От автора

Моим друзьям и близким, всем, кого помню и люблю...

Если что-то в этой новелле - имена, события или интонация -

напомнит вам о том времени , знайте – это юность посылает

вам привет вместе с моим признанием в любви

 

СТО БАЛЕРИН

 

Боже, какими мы были наивными,

Как же мы молоды были тогда...

 

Глава 1.......................................... ........................................... .....................Весна.

 

За окном мелко подпрыгивающего на щебне автобуса шёл дождь, что для Крыма в декабре совсем не редкость, за серой пеленой почти не видно было дороги, и только чувствовались её повороты и изгибы , когда вся дремлющая масса пассажиров, в основном, мужчин в возрасте, клонилась по инерции то вправо, то влево.

К запаху мокрой шерсти от одежды слегка примешивался нежный цитрусовый аромат.

У окна сидела единственная девушка, тоненькая и большеглазая , на вид лет двадцати , мыслями явно далёкая и от скучной дороги, и от спутника, седоватого импозантного мужчины. Двумя руками она прижимала к себе огромный пластиковый пакет с фруктами. Губы её чуть-чуть шевелились.

- Вы с кем-то разговариваете?,- спросил, улыбаясь, мужчина. - У вас на лице такая гамма эмоций! В чём Вам его не удаётся убедить?!

Девушка слегка смутилась, но быстро нашлась и отшутилась:

- Помните, у Зощенко? «Тогда в трамвае я Вам не ответил, отвечаю сейчас, ночью…» Разговаривать ей не хотелось, и она закрыла глаза, откинувшись в кресле. Сосед, вздохнув, последовал её примеру.

 

* * *

Они возвращались домой из командировки, с областного семинара лекторов общества «Знание». От их городка делегатов набралось на целый автобус, всё солидные партийные дядьки с толстыми портфелями, и она, неизвестно зачем затесавшаяся сюда девчонка.

Этой поездке, организованной городским комитетом КПСС, Лена всячески сопротивлялась, но безуспешно.

С год назад её, как молодого специалиста, распределённого после Ленинградского института на судостроительный завод , почти насильно отправили на курсы лекторов от комитета комсомола. Она послушно отучилась два месяца, подготовила три добротных лекции по искусству Ренессанса, со слайдами и экскурсиями, отметила в комитете полученную корочку и благополучно забыла про свою новую ипостась.

А тут- на тебе - на выходные надо ехать в Симферополь, да ещё успеть к автобусу в шесть утра от заводского поселка в город, до которого добрых полчаса добираться. Только обещанные отгулы да перспектива провести выходные в заводском общежитии в унылом обществе соседки по комнате примирили её с незавидной участью.

Ещё и погода была, как всегда зимой в северной части Крыма - противная изморось на грани замерзания, пронизывающий ветер, непонятно что надевать – красивую новую шубку или поднадоевшее уже осеннее пальто. В конце концов, выбор пал на пальто- шубку жалко было мочить - и, соответственно, практичные осенние ботинки без каблука.

Вот это было правильным решением, подбадривала себя Лена, когда вчера ранним утром ей пришлось перебежками метаться от одной остановки к другой в надежде на то, что хоть какой-то из автобусов уважительно отнесётся к расписанию. Но не судилось… На автовокзал в райцентр добралась на попутках в последнюю минуту, к автобусу подлетела, высунув язык, с вывернутым на ветру и, похоже, безнадёжно сломанным зонтиком, в промокшем пальто, размазанной тушью и бессильно повисшими прядями так старательно накрученной спозаранку причёски. Старенький автобус-коробочка уже отходил, и приводить себя в порядок пришлось прямо на месте, а что ж, лучше сидеть с размазанной по щекам тушью и делать вид, что так и задумано, под испытующими взглядами двух десятков мужиков? Все равно пялятся, так хоть причесаться…

Мужчина, сидящий рядом, понимающе улыбнулся и попытался успокоить: мол, не надо переживать, Вы тут всё равно самая красивая из женщин! Ничего себе комплиментик, из женщин-то больше никого и нет…

Из зеркала на Елену злобно поглядывала мокрая, красная физиономия с ну очень выразительными глазами, обведёнными неровным ободком ленинградской туши и от неё же слезящимися; черные потёки дивно подчеркивали форму носа. Оставалось только заплакать или рассмеяться . Лена мужественно выбрала последнее и не прогадала- через минуту уже весь автобус улыбался, стало легко, начали знакомиться, шутить, кто-то предложил позавтракать.

Оказывается, пузатые портфели были набиты отнюдь не лекциями, по крайней мере, не исключительно лекциями. Бывалые лекторы запаслись и термосами, и бутербродами, нашлась и фляжечка с коньячком. У соседа, Сергея Демьяновича, при себе оказался лоточек с ароматными домашними котлетками. Еленин вклад свёлся к колпачку от дезодоранта вместо стопочки, впрочем, от коньяка Лена отказалась, отдав предпочтение крепкому обжигающему чаю.

После рюмочки чаю лекторы, святое дело, разговорились. В принципе, это были интересные и какие-то полулегальные, как догадывалась Лена, рассуждения о политике. Шёл 1981 год, дряхлый генсек дорогой Леонид Ильич напрашивался в анекдоты, веселя народ с трибуны «сиськами-матиськами», но, в целом, мы все жили в замечательной, самой справедливой и миролюбивой стране, у нас было безусловно светлое будущее, и мы были простодушно счастливы от того, что повезло ж родиться не где-нибудь в Англии или, упаси господь, в Америке, а в СССР! Вот только б не было войны…

А дядьки между политическими анекдотами спорили и про каких-то диссидентов, и про теорию конвергенции, легко оперируя незнакомыми фамилиями и понятиями, то и дело обращаясь к обсохшей уже соседке:

- Как Ваше мнение, коллега?

Коллеге, как Кисе Воробьянинову, впору было надувать щёки и говорить «Да уж!», но не желая признаваться, что она здесь, в общем-то, случайно, Лена категорически заявила, что типа лектор она по искусству, а грязная политика не для женщин. Весь автобус кинулся убеждать девушку в том, что именно политика-то и есть самое интересное в их деле, и что там твои Микеланджело, но зато уже никто не требовал от нее судьбоносных вердиктов.

 

* * *

Незаметно приехали в Симферополь, к красивому зданию обкома партии. Амфитеатр большого зала был уже почти заполнен, сели у прохода. Было интересно, но далековато, не всё слышно. Лена принялась рассматривать зал.

Тут тоже было большинство мужчин, немного серьезных женщин в строгих костюмах, совсем мало молодых – тоже , видимо, жертв комсомола.

Сергей Демьянович, заметив несерьёзное поведение коллеги и явно ей симпатизируя, зашептал: «Хотите убедиться, что и тут самая красивая?», чем несколько смутил Елену. Она никогда не считала себя красавицей, и даже хорошенькой, хотя в мужском внимании недостатка не испытывала – скорее, благодаря не внешности, впрочем, вполне миловидной, а весёлому и общительному характеру.

Демьянович годился ей в отцы, и от его внимания было неловко, но никаких граней приличия он не переступал, а от комплиментов Леночка и вправду похорошела. Тем не менее, чтоб определить рамки, она вроде в шутку ответила:

- Что с того, мне по возрасту никто не подходит! - В каждой шутке есть доля шутки, понял намёк Сергей Демьянович, но виду не подал и не угомонился:

- А вон, гляди, какой орел, - он показал на сидевшего недалеко впереди них и как раз обернувшегося назад высокого мужчину лет тридцати, поразительно напомнившего Лене актера Олега Даля, кумира её школьной и студенческой юности.

Видимо, заметив боковым зрением её пристальный взгляд, мужчина снова обернулся, потом ещё раз, и ещё. Что за дурацкое свойство мгновенно краснеть, негодовала про себя Елена, понимая, что «Даль» заметил её интерес.

Призвав себя к порядку, она принялась тщательно конспектировать лекцию про внешнюю политику партии и загнивающий империализм, всячески демонстрируя свою заинтересованность в теме и хихикающему Демьяновичу ( да что он, в самом деле, себе позволяет!) и наглому Далю (из-под чёлки было видно, как он ещё пару раз обернулся в её сторону).

* * *

Обедали в обкомовском буфете, здесь запросто продавались полузабытые со времён учёбы в Ленинграде деликатесы. Пахло хорошим кофе. Очередь не оставляла надежд успеть с обедом в коротенький перерыв, но Сергей Демьянович, поздоровавшись с кем-то за руку, как бы невзначай пристроился в самое начало длиннющего хвоста, бросив Лене: «Я возьму по паре бутербродов» и оставив её стоять неприкаянно посреди тесного помещения.

О, а вот и наш герой из середины хвоста делает знаки, что можно встать в очередь с ним, но нет, мы ему только улыбнёмся самой очаровательной из арсенала улыбок и покажем глазами на Демьяновича - есть у нас тут кавалер, а на Вас, товарищ , мы плевать хотели! Господи, что ж он так на Даля-то похож, в самом деле!

Тут как раз подоспел Демьянович с кофе-гляссе (последний раз Лена пила такой в театре Ленсовета два года назад) и бутербродами с сёмгой и языком.

С набитым ртом вновьназначенный кавалер строго поинтересовался:

- Ну что, познакомилась уже?

И всё-то он видит! Если б не проклятое свойство мгновенно краснеть, удивлённый вопрос «С кем?!» мог бы сойти за искренний…

Отечески улыбаясь, Демьянович великодушно не стал развивать тему, внутренне согласившись с тем, что обсуждение происков империалистической гидры в данный момент будет более полезным для Ленкиной внешности, а то вон, вишь, девка уже с нашим знаменем цвета одного.

* * *

Вторая половина дня прошла в старательной учёбе, конспектировании и игнорировании каких бы то ни было отвлекающих факторов. От приглашения Демьяновича поужинать вместе Елена отказалась - от греха подальше.

Поселившись вечером в двухместный номер старой гостиницы «Украина», блиставшей позолотой алебастровой лепнины потолков и полным отсутствием удобств, она включила телевизор, пощёлкала тумблером, переключая каналы, в слабой надежде увидеть что-нибудь интересное. Старенький чёрно-белый «Рекорд» транслировал по привычке только поперечные полосы.

Было еще не поздно, но по-зимнему темно, соседка по номеру ушла к знакомым, делать было решительно нечего.

Что ж, напишу письма маме и друзьям, давно пора, решила Лена и подумала, что надо бы сейчас пойти разыскать душ, к ночи там тоже соберётся очередь.

Вооруженная зубной щёткой, с полотенцем на шее, Лена отправилась на поиски мифической душевой.

Дежурной по этажу не было на месте, холл освещала только лампа на её столе, длинные коридоры по обе стороны от холла тонули во мраке. Надо было подождать хоть кого-нибудь из постояльцев, перспектива бродить самостоятельно по высоким тёмным коридорам никак не привлекала.

- Девушка, Вы что, неужели уже спать собрались?! - Лена вздрогнула от неожиданности. Товарищ Даль собственной персоной улыбался ей, как старой знакомой:

- Пойдёмте лучше погуляем!

В отсутствие рядом ироничного взгляда Демьяновича Лена потеряла бдительность и не пресекла сразу все поползновения, растерянно улыбнувшись в ответ:

-Да я душ хотела найти…

Почувствовав неуверенность отказа, молодой человек поспешил сообщить, что душ в другом крыле на первом этаже, но горячая вода будет только к девяти, поэтому перед сном как раз логично прогуляться по городу.

- У меня зонтик сломался...

- Глупости, зонт у меня есть!

Вот гад, и улыбается точно как Даль! Обезоруженная этой улыбкой, Лена капитулировала.

* * *

Дождь всё так же моросил, но ветра не было, было уютно идти под одним зонтиком под руку с Юрием Павловичем - так, как оказалось, звали мнимого Даля. Шли, болтали о всякой ерунде, смеялись, от пустяков внезапно переходили на серьёзные и глубокие темы, и всё было так легко, так остроумно шутилось само собой, вечерний город мерцал влажными огнями фонарей и редких витрин магазинов.

В одной такой витрине Лена увидела грейпфруты, она их обожала с детства, когда дедушка, известный агроном, приезжая из Москвы с выставки достижений сельского хозяйства, неизменно привозил любимой внучке диковинные ароматные цитрусовые. В Питере их ещё можно было иногда купить, но в районном крымском городке это было практически невозможно, да и спрос на них в провинции, видимо, не был так уж высок из-за горьковатого вкуса, который так нравился Лене. А тут они лежат себе целой горой , лоснясь в неоновых лучах розово-желтыми огромными боками.

- Ой, - рванулась Леночка к витрине, но тут же поняла, что магазин уже закрыт. Жаль, завтра с восьми - продолжение семинара, а потом сразу на автобус и домой, сюда уже никак не успеть. Взглянув еще раз на милое сердцу зрелище вожделенных цитрусовых, Лена нарисовала пальцем на мокром стекле унылую рожицу, вздохнула и вновь уцепилась за рукав кашемирового пальто спутника.

- Пойдемте поужинаем где-нибудь, я ужасно голодный!- предложил Юрий.

Честно говоря, Леночка тоже уже давно старательно заглушала тихие поуркивания в животе, но в ресторан она совершенно не хотела. Вроде бы логичный утром выбор в пользу старого пальто и спортивных ботинок не казался ей сейчас таким уж правильным, да и прическа явно не была из разряда вечерних. Мысленно подсчитав свои финансы, Лена получила ещё один довод в пользу совета «ужин отдай врагу».

Юрий, отнюдь не похожий на врага, всё же решительно требовал ужина и увлёк девушку в тихий дворик, обещая маленькое уютное кафе, где знакомый повар-узбек готовит отличную довлему.

Кафе в этот дождливый вечер было почти пустым, освещено приглушенным светом настенных бра, звучала негромкая музыка.

Довлема на поверку оказалась мифом, это блюдо готовится здесь только в сезон из свежих овощей, но был плов, янтарная курага и фирменный салат «Узбекистон» из зелёной азиатской редьки с мясом. Особый колорит придавали ужину керамические пиалы, в которых всё это подавалось. Вино на Леночкин вкус выбрали десертное, румынское «Котнари» .

Было так хорошо, празднично и в то же время уютно по-домашнему, беседа лилась непринуждённо и легко, Лену поражало то, что с совершенно случайным знакомым они смотрят одинаково на самые разные вещи, любят, оказывается, одни и те же книги и музыку. Лене остро не хватало такого общения после расставания с лучшим в мире городом Питером, где остались её друзья. Здесь, в Крыму, ей, при всей общительности, не удавалось найти таких друзей, хотя хороших приятелей было немало. С ними было, в общем-то, хорошо, но вот беда - без них не было плохо.

Среди многообразия коллег и знакомых она определила для себя тест начального узнавания «своих» - это были люди, которые смеялись над одними и теми же вещами. Сейчас она встретила родную душу. Это было как долгожданный подарок.

Настроение портило (ужасно портило!) только обручальное кольцо на правой руке Юрия Павловича.

Лена физически почувствовала магнитное поле, возникшее между ними, так бывает не всегда, но уж если оно возникает, держись, Ленка, трудно сопротивляться этой древней могучей силе притяжения, надо почаще смотреть на это злополучное кольцо, а то котнари может увести совсем не в ту сторону.

Но кольцо - это было табу. Раз человек его носит, значит, по-любому, свободным себя не считает. Никогда не надо лезть в чужую жизнь, как бы там ни было. Были уже прецеденты, достаточно.

Впрочем, мы ничего предосудительного не делаем… ?... Это все котнари… Да, котнари, а еще музыка английской группы «Смоуки» … Звучала любимая песня студенческих лет про Элис.

Заметив, что девушка покачивает в такт музыке ногой, Юрий протянул ей через стол руку:

- Пойдёмте, потанцуем!

- Так ведь никто не танцует!

- Ну и хорошо, вся площадка наша!

- У меня такая обувь…

- Глупости!

- Я плохо танцую!..

- Глупости!..

Господи, он так хорошо танцует, но немножко старомодно, я так не умею, да ещё и в этих дурацких ботах, хорошо хоть, в кафе темно и музыка уже сменилась на медленную, может, не так опозорюсь…

- Ну вот, прекрасно танцуете, а отказывались!

-Глупости! у меня такая обувь…

-Глупости!..

Мелодичная и чувственная песня вела их за собою, кажется, это фокстрот, думала Елена, уверенность партнера и простой рисунок танца позволял отдаться во власть магической мелодии.

Stumblin' in.., - пел Крис Норман про полуночное кафе. Мы сдаёмся… Ты мне так нравишься… мы сдаёмся… Ты была такой юной, я был таким беспечным… Наши сердца бьются на столе… мы сдаёмся… stumblin' in……

Пространство между ними было наэлектризовано просто-таки до такой степени, что вот-вот должны были бы посыпаться с оглушающим треском голубые искры. Голова кружилась, не давая правильным мыслям выстроиться в спасительную цепочку.

Чувствуя, что пропадает прямо тут и сейчас, Леночка собрала в кулак все свои слабые силы и , лишь только прозвучал в последний раз рефрен предательской песни, подняла голову и, глядя прямо в глаза Юрию, который теперь уже что-то не так уж и походил на Даля, а был в чём-то лучше, мужественнее, что ли, улыбнулась и сказала:

- Спасибо Вам за прекрасный вечер, но нам уже, наверное, пора .

Для верности бросила ещё один, контрольный, взгляд на его правую руку.

- Как скажете, - с явной грустью ответил Юрий, поцеловал девушке руку , затем попросил официанта вызвать такси и рассчитался за ужин. Попытки Лены как-то поучаствовать были прерваны укоризненным взглядом.

 

* * *

Такси пришло, на удивление, почти мгновенно, и вот они уже поднимаются по исшарканным мраморным ступеням гостиницы. Вот и темноватый холл третьего этажа. За столом дежурной снова никого нет.

- Спасибо еще раз, было очень приятно! ( Мне жаль расставаться с тобой!)

- А душ уже закрыт! (Я не могу вот так тебя отпустить!)

- Глупости! (Не отпускай меня, ты видишь, я сейчас зареву!)

Он судорожно прижал её к себе, поцеловал в макушку, прошептал:

- Жениться не могу!

Улыбнувшись сквозь слезы, она пошутила:

- Нет в мире совершенства! - за что получила ещё один поцелуй в мокрый нос. Потом он легонько коснулся губами её губ, этого делать не надо было, встретившись, их губы уже не захотели расстаться.

Поцелуй был такой отчаянный, такой бесконечный, отметающий всё прошлое и будущее с их логикой, этикой и благими намерениями. Stumblin' in…

- Не надо! –умоляюще прошептала Лена, не узнавая своего голоса. – Завтра мы оба будем жалеть об этом.

Юрий молчал, не выпуская её из крепких рук, но оба они знали, что она сейчас права. Ни он, ни она не хотели перевести волшебство вечера в обычную командировочную интрижку, оба чувствовали, что здесь затронута душа, которую не хотелось оскорбить банальным адюльтером, но и расстаться вот так, сказав друг другу «Спокойной ночи!», было немыслимо. Они вышли на балкон.

Дождь перестал, ветер разогнал тучи, и сквозь голые ветви деревьев поблескивали звёзды. Луны не было. Лена зябко обхватила себя за плечи , Юрий обнял её сзади, зарылся лицом в пушистые волосы и прошептал:

- Горе ты моё…

- Я не горе, я лектор, – слабо запротестовала Лена.

- Угу, горе ты моё лекторское…

Они долго стояли так, не замечая времени. Ток между ними уже не стрелял искрами, магнитное поле свернулось вокруг коконом нежности и тепла, в котором хотелось раствориться, не думая ни о чём.

Гулкий в ночной тишине стук каблучков дежурной заставил их посмотреть на часы –было шесть утра.

- Ну вот, спать уже некогда!

- Ничего, посплю в автобусе.

-Пойдем позавтракаем вместе?

- Нет.

- Ты права.

(Лучше бы ты сказал «Глупости!»)

 

* * *

Утро было торопливым – очередь в душ съела почти всё время до начала семинара. Места сегодня Сергей Демьянович занял поближе к сцене. Лена незаметно пыталась найти глазами Юрия в почти полностью заполненном полутёмном зале, но тщетно.

Сергей Демьянович поинтересовался, куда это она исчезла вчера вечером, собралась интересная компания, и он заходил за ней в номер, даже несколько раз.

- В кино ходила, - небрежно ответила Елена, мучительно припоминая название фильма на афише кинотеатра, мимо которого они вчера проходили. «Сыщик», кажется… Точно, две серии… Но дотошного Демьяновича интересовал совсем другой аспект:

-А с кем?

- С соседкой по номеру,- продолжала невозмутимо брехать Лена. Что интересно, даже не покраснела - прогресс!

Избегая дальнейших расспросов, она принялась конспектировать доклады, впрочем, на автомате, как в институте, когда вроде бы и записываешь лекцию, но мыслями витаешь где-то совсем в других краях.

Сейчас она снова была на балконе третьего этажа гостиницы, в ушах звучала музыка. Stumblin’in…

Лена улыбнулась, припомнив, как в колхозе на четвёртом курсе Славка Морозов подбирал на гитаре аккорды этой мелодии и пел, томно закатывая глаза:

- Сто балерин..., о, сто балерин!.. – на свой лад, по созвучию, переделав название песни.

Вдруг знакомое имя, произнесённое со сцены, заставило её поднять голову.

Юрий Павлович поднимался на трибуну с докладом. Как же его объявили? Какой-то секретарь чего-то Ялтинского… какого комитета?

Лекция про Чили была прослушана с особым интересом, на докладчика можно было смотреть, не обращая внимания на ироничные подмигивания Демьяновича. Юрий её, конечно, не видел в тёмном зале с освещённой сцены.

Покончив с хунтой вообще и с Пиночетом в частности, Юрий Павлович направился не в зал, а к выходу. Лена даже не ожидала, что ей будет так просто физически больно от сознания того, что они не попрощались даже взглядом. Горло стиснуло так, что стало трудно дышать.

* * *

По окончании семинара , выстояв очередь в гардеробе, она всё ещё искала его глазами в толпе. Наверное, уехал сразу после выступления, чего ждать-то? Торопливо одевшись, поспешили к автобусу.

Дяденьки приберегли место для смешной девочки на переднем сидении. Они вновь сели рядом с Сергеем Демьяновичем. Какие-то вопросы, ответы наполовину невпопад… Автобус натужно чихал, никак не мог завестись.

Внезапно в дверях автобуса возник Юрий и, торопливо протянув ей огромный пакет, со словами «Вы забыли в гардеробе!», так же стремительно исчез, пока Лена растерянно открывала рот и хлопала ресницами.

В пакете лежали грейпфруты. С самого верхнего Леночке улыбалась нарисованная шариковой ручкой вчерашняя мордочка с витрины .

Аромат грейпфрутов быстро заполнил весь автобус. Искушённый Демьянович бормотал что-то насчет кино и соседки по номеру…

Чёрт, если б не это дурацкое свойство так ужасно краснеть, она была бы сейчас почти счастлива.

 

Глава 2.......................................... ........................................... ........................ Лето.

 

Только этого мне не хватало! –растерянно думал, стоя у окна своего кабинета, второй секретарь городского комитета комсомола Юрий Павлович Загорский, юрист по образованию, тридцати двух лет, женатый, имеющий дочь Наталью одиннадцати лет. Ведь не мальчишка уже, что за наваждение!...

Он нажал кнопку на селекторе и попросил Леночку принести кофе. Дома он утром вместо кофе получил хорошую оплеуху, и нельзя сказать, чтоб несправедливо. Жену Ирину назвал Леной, причём не в первый раз за этот месяц. И если предыдущие два раза были классифицированы как случайные - весь день работаю с Леной бок о бок, подумаешь, оговорился, сегодняшний случай выдал его с головой. Утром, полупроснувшись, он обнял тёплое тело спящей жены и нежно позвал: ”Лен..!”... Проснулись оба...

Пощечина избавила от необходимости выкручиваться, молча оделся и ушёл, оставив поле боя за женой и не слушая её гневного монолога про ни в чём не повинную секретаршу, к несчастью, а может, к счастью для Юрия носившую то же имя, что и неотвязное наваждение последних месяцев.

С женой было сложно давно, что называется, не сошлись характерами, но продолжали вместе жить , во-первых, ради Наташки, милого чертёнка и счастья всей жизни, а во-вторых, развод поставил бы крест на карьере и его, и жены. Советский партийный функционер должен иметь крепкую семью, характер нордический, твёрдый и никаких порочащих связей.

Насчёт этих самых связей он, конечно , не был святым, какие-то приключения время от времени случались, так, ничего серьёзного, как они шутили с мужиками, „чисто по работе”. Иногда, в периоды перемирий с Ириной, они бывали вместе, дежурный секс без нежности не делал отношения теплее, однако позволял продолжать считать себя семьёй.

Заключив с Ириной молчаливое соглашение не скандалить при ребёнке, они жили под одной крышей, выполняли, как могли, каждый свои обязанности, для знакомых были идеальной парой, тем более, что общих близких людей за двенадцать лет брака у них так и не случилось, а родители жили далеко: его - в Челябинске, Иринина мама - в Москве. Там, у тёщи, в основном, жила и Наталья - училась в специализированной столичной школе с английским уклоном, приезжала с бабушкой на каникулы и на всё лето домой, к морю.

Юрий не конфликтовал с тёщей, но весь уклад их семьи был ему чужд, он все эти годы чувствовал себя инородным телом среди своих хозяечек-хлопотуний-щебетуний, которые всё время что-то мыли, натирали, варили, пекли, а, нахлопотавшись за день, вечером у телевизора вязали , вязали, вязали.

Он не возражал, когда знакомые говорили о том, как ему повезло с женой , умом ценил её заботу, старался помочь по хозяйству в редкие свободные выходные, но с облегчением вырывался из дому при любой возможности, благо, работа была такая, что поездки были почти непрерывными. Ирина не допытывалась про подробности этих поездок, сама она общалась, в основном, со своими институтскими еще подругами, по большей части, болтая с ними по телефону.

 

* * *

Наваждение началось с декабря прошлого года, когда, получив вызов из обкома партии на семинар лекторов-международников, Юрий не стал напрягать никого из сотрудников, резонно рассудив, что добровольцев провести выходные на семинаре будет негусто, а самому ему такое участие было как раз кстати перед предстоящей в том же обкоме аттестацией.

Накануне был скандал с Ириной из-за выброшенных женою во время уборки в книжном шкафу кипы отсиненных листов бумаги, которые для Иры были „кучей растрёпанных бумажек, на которых ничего не видно”, а для Юрия – распечаткой запрещённого романа Булгакова „Мастер и Маргарита”, который он проглотил за одну ночь и собирался перечитать ещё не раз, не спеша.

До Наташкиного приезда было ещё больше недели, поэтому в городе его не держало ничего.

На том семинаре он почти случайно познакомился с девушкой Леной, с которой они вместе провели лишь один вечер, но теперь ему казалось, что он знаком с нею всю жизнь.

При этом он не знал ни её фамилии, ни возраста, ни адреса, это было тогда неважно. Ну, не будешь же у части себя спрашивать анкетные данные. Впрочем, до таких анатомических открытий он дошёл уже позднее, сначала она показалась ему просто милой в своей безыскусности.

Она была хорошенькой и явно лет на десять его моложе. При этом Лена оказалась отнюдь не глупенькой, с ней было интересно. Оказалось, что они любят одни и те же книги, его любимые стихи она тоже знала наизусть, И с чувством юмора у неё было всё в порядке, чего очень не хватало Ирине.

Познакомившись с девушкой в надежде отвлечься на одну ночь от невесёлых своих семейных дел, он быстро понял тогда, что ни в коем случае не хочет сделать ей больно . Она была ещё в том возрасте ( а может, эта болезнь у неё навсегда?), когда, сказав „люблю” , имея в виду секс, ты обязан был, как честный человек, сейчас же предложить ей руку и сердце.

Он это понял из того, как она поглядывала на его обручальное кольцо, которое не снимал никогда, впрочем, не так часто оно ему и мешало. Но для неё это было важно. Они танцевали в кафе, он чувствовал тогда, что, будь он чуть-чуть настойчивее, мог бы увлечь её на все, безумно хотел и не хотел этого.

За этот единственный вечер незнакомая девчонка вдруг стала до боли родной и близкой, но деваться с этим новым родством было некуда. И он поклялся себе, что, по крайней мере, не будет причиной её слез, ни за что.

А она всё-таки заревела, расставаясь, и пришлось нарушить данное себе обещание. Они почти тогда не попрощались, он не мог найти её утром, бегал, как лось, между ожидающими автобусами, пока не нашёл феодосийский и её в нём, за секунду до отъезда. Даже телефона её не спросил, хотя какой телефон, она ведь живет в общежитии.

С того дня прошло уже около двух месяцев, а он всё чаще ловил себя на том, что разговаривает с Еленой про себя. Часто её лицо всплывало поверх текста книги или журнала, которые он читал перед сном и тогда он осознавал, что давно уже не переворачивал страницу, а мысли его уплыли далеко-далеко...и опять идет лёгкий полушутливый диалог – пикировка со смешливой девчонкой. И вот сегодня утром договорился...

А ведь последнее время с женой жили более или менее мирно, приезжала дочка на зимние каникулы, водили её на все ёлки в городе, ездили втроем на Ангарский перевал и в Ботанический сад, ходили там, взявшись за руки - их обоих крепко держала Наталка, поворачивая головку то к одному, то к другому: да, пап?...да, мам?... так и разговаривали через неё и о её делах. И после отъезда дочери с тёщей в столицу ни разу ещё не поссорились, правда, Юрий , наверное, вёл себя достаточно отстранённо, погружённый в свои невесёлые мысли...

Влюбился как дурак, - поставил себе неутешительный диагноз Юрий Павлович. И что с этим теперь прикажете делать?

Он не мог припомнить, когда влюблялся так в последний раз. С Ириной было по-другому, тут больше действовал азарт охотника, желание покорить столичную красавицу, с пренебрежением относящуюся к ним, приехавшим поступать из провинции в столичный институт. Была гордость от того, что она, такая стильная и эффектная, идёт с ним под руку, да что там под руку- она согласилась ехать с ним по распределению из столицы в Ялту.

Сказать по правде, здесь, наверное, сыграло большую роль и то, что город у моря, а семье молодых специалистов за год обещают квартиру, при этом квартира в Москве никуда не девается. Они поженились на пятом курсе, через год родили Наташку, получили-таки квартиру. Он думал тогда, что любит жену, страстно желал её, ревновал по поводу и без, но сейчас, с Леной, всё было иначе.

Он ощущал, что без неё ему недостает какой-то важной части, без которой он был почти инвалидом, и это не были ни рука, ни нога , а какой-то ещё более важный орган. Сердце? Душа? У него не было ответа на этот вопрос, нет, не так, он не задавался таким вопросом, не формулировал его, просто знал, что, если её не будет рядом, не будет и его.

И в то же время, она существовала в другой реальности, в которой не было ни жены, ни работы, а главное, не было Наташки. Эта реальность была тут же, рядом, но видимо, сдвинута по времени- в декабре там была весна...

Но в этой параллельной реальности, без работы, а особенно без дочери, он не мог себя представить.

Оставалось как-то приспособиться жить... если , конечно, по медицинским понятиям, потеря этого органа совместима с жизнью.

 

* * *

Леночка ( не та, а без вины виноватая в глазах жены) принесла кофе и бутерброд с сыром, он попросил её не пускать никого минут двадцать, чтобы как-то привести свои мысли в порядок.

И всё-таки, что же делать? Логичный ответ - поскорей всё забыть – оказался неправильным, уже пробовал, не получается. Может, стоит встретиться ещё раз, убедиться, что никакого наваждения нет, а есть обычная девчонка, ясное дело, не ангел , и хорошо бы, чтобы у неё был парень...

Он уговаривал себя , но главная мысль в этом бреду собачьем была – увидеть её, увидеть хотя бы ещё раз.

Отсутствие исходной информации нисколько его не обескураживало – все варианты уже были не однажды просчитаны.

Он набрал телефон феодосийских коллег, и от имени сотрудника обкома партии попросил сверить данные на лекторов, прошедших обучение на декабрьском семинаре. На том конце провода, ни минуты не засомневавшись, быстренько нашли списки и продиктовали требуемые имена, фамилии и место работы, благо, их было немного от комитета комсомола. Две мужские фамилии были Юрию ни к чему, а вот Ершова Елена Александровна – это было то, что ему нужно. Работала она на судостроительном заводе. Так, где тут телефончик их комитета комсомола? Аналогичным образом проведенная сверка позволила ему узнать, что ей почти 22 года, кстати, исполняется послезавтра, работает она в плановом отделе, не замужем. Рабочий телефон тоже был добыт. Молодец, Штирлиц! Не стыдно тебе ?

Стыдно не было, проснулся какой-то лихорадочный азарт. Послезавтра, в суботу, у неё день рождения. Наверное, некстати будет свалиться ей как снег на голову в такой день, у неё могут быть свои планы. Поеду завтра, на работе её легче будет разыскать. Сегодня надо найти подарок, всё обдумать и ... и что?

Он чуть не застонал... Что он может ей предложить? А , всё равно, как-то оно будет, я хочу её видеть, хочу видеть, как она смеётся, хочу ... А в морду не хотите, товарищ? Да пусть хоть и в морду, но я должен её увидеть!

Приняв, наконец, решение, Юрий сразу же начал действовать: порылся в бумажках, найдя удобный предлог для поездки в Феодосию, без труда убедил первого в необходимости такой поездки именно сейчас, впрочем, тот отпустил его без вопросов- у них постоянно случались какие-то поездки по обмену опытом, подготовки слётов и конференций... Взял командировки для себя и водителя, предупредил того, что выезжают завтра утром, пусть подготовит машину.

Оставался подарок. Духи, косметика не подходят. Во-первых, это слишком интимно, во-вторых, всё равно он в них не разбирается, это по Ирининой части... ох, Ирина! Он не готов говорить с ней после утреннего инцидента.

Набрав домашний номер, он сухо бросил в трубку: ”Буду поздно!”, получил в ответ разрешение хоть и вообще не возвращаться, с шумом выдохнул и счёл вопрос исчерпанным.

Ему действительно надо было задержаться на работе, чтобы подготовить две обширных информации, отправить которые в область, кровь с носу, надо было, как обычно, немедленно, а лучше вчера.

Только за полночь, лёжа дома на диване в зале ( в спальню не полез, не посмел), он вспомнил, что так и не купил подарка. Что ж придумать?

Помнится, ей нравилась древнеяпонская поэзия. Как там?

Колокол смолк вдалеке,

но ароматом цветов

отзвук его плывет...

В книжном шкафу стоял томик Мацуо Басё, не новый, правда, но хорошо изданный, с репродукциями гравюр Хокусая. Он быстро нашёл его, наугад развернул:

(К портрету друга)

Повернись ко мне!

Я тоскую тоже

Осенью глухой...

 

Всё правда... Тогда берем... Что ещё? Утром на работе как раз дают заказы, можно будет взять коробку „Птичьего молока” и бутылку финского клюквенного ликера. Цветы куплю по дороге. Кажется, она говорила про фрезии, что это её любимые зимние цветы, а никто никогда не додумался подарить их ей , хотя бы на день рождения, всегда одни гвоздики...

Юрочка, чего это ты размечтался? Может, она и думать про тебя забыла и вряд ли узнает...

 

Ушёл рано утром, так и не увидев жену, оставил записку. С водителем Николаем доехали от гаража до Колиного дома. Велев ему не светиться по городу, Юрий пересел за руль и дальше поехал один.

 

* * *

Вот попадалово с этими лекциями! – раздражённо думала Лена, идя по коридору к комитету комсомола. Приехал кто-то по обмену опытом, её вызвали, а тут годовой отчёт, совсем не до комсомольских дел, да ещё и по лекторской деятельности, пропади оно пропадом совсем . После семинара пришлось отчитать две лекции по цехам, будто очень оно кому-то надо в обеденный перерыв, как в том анекдоте:

-Вопросы есть?

-Есть! Товарищ лектор, у вас там, на трибуне, стакан освободился?..

У неё были и свои причины покончить уже с ненужным лекторством, чтобы ничего опять и опять не напоминало ей о потере, которая сделала почти невыносимой её одиночество здесь, вдали от друзей, от родных.

Тогда, в декабре, она, казалось, встретила свою половинку. До сих пор этот образ казался ей сугубо литературным, к тому же банальным и надуманным, а вот, оказывается, это действительно бывает с людьми, и, наверное, не так и редко, раз уж это произошло с ней так, между прочим, совершенно случайно.

Но у половинки была уже своя половинка, законная. Лена полностью примирилась с этим, да и с кем воевать, если, встретившись случайно, они расстались без какого бы то ни было намека на возможность встречи. Он был женат, и на том конец. Нечего травить себе душу, на нём свет клином не сошёлся.

Соседка по комнате, башкирка Соня восемнадцати лет, не жаловалась на недостаток женихов из числа матросиков с кораблей, стоявших на ремонте на заводе, и всё норовила пристроить в компанию и Елену, чем раздражала ту до неимоверности. Когда морячки не приходили, у Сони собирались её подруги для обсуждения последних событий на любовном фронте под рюмочку крымского портвейна. Все рассказы начинались у них со слов: «Как получилось…» Дальше шло длиннейшее и подробнейшее описание : а он.., а я…

Избегая их шумной компании, Лена старалась вечера проводить вне дома, впрочем, трудно было считать домом комнату, обставленную Соней с любовью и тщанием, но при некотором, как бы это помягче, недостатке вкуса.

Лену подселили к ней, и резко менять убранство комнаты было неудобно. Отойдя от первоначального шока, Лена стерпелась с малиновой дорожкой на яично-жёлтом полу при зеленых креслах, оранжевых покрывалах ( одно из них было прибито у кровати вместо коврика) и синих в клеточку шторах, пластмассовыми цветами в пластмассовых же вазочках и той же породы пышногрудыми лебедями, попарно расположившимися на шкафу и обеих книжных полках.

Не выдержала она только один раз, когда, придя с работы, застала комнату свежепокрашенной в розово-оранжевый цвет, которым повсеместно принято было красить общественные туалеты, да и то снаружи. Перебеливать пришлось долго. Только на шестой раз удалось побороть добротный пигмент, и всё ещё по углам таились розоватые блики, но это уже с натяжкой можно было принять за отсветы заката. Лебеди тоже полетели в дальние страны. Соня очень обиделась, пыталась объяснить, как получилось, в конце концов, Лена даже извинилась. Но птиц из теплых краёв на дне шкафа не вернула.

Обижать людей Лена не любила, других мест в общежитии пока не было, к тому же, похоже, дело у Сони с одним из морячков шло к свадьбе, и появилась надежда вскоре остаться жить в комнате одной.

Так продолжалось от выходных до выходных, когда Соня уезжала в гости к родне, а Елена оставалась полноправной хозяйкой в тесной комнатке. А в будние дни она, часто без ужина ( полезно для фигуры), шла после работы либо в кино, либо в гости, а чаще в читальный зал библиотеки, где можно было почитать любимую «Литературку», свежие журналы «Юность», «Смена», «Нева», да мало ли.

Читать Лена любила с детства, дома у них была большая библиотека, собранная родителями-геологами в поездках по глухим уголкам, да ещё куча книг на чердаке у бабушки, из которых когда-то выросли младшие мамины братья, и залежи которых с восторгом перетащила опять вниз Леночка. Здесь были Джек Лондон, Майн Рид и Фенимор Купер, братья Стругацкие, Рэй Брэдбери, альманахи фантастики и приключений.

Елене повезло с учителями. В школе у неё была замечательная учительница литературы, любившая и знающая свой предмет, привившая своим ученикам любовь к слову. Классной руководительницей у них тоже была удивительная женщина, фанат своего дела, «старая большевичка», как она себя называла, принципиально, однако, не вступая в партию. Её муж, он тоже работал в школе, был альпинист, «снежный барс», это звание в Союзе носили всего несколько человек. Вдвоём они таскали в горы весь выводок своих двух классов с десятилетнего возраста, справедливо полагая, что такие походы надежнее, чем еженедельный воспитательный час, научат ребят и ответственности, и взаимовыручке, и вообще, «там поймешь, кто такой».

Так она и выросла со своими закадычными, с первого класса, подружками немного книжной, с благородными идеалами и принципами, увы, далёкими от реальности. В институт они поступали со школьными же подругами вместе, там подружились с такими же чокнутыми, бегали по музеям, пели под гитару, гуляли по питерским улицам и паркам, стояли ночи напролёт за билетами на театральную премьеру. Более разбитные сокурсницы постарше иронично именовали их «кастрюльками», впрочем, скорее снисходительно, чем неприязненно.

И всё бы ничего, но Лена одна из своих подруг не приложила усилий остаться в Питере. На распределении ей предложили на выбор Винницу или Феодосию. В жизни каждого человека бывают вот такие развилки, когда, говоря одно слово, ты выбираешь судьбу. Нередко о том, что это была развилка, ты догадываешься, только с годами оглядываясь назад, а в сам момент решения своей судьбы даже не задумываешься над выбором. Что тут выбирать! Из Питера что один, что другой украинские города казались одинаково глухой провинцией. Но была необъяснимая симпатия среди всех братских республик именно к Украине. Какая разница? Подумаешь, в областном центре Виннице квартира в течение года! Зато в древней Феодосии море!..

И вот теперь, оставшись одна в этом маленьком заводском посёлке на самом берегу моря, она тосковала от одиночества, хотя вроде бы быстро сходилась с людьми. Но среди многочисленных приятелей, с которыми так легко смеялось и болталось, помолчать было не с кем. И вдруг она встретила человека своей группы крови.

После той декабрьской поездки эмоции так переполняли её, что она даже написала про это случайное знакомство маме и подругам. Мама вздохнула в ответном письме: «Какая ты у меня ещё глупенькая…», Лена устыдилась , твёрдо и бесповоротно решив поумнеть: пора - таки, скоро уже двадцать два.

На Новый год она познакомилась с парнем, неплохим, в общем-то, но сходив пару раз с ним в кино, погуляв по набережной, вытерпев однажды слюнявый поцелуй, прекратила эти встречи – было скучно.

А вообще скучать сейчас было некогда, после Нового года навалилась куча работы, к годовому отчёту надо было подготовить миллион таблиц, вся плановая служба корпела целыми днями над кипами бумаг. Лена не отказывалась поработать и вечером, тем более, им всегда компенсировали переработки, отпуская пораньше в другие дни.

Сегодня её начальник битых полчаса ругался с комитетскими, да потом ещё принялся распекать и Елену, но, когда она радостно спросила:

-Так что, сказать им, что я не могу?- все же нехотя отпустил - на полчаса, не больше.

 

* * *

Зайдя в ярко освещённую солнцем приёмную из темноватого коридора, Лена прижмурилась, но тут же глаза её широко распахнулись: прямо навстречу ей из кабинета выходил Юрий Павлович.

-Здрасьте, - только и смогла она произнести, в горле мгновенно пересохло. Как он здесь оказался? Сейчас уйдёт, пока она будет тут занята, и они даже словом с ним не перемолвятся…

- Здравствуйте,- официально поздоровался он с ней, - Вы Елена Александровна? Мне нужна ваша помощь. Где мы можем побеседовать?- обратился он уже к стоящему рядом Роману, секретарю заводского комитета комсомола.

- Вот здесь сегодня у нас никого нет, - ответил тот, распахивая соседнюю дверь, - располагайтесь , пожалуйста. Я вас оставлю минут на десять, а после уже буду в вашем распоряжении, лады?

- Конечно. Спасибо.

Они зашли в кабинет, но он не пустил её дальше порога. Ещё там, в приёмной , по радостному изумлению в её глазах, он понял, что она так же скучала по нему и очень взволнована встречей. Он целовал родное лицо торопливо, жадно, не давая ей вымолвить ни слова из тех правильных, что, как он знал, были у неё в запасе.

Прислонившись спиной к двери и обезопасив себя таким образом от внезапного вторжения, он крепко прижимал её к себе, продолжая целовать.

- Я чуть не умер без тебя. Прости…

- Что ты тут делаешь?

- Приехал к тебе. Не прогоняй!..

- Как ты меня нашёл?

- Очень просто, ты одна такая в мире, - улыбнулся он, и добавил : ну ладно, не в мире, на полуострове, а то загордишься ещё… что тут того Крыма-то?

Постепенно приходя в сознание, Лена обнаружила, что, во-первых, они уже на «ты»; во-вторых, причёска её безнадёжно растрёпана и шпильки валяются на полу; в-третьих, прошло уже явно больше десяти минут, и вот-вот их застигнет Роман. То есть застигнет их роман, - запутывалась она, вместе с сознанием явно не обретя ещё ясности мысли.

В- четвертых, кольцо было на своём месте. Что будем делать с принципами? А ничего и не будем делать, положим их аккуратненько так на дальнюю полочку, они нам, похоже, сегодня не понадобятся…

На ощупь заколов волосы ( зеркала тут не было видно, а от соблазнительного предложения Юрия смотреть в отражение в его глазах Лена благоразумно отказалась), девушка присела к столу, приглашающим жестом указав ему место напротив, заставила всё же раскрыть карты.

Подошедший вскоре Роман застал их мирно беседующими, при этом ялтинский коллега внимательно слушал и что-то записывал в блокнот, а их Леночка, видимо, была в ударе, вон как разрумянилась. Крепкий кадр.

Заверив начальство, что его помощь не нужна, Юрий Павлович спровадил Романа, но тут поднялась и Лена, заявив, что её сейчас убьёт начальник, пол-отдела ждут от неё данных для отчёта.

Юрий пообещал встречать её после работы у проходной, для вида покрутился ещё с полчаса в комитете комсомола, потом попросился в заводской музей и тихонько слинял.

С отчётом было трудно, Елене никак не удавалось не только сосредоточиться на цифрах, но и просто услышать обращённые к ней вопросы. Что? Угу… сейчас… да-да…что?

 

* * *

Еле дождавшись конца дня, Лена, всячески игнорируя намеки на сверхурочную задержку, вымелась за проходную, ища в заводской толпе глазами знакомую долговязую фигуру.

Его нигде не было. Она ждала минут пятнадцать, отбиваясь от расспросов знакомых, чувствуя себя набитой дурой и не зная, что теперь ей делать.

-Уйти,- подсказывала гордость.

- Жди,- умоляло сердце.

Гордость победила. Она вышла на набережную. Домой всё равно идти не хотелось. Такой солнечный с утра день уже померк в ранних сумерках. Море, как часто в эти часы, было жемчужно-серым, небо розовело в последних отблесках заходящего солнца. В одной из квартир соседней пятиэтажки был праздник - громко играла музыка, то и дело на балкон вываливалась шумная компания молодёжи.

Протяжный гудок автомобиля заставил её оглянуться. У опустевшей проходной стояла серая «Волга» и отчаянно сигналила.

- Это он, - взяло реванш сердце.

- А вдруг нет, ведь машина всё ещё сигналит, а ты летишь, спотыкаешься, - пыталась вставить свои пять копеек гордость, но кто её слушал, ведь от машины шёл уже широкими торопливыми шагами Юрий, неся в руке букет белых фрезий.

- Я думал, что опять тебя потерял,- бормотал он, с силой прижав её к себе. Сердце его бешено колотилось.

- Я думала, что ты опять от меня отказался, - горестно вздохнула она, и руки его опустились.

- Ты бьёшь под дых!..

Лена слегка пожала плечами.

- У тебя жена… дети?

- Дочь.

- Зачем ты приехал?

- Просто больше не мог.

Я подумаю об этом завтра,- память услужливо подсказывала ей выход , приведя на помощь героиню любимой книги.

Он поднял со скамейки уроненные цветы, без слов протянул ей. Ему пришлось исколесить весь город в их поисках. Точно, во всех цветочных магазинах и киосках продавались одни гвоздики, еле нашёл две последних веточки на рынке, пришлось везти бабулю за добавкой домой, поэтому и не рассчитал времени. Конечно, он нашёл бы её и в общежитии, но было видно, что она обиделась. А ведь клялся и божился, что никогда не будет причиной её обид. Мало тебя по морде бьют, дорогой Юра!

Нежный аромат любимых фрезий как-то быстро успокоил смятенные мысли Елены. Будь, что будет. Принципы, ау-у! Не отвечают… Ну и бог с ними.

 

* * *

Они сидели на лавочке обнявшись и рассказывали друг другу о себе, как будто исповедовались.

Вдруг знакомая мелодия заставила Лену приложить палец к губам Юрия, останавливая его невесёлый монолог.

- Что? – не понял он.

- Слышишь, это «Смоуки», «Stumblin’in» !

- Да? – по недоумению в его глазах Лена поняла, что для Юрия эта мелодия не была ТОЙ САМОЙ.

Действительно, для него это была просто иностранная песня, одна из многих. Он не был меломаном, тем более, ценителем зарубежной эстрады, предпочитая авторские песни Окуджавы, Визбора, Дольского. Из эстрадных больше нравились русские.

- Мы танцевали под неё в кафе, там все слова про нас…

- Слова…это ж по-английски, а у меня только немецкий со словарем, да и то очень толстым!

- А, так фы есть каспадин немецки шпион?!

- Яволь!

- И каспадин шпион хочет знайт этот страшни тайна?

- Я, я!

- Записывайт нельзя, надо запоминайт в голову! – и Лена, зажав пальцами нос, чтобы было похоже на синхронный перевод в кино, как могла, перевела ему песню, которую Крис Норман и Сюзи Кватро пели так рок-н-рольно – безбашенно и в то же время с такой страстью, что сердце, заслушавшись, пропускало удары:

Наша любовь такая горячая,

Что мы не можем сдержать своих чувств,

Мы сдаёмся…

Наша любовь горит в нас огнем,

И этот огонь сожжёт нас дотла.

Мы сдаёмся.

 

Потом, смеясь, рассказала и про «Сто балерин».

- Ты знаешь, в последнее время слушаю песни, а они все как будто про нас, даже самые глупые. К чему бы это?

- Фы, может пыть, влюбились, стали совсем глюпый и про фас люди поют глюпый песни? Ферштейн? Нихт? – она, дурачась, водила тонким пальчиком у него перед носом, задрав голову... - Ну, говори же свои «Глупости!»

- Я лучше их наделаю,- ответил Юрий, поймав за подбородок и целуя её.

 

* * *

 

В холле гостиницы почти никого не было, не было и мест. Обычная ситуация, обычная же и тактика. По командировочному удостоверению , предъявленному сразу вслед за коробкой «Птичьего молока», Юрию дали номер, а вот «жену, забывшую дома паспорт» и сидевшую скромно в уголочке, поселять в гостиницу не хотели. Лена чувствовала себя в этой ситуации страшно униженно, и уже хотела было подняться и уйти отсюда, когда красивая бутылка финского ликера всё же заставила администраторшу признать в Лене мадам Загорскую, правда, после рентгеновского изучения с ног до головы, но это уже было неважно, в руках был вожделенный ключ.

По сравнению с симферопольской, гостиница была почти шикарной. Это означало, что в номере были, кроме телевизора, холодильник, телефон, а главное, душ и туалет.

В джентльменском наборе нашлась запасная рубашка, которая досталась Елене вместо халата. Выйдя в ней из ванной, с рукавами до колен, похожая, скорее, на «маленькое, но симпатишное привидение с мотором», она, выделывая какие-то немыслимые пируэты, закружилась по комнате:

Но ты не одна!

И ты не один!

Сто балерин, сто балерин, сто балерин!...

 

Надо признать, пела она несколько похуже Сюзи Кватро, а может, смысл песни не очень понравился Юрию, так или иначе, балерина была немедленно поймана и обезврежена поцелуем.

 

…О, сто балерин!

М -м, сто балери-и-ин!

Пусть станет светло прямо сейчас,

Как сто балерин!...

 

Первые неистовые объятия сменились к полуночи ласковой близостью, они неторопливо, бережно узнавали друг друга, волна нежности перехватывала горло, мешала говорить, но слова и не были нужны сейчас…

 

…Вам, балеринам, может и не надо, а я есть хочу..., - жалобно заныл часам к трём ночи Юрий Павлович.

- Товарищ, вы сюда кушать приехали или для обмена опытом?

- Для обмена…

- Так определяйтесь!

 

Ещё через полчаса он окончательно определился: хочу есть! Как сто балерин. Балерина тоже проголодалась. Ночью идти было некуда.

Из запасов продовольствия после прорыва в гостиницу у них оставалась ещё палка сервелата и сыр «Виола», хлеба не было, зато было две бутылки «Боржоми» в холодильнике, олл инклюзив. Из столовых приборов наличествовали два хрустальных стакана и открывалка для бутылок. Сыр пришлось доставать из банки колбасой, а потом откусывать по очереди по кусочку. Как говорится, должен ли джентльмен держать вилку в левой руке, если в правой у него - котлета?

Боржоми пили торжественно, как шампанское, звеня бокалами.

-Козёл!- внезапно стукнул себя по лбу Юрий. Достал из кейса книгу, обнял Елену и поцеловал её за ухом.

- С днем рождения!

- О, фы есть настоящи шпион.., - Лена с изумлением листала томик таких любимих, но недоступних нигде, кроме читального зала, стихов.

- Натюрлих! – с улыбкой согласился Юрий.

Откуда он всё знает, змей? Лена испытующе смотрела на него.

- И что ещё есть у вас в досье на меня, немедленно признавайтесь, а то не получите больше колбасы, а вам, немцам, без неё - смерть!!!

- Гитлер капут! – исчерпал свой словарный запас шпион в шоке от такой ужасной перспективы и на всякий случай пододвинул остатки сервелата поближе к себе .

Осмотрительно оставив последних два-три сантиметра колбасы на чёрный день, они повалились, смеясь, на кровать.

Уже часам к шести, когда по коридору затопали постояльцы гостиницы, Лена начала дремать.

- Спи, родная, - целуя её волосы, прошептал Юрий. Самому ему спать не хотелось. Жизнь разваливалась на части. Он не жалел о том, что произошло, нет, но было ужасно больно думать о том, что через каких-то пять-шесть часов они неминуемо расстанутся, и что дальше?

Кто виноват и что делать... Кто виноват, он догадывался, а вот, что делать – не знал.

Оставалось только тихонько целовать её, спящую, такую родную и беззащитную, по-детски посапывающую у него на плече.

 

Леночка и проснулась от поцелуя.

- Соня, день рождения проспишь! – он щекотал ей нос своими пушистыми ресницами.

- А я вовсе даже не Соня, это вы что-то перепутали! –смешно сморщив нос и чихнув, приоткрыла один глаз Елена.

- Што фы гаварить! А где же Соня? А вы кто есть? И как вы тут оказались?

- Ой, а я не знаю, я только что родилась…

Она и вправду чувствовала, что вот только-только родилась, как раз вовремя для того, чтобы обнимать этого длинного придурка, который успел, ей назло, конечно, жениться и обзавестись дочкой.

Бурная ночь обессилила их, но не опустошила, а наполнила такой глубины нежностью, что в ней потонули все тревоги.

 

Поздний зимний рассвет был удивительно красив. Окно номера выходило на набережную, и из него открывалась безупречная в своём классическом изяществе картина:

тихая, серо-жемчужная гладь моря слегка морщилась от мелкой ряби, создавая розовые блики на воде. Огромный шар тускло-красного солнца без единого лучика только что оторвался от линии горизонта, мерцающая красным дорожка тянулась от него к гавани, где, всё ещё обесцвеченные ночью, чернели силуэты нескольких катеров.

Завороженная этой красотой, Лена повернулась к Юрию: просто японская гравюра! И сразу же вспомнив о драгоценном подарке, схватила лежавшую у кровати книгу.

- Давай откроем себе хокку на сегодняшний день! – они так часто гадали с девчонками, открывая наугад книгу и читая первые попавшиеся на глаза строчки.

Она развернула томик на гравюре, изображавшей сакуру в цвету:

Долгий день напролёт

Поет – и не напоётся

Жаворонок весной.

Красиво! Но была в этих стихах какая-то лёгкая грусть. А может, эта грусть тихо-тихонечко, медленно всплывала уже с глубины её души.

-Дай, я попробую! – отобрал у неё книгу Юра.

Вконец отощавший кот

Одну ячменную кашу ест…

А ещё и любовь!..

Они оба покатились со смеху, это было так в точку!

- Как говорит моя подруга Марина, умная, между прочим, женщина, тебя легче убить, чем прокормить!

- А кто только что пузом уркал, спать не давал!- возмутился Юрий.

- Совесть тебе спать не давала, что всю колбасу загрыз! –укорила она его...

Ему нравились такие шутливые перепалки с нею, все нелёгкие вопросы отходили на задний план, можно было просто позволить себе быть счастливым в эту самую минуту...

 

* * *

Они поехали завтракать в маленькое кафе на берегу, памятное Елене ещё со студенческих времен, когда их, приехавших сюда на практику, поселили у кругленькой ласковой бабушки Кати, домик которой был в трёх шагах от моря и от вот этого самого кафе. Тогда хозяйка принесла во времянку, где поселились девчата, пару кастрюль и сковородку. Маринка стала отказываться:

- Теть Кать, да мы вряд ли готовить будем, вон, кафе под боком, рубль на шницель найдется...

- Мариночка, - сокрушенно качала головой баба Катя, – той шницель за рубель купишь, дённо и нощно какать будешь...

Долго ещё эта фраза служила у них непременным рефреном посещения сомнительных заведений общепита.

 

Кроме опасных шницелей, в кафе лепили вручную очень вкусные пельмени. Запивая их томатным соком, они опять смеялись, шутили. Время остановилось.

Вдвоём, в обнимку, они ещё почти целый день гуляли по городу, по набережной , в городском саду. Среди мокрых голых деревьев – о,чудо!- расцвел уже миндаль нежным розовым цветом.

Сакура в цвету... – вспомнилось Лене утреннее гадание. И вместе с воспоминанием грусть снова заполнила душу.

Уходит земля из-под ног,

За легкий колос хватаюсь...

Разлуки миг наступил...

 

Короткий февральський день клонился к вечеру, надо было ехать. Юрий отвёз Лену в посёлок.

-Где твоё окно? – задрал перед общежитием голову Юрий. Леночка показала и снова опустила глаза.

- Я зайду как-нибудь в гости? – не зная, какой получит ответ, спросил Юрий.

- Наверное, не стоит, - покачала головой Лена, имея в виду Соню, цыганское убранство комнаты и саму атмосферу женского общежития.

В его глазах будто выключили свет.

- Прости меня! – он резко повернулся и , сбежав по ступенькам, направился к машине, оставив растерянную Елену осознавать, что он понял её по-своему.

Где-то на небесах в диспетчерской, наверное, отчаянно зазвенела сирена: Это развилка, Лена! Это развилка!!! Верни его! Он уходит навсегда!

Небес Лена не слышала, зато освободилась скрученная с вечера гордость и не дала ей окликнуть его.

-Так лучше, - утешал разум.

- Поплачь, - пожалело сердце.

 

Глава 3. ........................................... ........................................... ....................................Осень.

 

Дома Юрия встретила Ирина с завязанной головой и красными глазами, с порога накинулась на него с упрёками:

-Тебе абсолютно наплевать на семью!

- Давай без истерик! Что случилось?

 

Случилось. В школе у Наташи случился обморок прямо на уроке, консультировались с врачами и решили, что ничего страшного нет, начинается переходный возраст, но надо на некоторое время снизить нагрузку на нервную систему, перейти в обычную школу, пожить в тихом городе, желательно, у моря, то есть, с родителями.

Ирина уже поговорила с заведующей гороно, та рада была принять хорошо успевающую ученицу, тем более, с влиятельными родителями. Выбрали школу неподалеку от дома, Ирина позвонила маме и велела собираться. Так что в четверг Наташа с бабушкой уже будут в Симферополе.

Все планы предстоящего развода, которые обдумывал Юрий по дороге из Феодосии, рухнули перед непреодолимой стеной, все слова, которыми он мысленно убеждал Елену, мгновенно потеряли всякий смысл. Здоровье дочери было важнее его собственной жизни.

Что ж, ведь она сама сказала ему «Не стоит». Конечно, она молода, зачем ей кидаться в омут его разборок с семьёй, перспектив остаться без работы и жилья. У неё наверняка куча поклонников, она быстро его забудет. Так он уговаривал себя днём, но ночью было худо.

Приехала Наталка, какая-то осунувшаяся и враз повзрослевшая.

Он не знал, что творится в маленькой головке, винил себя и Ирину в том, что дочь взрослеет без них, что вслед за бабулей они считают её маленькой девочкой, с которой рано ещё беседовать на взрослые темы, и вот дитя страдает, а родной отец не знает, чем ей помочь.

Теперь он бежал с работы домой, и всё свободное время отдавал дочери: помогал с уроками, играл с ней в шахматы. Заметив, что её трудно выгнать на улицу погулять, завёл щенка. Теперь в любую погоду Борзик вёл их гулять, бодро помахивая хвостом, что помогало безошибочно определить, где у пса голова, и они подолгу втроём бродили по парку и набережной.

Отношения с Ириной потихоньку вошли в спокойное русло, они оба вжились в роли идеальных родителей, Юрий избегал конфликтов, как мог, в случае чего, ретируясь с Борзиком на улицу.

От переводных экзаменов Наташу освободили, и она проводила целые дни на море в компании разновозрастной дворовой ребятни.

В конце июня подвернулась возможность поехать на три дня в Керчь, на турслёт . Кому-то надо было остаться с собакой, и Ирина с радостью приняла эту миссию на себя.

Ей давно уже хотелось просто побыть одной, без необходимости сдерживаться всякий раз, когда хочется надеть сковородку на голову одному субъекту. К тому же все эти комары и нечёсаные барды никогда особенно её не привлекали. Она обзвонила подружек, объявив о внезапном девичнике, собрала своих туристов в дорогу и вздохнула с облегчением.

 

* * *

 

Лена так ждала этой пятницы! Под эгидой министерства судостроения проводился туристический слёт в Керчи, приглашались команды со всех верфей Союза, и из Питера обещали приехать туда Полина и Маринка, две её студенческие подружки. Елене надо было обязательно туда попасть, но число людей в команде их завода было ограниченным, а она отнюдь не блистала спортивными достижениями.

Припомнив все свои заслуги перед отечественным комсомолом, Ленка прорвалась -таки в команду, пообещав кормить спортсменов три раза в день.

Она радостно собиралась, предвкушая долгожданную встречу с друзьями. Поехали в Керчь вдвоём с заядлой спортсменкой Людмилой, не заводским автобусом, а со знакомыми ребятами из второго цеха, которые, не попав в команду, собрались ехать на слёт своей машиной, просто потусоваться.

Девчат-то легально отправили в командировку, а вот парням пришлось отпрашиваться у мастера, причём один из них якобы ехал встречать бабушку в Симферополь, а второй был при нём за рулём. Когда девушки подошли к ним с рюкзаками, «внучок» укладывал в багажник ружьё для подводной охоты. Ящик пива уже поблескивал в глубине. Мастер, который, на беду, как раз шёл мимо на работу, остановился, оценил снасть , девушек, спросил, кивая на ружьё:

- На бабушку? – и, получив синхронный утвердительный кивок всех четверых, хмыкнул и пошёл дальше. Человек! Веселились всю дорогу.

Народу на слёт собралось очень много, заявлено было сорок с лишним команд, на пляже в Аршинцево вырос целый палаточный городок. Каждая команда должна была оформить свой лагерь, в первый же вечер был конкурс меню, и Лена уже пожалела, что напросилась в повара. Помощники, распалив костер, занялись устройством лагеря, и они с Людмилой просто зашивались. Отсюда не было видно питерских команд, и Лена всё поглядывала в сторону моря - солнце уже заходит, скоро стемнеет, как же она найдет своих девчонок?

Когда ужин был готов, она передала бразды правления капитану команды и отправилась вдоль рядов палаток искать своих, читая всякие весёлые плакаты с названиями городов и верфей. В густеющих сумерках это было, похоже, тщетной затеей, тем более, еще не все команды успели оформить свою территорию.

Лена пошла к морю, зная, что Маринка, по крайней мере, не утерпит перед искушением окунуться. Она прошла по кромке прибоя вдоль всей длиннющей вереницы палаток, но девчонок так и не встретила. Пустившись в обратный путь той же дорогой, Лена надеялась, что её ещё хорошо видно на фоне закатного неба, и подруги, возможно, сами её заметят.

-Елена Александровна! – хрипловатый голос показался незнакомым, Лена оглянулась, прочла на стенде у леерного ограждения лагеря: «Ялта», и только тогда узнала сидящего у костра Юрия Павловича. Он поднялся к ней навстречу.

- Юрий Павлович! Какими судьбами?

- Приехали с дочерью тряхнуть стариной,- улыбнулся он, голос уже не был таким хриплым, как в первое мгновение. – А Вы?

Они снова были на «вы». Этим «вы», обращением по имени –отчеству и упоминанием про дочь были очерчены границы их теперешних отношений.

Лена прощебетала про то, как она здесь оказалась , про питерских друзей, как не хватило времени их найти, а вот теперь и свой-то лагерь найти трудновато.

-Давайте, мы с Наташей Вас проводим.

С Наташей бы не надо, подумала Лена, но вслух сказала:

- Я буду рада.

Они шли медленно вдоль кромки воды босиком, вода казалась теплою в сравнении с остывшим уже воздухом. Молчать было неудобно, втроём разговор не получался, и Лена уже пожалела, что согласилась на эту пытку, как вдруг Юрий взял её за руку:

- Хотите, пойдем, послушаем? – у костра, уже поужинав, сидели плотным кольцом москвичи и пели под гитару. Это были всё знакомые, любимые песни, про лыжи у печки, про солнышко лесное, про вальс в ритме дождя… Лена знала их все наизусть ещё со школьных времён. Сели прямо на траву, Наташка прислонилась к отцовскому плечу, он приобнял ее. Лена с удовольствием последовала бы её примеру, но обозначенные границы не позволяли лишнего, и она села рядом, обхватив колени руками.

Через какое-то время круг у костра стал редеть, гитара пошла по рукам, они придвинулись ближе к огню. Когда Юрий потянулся за гитарой, Лена перетащила к себе поближе сонную девочку, та почти уже совсем спала.

Он пел для неё, она это чувствовала, потому что опять все на свете песни были про них. Без тебя не живу, не бываю,

Даже если живу без тебя...

 

Она тоже могла бы спеть, например,

Мне нравится, что вы больны не мной…

или

Давайте тихонько, давайте вполголоса,

Давайте простимся легко..,

но ей совсем не этого хотелось.

 

Незнакомая девочка во сне так доверчиво к ней прижималась, что она не могла позволить себе даже посмотреть в глаза её папе, потому что, не касаясь его, чувствовала вновь возникшее между ними электрическое поле.

- Вы совсем убаюкали ребенка … ( Надо бежать, пока не поздно!)

Её лагерь был уже рядом, она помогла Юре взять спящую дочку на руки, и пожелав им спокойной ночи, ушла в темноту.

 

Спокойной ночи, как же, - ворчал про себя Юрий, вновь идя по кромке воды, чтоб в темноте не споткнуться об растяжки палаток и не уронить драгоценную ношу. Сколько ни уговаривай себя, что всё прошло, стоило ему только увидеть её , идущую вдоль берега моря , как вся боль бессонных ночей комком перекрыла дыхание. Всё, пропал он опять, не будет ему покоя, и даже Наталья не спасёт. Хоть тикай.

А она, похоже, совсем не переживает. Приветливо -доброжелательна, только непривычно грустная. Ему так захотелось вновь услышать её заливистый смех!..

М-м… он чуть не застонал вслух.

 

А Лена, пробираясь на свет костра к своему лагерю, опять услышала знакомую мелодию.

- Миленький ты мой, возьми меня с собой,- выводили два женских голоса. Эту песню они часто пели в Питере с подругами на голоса, и сейчас, когда эти слова опять были про неё, Лена вновь поразилась совпадению. Она подошла ближе и – вот это сюрприз! - оказывается, поют-то у тлеющего костра её Полька с Маринкой, а заводские парни слушают их, затаив дыхание.

- Там, в краю далёком, буду тебе чужой… - успела подхватить Лена последнюю строчку и завизжала, обнимая подруг. Вот умнички, не бродили в темноте, а ждали её здесь уже два часа.

 

* * *

 

Они проговорили всю ночь, благо, Людмила тоже ушла к сокурсникам , и двухместная палатка была полностью в их распоряжении. Парням было похуже – рядом в такой же двухместке они спали впятером, но кто в молодости обращает на это внимание!

К утру подруги уже были полностью в курсе Ленкиных романтических отношений, вернее, отсутствия таковых, в ответ поделившись своими страданиями.

- Как получилось..,- степенно начинали они по очереди, и тут же катались от хохота.

- Девки, совесть имейте! Ночь глухая на дворе! – вылез на яркое солнце Женька из соседней палатки.

С вечера, чтобы уместиться впятером, хлопцы легли поперёк палатки, и к утру у Женьки в её пределах оставались только голова и пятки, спина и ноги дугой лежали на сырой от росы траве. С трудом разогнувшись и встав, он заботливо начал застегивать палатку на пуговицы, сначала внутренний полог на все десять пуговиц, потом, так же методично, внешний. Лена удивлённо за ним наблюдала, зачем он это делает, всё равно ж уже пора вставать, но тут Женя, закончив своё кропотливое занятие, аккуратно вытащил обе стойки, поддерживающие палатку, и пошел себе, не оглядываясь, к берегу умываться, оставив друзей просыпаться, выбираться, выражаться…

 

* * *

Питерские подружки тоже не участвовали в соревнованиях, их взяли обеспечивать художественную самодеятельность, поэтому днём они были свободны и позволили Елене припахать их с приготовлением обеда .

- Ума-то нету!- констатировала Маринка, бывшая на год старше их с Полиной и в силу преклонного возраста откликавшаяся на обращение «Мать». Она быстро организовала, кроме обеда, сразу и ужин, приготовив в казане плов и завернув его в одеяло, чтоб не остыл.

- Главное, чтоб эти охломоны его до времени не нашли, - она спрятала казан в палатку и навалила сверху девчачьи вещи.– Их убить легче, чем прокормить…

Освободив себе, таким образом, время до вечера, подруги полезли в воду.

-Третий десяток бабам, а с виду не скажешь, прекрасно сохранились с пионерских времён, особенно интеллект, - озабоченно сетовала Марина на девок, с визгами боровшихся со стихией на глубине примерно по пояс. Пришлось и её притопить.

На визг подошли парни, с которыми Лена доехала сюда, и тише не стало. Поплыли к буйкам. Солёная вода хорошо держала не слишком умелых пловчих, море играло солнечными бликами так, что рябило в глазах, вода тут, на глубине, была прозрачно-бирюзовая, редкие медузы не стали ещё Ленкиным проклятьем, как это бывало в августе, когда вода прогревалась и от медуз была похожа на суп с галушками.

Парни тоже плыли рядом.

-Девчата, осторожнее, тут осьминоги водятся! –это было последнее, что услышала Лена, когда что-то схватило её за ногу и потянуло на глубину. Перепугавшись, в панике, Лена всё же решила без боя не сдаваться и резко ударила свободной ногой осьминога в голову, которая почему-то оказалась очень твёрдой, что совсем не отвечало её представлениям о головоногих моллюсках. Впрочем, тактика оказалась удачной, тварь её сразу отпустила.

Вынырнув с круглыми глазами, ошалевшая Лена не сразу поняла суть перепалки между хлопцами:

- Нет уж, шеф, в следующий раз нырять ты будешь, а я про осьминогов рассказывать…

Тут, на глубине, она, конечно, не могла достойно им отомстить, но поклялась страшной клятвой, что еды из её рук они больше не получат, вот пусть они ( руки) лучше отсохнут.

-А вот этого мы не допустим,- густой веер солёных брызг окатил уцепившихся за буёк девчат…

Наплававшись и надурачившись до изнеможения, девчата растянулись на солнышке .

Парни отправились понырять с ружьём подальше от людей, было тихо и не особенно жарко, лёгкий ветерок передувал песчинки по их спинам.

Море, солнце, неспешное течение времени- всё лето ( да и вся жизнь) впереди... Шум волн, крики чаек, людской говор сливались в гимн лету... После бессонной ночи сладко дремалось …

 

* * *

Проснулись они в тени простыни, натянутой между двух косо воткнутых в песок палок – импровизированного тента от солнца. Под тентом, завернувшись в полотенце, сидела и тряслась Наташка с синими губами, мокрая, только , видно, вылезшая из воды , а её драгоценный папочка лежал рядом на песке, загородившись от солнца только кепкой.

- Привет!- сказала девочка , увидев, что Лена подняла голову и удивлённо оглядывается, и папа её тут же вынырнул из-под кепки и сел. - Сгореть не боитесь?

- Сгорела хата, гори и сарай! – улыбнулась во все зубы Маринка. Лена познакомила подруг со своими знакомыми, как она их представила.

- Искупнёмся? – Юрий смотрел на неё, но девчонки уже поднялись и направились к морю.

- Наталья, а ты сиди, грейся, - обернулся на ходу он и с разбега нырнул под волну, окатив брызгами Ленкиных подруг.

- Утопим гада? – предложила Маринка, но Полина возразила:

- Он нам нужен живым,- и они поплыли от берега.

 

Взглянув на несчастное личико девочки, поднявшаяся было Лена мгновенно представила себе, как та сидит одна на берегу и смотрит, как её папка резвится с тётями в море, и решила в этом не участвовать.

- Я тоже не пойду, - сказала она девочке, та улыбнулась. - Ты совсем замёрзла, пойдем, поищем ракушки! Сделаем бусы!

Они пошли по песку, то и дело наклоняясь за красивыми ракушками, желательно, чтобы с дырочками.

 

Вынырнув далеко от берега, Юрий оглянулся, ища глазами Елену, и даже слегка встревожился, увидев позади только двоих девчат, но тут же нашёл глазами их вместе с Наташей на берегу, ищущими что-то чуть-чуть в стороне.

Вот бегемот толстокожий,- с опозданием корил себя идеальный родитель, представив себе, что сейчас бы увидел одиноко сидящую дочку одну на берегу и мысленно поблагодарив Елену за проявленный такт. Нет, женщины всё же – люди другой породы.

Первою к нему подплыла Марина, и, проследив его неотрывный взгляд, сказала, как о чём-то само собой разумеющемся:

- Она тебя любит…

-Знаю…

-Тогда дурак!

Юрий кивнул -спорить было не о чем.

К ним присоединилась уже и Полинка, они медленно поплыли к буйку и плескались там, пока Юрий нырял в надежде найти для дочери рапанов.

 

Они с Наташей набрали уже полные пригоршни ракушек, когда Лена нашла плоский серый камешек с двумя яркими голубыми полосками и с дыркой насквозь в нужном для кулона месте.

- Посмотри, что я нашла! – она протянула камень Наташе. – Хочешь?

- Это же куриный бог! – с нескрываемой завистью смотрела девочка на Ленину ладонь. – Его передавать нельзя, а то желание не исполнится.

- Какое желание?

- Надо посмотреть сквозь дырочку на солнце и загадать желание, только одно, но оно обязательно исполнится.

Проинструктированная Лена так и сделала.

- Загадала? А что ?

- Секрет! –конечно, это был секрет, она загадала встретить её папку, когда тот будет свободен. – И что теперь с ним делать?

- Ничего, просто ждать… - ребёнок, сам того не зная, ответил на все её неразрешимые вопросы.

 

Мокрая, отфыркивающаяся троица, вылезшая, наконец, на берег, повалилась в песок. Так и не найдя рапанов, отец осторожно держал двумя пальцами маленького крабика. Тот возмущенно щёлкал клешнями и старался боком-боком отползти назад к морю.

Наташа похвасталась Лениной находкой, все с интересом рассматривали её. Маринке пришла в голову идея : мы сейчас сплетём для него цепочку из травы, и она за руки потащила за собой Полину и Наталью на поиски материала, оставив (ясен пень, нарочно) Лену наедине с Юрием.

Он рассказывал ей про дочку, про перемены в жизни, как бы объясняя, почему исчез и не появлялся, но при этом хорошо помнил про «не стоит», и не посмел снова бередить ей душу, так и не перейдя на «ты».

Именно это отдаляющее «вы» помешало ей объяснить про недоразумение при прошлом прощании . Пусть всё остаётся, как есть.

 

Вернулись девчата, принесли с собой пучок длинной тонкой травы, под Полиным руководством сплели цепочку, при этом Маринка безжалостно выдрала три волосины у Лены - для прочности, на века делаем. Сбоку от камня вплели три ракушки, получилось очень красиво. Из остатков травы и остальных ракушек сплели браслетик для Наташки, она называла его фенечкой, за что немедленно была и сама наречена Феней.

Разошлись, не прощаясь, по своим лагерям до вечера, когда планировался конкурс художественной самодеятельности, общий костер и народные гулянья.

 

Вечером было шумно, весело, суетно. Лена рассеянно смотрела интересные, между прочим, номера и своей команды, и выступление подруг, только мысли её опять были с Юрием, а его-то тут и не было. То ли они опять потерялись, то ли он боится оставаться с нею рядом в темноте, когда дневная явь уступает место ночному колдовству, то ли не хочет мучить её напрасно, только его нигде не было видно.

Долгожданная радость от встречи с подругами обезболила её разочарование, она была снова вместе с друзьями, было хорошо, как когда-то. Девчата после слёта собирались в отпуск , купили путёвки в Гурзуф, в молодёжный лагерь, но думали ещё успеть заехать к Лене на пару деньков.

 

* * *

В тот вечер Юра, собравшись идти к общему костру (костёр, как таковой, ему был сейчас до лампочки, его тянуло туда совсем другими чарами), заглянул в палатку к Наташке, которая, видно, набегавшись и накупавшись за день, к вечеру стала вялая и идти с ним не хотела. Поцеловав дочку, он с тревогой ощутил, что она слишком горячая, потрогал лоб – так и есть, температура. Докупались. Куда там идти?

Он нашел у женщин аспирин, напоил дочку тёплым чаем и лёг с нею рядом, переживая за ребенка и ругая себя за беспечность - повёлся на её просьбы покупаться «еще, ну, хоть самую маленькую чуточку, ну, пап!» Вот тебе и ну!..

Наталка прижалась к нему:

- Пап, ты меня не оставишь?

- Ну, что ты, конечно, нет!

- Никогда- никогда?

- Что это тебе вздумалось? Спи, давай! – он ещё раз подумал об иной породе женщин, вон, даже такая мелочь , как Наталья, чувствует кожей, как телепат. Как это может быть, его родной кусочек - и такой загадочный? Он вздохнул, прижал свою инопланетянку к себе покрепче и постарался уснуть.

 

Утром ему пришлось участвовать в подведении итогов соревнований, в награждении команд, и когда он вырвался из этой суеты, было уже начало двенадцатого.

Слава богу, температуры у Наталки уже не было и, оставив её собирать рюкзак, он рванул на другой конец их табора. Феодосийцы уже ожидали автобуса, сидя на рюкзаках, но Лены между ними не было. На его расспросы ему ответили, что они с питерскими девчатами уехали час назад на машине.

 

Возвращаясь мимо того места, где вчера купались, он увидел выложенную на мокром песке из ракушек и уже полустёртую прибоем надпись полуметровыми буквами: «Ю.П. –дурак».

Вот это популярность! Против факта не попрёшь, но, Мариночка, разве не стыдно смеяться над больными людьми?

 

Глава 4.......................................... ........................................... ........................... Зима.

- Кла-ас! Мам, можно я надену твой кулончик?

- Так уж и быть, только с возвратом…

- Ты ж меня знаешь…

- Да уж знаю, потому и говорю… - проворчала она вслед уже убежавшей дочке.

Елена Александровна сто лет не надевала этот кулон, но всегда носила его в сумке, как амулет. Кажется, такие опять вошли в моду через четверть века вместе со стилем сафари, длинными острыми воротниками рубашек, крупными пуговицами и клапанами на карманах –модой её молодости.

Она приехала в Киев на повышение квалификации, остановилась у дочери, а сегодня они хотели поздравить с Днём Победы дальнего родственника, ветерана войны. Он воевал, хотя застал только самый конец войны, может, потому и уцелел. День Победы был одним из двух её любимых праздников ( ещё Новый год) с юности. Особенно помнились ей годовщины Победы в Питере в студенческие годы.

Тогда, в конце семидесятых, они с подругами в этот день обязательно ехали смотреть, как шли под музыку военного оркестра большой колонной по Невскому проспекту к Вечному огню на Марсовом поле бравые ещё ветераны, а люди с тротуаров бросали им цветы, из окон кукольного театра отдавали честь куклы… Это было очень искренне и так трогательно. Вот только салюта вечером почти не было видно - близились белые ночи…

Сейчас Александра отправилась за цветами и пирожными, а Елена Александровна хотела ещё немного погулять по Подолу пешком, договорились встретиться с дочерью на Майдане.

 

* * *

 

Светловолосая девушка была неуловимо была похожа на … на кого?

Она привлекла внимание Юрия Павловича тем, что нетерпеливо пританцовывала на месте, стоя у фонтанов на Майдане, , то и дело забираясь на край фонтана и выглядывая кого-то в праздничной толпе.

В руках у неё был букет тюльпанов, на груди висел эксклюзивный кулончик, сделанный из ракушек и трав, с серым камнем в центре. На камне были две яркие голубые полоски.

Этот камень ему был знаком… неужели?... Он уже знал, на кого она похожа, только у её мамы (?) волосы были тёмными.

- Извините, пожалуйста, Вашу маму зовут Елена Александровна?

- Да… - девушка вскинула на него глаза без испуга или удивления.

Они совсем другие, чем мы , - подумал он, - они не боятся общаться, не боятся своих чувств, они куда более свободны и раскрепощены.

Одно из таких раскрепощённых созданий висело сейчас у него на руке и пылко рассказывало об очередном расставании навсегда с бой-френдом, как это теперь у них называется. Ей, его внучке, в качестве подарка на восемнадцать лет, разрешили поехать в Киев к дедушке. Сама она жила с мамой и бабушкой в Москве. Они пришли с дедом на Майдан погулять, послушать концерт ко Дню Победы.

На Крещатике только-только расцвели каштаны, музыка плыла над площадью, нарядные люди вокруг улыбались.

Маше было приятно идти с дедом под руку. Вообще, он был у неё ещё ничего в свои почти шестьдесят, высокий, элегантный, даже здесь, в толпе, на него обращали внимание. Деду она могла рассказать всё, и он всегда её понимал.

Сейчас она замолкла, потому что дед заговорил с какой-то девицей .

- Я её старый знакомый. Скажите, пожалуйста, как она?

- Я как раз её жду, она сейчас подойдет. Да вон она! –девушка замахала кому-то букетом.

К ним приближалась миловидная моложавая женщина. Конечно, она изменилась, в толпе бы он её не узнал.

- Леночка, Вы ли это?

- Господи, Юрий Павлович, как я рада Вас видеть!- глаза её лучились искренней радостью. – Не смотрите на меня так пристально, я совсем старая!

- Глупости, Вы прекрасно выглядите,- сказал он, целуя ей руку и поневоле отмечая про себя и многочисленные лучики-морщинки возле глаз и чуть опущенные уголки губ… Сколько ей сейчас? Сорок пять? Нет, в феврале будет уже сорок девять. Выглядит моложе, значит, всё у неё хорошо.

- Давайте присядем на одну минутку, расскажите мне о себе.

 

Что рассказывать? Через год после их последней встречи она вышла замуж, родила двоих детей, все у неё хорошо, живёт в Николаеве, на родине мужа. Любимый муж, замечательные дочь и сын. Работает в НИИ технологии судостроения начальником сектора. Вот, приехала в Киев, и сейчас они идут в гости к старенькому дядьке, ждущему их за праздничным столом, наверное, уже в парадном кителе морского офицера.

Про всё, за исключением разве что дядьки, он знал уже давно. Он искал её тогда, но она уже уехала из Крыма. Что толку об этом сейчас рассказывать, тем более, обе их девушки во все глаза смотрят на них. Вслух он сказал, улыбаясь:

 

- А у меня - внучка, вот, прошу любить и жаловать – Мария!

- Это Наташина дочка? ( Вы всё ещё вместе с Ириной ?)

- Да, вот, приехала в гости на радость старому холостяку. ( Я один.)

- Надо же, встретиться в Киеве через столько лет! ( Я не знаю, что сказать…)

- Я узнал Вашу дочь по кулончику ( Я всё помню.)

- Невероятно! ( Куриный бог не обманул…)

- Вы дадите мне свой телефон? (Я опять тебя теряю?)

Она быстро написала цифры на листочке и в конце пририсовала мордочку, теперь это называлось смайликом. ( Я тоже всё помню.)

- Обязательно позвоните! (Прощай!)

- Непременно… ( Прощай…будь счастлива!)

 

Они шли с дочкой через площадь , а из динамика неслась знакомая мелодия, римейк бессмертного хита конца семидесятых годов «Stumblin’in»; пела по-русски Анне Вески с кем-то из молодых:

 

Спасибо судьбе за встречу с тобой,

Спасибо за несколько солнечных дней

Под счастливой звездой…

 

Она оглянулась посмотреть, слышит ли он ИХ песню, он помахал ей рукой, потом приложил её к сердцу… Неужели помнит?

Откуда ей было знать, что он вот уже двадцать шесть лет знает эту песню наизусть. По-английски.

Над площадью звучал голос Анне Вески:

 

Спасибо тебе, что несколько дней

Мы были друг другу дороже всего

В прошлой жизни своей…

Елена Александровна грустно улыбнулась – и снова слова были про них… На память ей пришли строчки из старого затрёпанного томика древней японской поэзии:

 

Не плачь по тому, что было,

Смейся, потому что было.

 

* * *

- Маша, кто это поёт?

- Антон Макарский с какой-то певицей из Прибалтики...Дедушка, а кто эта женщина?

Как было ей объяснить, что эта немолодая уже женщина – часть его самого, самая прекрасная его часть… Вместо ответа он накрыл своей ладонью Машину руку и сказал:

- Машка, позвони Денису…

 

........................................... ........................................... ........................................... .Эпилог.

Да, из этого может получиться неплохой сценарий, - думала режиссер, дочитав последнюю страничку рукописи.

Она уже видела финал фильма: звук песни Анне Вески нарастает, потом остаётся одна мелодия …

Тёмноволосая девушка, стоящая на ступеньках крыльца ( снять рапидом), что-то кричит вслед уходящему мужчине, сбегает вниз, он недоверчиво оборачивается, лицо его светлеет… Они бегут навстречу друг другу … слова песни звучат уже по-английски (надо будет использовать старую запись)… Крупный план сменяется общим, и уже неясно, кто бежит по весенним лужам, Лена или её дочь, вроде у девушки уже светлые волосы…Титры.