Сквозь грезы лет он тихо пробирался, с тугою глядя на гнев былых времен, как на войне погиб его племянник, как сын родной в Кривбассе был пленен. И серость дней, пыль, боль и в сердце мука сопровождали парня в след с его судьбой! На каждом шаге наполняли гнев и туга, взывая слезы с головы его седой. Ведь не пацан уже, и раны не иссякнут, и горечь снов огнем клубится в темноте и Павлик - внук родной кричать не перестанет, когда фашист с дрожащею рукой пойдет наперекор своей морали - ребенка забуцать решит ногой. А что же он - сам дед - не заступился!? Коль испугался участи такой? О, нет, с изъяном он уже родился - беспомощный, немой - с поникшей головой. И даже немцам он не пригодился, за что корил себя и бился головой. Ведь на глазах его живьем спалили внука, а сына в бездны тьму конс.-лагерей тащили, переламывая руки, давя надежду, угнетая как зверей! Вся радость мира не излечит его раны... Глотая слезы, и взирая в мир глазами тьмы, он тихо топчет страсти той ужасной драмы - стремится к финишу, уверенно, быстрей, переступив свои все травмы и изъяны, с дырою в сердце, как холодный старый змей. |