Был я руским солдатом, за границей служил, разговаривал матом, в самоволку ходил. Корчевал пни лопатой – выпал в поле десант – лучше, чем с автоматом, чем иной оккупант. Был я русским солдатом, не валился без сил в снег – всегда с автоматом доползал, доходил. Из пожара, с другого боку, будто скользил по кривой, то другого, то себя выносил. Это мирное небо охранял. Подметал мирный плац и свирепо мирный склад охранял. Почернел от загара, потной коркой загар, покрывался нагаром, как с мотыгой Назар. Был, как водится, духом и в солдатах старел, и с народом, без слуха, хором пел, как умел. И начальство, бахвальство презирал я как мог, доблесть и самохвальство как порятнку – в сапог. Винокуров Евгений – мой напраник и брат, вместе по воскресеньям заступали в наряд. Винокуров Евгений – все с него началось: собирая коренья слов, прожить довелось. Это – книга. Под игом ханства, барства, хамла я писал свою книгу, и она сберегла. А писать снова книгу – сочинять колесо. Ведь отрыгнуто рыком это все, это все. И безликим солдатом, запираясь в толпе, все молчу – предоплатой безымянной судьбе. Обжигают морозы целый строй горячо, а приказы, угрозы бьют в лицо. Что еще? Что еще? – Разве книга не свободы сюжет. Лыком шит и не лыком, сбит ударами бед лик разведки, пехоты. Сдвиг по фазе – герой. Умирать – так чего ты плачешь, мальчик родной? Я все пел о свободе той, что все не видать. В сердцевине народа боль взошла – как пить дать. Но никто – и не надо – это случай иной – говорить про солдата: не был мной, не был мной. 12.4.2001. |