Из цикла рассказов «Море, море».

Дальняя гавань.

Из дальнего плавания, после шестимесячного рейса, к родным берегам возвратился старый океанский лайнер-рефрижератор „Ветеран“. В 10.00, согласно отправленной радиограмме, он прибыл на внешний рейд портовой бухты. Замерил с помощью лота глубину моря. Своими глазами-иллюминаторами, подведенными свежей, чёрной краской, как у топ-модели, он внимательно осмотрел берег. Расстояние до него было около семидясяти метров. «Ветеран» удовлетворённо проворчал выхлопной трубой:

- С этого места на меня будет прекрасный обзор.

Настроение у него было праздничное. К этому располагало окончание трудного рейса, предстоящий отдых у родного причала, а также лёгкая техническая профилактика, - замена уставших и кое-где изношенных механизмов. Все его палубные надстройки были чисто замыты и аккуратно покрашены.

После нескольких туманных дней, вперемежку с мелким моросящим дождичком, характерным для южного морского побережья, сегодня опять выдался по-настоящему теплый, солнечный денёк. В такую погоду людям трудно усидеть в душной квартире. На узкой полосе песчаного пляжа скопился курортный, отпускной и командировочный народ. Пользуясь самым лучшим временем для загара, они переворачивались со спины на живот, принимали самые необычные позы и были похожи на застывшие скульптуры. Весь пляж был устлан телами и напоминал собою лежбище котиков на необитаемом острове. Ласковое южное солнце щедро купало пляжников в своих лучах. Их тела приобрели шоколадный цвет.

„Ветерана“ интересовал не так сам берег, как те, кто находился на пляже. Именно эта публика интересовала его. Уж очень ему хотелось покрасоваться перед ними. Хотелось слышать завистливые вздохи и восхищения его красотой и мощью. Поэтому он так старательно выбирал место для якорной стоянки. Не всегда же он возвращался из рейса в хорошую погоду. Были такие дни, что на берегу даже портовой собаки не найдёшь. А сегодня – как по заказу.

А на берегу шла обычная пляжная жизнь. Компания молодых людей вырывала из чрева гитар какую-то мелодию. Девушки, пытаясь угадать её, подпевали им. По их пению и возбужденному поведению было понятно, что пары ещё не утвердились и идёт незаметная пристрелка друг к другу.

Молодые мамы старательно заталкивали своим детям в ротики всевозможно полезные, на их взгляд, для здоровья, фрукты. Казалось, что они хотят все щедрые дары юга законсервировать внутри своих чад, для запаса, напотом. Дети равнодушно жевали и глотали, даже не зная, что едят. Их взгляды были прочно прикованы к морю. Они не представляли себе, как можно сидеть на берегу моря, и не купаться в нём. Логику и принципы взрослых им было трудно понять. Точно также они не понимали: почему взрослые, имея деньги в кармане, не питаются одним только мороженым и кока-колой. Вечно они покупают что-то такое несъедобное, а потом ещё пытаются убедить, что это полезно. Если это так полезно, то сами бы и ели.

Скучающие папы читали газеты, журналы, играли в шахматы и карты. Примерные папы строили с детьми песчаные замки, пытаясь вызвать результатом своих архитектурных достижений восторг у мам и получить обнадеживающий взгляд и поощрительную улыбку.

Ребятня постарше, была скованы повышенным вниманием своих родителей, которые боялись потерять их в сутолоке пляжа. Да и опасная вода близко. Дети упрямо пытались порвать оковы, чтобы получить свободу и купаться в море до посинения кожи. К возможной потере своих родителей они были равнодушны. Подумаешь, потеряются родители. Зато сколько загадочных сюрпризов, пусть даже за короткое время свободы, ожидает их. Весь пляж усеян такими заманчивыми богатствами. И если повезёт, то можно найти красивую ракушку или пеструю обёртку от жевательной резинки или пустую, красивую пачку от сигарет. А уже потом, сколько можно будет выменять на них всевозможных интересных и полезных вещей!

Или вот, например, в тени пляжной кабинки для переодевания, лежит собака. Не помешало бы узнать: кусачая она или нет? А может это специальная собака, для спасения утопающих? Вот сейчас бы пойти и искупаться в море. А потом, понарошку, крикнуть, будто я тону. Будет она меня спасать или нет?

Мама, как бы почувствовала опасную фантазию ребенка, крепче перехватила его ручонку с уставшей руки в другую. Надежда на побег оборвалась в самом зародыше. Мечты о свободе исчезли. Ничего не оставалось делать, как покориться и начать потихоньку скулить о потерянной воле.

* * *

- Мостик – палубе! Боцман, якорь майна!

Выкрашенный чёрной краской якорь „Ветерана“ с грохотом крупнокалиберного пулемёта потянул за собой через клюз чёрную, как гюрза, цепь и ушёл на грунт. Капитан, опасаясь близости каменистого мыса и подводного течения, распорядился бросить ещё один якорь. „Ветеран“ принял это распоряжение с большим удовлетворением, даже басонул трубой. Он знал, что две натянутые якорные цепи делают его похожим на гуцула с чёрными усами, которые вместе с жёлто-голубым флагом на корме, как бы подчёркивали принадлежность к новому, молодому государству, чем он очень гордился. И что бы там не говорили - цвет созревшего хлебного поля под голубым небом, намного приятнее бывшего кроваво-красного полотнища.

Лёгкое подводное течение дрейфовало „Ветерана“ по сектору, вроде выбирало место, чтобы дать ему возможность наилучшим образом покрасоваться перед скучающей пляжной публикой. Прозвучала команда:

- Боцман, выбрать якорную цепь, дать натяжку.

„Ветеран“ замер на рейде. Он был полностью доволен своим местом. Со стороны борта хорошо просматривался его носовой бульб, которым он очень гордился. В суровом, штормующем океане при встречной волне, бульб выполнял функцию резака. Он бесстрашно встречал волну и вспарывал ее. Остальную, второстепенную, но не менее важную работу, завершали скулы - наклонные носовые борта форштевня. Они дробили волну на мелкие брызги, выбивая из них радугу. „Ветеран“ знал, что бульб своей горбинкой дополнял его красоту, придавал ему мужественную внешность.

Радисты решили оповестить берег лёгким жанром, и морской бриз понёс на берег голос Аллы Пугачевой: „... знаю милый, знаю мой родной...“.

Шоколадные пляжники увидели „Ветеран“ еще на подходе его к внешнему рейду. Они пристально вглядывались в даль моря, прикрывая глаза от солнечных лучей ладонями и козырьками пляжных кепочек. Вначале он выглядел как громадная глыба из металла и труб, опоясанных такелажем. Но с приближением к берегу его очертания вырисовались более чётко. А когда «Ветеран» остановился на рейде и течение развернуло его бортом к берегу, взоры шоколадных словно приклеились к нему. «Ветеран» пожинал заслуженный триумф.

Заброшены книги и журналы. Партнеры по шахматам срочно согласились на ничью. Карты ветром разбросало по пляжу. Песчаные замки, так старательно построенные папами, начало смывать волной. Родители забыли о детях. А дети даже не почувствовали желанной свободы и не пользовались ею. Они разинули свои ротики от удивления и восхищения. Тут бы мамам и воспользоваться случаем для консервирования. Да, куда там! Их самих можно было консервировать.

Брякнув фальшивым аккордом, смолкла гитара. Пение оборвалось на незаконченной фразе. Всем захотелось видеть океанский лайнер как можно ближе и шоколадные плотно утрамбовались на песчаной кромке пляжа. Более отчаянные зашли по пояс в еще прохладную воду, даже не замечая этого. Защёлкали фотоаппараты. Недовольно зашипели разбуженные видеокамеры и водили своими глазами от носа до кормы, вбирая в себя красоту и величие океанского судна. Шоколадные махали руками в знак приветствия. На какое-то мгновение они забыли все буквы алфавита кроме единственной – буквы воссторга: „ О...О...О“! Пляж окутала какая-то невидимая глазом, но ощутимая обонянием пелена, принесенная лёгким бризом со стороны „Ветерана“. Это был загадочный аромат морей и океанов, которым он щедро одаривал их. Как закрученные смерчем, уносились они в этот романтический мир, мечтательно прикрыв глаза, забыв обо всём. Они видели тёплые лагуны, кокосовые пальмы на берегу океана, загадочные страны. Мужчины видели себя танцующими без устали с экзотическими красавицами в набедренных повязках, с гирляндами живых цветов на обнажённой груди. На темном тропическом небе блестели незнакомо расположенные звезды. Утоляя жажду кокосовым молоком, они ощущали прилив желаний от присутствия экзотических красавиц. И эти желания были неутолимые. Они были больше, чем жажда. Это была Страсть!

У женщин сердца наполнились образами мужественных мореходов с обветренными лицами. Каждая из них рисовала в своем воображении мужчину, ещё не встреченного ею, но обязательно где-то существующего, может быть даже вот здесь, рядом, на этом пароходе.

* * *

В свою очередь мужественные мореходы уже давно навели свои 12-ти кратные бинокли и окуляры на пляж. Штурманы, пользуясь своим служебным приоритетом на использование оптики, лазерными взглядами выискивали пляж нудистов. По утверждению второго помощника капитана, суперкарго - а он, старый холостяк, в этом деле знал толк - пляж находился чуть правее маяка. На оптические приборы видения срочно установилась очередь. Молодые, как всегда и везде, подстёгиваемые нетерпением, норовили обойти всех и протиснуться без очереди.

Экипаж, в ожидании прихода и предстоящей встречи с родными и близкими, вырядился во всё новое, приобретённое на шумных экзотических базарах южных портов. После длительного рейса берег для моряков представлялся какой-то загадочной страной. Страной, в которой не было вахт и подвахт, особенно изнурительных в тропиках, когда температура воздуха в машинном отделении достигала отметки +45, а на палубе можно было бы жарить яичницу. Страной, где нет вынужденного замкнутого пространства, от которого даже хорошие друзья иногда вызывают раздражение. Страной, где на свободное от вахты время не посягнёт замполит, вырывая хищными зубами драгоценные часы отдыха моряка, навязывая ему свои дурацкие политзанятия, которые абсолютно никого не интересовали. Отказаться от этого мероприятия, проявив свою принципиальность, еще ни у одного моряка загранплавания не хватало духа. Прихлопнут визу, и - лови тюльку на Черном море в 12-ти мильной зоне от берега, без доплаты валютного коэффициента к нищенской зарплате моряка.

* * *

Это случилось в конце прошлого рейса. «Ветеран» возвращался домой. Впереди уже были видны огни Стамбульского рейда. Экипаж завтракал в кают-компании. Динамик судовой радиотрансляции тяжёлым роком пытался вселить в моряков бодрость. Вдруг: «...по последним статистическим данным на сегодняшний день в Москве было зарегистрировано более тысячи легальных проституток...». Возможно, диктор начал бы перечислять их адреса и телефоны, но замполит, как бизон, опрокидывая все на своем пути, ринулся к динамику и вырвал штепсель из розетки. Затем он вихрем бросился в радиорубку раздалбливать радиста за трансляцию волны радиостанции „Свобода“. Оказывается, это работала волна нашего родного „Маяка“. Так экипаж впервые почувствовал свободный ветер гласности. После завтрака, собираясь кучками, молодые моряки живо обсуждали сообщение диктора. Кое-кто, у кого ещё была незамутнённая память лишними знаниями, занялся математическими подсчетами количества проституток в своём родном городе в соотношении с Москвой. Цифра получилась внушительной. Молодняк облегченно вздохнул и успокоился. Всем хватит.

До порта оставалось 16 часов хода. Ох, эти тягостные часы ожидания встречи с загадочной страной по имени Берег...

Море красиво с берега, а берег красив с моря.

* * *

Тем временем из акватории порта вышли два мощных буксира и направились к „Ветерану“. Плавно ныряя на встречной волне как утки, они приблизились к нему. После обоюдных дружеских приветствий, капитаны посовещались о предстоящей швартовой операции. Задача совсем непростая - завести океанский лайнер в портовую гавань и пришвартовать к причалу. Учитывая его полную загрузку, внушительные габариты и переполненность гавани другими судами, сделать это далеко непросто.

- Швартовой команде занять места согласно расписанию! Боцман на бак! Мостик – машине, малый ход!

Струна каната, натянутая носовым буксиром, вынырнула из воды. Она напряглась и выжала из себя остатки моря, прочертив стекающими из неё каплямии воды пунктирную линию на водной глади. Второй буксир, как магнит, прилип к кормовому борту. При манёврах он будет помогать рулевой машине.

„Ветеран“ не без сожаления выбрал из воды свои чёрные гуцульские усы и поднял якоря. За кормой ожил винт и своими лопастями нарушил подводный покой моря. Стаи мелкой рыбы рванулись подальше в укрытие, освобождая «Ветерану» дорогу в порт. Коротким гудком „Ветеран“ вежливо поблагодарил шоколадных за внимание к его персоне. Началась сложная операция манёвра.

Передний буксир осторожно, как заботливая няня малыша, вёл „Ветеран“ за ноздрю, а бортовой подрабатывал на руль. Если бы на месте „Ветерана“ был молодой пароход, то у него от стыда за то, что его так опекают, как маленького, облезла бы краска. Но „Ветеран“ за многие годы чётко усвоил правила безопасности мореплавания и воспринимал такую опеку буксиров с достоинством. У каждого должно быть свои обязанности. Кто на что учился!

Как правило, по швартовке судна определяется класс капитанов, а также чёткость совместно слагоженных действий экипажа. Последствия ошибки трудно представить. На воде тормозов нет. Необходимо также учитывать ветровую нагрузку на судно, подводные течения и его осадку.

При швартовке крупно тоннажного судна вы не увидите на причале людей, равнодушно проходящих мимо. Все, кто был до этого занят каким-то своим делом, превращаются в зрителей и даже в советчиков. Ну, нет! Советовать капитанам никто не посмеет, а вот между собой все действия капитанов и экипажей живо обсуждаются. И каждый свое суждение считает верным. Каждая фраза у всех имеет одно начало: „Вот помню, когда я ходил...“. Все бывшие мореходы. Морская душа под тельняшкой не ржа-веет.

Осторожно, как ценную хрустальную вазу, буксиры прислонили „Ветерана“ к чёрным, резиновым кранцам причала. Береговые матросы завели толстые швартовые канаты через клюзы и закрепили петли на массивных береговых кнехтах. „Ветеран“, не доверяя береговым (а, ... молодежь!), своими лебёдками убрал слабину канатов, сделав натяжку.

Ну, вот и все. Теперь уже дома. С приходом!

* * *

В машинном отделении мотористы, с помощью шустрого стартёра, пытались нарушить крепкий сон вспомогательного дизеля. Со сна, бедняга не мог понять, чего они от него хотят своей необузданной инициативой. Недовольно, несколько раз чихнув своей выхлопной трубой, он опять уютно умостился на амортизаторах, не желая ничего менять в своей удобной и спокойной жизни. Но мотористы народ упрямый - быстро сделали ему внушение с помощью прокачки топлива, а стартер (по твёрдому убеждению дизеля - довольно неприятная и дерзкая личность) дал более продолжительный старт. После такого штурма вспомогач понял, что его не оставят в покое. Стряхнув с себя остатки сна, он принялся добросовестно за свои обязанности - автономное обеспечение электроэнергией судовых механизмов. Только после этого прозвучала долгожданная команда по спикеру:

- Стоп главная машина!

Прекратилась легкая вибрация корпуса. „Ветеран“ устало вздохнул и отметил в своем послужном списке еще один дальний рейс.

Сколько было этих рейсов, он не считал. Для этого имеются чиновники в пароходстве и в портнадзоре. У „Ветерана“ была своя арифметика. Свои подсчёты рейсам он вёл по нарастающих шорохах в подшипниках, по их нагреву, по вибрации вала, по состоянию корпуса. Иногда ему казалось, что крепкие сварные швы соединения металла начинают плакать. Что его сердце, дизель, изредка дает перебои при работе с полной нагрузкой. Такая мнительность у него особенно проявлялась от безделья, при длительной стоянке в порту. Но в океане об этом думать было некогда. Свои обязанности он выполнял хватко, не экономя сил, не жалея себя. Ему нравилось насыщать свой неукротимый аппетит милями, оставленными за кормой. Другой жизни он себе, просто, не представлял.

„Ветеран“ любил свой экипаж. Он с большим почтением и уважением относился к капитану. Хотя тот, в погоне за наградами, часто перегружал его, заставляя работать на износ. С особым уважением он относился к боцману, в судовом миру, Дракон. Ежедневно „Ветеран“ ощущал его заботу о себе. Никогда палуба его не покрывалась ржавчиной, особенно в море. Там Дракону негде было пропивать краску и он ее не жалел.

Как-то раз „Ветеран“ услышал от матросов старую шутку. На экзамене спрашивают второго помощника капитана, в судовом миру - Суперкарго, обязанностью которого является загрузка судна: - Зачем нужен пароход? Тот удивлённо ответил: - Как зачем? Чтобы груз доставлять. Дракон на этот вопрос тоже ответил без запинки: - Чтобы было что замывать и красить.

У Дракона всегда руки чем-нибудь заняты. Раньше, ещё на парусном флоте, он носился по судну с дудкой на шее и с линьком в руке, которым непрерывно напоминал зазевавшемуся матросику о службе. Теперь у него в руках ведерко с краской, скребок и кисть. Как увидит праздно шатающегося матроса, так и есть тому работа. А у боцмана через минуту в руке уже другое ведерко. А еще все Драконы помешаны на замывке судна. Поливать судно со шлангов - любимое занятие Дракона и матросов, особенно в южных широтах, где температура воды достигает до тридцати градусов по Цельсию. Напор воды в шлангах около четырёх атмосфер, Это высота фонтана до двадцатипяти метров, а то и больше.

Моют, вернее, поливают, всё: - палубу, палубные надстройки, мачты, стрелы. А иногда и каюты у тех, кто забыл задраить иллюминатор. Однажды, во время такой очередной процедуры, старпом, большой любитель разводить цветы и растения, прилёг после обеда завязать жирок (адмиральский час - святое дело). Чтобы цветы дышали свежим морским воздухом, он постоянно держал иллюминаторы в своей каюте всегда открытыми. Проснулся после «адмиральского часа» в наполовину затопленной каюте, как в аквариуме. В течение последующих двух часов все жилые и служебные помещения были заполнены сольным криком старпома в адрес палубной команды.

В то время, когда матросы радостно, как дети, обливают пароход и себя со шлангов, радисты и электрики изводят свои нервные клетки: зальют водой электрощиты или Бог милует? Не даром говорят, что самые опасные люди на судне - это матрос со шлангом и моторист с инициативой.

Каждый капитан перед выходом в рейс долго и тщательно подбирает себе Дракона. Бывали случаи, что капитаны не выходили в рейс без хорошего боцмана. Как правило, после рейса экипаж меняется, но хорошего боцмана Мастер на любых условиях сумеет удержать при себе. Дракон - это содержание судна в чистоте. Это исправная работа всевозможных блоков, тросовых барабанов и такелажа. Это швартовка, вахта при прохождении проливов и опасных мест, при движении в тумане и в снегопаде, вблизи айсбергов и плавучих льдин. Во всех этих случаях, по судовому расписанию, место Дракона на самом носу, на баке судна. Он - вперёдсмотрящий. Дракон - это Хозяин судна.

* * *

„Ветеран“ отдыхал, тяжело привалившись к причалу. Тёплая, зеленая волна ласково поздравляла его с приходом. Легким массажным похлопыванием по его корпусу она снимала напряженность трудного рейса. Так жокей успокаивает своего горячего скакуна после изнурительной дистанции. Старая подруга-волна своё дело знала. Она гладила его и, немного сплетничая, тихо рассказывала ему новости, которые произошли за время его отсутствия. Под тихий шёпот своей подруги он расслабился и наслаждался покоем. А вместе с ним, как и у всех стариков, пришли воспоминания о трудной, романтической жизни, о его прекрасной, как сам Великий Океан, молодости. Много тысяч миль поглотил он за этот рейс. Да и в молодости он не страдал отсутствием аппетита. Пожирал мили с жадностью проголодавшегося хищника, нисколько не заботясь о своем износе. Он вспомнил свой первый рейс.

Остались позади скучные дни постройки на заводе, торжественные звуки марша „Счастливого плавания“ при спуске со стапелей, звонкий хлопок бутылки шампанского, разбитой о его скулу. Жизнь он начал с хорошей приметы. На ходовых испытаниях получил „добро“ на неограниченный район плавания. После этого его укомплектовали экипажем и снабжением. Он стоял у причала и с нетерпением ожидал окончания загрузки. Все его палубные надстройки блестели на солнце свежей краской и полированным деревом. Грузовые стрелы и ванты были украшены яркими разноцветными вымпелами и флажками. Сотни серпантиновых лент связывали его с причалом. Они переливались на легком весеннем ветерке, как змейки.

В портовой гавани стояло много различных судов. Казалось, что флаги всех морских стран присутствовали здесь. Белые рефрижераторы из открытых трюмов наполняли воздух порта ароматом апельсин. Судно под либерийским флагом горько и вкусно пахло кофе. Пакистанский сухогруз своим запахом, как бы рекламировал индийский и цейлонский чай. Рыбацкие сейнеры к этому букету добавили свой, несравненный ни с чем, аромат керченской кильки и анчоусов. Океанские траулеры из далекой Атлантики принесли запах рыбной муки и ставридки. По неосторожности докеров нарушилась герметичная упаковка оливкового масла. Его запах тонкой струйкой влился в общий букет. Гордый своей комфортабельностью, пассажирский лайнер вызывающе пульсировал запахами хорошей кухни и неведомой заграничной парфюмерии. А рабочие паромы добавляли в общий букет свой довесок – амбре выпитого с вечера шмурдяка и похмельного, утреннего пивка.

В дальней части гавани молчаливо стояли старые транспорта. Много лет бороздили они моря и океаны. Уродливые шрамы электросварочных швов, покрывали их корпуса. У них уже не было экипажа, только вахтенная служба. Облезшая краска обнажила красные, как засохшая кровь, пятна сурика. Старые пароходы были похожи на мужественных воинов, вернувшихся из дальнего похода завоеваний. Спокойно, как и подобает солдату, они мужественно ожидали своей дальнейшей участи. Теперь у них остались только воспоминания да запахи ржавеющего железа, смолы, пеньки, сурика и гнилых водорослей. Но был у них ещё один, еле уловимый запах. Он проникал в душу, заставлял её биться птицей, лишённой свободного полета. Это был запах Свободы, Дороги, который останется с ними навсегда. Это была вечная награда океана Достойным.

* * *

Сконфуженный своим ярким видом, как у гамбургского петуха, „Ветеран“ скромно стоял у причала, испытывая робость перед мэтрами мореплавания. Он чувствовал себя школьником младшего класса, маме которого взбрело в голову одеть на него новый, чистенький, наглаженный костюмчик. А как хотелось бы ему быть одетым во что-нибудь старенькое, привычное для гулянья. Чтобы не выделяться среди других детей, чтобы можно было спокойно играть с ними и не бояться испачкаться.

Как хотелось „Ветерану“ тогда, много лет назад, чтобы его зелёная молодость прошла как можно быстрее! Ему так хотелось, хоть немного, быть похожим на этих, покрытых солью дальних дорог, мореходов! Чтобы его борта украшала не свежая краска, а уродливые шрамы дальних походов. С замиранием сердца ожидал он своего первого выхода в рейс, который был назначен на 22 00, в понедельник.

Как всегда на юге, вечер, как тигр, подкрался незаметно. Вечерние, плотные сумерки скрыли окраины порта. „Ветерану“ казалось, что экипаж забыл о том, что через пару часов назначен отход. На причале стояли незагруженные в трюмы контейнеры, предназначенные для рыбаков Атлантики. Портовый кран задремал. Автопогрузчики, забыв о работе, нагло раскрыли свои двери и крышки капотов, вдыхая вечернюю прохладу моря. Неожиданно капитан вспомнил о важных бумагах, забытых дома. У Чифа, старпома, резко разболелись все до единого зубы. Дед, старший механик, заподозрил наличие воды в дизтопливе и ему срочно понадобился его лабораторный анализ и сертификат.

Волынка закрутилась надолго. Послали нарочного матроса за документами. Чиф, смылся к зубному врачу, а Дед в лабораторию. „Ветеран“ тяжело вздыхал выхлопной трубой и терпеливо ожидал, когда же закончится эта береговая чехарда.

„До чего же неорганизованный экипаж. Не повезло мне с ними. Первый рейс - и такой позор, задержка выхода в море. Просто стыдно смотреть старым пароходам в иллюминаторы» - ворчал он, виновато и смущённо посматривая на соседние пароходы, боясь уловить в их взглядах насмешки. Но морщинистые глаза-иллюминаторы стариков одабривали эту, на первый взгляд ненужную суету и, как бы поддерживали и успокаивали молодого «Ветерана».

* * *

23.30 - прибежал матрос, посланный за документами, на которые капитан даже не взглянул и сунул их в карман. Матрос довольно улыбался, осоловевшыми от выпитого по дороге пива, глазами. В целях безопасности дышал в сторону и усиленно жевал челюстями жвачку. В 23.50 вернулся Чиф с вылеченными зубами, хотя за такое короткое время их можно было разве что только выбить, но не вылечить. Сразу за ним прибежал Дед, пряча в кармане анализы неизвестно чего. Исчезли с причала все контейнеры. Тамбучины трюмов и твиндеков были плотно задраены.

00.01минута. Судовая трансляция:

- Команде, по местам стоять, согласно судового расписания! Мостик - машине! Пуск главного дизеля! Боцман на бак!

Пришвартовались буксиры для вывода «Ветерана» на внешний рейд.

- Мостик – палубе. Отдать швартовые. Мостик - машине. Малый ход!

Радостно заурчал на малых оборотах главный дизель «Ветерана». Мощно вздохнула напором газов выхлопная труба. „Ветеран“ вздрогнул, и между бортом и причалом появилась темная полоска воды. Провожающие махали руками, бросали на палубу букеты цветов и серпантинные ленты. Вот и последняя лента оборвалась и упала в воду.

Молодой, неопытный „Ветеран“ еще не был знаком с морскими традициями и не знал того, что ни один моряк не выйдет в рейс в понедельник, а именно он и был вчера. У каждого капитана отыщется в запасе тысяча причин, как задержать выход судна в море до 00.01 минуты, но вторника. Теперь „Ветеран“ понял успокоительные улыбки старых пароходов и дал длинный басовый гудок. Он благодарил их за дружелюбие и прощался с ними.

За акваторией порта буксиры освободили его от своего заботливого опекунства и гудками пожелали счастливого плавания. „Ветеран“ вышел в свою первую ДОРОГУ.

* * *

Ближе к обеду, он пересёк Черное море и покачивался на легкой волне внешнего рейда перед Босфорским проливом в ожидании лоцманского катера. Вскоре турецкий лоцман, как маленькая черная обезьянка, ловко вскарабкался по веревочному трапу на борт. После взаимных приветствий и дежурной чашечки кофе, «Ветеран» малым ходом вошёл в пролив Босфор. Узкий и извилистый, он представлял собой серьёзную опасность. Наши капитаны изучили фарватер Босфора до метра, но, несмотря на это, на судне, проходящим через пролив, как правило, присутствует лоцман. Проводка судна через Босфор стоит очень дорого, и турки не хотят терять такой куш.

Лоцман выразил свое одобрение по поводу легкого управления судном. В свою очередь „Ветерану“ было приятно это услышать и он воспитанно поблагодарил его коротким гудком. Капитан ревниво измерял шагами мостик. От гудка «Ветерана» проснулись турецкие рыбаки, спавшие на своих фелюках и восхищённо провожали его взглядами. Красивые паромы, резво шныряющие через Босфор из Азии в Европу и обратно, почтительно сбавляя ход, уступали «Ветерану» фарватер. До берега с двух сторон бортов были считанные метры. Люди на берегу, сидя в кафе за столиками, пили свой утренний кофе и любовались красивым лайнером. Вот и ажурный мост Европа-Азия остался позади.

При входе в Средиземное море его встретили веселые, беззаботные дельфины. Подчиняясь какой-то своей команде, они одновременно выпрыгивали из воды, хвастаясь своими изящными веретенно-образными туловищами. Дельфины могли легко обогнать „Ветеран“, но уважение к такому гиганту вежливо их сдерживало. Они врезались винтом в плотную воду моря и плыли рядом с его форштевнем. В умных глазах сверкали задорные искорки и приглашение к игре. Из разговоров экипажа „Ветеран“ много знал о дельфинах и сразу признал их, как своих друзей.

Неподалёку стая касаток, играя друг с другом, шумно выдыхала из себя высокие фонтаны. А где-то сзади, за кормой, пристроившись за пенным следом, резали воду острыми плавниками акулы. Стаей не держатся. Каждая сама по себе выполняет роль санитара моря. Глотает все, что падает за борт, даже если это кусок промасленной ветоши. Их злые, холодные глаза навевают ужас на всё живое. Им неизвестно чувство боли, поэтому они дерутся до конца. Бывали случаи, когда акуле вспаривали живот и она поглощала свои внутренности. Но „Ветеран“ знал, что они по-своему несчастны. В силу своих анатомических особенностей - отсутствие воздушного пузыря - они обречены на постоянное движение. Остановится - и потянет её камнем вниз, в бездну.

* * *

Жизнь экипажа в рейсе течет равномерно, отсчитывая монотонно: вахта, завтрак, обед, ужин и сон. Ни у кого не было опасений куда-нибудь опоздать. Каждый раз штурманская вахта по судовой трансляции напомнит за полчаса, а затем продублирует за 10 минут о дежурном мероприятии.

По старой традиции на флоте заведено: по четвергам - рабочее платье в стирку. А в понедельник, на полдник - картошка в мундирах, соленая рыба, подсолнечное масло и нарезанный лук. Это способствовало улучшению памяти на календарные дни.

Любое событие или зрелище за бортом вызывало живой интерес экипажа. Даже если это дохлая крупная рыба, плавающая вздутым кверху брюхом, на котором чайки устраивали себе аппетитную трапезу. Кстати, чаек „Ветеран“ недолюбливал. В их беспорядочно-шумном полете над ним он видел только одно желание: хорошо прицелиться и стрельнуть на палубу своими ядовитыми спражнениями, от которых съедается даже масляная краска. Такого же мнения был о них и боцман.

* * *

„Ветеран“ внимательно окинул взглядом морской простор и заметил прямо по курсу движущиеся точки. Включив свои локаторы, он присмотрелся получше и увидел шлюпки, покрытые облаками. Но потом, подойдя поближе, он вспомнив историю мореплавания и понял, что это были яхты. Их глянцевые корпуса блестели на солнце. Высокие мачты были одеты в белые паруса. Каждый парус имел свой рисунок и неповторимую форму, как облако. Особенно гордо яхты несли перед собой выкидной парус - спинакер, который они применяли при крейсерской скорости. Яхты были похожи на морских балерин, а на морской глади они выглядели, как кружева на изумрудном покрывале.

„Ветеран“ был поражен таким зрелищем. Даже ветер, имеющий всегда в запасе опасные порывистые шквалы, работал на яхты дружелюбно. На старого морского хулигана это было совсем непохоже. Вокруг красавиц-яхт гарцевали на волнах юркие катера, как гардемарины на выпускном балу в женской гимназии. Они выбрасывали из воды свои лакированные корпуса, хвастаясь своими прыжками. Описывая на полном ходу круги, катера демонстрировали свои изящные палубные надстройки из красного дерева. Гордо носились своими ушастыми локаторами и паутиной антен. А один из юрких даже вооружился кинокамерой, которая своим глазком непрерывно следила за красивыми танцами красавиц.

Своими бурунами за кормой они нарушали строгий рисунок изумрудной скатерти. Не обращая внимания на них, яхты шли своим курсом, оставляя за собой в брызгах солнечную радугу. В их скольжении чувствовался многовековый опыт мореплавания, порода. Это были настоящие аристократы моря - элита. Их предки много лет назад бороздили просторы морей и океанов. Ими было открыто много неизвестных стран и островов на карте мира. „Ветеран“ в своем праздничном наряде ощутил себя участником этого торжества и на какое-то время забыл о своей работе.

В рейс он вышел ночью, в 00.01. До Средиземного моря весь экипаж упорно уничтожал все свои запасы спиртного. Понятно, что посылать матросов на высоту снимать макияж, на больную голову, ни у кого не повернётся язык. Дракон поднял тяжёлые веки, посмотрел и сказал: „Нэхай будэ“. Матросы одобрительно загудели: „Нэхай“. Так всё и осталось.

При виде яхт, у „Ветерана“ вдруг проявился жеребячий азарт. Он почувствовал свою необузданную силу и страстное желание продемонстрировать ее яхтам. Своим восьмиметровым бортом и высоченными палубными надстройками он заботливо прикрыл яхты от хулиганистого ветра и волн.

Такой кураж к лицу разве что молодому, дикому мустангу, но только не океанскому лайнеру, построенному на стапелях Николаевского судостроительного завода. Почувствовав возле себя такого богатыря, от которого исходил аромат свежего машинного масла и краски, яхты стыдливо засмущались, ошеломлённо захлопали парусами, прекратили свой танец с волнами и стали похожими на обыкновенные шлюпки, только без вёсел. „Ветерану“ казалось, что они специально остановили свой бег, чтобы с восторгом взирать на его мощный корпус, забыв о ветре, о волнах, забыв о «юрких гардемаринах». В их взоре он читал покорность и восхищение. В этот момент под влиянием разбушевавшихся чувств, ему казалось, что он, подхваченный шквалом, взлетел над морем. Вдруг, неожиданно упали обороты главной машины и „Ветеран“ сбавил ход. Это получилось как-то непроизвольно и не могло быть связано с какой-то неполадкой. На землю, то бишь, на воду, его опустила длинная тирада на незнакомом языке. Из неё он понял лишь одно слово „регата“. Через несколько минут, он услышал уже на знакомом языке, но с примесью неизвестных слов, которых он даже на стапелях не слышал от рабочих, как капитан раздалбливал вахту третьего штурмана за отклонение от курса и нарушения проведения регаты - соревнования парусников. Третий штурман виновато, отсутствующим взглядом смотрел за борт, и занимался непривычным для себя делом, думал.

* * *

Несколько дней выгрузки в родном порту пролетели незаметно. Уставший от последнего, очень тяжелого рейса, „Ветеран“ дремал, слегка поскрипывая шпангоутами. Что-то его беспокоило. Неясная тревога окутала его машинную душу, как густой липкий туман Бискайского залива. Неясное тревожное состояние все время нарастало. Это не было обычным напряжением перед рейсом. Это было что-то тяжелое, как ожидание внезапного недуга. Ему казалось странным, что на причале нет контейнеров для загрузки в трюм. К его борту не швартуются танкеры для заправки топливом. Две трети численности экипажа списаны на берег. Нет обычной предрейсовой горячки, беготни. Для больных суставов машины не везут запасные части. Нет пополнения экипажа. Под влиянием угнетающих мыслей он не спал всю ночь.

Утром вахтенный штурман разговаривал по телефону с диспетчером порта. „Ветеран“, занятый своими мыслями, не прислушивался к разговору. Но последние слова, как дерзкий шквал, ворвались в него сознание: „... буксир, дальняя гавань“.

Вначале он подумал, что это касается не его. Ну конечно же, не его! Он ещё сильный. Его мощью все восхищаются. В океане его с нетерпением ожидают штормы, волны, ветра! Он не сможет жить без них! Вся его жизнь прошла с ними рядом. Ему ещё рано даже думать о дальней гавани! Подумаешь! Кое-что в машине сменить на новое. Ведь он даже в доке несколько раз ремонтировался и затем снова выходил в рейс. Он даже не мог представить себя гниющим в дальней гавани.

Прошло какое-то время и „Ветеран“ под суровыми, успокаивающими взглядами воинов-мореходов из Дальней гавани, мужественно взял себя в руки. В памяти возник последний рейс из Сингапура.

В Индийском океане был сезон штормов, и на один из них он нарвался. Ни одного острова не было поблизости, за которым он смог бы спрятаться и переждать непогоду. Вдали виднелись только какие-то коралловые рифы. Шторм цепко держал „Ветерана“ шестеро суток. Шесть суток машина „Ветерана“ работала полным ходом на ветер, и он не дался шторму вынести себя на рифы. Шесть суток его сердце-машина работала на волну и не дала развернуть его к ней лагом, бортом. Иначе – оверкиль, гибель. Последние трое суток две водооткачивающие помпы работали круглосуточно, - где-то нарушена обшивка судна и дала течь. Даже сейчас помпа периодически включается и откатывает за борт поступающую в трюм воду, недовольно урча от такой постоянной нагрузки.

„Ветеран“ не знал, что пока он дремал и наслаждался воспоминаниями о молодости, на борт поднялась комиссия портнадзора. С помощью приборов диагностики они установили, что толщина металла бортов, палубы и несущих частей судна значительно изъедена коррозией. Это неизлечимая болезнь для всех металлов. Она уничтожает до 40% всего выплавляемого металла. С ней постоянно борются, пытаются продлить срок жизни всех металлических изделий. Вот вам и Дракон с ведёрком краски! А ведь он тоже принадлежит к этой армии спасения.

Диагноз безжалостный - усталость металла. Ночью, когда к его борту пришвартовался буксир, „Ветеран“ уже был спокоен, как умирающий на одре после исповеди священника. Это было спокойствие старого воина-морехода со шрамами, спокойствие перед неизбежностью. Он уже был готов к своей печальной участи.

* * *

Буксир оторвал „Ветерана“ от крепких объятий причала, и вдруг ...

Вдруг ночную тишину порта нарушили гудки всех стоящих в порту пароходов. Низким сиплым басом гудели океанские супертанкеры и контейнеровозы, сочным баритоном пассажирские дэнди, свистели паромы, выл сиреной пожарный буксир, звенели портовые краны. Даже автопогрузчики вступили в общий хор своими клаксонами. Чёрной тучей с криками взлетели в воздух разбуженные гудками чайки. В близлежащих высотных домах в окнах зажёгся свет. Люди, высунувшись из окон, прощально махали ему руками.

„Ветеран“ не знал что такое слёзы, но сейчас в его душе что-то накапливалось. Оно настоятельно требовало выхода. И он своим басистым гудком влился в общий хор песни проводов, но проводов не в неизвестность, а на заслуженный отдых, и будет он теперь стоять рядом с покрытыми шрамами дальних походов старых, списанных судов.

Он знал, что будучи даже на отдыхе, он еще сможет быть полезным длительное время в качестве тренажёра по подготовке многих будущих мореходов. И только потом, через длительное время, его отбуксируют на переплавку, или, как говорят моряки, на иголки.

От него остануться иголки? Но их будет много. И чем больше их, тем больше память о нём. Его уже не угнетало, что он будет иголкой.

Иголкой - да! Но не ниткой.

 

Сергей Горбовец. Март 2010.