Звон деревенских колоколов оглашал округу своим величавым голосом. Он плыл над лесами, полями, окрестными селами, сзывая крестьян к обедне. Ему в такт кружились золотые листья, шелестела еще не пожухшая трава и ветки деревьев раскачивались на ветру. Волны желтых снопов являли собой бесконечное море, которое раскинулось до горизонта, утопая в лучах уставшего за это знойное жаркое лето, осеннего солнца.

Послеобеденная тень уже легла на поля. Солнце давно ушло из зенита, склонившись к западу.

 

Старые часы в углу пробили три, слившись со звоном деревенских колоколен. Только часы и колокола, ничто больше не нарушало этот покой за окнами старого дома.

Он грел свои ноги у камина, держа в руках чашку горячего шоколада. Теплый махровый халат, привезенный ему из далеких заморских стран в которых он никогда не бывал как дорогой подарок, привносил в эту тишину домашний уют.

Сквозь окна ему были видны фигурки крестьян, возвращавшихся с полей после работы. На миг ему показалось, что они, словно игрушечные солдатики, бесприкословно подчиняются приказу невидимого для них хозяина, который повелевает каждым их движением.

У его ног пригрелась Марго – большой старый пес, давно и верно служивший ему. Устав после ночной охоты, она положила свою голову на тяжелые лапы и только изредка моргала, глядя на огонь. На ее рыжей блестящей шерсти искорками играли отблески пламени.

- Да, Марго, - он ласково погладил широкую голову пса, - вот и лето прошло. Осень. Теперь все очень быстро движется. – Марго подняла глаза, как будто понимала каждое его слово, - Не заметишь, как выпадет первый снег, и зима придет. Ты помнишь, как это было в прошлом году?! Снег запорошил все вокруг, накрыв деревья большими белыми шапками.

- Да-а-а, - он задумчиво поднял голову, окинув взглядом широкую дорогу, уходящую далеко-далеко за горизонт, - теперь все очень быстро меняется. За зимой весна, лето и опять осень закружит золотым листопадом.

Марго приподняла свое лохматое ухо и, будто бы прислушиваясь к чему-то вдали, чуть заметно завиляла хвостом.

Он посмотрел на дорогу. По ней, среди медленно бредущих по домам крестьян с серпами и косами, черным пятном мелькала карета, с каждой минутой приближаясь к усадьбе.

- Смотри-ка, гости едут.

Марго подняла голову и принюхалась.

- Вот, Марго, помнят еще нас. – Поднявшись с кресла, он подошел к двери. – Иди встречай, швыдче.

С радостным лаем собака бросилась к подъезжавшей к тяжелым воротам карете. Он и сам, выйдя из дома, последовал за ней.

Кучер, остановил лошадей, закинул возжи и, спустившись с козел, открыл позолоченную дверь кареты.

Первым из нее выпрыгнул Ян – большой черный лохматый пес с белым пятном на груди и завилял хвостом. За ним, подобрав расшитое вязью красное платье, спустилась Анна.

- Здравствуйте, пане! - Анна махнула ему рукой.

- Здравствуйте! Ласкаво просим. – Он, отворив тяжелые створки ворот, подошел к ней и припал к ее нежной руке в белой перчатке до локтя. – Давно у нас не были.

- А где же Митрофан? Не пристало вам самому становиться холопом, ворота открывать.

- Дела, дела. – вздохнул он, - заболел нынче Митрофан. Тяжело заболел.

Взяв Анну под руку, они вдвоем направились через лужайку к дому. Обернувшись, он знаком показал кучеру ставить карету во двор и распрягать лошадей. Марго с Яном затеяли веселую игру на поляне перед домом.

Анна шла, мягко переступая с ноги на ногу и, казалось, что она плывет над землей, столь нежна и легка была ее поступь. На голове у нее была большая соломенная шляпа, которая закрывала лицо от ярких солнечных лучей, скрывая в своей тени. В правой руке она держала веер и иногда обмахивалась им. Это скорее была привычка, нежели то, что ей было действительно жарко. Осеннее солнце уже не грело, превратившись в большой оранжевый фонарь, освещающий окрестности.

- Совсем нас забыли, - улыбнувшись в усы, нараспев произнес он. – Всё в городе, все в делах. Посмотрите какая тут осень. У себя вы такого не увидите.

- Да, пан. В Варшаве не увидишь такого. Город убивает всю красоту, – Анна окинула взглядом окрестности, – эту первозданность. Смотрите, - она указала своим пальчиком куда-то в небо. Он поднял голову и увидел журавлей. Их чуть слышный крик лился из далекого поднебесья на осенние леса.

- Смотрите, - повторила она, - журавли летят. Это к холодам.

Он взял ее за руку и помог подняться по ступенькам. Анна, постоянно поправляя свое длинное, до самых ступней, платье, осторожно поднялась по ступенькам, опасаясь оступиться и упасть. Вместе они вошли в дом.

- Ох, пан, право же, я всегда не любила ваши эти ступени. Того и гляди ногу подвернешь. – Анна с улыбкой посмотрела на него.

Он улыбнулся ей в ответ.

 

В доме она сняла накидку и прошла в гостинную.

- Где вы еще увидите такую красоту, Анна?! Уж и говорить об этом не приходится. Присаживайтесь. – Он указал ей на кресло. Сам же пошел в кухню, чтобы приготовить еще одну чашку шоколада.

- Пан Стрельжчик, - донесся до него ее голос, - вы давно не были в Варшаве?

- Я даже не помню когда это и было в последний раз. Кажется, - он на секунду задумался, - на Рождество. Да, конечно, на Рождество я был в Варшаве у сестры. Тогда был бал. Она пригласила всю родню и там присутствовало даже несколько высокопоставленных лиц. Государственные чиновники. Впрочем, зачем я вам это рассказываю?! Ведь вы и сами были там. Я помню, старый пан Петух...

- Петух? Вы знаете, ведь он скончался этим летом. В июле. Тогда еще стояла такая невыносимая жара.

- Да, я слышал. Очень жаль. Хороший был старик, мир его праху. Я так любил слушать его рассказы о войне. Помните?

- Кажется, это было так давно.

- Слишком быстро летит время...

- Вы говорите об этом с таким сожалением.

- Вы еще очень молоды, чтобы понять. Мне кажется, что с каждым днем я все старею и старею, превращаясь в развалину...

- Не говорите так.

- ...превращаясь в развалину. И никому нет до этого никакого дела. Даже почтовые кареты, иногда проезжающие по этой дороге, никогда не останавливаюся около моей усадьбы... Впрочем, вам, наверное, это неинтересно.

Он вернулся в гостинную с чашкой.

- Отведайте шоколада, Анна. Я помню, вы очень любите сладости.

- Спасибо. – Она осторожно взяла в руки горячую чашку, чтобы не обжечься. – И все же, не пристало вам самому хозяйничать.

- Что ж поделать. Думаю, что скоро все наладится.

Он сел рядом с ней, еще глубже закутавшись в халат.

Языки пламени отблесками играли на ее ярко-красном платье, рисуя невиданные узоры, цветом своим разбавляя золото осени и казалось, что нет этому ни начала, ни конца.

Багровые переливы в тон уходящему лету загорались на верхушках деревьев. Солнце уже заметно склонилось к горизонту.

- Вот и еще один день прочь. – Пристально вглядываясь в тлеющие угли тихо произнес он. – День за днем, неделя за неделей, год за годом... А мы все так же здесь и ни на миг не можем вырваться из этого круговорота. – Вздохнув, поднял голову и задумчиво устремил взгляд в окно.

Анна отставила чашку.

- Я люблю бывать у вас. Здесь и время идет совсем по-другому. Нет той суеты, которая в городе постоянно преследует по пятам. Здесь все иначе. Только лишь покой... словно рай на земле. Вы знаете, еще нигде я не чувствовала себя так.

Стрельжчик улыбнулся в густые, посеребреные сединой усы.

- Ох, Анна, сколь многого вы еще не видели в своей жизни. Мой рай на земле сотворен вот этими руками. Ну да что там рай... Помню, когда я был в Испании, видел океан... – Он закрыл глаза, стараясь вспомнить каждое мгновение своей прошлой жизни. – Его гулкий шум, барашки на волнах, скалы вдоль берега... Анна, - он вновь открыл глаза и посмотрел на нее, - вы когда-нибудь видели океан?

- Вы смеетесь, пан. Я и моря-то никогда не видела. Говорят, что даже закат там другого цвета, не то что здесь. – Она кивнула в сторону окна.

- Закат? – Анастазий пристально вглядывался в заходящее солнце не мигая, - да, пожалуй. Все там по-другому. Если представится возможность, Анна, не отказывайтесь от нее, хватайте удачу за хвост и не откажите себе в удовольствии увидеть океан. Его неземную красоту трудно описать словами, это необходимо увидеть, услышать, почувствать.

Он встал с кресла.

- Вам принести еще шоколада?

- Да, пожалуй.

Взяв пустую чашку, он скрылся за дверью, ведущей на кухню.

- Кстати, как поживает Агнешка? – услышала Анна голос Анастазия из-за неприкрытой двери.

- Спасибо, пан. Она так подросла за это лето. Вытянулась. Стала вылитая мама. – Анна улыбнулась, представив Агнешку в том белом платье, которое она надела на нее на последний прием.

- Ваша красота, Анна, - снова до нее донесся голос Стрельжчика с кухни, - не сравнима ни с чем. Но думаю, что Агнешка все равно перещеголяет вас.

Стукнула дверь кухни.

- Держите, Анна. Только осторожно, – Он протягивал чашку доверху наполненную шоколадом, - смотрите не обожгитесь.

- А что, есть у нее уже женихи? – Анастазий хитро прищурился.

- Ох, пан, знали бы вы, – ему показалось, что этот вопрос немного смутил Анну, - от женихов отбою нет.

- Что вы говорите, - он покачал головой.

- Да, Анастазий, словно тучи в дождливый день, так и ходят вокруг. Житься от них не стало. Помните того сына городничего?

Анастазий на секунду помедлил с ответом.

- Вацлав?

- Да, Вацлав. Один из поклонников Агнешки, хотя она и не жалует его слишком сильно. Светские рауты, приемы, балы. Он всегда появляется, если хоть краем уха услышит, что Агнешка тоже будет там. Присылает цветы, записки, уж не знаю, что он в них пишет... Агнешка никогда мне не показывала. Но, вряд ли она выберет его своим будущим супругом – уж слишком ветренен он, а она не любит этого.

- Простите, Анна, запамятовал, а какой годок Агнешке-то идет?

- Да уж вскоре осемнадцать будет.

- Да-а-а, - задумчиво вздохнул он, - пора бы, пора бы уж найти достойную партию для замужества. Эх, молодежь...

- А Павел? Вы знаете Павла?

- Павел... – Стрельжчик задумался, перебирая в памяти знакомые ему имена.

- Павел Елецкий, - подсказала Анна.

- Елецкий... Елецкий... Нет, не знаю такого.

- Говорят, что он имеет отношение к самим Рюрикам. История его семьи уходит глубоко корнями в древнюю историю.

- Молва ходит... – Вспомнил Анастазий старую поговорку, - что ж, врочем, кто же может это знать наверняка.

С улицы донесся лай Марго. Стрельжчик подошел к окну. Деревенская ребятня – два мальчишки и девочка в рваных рубахах стояли по ту сторону ворот, пытаясь подманить к себе собак костью. Марго же, не приученная есть ни из чьих других рук, кроме хозяйских, встала в охотничью стойку и теперь лаяла на них, не обращая никакого внимания на Яна. Он же пытался укусить ее за хвост, продолжая свою игру. На какое-то мгновение ему это удалось и Марго огрызнулась в его сторону. Ян отскочил, упал на передние лапы и завилял хвостом.

- Ваш пес еще такой молодой и глупый. – Анастазий обернулся к Анне. – Только посмотрите что он вытворяет.

Анна встала и подошла к окну.

- Словно мальчишка.

Дети, заметив силуэты стоящих у окна Анны и пана Анастазия, отошли от ворот и двинулись по дороге в сторону деревни, что-то горячо обсуждая меж собой.

Петр, кучер Анны, спал на козлах, прикрыв лицо листом лопуха, сорваного где-то у дороги.

- Вот лоботряс, - Она погрозила кулачком в сторону Петра, - нет чтобы коней накормить-напоить, он спит.

- Ничего страшного, Анна, успеется. Как поживает пан Тарас? Все так же красив и статен?

- Тарас-то? Агнешка в отце души не чает. Да и он ее холит и лелеет. Приданного уже приготовил, тоже все подходящую пару ей подыскивает.

- А она?

- А что она? Вы же знаете эту молодежь: «Папа не надо, папа не стоит, я сама».

- Самостоятельные они теперь стали.

- На днях тут пригласил к нам на обед, - продолжала Анна, - статского чиновника – пана Колбыша, Константина Кондратьевича, так она после этого на нас с Тарасом жутко обиделась. Папенька, маменька, говорит, в своей личной жизни я сама порядок наведу.

Анастазий улыбнулся.

- Чем же он ей не угодил?

- Да Тарас-то он и сам хорош. Константину Кондратьевичу уж под пятьдесят. Он ей в отцы годится. Словно Тарас себе мужа подбирает, а не дочери своей. Я уж ему потом объяснила как могла. А дочка чуть ли уже на него не со слезами.

- Времена меняются. Помню, свою-то Полюшку, мир ее праху, замуж взял. Лет под сорок тогда мне было. Ну и что ж. Зато она и не в чем себе не отказывала. Жила привеваючи. Жаль только мир этот оставила рано. Ну да вы знаете...

Помолчали.