Мы были лучшими. Мы были братьями. Не по рождению пусть - по крови. Нашим общим отцом был Марс. Посвятив ему свою кровь, мы сотни раз выходили на залитую солнечным жаром арену, чтобы залить ее холодеющей, прохладной кровью, и пряный ее запах дразнил, обнимал нас как сама жизнь. Нас звали сынами смерти, непобедимыми волками. Мы были сильнейшими, и уважение вошло в привычку, хоть мы годами обходили друг друга - на арене. За ее пределами мы любили друг друга, как супруги. Что может быть возвышенней этого чистого чувства? Публика любила нас обоих.

Но - любопытство. Спор ради смеха. Мы не должны были драться до смерти.

Однажды мы вышли друг против друга - два волка, он - Белый, так звали его за льняной цвет волос, я - Черный. И вновь нектар солнечного света обтекал, теперь уже нас обоих, до краев наполняя цирк своими текучими волнами. Песок был горяч. Мы смеялись. Смеялись трибуны. Мы не жаждали смерти, и они ее не ждали. Только любопытство, только слава.

Он шел с мечом и улыбался. И прищуренные серые глаза переливались как сталь его клинка, отточенного, слегка дымящегося.

Мой меч сверкал так же. Мы всегда дрались одним и тем же оружием. Мы любовались, мы упивались друг другом. Не в бою, но тела друг друга мы познали в совершенстве, сроднились, и прежде мысли знали, какое последует движение за мгновенным содроганием малейшего мускула.

Он взмахнул мечом шутя, и отпрыгнул, заманивая меня как волчица в любовной игре. Я за ним не пошел, осторожно кружа, беспечный, но настороже - не к смерти, к победе мы стремились. Мы оценивали друг друга заново, все утратило смысл, все пропало. И мы кружили и кружили. Со стороны, верно, можно было подумать, что мы ничего не делаем. Должно быть, так и казалось.

Мы могли изучать друг друга вечно. Но упоенье было прервано. Гнилое обкусанное маленькое яблоко стукнуло меня по макушке и глухо шлепнулось в песок. Я посмотрел, и мощной волной во мне поднялась звериная ярость. Святотатство! Я вперил дикий взгляд вверх, в трибуны, и впервые услышал свист. Идиллия была нарушена. Стадо обезьян бесновалось на лианах, странно напоминающих каменные скамьи.

И тут я познал предательство. Он нагнулся и подхватил горсть песка, и со смехом швырнул мне в лицо. Потом прыгнул вперед, стараясь сбить с ног. Он хотел выставить меня на посмешище! Меня! Черного Волка Марса! Я взревел и ударил мечом наугад, и услышал, как взревел он - с бешенством, боль была невелика, лишь поперек груди пролегла тонкая алая лента.

И он ударил снова - не успей я подставить бронзовый браслет, он снес бы мне голову. Да он хотел меня убить!

Вот сволочь!

Меч скользнул и задел мой лоб - несильно, но кровь потекла, смачивая брови, щекоча капельками нос, стремясь в глаза.

Но в глаза она хлынула не со лба, а из сердца, мозга, дрожавших яростью мышц. Багровый густой туман окутал меня, заполняя звериной силой.

Я бросился на него со всей страстью. О, как он бился, оскалив зубы и рыча! Мечи со скрежетом сыпали искрами, они раскалились, и должны были вот-вот расколоться. И мой меч раскололся, не выдержав напора, обломанное лезвие отлетело вперед и воткнулось в песок, торча вверх острым изломом. Тяжелую рукоять я бросил ему в лицо. Он увернулся, но споткнулся и грянулся оземь, и взвыл - упав на острый обломок спиной.

Я не торопясь поднял его меч и приложил острие к его кадыку. Он задыхался и ходящее ходуном горло вмиг окрасилось красным.

Я опять посмотрел вверх. Обезьяны ревели от восторга. И тянули руки вперед.

Этот бой заранее был объявлен не до смерти. Их пальцы были подняты вверх, у всех, кроме нескольких шутников.

Я посмотрел вниз, на лицо, искаженное болью и яростью, звериной, смертельной, волчьей ненавистью, и, оскалившись, с наслаждением налег на меч, вскрывая ему горло. В его глазах мелькнуло изумление, а в горле забулькал бойкий говорливый родник.

Кто скажет, что я убил его нарочно? Разве пальцы обезьян показывали вверх? Все видели - мои глаза были залиты кровью.

 

5.07.1999.