est de service aujourd’hui?1 – спрашивает учительница французского – молодая, модно одетая, с короткой стрижкой девушка, внимательно взглянув сначала на нас, а потом на измазанную мелом доску. На доске по-русски в ореоле сердец крупными печатными буквами написано: Вовчик + Лена = Любовь.

-Qu’est-ce que c’est? 2

-Так…вижу:… киска съела Сидорова! Опять его в школе нет! - отвечает за нас классная, заглядывая в это время в кабинет иностранного языка на урок в свой седьмой.

 

Если сравнить длину юбки классной и «француженки», то почему-то непременно выбор падает на юбку последней. Ничего себе так! Юбку такую не купишь в магазине. И длина её, и то, из чего она сделана. Хотя наша классная одевалась всегда со вкусом, но Франция есть Франция. На ногах у француженки длинные модельные сапоги – такие тоже в магазинах не продаются. Француженка только что из Алжира, язык знает, по-французски очень быстро говорит, нравится всем. Даже единственному молодому мужчине в школе – педагогу, новому историку. Что хорошо видно по выражению его лица, которое очень быстро меняется от наших ответов по истории СССР и от улыбки девушки, вокруг которой ореол духов вовсе не "Красная Москва". И это несмотря на то, что у историка на пальце обручальное кольцо. После перемены он и «француженка» самыми последними выходят из учительской. Он проворно забегает впереди её и пытается открыть перед ней все школьные двери. Все-таки короткая юбка и стройные ноги – это то, что просто необходимо женщине для карьеры, образования и даже авторитета! Мы свою обязательную, всем надоевшую школьную форму обрезали на длину не хуже чем у «француженки». Юбки получились такие короткие, что стало неудобно в них подниматься по лестнице.

-Вот! Посмотри на него! – шепчет мне Дашка, моя подруга, перед дверью класса, когда вся школа наблюдает за историком. Школа видит, но молчит. Молчит даже пожилая совершенно седая завуч по воспитательной работе. Разве что-нибудь скажешь против истины?

 

 

В школе я всегда сидела в конце ряда. Спокойнее: подальше от учителей, спрашивают меньше. Но дело в том, что таких как я, любителей последних парт, было много. Понятное дело, всем последних парт не хватало. За них разгорались даже споры, правда, до кулачных боев не доходило.

+++

Дашка пришла к нам только в седьмом. Высокая, светловолосая девочка. Они приехали в наш город из Москвы. Почему - никто не знал. Главой семьи была женщина лет на десять моложе моей мамы. Звали её Татьяна Ивановна. Красивая, ухоженная. В нашем городе она стала директором магазина. Отец Дашки был моложе её матери на несколько лет, работал где-то на заводе инженером. Если бы Дашка хорошо знала где, и что он там делал, то непременно бы мне рассказала более подробно. Но отец был такой скромной, интеллигентной личностью, что ни его карьера, ни его образование никого никогда не интересовали. Отец и отец. А кто он – да никто! Но, несмотря на это, семья была очень гармоничная. Дома у них было всегда уютно и хорошо. Лично мне нравилось.

 

Придя в класс, Дашка сразу обратила внимание на меня, выбрала в подруги. С тех пор мы вместе ходили в школу, вместе делали уроки, вместе играли в наши дворовые игры. Кто из мальчишек нравился Дашке – я не знала. Мы никогда не говорили об этом. Теперь-то я поняла характер этой тайны. А тогда – нет.

 

Почему дети легко сходятся между собой? Да потому, что им необходимо понимание, которое они не всегда встречают в семье, но которое легко находят в кругу своих сверстников. Вот, например, у Дашки были постоянные проблемы с матерью. Татьяна Ивановна вмешивалась в то, что надеть Дашке, что съесть, с кем дружить, с кем нет. Дашка иногда даже приходила в одной одежде в школу или ко мне, а потом переодевалась в другую, которую она приносила с собой. Но, к счастью, Татьяна Ивановна редко бывала дома. Моя мама тоже. Дети в те времена росли вполне самостоятельно.

 

Витька был на вид, пожалуй, самым интересным из мальчишек: рослый, хорошо сложенный подросток. Участвовал во всех играх, был очень активным и на уроках и на переменах, но может быть из-за того, что учился у нас совсем недавно, не пользовался такой популярностью как Вовчик. Первый раз я обратила внимание на Витьку, когда после уроков мы остались убирать класс.

-Лен, давай с тобой дружить! – улыбка во весь рот. Ясное дело, смеется.

-Отстань, не до тебя! Мне пол надо мыть.

 

Следом за Витькой в класс ввалилась компания подростков, мешала убирать.

Главарь – рослый второгодник, которого привел к нам Витька. Парень вел себя нагло: ему доставляло явное удовольствие смотреть на то, как я мою пол.

-А ты мне нравишься, я подожду тебя после уроков.

С тех пор мое пребывание в школе превратилось в сущий ад. Он встречал меня по дороге в школу до уроков. Приходил провожать после. Однажды не давал пройти домой весь вечер. Витька на это только ухмылялся, сообщал, что меня опять ждут, и не вмешивался. Зимой занятия во вторую смену заканчивались очень поздно. Мой преследователь стоял как всегда на месте. Пришлось идти с ним. Около моего дома остановились. Было холодно, быстро темнело, в окнах рано зажгли свет. В одном окне мужчина поднял на руки маленького ребенка. Мы оба обратили внимание на это.

-Хочешь, я тебе такого сделаю?

Это было уже чересчур! С тех пор я ходила в школу, которая располагалась в нашем дворе, в окружную, через два квартала. Ходила до тех пор, пока Вовчик однажды не предложил меня проводить. Что происходило в том мире, где передавали меня с рук на руки – я не знала. Но парень больше меня не встречал. Теперь домой провожал Вовчик.

 

Вовчик – невысокий паренек, очень серьезный, влюбился в пятом классе. Я об этом всегда знала: то мальчишки подхихикивали над ним, то счастья нам желали, когда мы с ним о чем-нибудь разговаривали.

С Вовчиком было спокойно. Сначала он просто молча провожал меня до дома и говорил:

-Пока!

Но потом действие стало развиваться и усложняться.

 

...

-Qu’est-ce que c’est? – повторяет свой вопрос француженка на уроке.

Витька охотно берет тряпку и медленно, широко ухмыляясь и подмигивая классу, отправлялся в туалет, чтобы намочить её. Ждать придется долго. Понятно – приятно погулять после перемены подольше. Потом опять также медленно стирает надпись. Пошутили…

 

Собственно эта история и началась на уроке французского. То ли методика преподавания французского способствовала этому? Игра – была основой методики. Во что только не играли дети на уроках французского. Понятно, что мы росли год от года, игры наши тоже менялись и усложнялись. Неслучайно, что однажды на уроке в седьмом я получила записку от Вовчика такого содержания:

-Я тебя люблю. Выходи за меня замуж.

Записка была на русском языке. Я подписала:

-Сейчас?

-Нет, после школы, - добавил.

-Ты это серьезно?

-Да!- это было произнесено громко на весь класс.

 

-Вон из класса! Оба! - француженка проворно подскочила ко мне и вырвала записку из-под моей ладони. Прочла.

-Лена, я не ожидала от тебя такого! Как тебе не стыдно! Идите в коридор решать свои проблемы! Нам не интересны ваши любовные игры.

В коридоре Вовчик молчал, отвернулся от меня и смотрел в окно. Ко мне даже не подошел. Через несколько минут француженка выглянула в коридор:

-Заходите в класс! Записку отдам классному руководителю, пусть она разбирается с вами, - наверно сначала у учительницы был шок, ей необходимо было время, чтобы решить, что с нами делать.

Мама после очередного родительского собрания сказала мне, что я много разговариваю на уроках и даже пишу записки. То ли классная потеряла нашу переписку с Вовчиком, то ли француженка её не отдала, но мама не знала содержание этой записки. А может, все-таки кого-то из них остановила неприличность происходящего?

 

 

При приближении лета мы стали готовиться к походу в горы. Каждый класс при переходе в восьмой ездил в горы. Так было всегда. Это вам не надоевший всем пионерский лагерь. Там не было «занимательного и развивающего мытья полов», не было тихого часа, не было столовой, с надоевшими борщами, а был настоящий костер, палатки, трудные горные переходы. Но в этот год школа поход запретила. Мы остались ни с чем: пришлось спрятать рюкзаки, достать чемоданы, тапочки и ехать опять в лагерь.

 

Выезжая каждое лето в лагерь, мы собирались своим двором в один отряд. Сколько еще времени понадобиться для того, чтобы познакомиться! А так – все свои, свой двор, своя школа, свой класс. Даже своя воспитательница - француженка. Кстати, она-то была на высоте – и пела, и ставила танцы, и за дисциплиной следила. И имя у нее было русское - Любовь Васильевна, но между собой мы называли только так - француженка. Так проявлялось наше уважение к её профессии и к её предмету. Еще была вожатая Света, которая проходила практику в лагере. Восемнадцатилетняя студентка педучилища, красивая спортивная девушка, ночевала с нами в одной комнате. Вместе с ней в первый же день ввалился парень, который уселся на её кровать, как у себя дома. Он тоже был вожатым, но только другого отряда. А на ночь вообще пришел к нам. Хотя они были за занавеской, но было слышно, о чем они говорили и чем занимались. Честно – было неприятно, как будто тебя или нет совсем в комнате, или совершенно не замечают твоего присутствия. Или ты сам подглядываешь в замочную скважину, так как тебе очень хочется это увидеть. Девчонки хихикали, понимающе смотрели друг на друга.

 

Утро в лагере обычно начиналось с горна, под который по идее нашего воспитания, мы должны были бодро вскакивать с кроватей, бежать на центральную площадку делать зарядку. Но получалось так, что зарядка – это когда сначала все медленно бредут туда, взмахнув несколько раз руками и сделав несколько приседаний, тащатся обратно в домики. Площадка была не асфальтирована, покрыта деревянным настилом, огромные флаги на сцене и по углам украшали её. А звучание баяна я до сих пор не люблю – это воспоминание о том времени, когда мы должны делать то, что совсем не хочется. Почему наше детство представляется только как пионерская атрибутика? Выкинув из нашей памяти эту жизнь, как ненужный детский хлам, как глупые детские игры, мы выкинули вместе с ними и себя. Мы же были людьми, хотя и не взрослыми! У нас были свои представления о жизни, любви, дружбе, окружающем мире, которые мы просто не высказывали тогда вслух. Хотя… Все происходит до поры до времени. Наше молчание тоже. Человек в четырнадцать лет пробует постигнуть прежде всего то, что видит вокруг себя. Порой он смотрит на это слишком критически, порой слишком восторженно. Порой совершенно не понимает и не осознает происходящего. Что видели мы? Мы видели нашу вожатую Светку, влюбленную без ума в своего Стасика. Мы не знали, собирались ли они потом пожениться. Наверно, да - думали мы. Светка была для нас авторитетом, взрослым близким человеком, постигшим любовь и отношения с противоположным полом. Только почему-то червячок сомнения шептал истину, что вокруг или делается что-то нам не нужное, или мы совершенно не понимаем в этой жизни ничего. Но как должно быть - мы тогда еще не знали.

 

На следующий день утром мы отправились через лес в соседнюю деревню. Чтобы выйти за территорию лагеря, необходимо было строем пройти мимо дежурного на арке. Француженка еще и расписалась в тетради, что вывела нас в лес. Идти было недалеко, но мы специально тянули время, чтобы хоть немного вдохнуть свободы. Лес встретил нас как добрый друг. Он не менялся с годами: сосны росли на том же самом месте, также горяч был серый песок, а над верхушками деревьев плыло голубое, без единого облачка небо. Лес жил какой-то своей таинственной и неповторимой жизнью, жизнью природы, которая совершенно не касалась ни шумного детского лагеря, ни его проблем, ни резкого пионерского горна, ни ярких знамен. У леса была самая прекрасная пора года - лето.

Обратно из музея возвращались группами: жарко, устали. Редкие высокие сосны нисколько не скрывали нас от палящего июньского солнца. Мы с Вовчиком шли позади всех. Сначала с нами был Витька, но потом отстал и, как всегда, куда-то исчез. Он всегда исчезал, когда это требовалось по развитию сюжета наших взаимоотношений с Вовчиком. Но именно в этот момент любовный сюжет стал развиваться в сторону полной гармонии. Детская дружба неохотно стремится перерастать во взрослые отношения полов. Мы шли медленно и часто останавливались. Вовчик пытался сбить палкой зеленые шишки, которые росли высоко. Подпрыгивал, забегал вперед. Но впрочем, держал меня всегда на виду. Подал мне руку, когда перелазили через поваленное дерево. Он был очень галантен тогда. Наверно, ему нравилось чувствовать себя спортивнее и сильнее меня. Молчал всю дорогу. Да и о чем говорить? Поднимать разговор о наших взаимоотношениях было не только не уместно, но и глупо: он просто разрушил бы гармонию лесной тишины и радость душ, впервые вдохнувших свободу общения.

 

Когда мы подошли к домику, Дашка уже мыла руки под струей воды у железного умывальника, расписанного ромашками по зеленому фону.

-Что-то долго вы шли! Вас искала француженка.

-Пусть! Я устала.

В столовой был, как всегда, борщ, на второе котлета и толченка. Есть не хотелось вообще. Только пить. Выпила стакан компота. Мальчишки просили добавки. Добавки котлет и компота не было, был только борщ, который они ели уже не по одной порции.

-Неужели можно съедать столько борща?

-Можно, если есть хочешь, - Витька тщательно собирал остатки жидкости со дна железной чашки, - хочешь, я и твой съем?

-Да ешь, я его не трогала даже.

-Спасибо! – Витька улыбнулся от удовольствия.

Во время тихого часа спали как убитые. В комнатах тишина. Устали от жары. Но вечером…

 

После линейки и танцев, на которые никто не пошел, так как кусались нещадно комары и звучала плохая музыка, все быстро спрятались под одеяла. Девочки вдруг начали разговор о том, о чем разговаривать не надо было вообще. Это был даже не разговор о любви, а о… Шепотом, свесив голову между кроватями, обсуждали положение в комнате.

-Девчонки, вам нравится смотреть на это? – спросила я, кивнув в сторону занавески.

-А что? К ней же любимый пришел!

-Француженка увидит, начальнице донесет.

-Она не узнает, если кто-нибудь ей не расскажет. У них же любовь! Понимать надо.

Мы лежали затаив дыхание, боясь что за занавеской обнаружат то, что мы не спим.

- Это так несовременно - не спать до свадьбы. А вдруг они друг другу не понравятся, потом будут всю жизнь мучиться? – говорит Дашка.

-Сейчас все начинают жить половой жизнью в шестнадцать лет, - это строгая Оля говорит. Оля – девочка тоже из нашего класса.

-Ты что! Шестнадцать лет – это поздно. Так можно и старой девой остаться, - сказала Дашка, - надо в четырнадцать. Четырнадцать – самый раз.

-Ты что? Это же противно! Противно и на Светку смотреть со Стасом. Я не хочу это видеть! – спорила я.

-Просто ты никого не любишь, Ленка! Понимаешь, им больше негде! Надо входить в положение подруги, – Дашка говорила очень уверенно.

-А ты? Разве ты кого-нибудь любишь?

-Тише, вы! Молчите, услышат. Дайте послушать. Интересно же!

Разговор стих, все заснули, или надолго притворились спящими. После него Дашка ходила за мной по пятам – следила. Говорила всем девчонкам про свои подозрения. Она была уверена, что я не буду молчать. Не могла простить мне разговора о любви и мое непонимание возраста любви, или я затронула что-то её личное, чего не должна была касаться?

 

-Она расскажет француженке про вожатую, смотрите за ней! – шептала она девчонкам.

-Лена, ты у нас старая дева! Ты думаешь, что за тобой будет вечно бегать Вовчик?

-Отстань от меня! Какое тебе дело до меня!

-И что, вы с Вовчиком даже ни разу не целовались? Зачем обманывать-то! Я не поверю в это, что-то вы вчера долго по лесу гуляли.

Все! Больше я не могла терпеть Дашку! Это был разрыв! Разве это подруга?

 

Звонок из лагеря раздался дома через неделю.

- Мама, у меня горе. Нужна срочно зубная паста. Мою всю измазали ночью. Нечем зубы чистить. Босоножки потеряла. Срочно приезжай.

Мать даже не раздумывала, а правда ли это. Раз ребенок говорит, приезжай, значит надо ехать. Перед отъездом зашла в магазин к матери Даши, может та что-нибудь передаст дочери. Конечно, рассказала про зубную пасту.

- Я же ей самую дорогую положила! Разве можно мазать дорогой?

Я обманула маму, обманула начальника лагеря. Мне необходимо было уехать из лагеря. Но если бы я сказала настоящую причину, по которой мне надо позвонить домой, меня не подпустили даже близко к телефону. Находиться в лагере вместе с Дашкой я больше не могла. Никто не мазал нас зубной пастой, никаких босоножек я не теряла. Была Дашка, которая почему-то ненавидела меня всей душой.

 

В дорогу мама отправилась рано утром одна, попутчиков не нашла. Всем было некогда. Ехала на автобусе, потом минут тридцать пешком. Наконец, на месте. В лагере только что прозвучал утренний горн. Природа в бору была великолепна. Запах сосен кружил голову.

 

Первой маму встретила Дашка:

-Здравствуй, Дашенька! Как хорошо-то здесь! - моя мама всегда не забывала вставить что-нибудь бодряще-возвышенное в разговор.

-Сейчас я Вашу Лену позову, - угрюмо ответила ей Дашка и тут же побежала за мной. Обсуждение красот леса её не интересовало совершенно. Появляюсь заспанная я. Мама заходит к нам в спальню. Из-под занавески торчат босые мужские ноги.

- Это кто? – спрашивает она у девочек.

- Это парень нашей вожатой. Он у нас ночует. Вы только, пожалуйста, начальнице не говорите. А то нашей вожатой практику не поставят, - девочки толпятся около моей мамы.

- Ты меня должна отсюда забрать! – говорю я, когда мы остаемся с мамой вдвоем.

-Почему? Как я это сделаю? Ты так хотела поехать в этот лагерь.

-Я не могу здесь. Потом дома объясню. Только не жалуйся начальнице, прошу тебя. Ты же видела, что тут делается. Противно же!

Мама не задумывается, а просто исполняет мою просьбу. Не хочет влезать в чужую грязь.

Но начальница и француженка на удивление отпустили меня легко.

 

Вечером мама звонит матери Дашки, рассказывает о своей поездке и том, что она забрала меня из лагеря.

- Почему Вы не высказали это начальнику лагеря? Ведь это же сущее безобразие! Какой пример вожатая подает детям?

- Зачем? Только неприятностей всем бы сделала. Дети понимают, что это плохо.

-Что они понимают! С этим надо бороться, надо следить за девочками.

 

Родители охают, обсуждают современные нравы. А что, во время их молодости было по-другому? Для них это даже страшно - как это их маленькие девочки вдруг станут взрослыми и даже может и не девочками. Это же жизнь можно испортить навсегда! Но только это когда-нибудь происходит все равно. Только когда? И как?

История на некоторое время затихает. Продолжение ее только после 1 сентября, когда мы приходим в школу. Но теперь эта история выходит из границ нашего двора в масштаб города, государства. Не боюсь даже сказать – разрастается до национальной трагедии.

 

Телефонные звонки у нас дома раздаются теперь каждый день. Дашка требует меня на разборку, требуют другие девочки из класса.

-Ты должна объяснить нам всем, как получилось, что моя мать узнала о Светке? – это Дашка.

- Светку уволили с работы! Мы предали её! – это Оля.

Я нервничаю, кричу в трубку:

-Оставьте меня в покое! Я ничего не знаю!

- Что случилось? – спрашивает мама. Я ничего не объясняю, ухожу в ванну для разговора по телефону. Мама слышит обрывки фраз. Понимает, что меня обвиняют в том, что я рассказала ей про вожатую, а она начальнице. Вожатую не только уволили, но и сообщили в ее учебное заведение. Исключили из училища. Но мама же ничего не говорила. Выясняет, оказывается, мать Даши ездила в лагерь после нее, устроила скандал начальнику лагеря.

- Но я тут причем? Какое мне дело до всего этого? – спрашивает мама.

- Как это какое? Они во всем меня обвиняют. Называют предательницей, лгуньей, доносчицей.

- Не обращай внимания!

- Как это не обращай внимания! Я же в школу ходить не могу!

- При чем тут школа? – маме это совсем не понятно.

 

...

 

Теплый осенний день не вязался с толпой подростков, собравшихся во дворе школы после уроков для выяснения отношений. И двор, и школа, и даже улица притихли в ожидании шумной разборки. Прохожие шли мимо, не обращая внимания на детей. Или старались так делать – а вдруг придется вмешиваться, а вот этого никому не хотелось. Некогда! Да и зачем? Разве может умудренный опытом человек что-то понять во взаимоотношениях детей, играющих во взрослую жизнь? Разве можно вообще играть в жизнь? С его точки зрения, такая игра - глупость, пустая трата времени. Пусть тот, кто воспитывает этих детей, сам разбирается с ними.

 

В центре группы детей – девочка, волосы расплетены, портфель на земле, руки прикрывают заплаканное лицо.

- Ты предала своих товарищей, мы тебя презираем,- говорит другая девочка, тоже с портфелем, она стоит впереди толпы. Девочка одна произносит приговор.

-Таким, как ты, не место в нашем классе. Ты должна уйти.

- Но я ничего не сделала, - отвечает первая.

-Ты рассказала матери наши тайны.

- Ты просто завидуешь мне. Разве я виновата в этом?

-Предательница!

Много пар детских глаз наблюдают эту сцену. Молчат. Боятся. А вдруг их вот так же. Что они думают сейчас - никто потом не узнает, но девочка с растрепанными волосами уверена - не только они, но и весь мир восстал против нее. Она изгой школы, двора, всей жизни.

- Получай, предательница, - произносит свой приговор девочка - судья, и комок сухой земли летит в лицо маленькой преступницы. Достигнув цели, земля превращается в грязь, ведь лицо мокро от слез. Обидно же! Несчастная размазывает грязь по лицу.

- Бросайте в нее камни, мы ненавидим ее!

Но никто не шевелится. Все просто смотрят. Ждут, чем это закончится.

- Я не виновата! Не виновата! Не виновата!

Толпа расступается, дает девочке дорогу к бегству.

-Трусиха!- это уже несется вслед.

- Опять подростки разбираются. Идите отсюда прочь. Не стыдно вам? - это баба Вера гонит детей со двора.

 

Больше девочка Лена никогда не ходила в школу. Лежала весь день на диване, молчала и смотрела в одну точку на потолке. Может, она теперь и не Лена, а какая-то другая повзрослевшая чужая девочка? Встала с дивана, подошла к зеркалу. Конечно, не Лена, лицо страшное, заплаканное, нос распух. Вот такая прическа ей подойдет больше. Девочка берет ножницы и уродливо, клоками, обрезает свои красивые длинные волосы. Теперь в одном стиле: и лицо и прическа.

-Заберите, ради Бога, у нее ножницы! Она что-нибудь с собой сделает!

-Оставьте меня все! Какое вам дело!

-Зачем волосы-то обрезать?

-Чтобы не ходить больше в школу. Я ненавижу её! Я ненавижу вас всех!

-Да что случилось? Расскажи, наконец, толком!

И заплаканное, униженное существо, с уродливыми клоками вместо волос, громко всхлипывая, начинает свой запутанный, глупый и никому не понятный рассказ.

-Я отравилась, хотела умереть, но у меня не получилось. Выпила несколько стандартов аспирина с водкой, но меня почему-то стало рвать. Ты же говорила, что когда пьют водку, нельзя пить аспирин, можно умереть. Так умер наш сосед. Почему же я не умерла? Как же теперь жить? Ведь это так стыдно, когда тебя все презирают. Стыдно, что я не такая как все. За что она меня так? Что я ей плохого сделала?

 

Очень сложно было сказать тогда, за что ОНА ЕЁ ТАК. И виновата ли вообще ОНА, что ЕЁ ТАК. А если ОНА не виновата, то кто тогда виноват, если не ОНА? Действительно, кто?

...

 

 

Вовчик пришел ко мне домой вечером 8 марта. Я тогда уже не училась в нашей школе. У него в руках были настоящие красные розы. Они были завернуты от мороза в целлофан.

-Пойдем ко мне, ребята уже все собрались. У тебя новая модная стрижка. Ты очень хорошо выглядишь.

Я взяла розы, поблагодарила, согласилась. Что мне еще оставалось делать? Он подождал пока я одевалась. Когда вошла к нему в дом – обомлела. За столом рядом с Женей, другом Вовчика, сидела Дашка. Она поздоровалась со мной и с милой улыбкой спросила:

-Как тебе в новой школе? Давно тебя не видела.

И продолжила обсуждать последние события.

Противно было смотреть на её заискивание перед Вовчиком. Представьте, Дашка даже завела собаку, чтобы выгуливать её вместе с овчаркой Вовчика.

 

Я не смогла высидеть и получаса, ушла. Вовчик, конечно, пошел меня провожать. На улице было холодно. Снег, подтаявший днем, превратился к вечеру в корочку льда. Ноги скользили по снегу. Я шла очень быстро к дому и все время поскальзывалась. Вовчик поддерживал меня под локоть.

-Подожди, постой со мной. Мне нужно с тобой поговорить.

-Я домой пошла, не буду с тобой стоять. Извини. Холодно.

-Лен, прости меня! Это я виноват, что ты Дашку у меня встретила. Я тебя люблю, не думай ничего про это. Она сама навязалась, когда я тебя пригласил. Тем более, что там был Женя.

-Где ты был тогда-то, Вовчик? Почему не вступился? Как мог допустить до такого?

-Меня не было. Я не знал об этой разборке. А потом я с девчонками и Дашкой и не стал бы связываться. Прости. Сейчас без тебя плохо в школе.

-Я тебе, наверно, должна сказать честно. Я тебя очень хорошо понимаю, твои переживания, твою любовь. Но я тебя не люблю. Я вообще люблю другого. Я ему не нравлюсь, я знаю. И я понимаю, что значит любить без взаимности. Так что мы с тобой друзья по несчастью.

-Ты что говоришь? Ты это серьезно?

-Да! И честно к тому же!

Я уже тогда поняла, что ошиблась. Я врала всем. Врала Вовчику, себе. К чему нужна была моя откровенность? Мир любви Вовчика рассыпался у меня на глазах. Рассыпалось его внимание ко мне, как рассыпалось и мое избранное положение в этом мире. Вовчик изменился в лице. Промолчал в ответ. Разве можно говорить своему другу, что ты его не любишь?

 

Теперь у меня не было ни подруги, ни друга. Все вечера я проводила одна, запершись в своей комнате. Прошло целых два года, два страшных года полного одиночества, когда в моей душе перевернулось все. Какая тут любовь? Даже с занятий я возвращалась одна. Я ни с кем не разговаривала все это время! Но потом все изменилось, нет худа без добра. Именно тогда я встретила подругу, которая вошла в мою судьбу навсегда. Но об этом после.

 

 

Жизнь в нашем дворе шла своим чередом, как продолжается она и сегодня. День начинается гулом редких троллейбусов, шуршанием метлы о тротуар, хлопаньем двери подъезда и разговоров студентов под окном. Рано утром до начала занятий студенты собираются около подъезда покурить, так как около здания их учебного заведения это запрещено делать. Они громко разговаривают, смеются, бросают окурки на землю. Жильцы дома постоянно разгоняют такие студенческие собрания. Соседка с пятого этажа даже придумала новый способ борьбы с дворовыми непорядками: она выливает без предупреждения ведро воды на группу молодежи, стоящую внизу. Естественно, что после такого акта стоит громкая брань и слышны пожелания в тот и другой адрес. Дом просыпается под крики около восьми часов утра. Следующей выходит баба Вера. Баба Вера - одинокая женщина на пенсии, дома ей не с кем поговорить, она плохо слышит. Поэтому она громко кричит соседке из другого подъезда, которая тоже слышит неважно, о том, куда она пошла и сообщает последние подъездные новости, которых к тому времени уже накопилось достаточно для того, чтобы ими делиться с окружающими. При этом по двору бегают с лаем собаки и разбирают свои собачьи проблемы. Подъезжает мусороуборочная машина, которая представляет собой трактор с прицепом. Она дополняет звуковую палитру двора так, что собаки от страха разбегаются по домам. После этого наступает некоторая пауза, передышка, утренняя энергетика выдохлась. День вступает в другую фазу своего развития.

 

Утренние новости уже забыты, проблемы решены, по двору распространяется выжидательная, напряженная тишина. Хлопанье входной двери продолжается, но разговор людей тонет в гуле машин, который доносится с улицы. Машины идут почти сплошным потоком, даже скрип их тормозов не выделяется из звукового полотна.

...

Постепенно день гаснет, закрываются окна, выключается свет. Но это не означает, что летний день уже закончился. Последней выходит на улицу молодежь: отоспавшись после занятий, она занимает все лавочки, толпится в подъезде и опять готовит очередной утренний выход бабы Веры, направленный на поддержание порядка во дворе. И так одни дни сменяются другими, но музыка их остается неизменной, как шум деревьев, звук ветра и шорох листьев на деревьях. Как же сохранить душу в этом хаосе?

 

 

Вовчика я встретила случайно на вокзале. Здание было пусто. Несколько человек, ожидающих поезда, сидели на скамейках, несколько бродили по перрону. Мужчина стоял у билетной кассы. Не заметить Вовчика было просто не возможно. Вокзал – это место встреч в нашем городе, а лето – время, когда всем обязательно надо куда-то ехать. Я уезжала учиться в институт, Вовчик тоже. Вместе с ним была очень приятная девушка невысокого роста.

-Моя жена, - представил он мне её. Мне было все равно, жена она или просто знакомая. Но ему было не все равно. Вовчик смотрел на меня такими глазами, что если бы я сейчас сказала: брось ты свою девочку, я люблю тебя, то он сделал бы это незамедлительно. Но я этого не сказала. Не любила, наверно. И вообще, что такое любовь? И кого, как и сколько мы должны любить в своей жизни? Тогда я этого не знала, хотя тоже вскоре вышла замуж. Может, я была в лагере не права? А если права, то где окончилась наша игра, наше детство?

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1.Qui est de service aujourd’hui – кто сегодня дежурный?

2.Qu’est-ce que c’est - что это?