Было уже заполночь. Коптилка, сработанная из снарядной гильзы, тревожно замигала и погасла. В блиндаж ввалилось несколько человек. Шедший первым, запнулся о ноги лежавшего почти у самого входа Федора Андреева. Вполголоса чертыхнулся. Федору, разомлевшему от влажного и густого – хоть ножом режь – воздуха голос, которым было произнесено это нехитрое непечатное присловье, показался до удивительного знакомым. «Поблазнилось, не иначе», - подумал Федор и перевернулся на другой бок. -Ну и темнотища тут у вас, Амур ты мой широкий!- раздался тот же голос.- Хоть бы спичку кто засветил, что ли… Это – АМУР ТЫ МОЙ ШИРОКИЙ – как иголкой кольнуло Федора. Он приподнялся на локте и потянул невидимого в темноnе бойца за полу шинели: -Сюда, браток, мостись, места в аккурат хватит… А вы, - обращаясь к его спутникам – правее забирайте, там посвободнее. Боец начал располагаться на ночлег. Стукнул скинутый наземь» сидор». Федор, чтобы начисто развеять все сомнения, тихонько вопросил в темноту: -Часом, не дальневосточник будешь? -Оттуда…- последовал ответ, перемежаемый длинным зевком .- А что, бывал в тех краях? -Бывал… - обиженно протянул Федор.- Да я – ежели хочешь знать, - сам оттуда родом… -Так- так-так, - зашевелился новый сосед, - а точнее адресок не обскажешь? Дальний Восток – это ж целый край… -Да адрес-то немудреный, - ответил Федор. - Столбовка – есть такая деревня, слыхал, может? -Столбовка, говоришь? Да я в эту самую деревню до войны как раз кино возил. И тамошних жителей, почитай, наперечет знаю… -Так ты Коптелов, Григорий? – встрепенулся Федор. – Киношник, да? -Он самый и есть, - забасили из темноты. Федор хмыкнул. -Ты чего?- спросил Григорий. -Да так… Чудно получается… Почти до самого Одера – будь он неладен – дотопали, а и не знали, что друг возле друга воюем…А я Федька, Андреева Алексея сын… Знал такого? -А то! И мамашку твою, Аграфену, хорошо помню. Все, бывало, на первый ряд в клубе присесть норовила. Глаза, у нее, говорила, старые, а на экране все увидеть до мельчайших подробностей норовила…Жива, кстати, мама-то?.. -Померла… год назад, почитай… -Да тише вы, раззвенелись, ровно ботало коровье, - цыкнули из угла блиндажа. Федор нашел в темноте руку Григория и крепко пожал ее. Мол, не серчай, земляк, завтра уж всласть наговоримся… … На рассвете посыльный , откинул брезент у входа в блиндаж, нашел среди спящих Федора, растолкал его: -К командиру – быстро! Федор воевал связистом. И для него вызовы на НП - в урочный, неурочный час – были не в новинку. Надел шинельку, вскинул на плечо ремень катушки с проводом – и вперед! Но не пришлось ему вернуться в блиндаж ,толком поговорить с земляком… Утром начался бой. Федор сидел в небольшом окопчике рядом с наблюдательным пунктом полка и, стараясь перекричать визг мин и разрывы снарядов, что есть силы кричал в телефонную трубку -Резеда, я -Тополь! Огоньку подбросьте, огоньку!.. «Своего» снаряда он, как водится, не услышал… Последнее, что увидел, - черный султан взрыва рядом с окопом… И закружились в каком-то дьявольском хороводе небо, деревья, земля… На этом и закончилась для Федора война, оставив в горькое наследство ампутированную почти по локоть правую руку и задетый лихим осколком глаз. Последний так и не удалось спасти ни в медсанбате, ни позже, в госпитале , куда и был эвакуирован Федор после ранения. … Вышел из госпиталя Федор глубокой осенью. Выдали ему при выписке костюм – брюки с резинкой вместо ремня, да такую же сподручную куртку – чтоб было ловчее культей с одежкой обходиться . И паек получил. Больше всего польстило ему, что среди галет, консервов и прочих харчей, оказалось несколько пачек папирос: и то, попробуй одноручью самокрутку свернуть – ничего, чай, не получится. Вдохнул Федор осенний воздух полной грудью, полюбовался, как ветер мостит дорожку золотыми монетами листьев, и… зашагал вперед! Он решил заглянуть к Петру – тот был из местных. Вместе в госпитале лечились. За ним жена пришла, забрала его. Вот Петр, прощаясь, и пригласил в гости. Мол, выпишешься – забегай на огонек. Ну, обременять Петра Федор вовсе и не вознамеривался. Решил: погощу день-другой, оклемаюсь после госпитальных палат – и домой. Несколько дней подряд бродил Федор по тыловому уральскому городу. Все любопытствовал – как это городские в отличку от деревенских живут. Трамвай по улицам тилинькает… Народ мастеровой на завод спешит… По утрам дворники метлами тротуары выскабливают .Словом, жизнь кипит… Так и в деревне люди не по завалинкам день-деньской просиживают. Тоже круть-верть по хозяйству. Но – как-то все иначе… Спокойнее, размереннее, что ли. А тут – как в муравейнике, право слово. .…Повидал Федор немало городов за войну. И наших. И польских. Немецких вот только увидеть не довелось… Но то была война. Там глазеть по сторонам некогда было. С боем войдут в город. Короткая передышка – и снова приказ … Это был первый в его жизни город, где можно было оглядеться, когда не подхлестывала строгая команда : вперед! И решил Федор повременить малость с поездкой домой. Рассуждал так – с хлебами дома управились ноне. Зима впереди – а там какая работа? Снег пахать? Так что можно и погодить… Тем более, что в местном госпитале обещали с глазным протезом помочь. Мол, как настоящий – только зрачок на свет не будет реагировать.. И тут однажды наткнулся Федор на объявление, наклеенное на доске:»Заводу требуются…» Не хотелось ему на шее у приютившего его Петра сидеть. Пришел в отдел кадров завода. Кадровик, кивнув Федору, тут же стал перебирать на столе бумаги, вполголоса приговаривая: -Так, это вам не подойдет… Это тоже…Вот, - он взглянул на Федора, - Начальником военизированной охраны пойдете? -А как же это- Федор потряс полупустым рукавом. -Думаю, не помеха, что руки нет. Вы – фронтовик, опыт имеете… На постах будут другие стоять. Ваше дело – службу организовать. На том и порешили… Стал работать Федор в охране. Дали ему и комнатку в бараке. Не хоромы, конечно. Но все же лучше, чем в закутке у Петра на топчане ночевать. А через неделю, когда Федор возвращался с рынка, где по случаю купил знатный – малопользованный, как продавец говорил – примус, встретил Федор Настю. Девчушка стояла у входа на рынок, постукивая ногой о ногу от холода. В руках она держала шерстяную кофту – на продажу, не иначе… -Не базарный день нонче? - шутливо заметил Федор. -Да уж, второй час стою, - ответила девушка непослушными от мороза губами- А покупателей все нет… -Неходовой товарец у тебя, ясное дело. Пошли домой, отогреться тебе надо…Пошли, пошли, снегурка… На удивление, девчушка повиновалась и пошла вместе с Федором. По дороге и познакомились. Девчушку Настей, Настеной величали. Дома Федор быстро наладил прикупленный примус, вскипятил чайник. Настя, пока он хлопотал по хозяйству, оглядела его жилье: стены оклеены обоями, первоначальный цвет и рисунок которых было трудно определить. Стол, застеленный старенькой клеенкой… Кровать с подложенной под ножку чурочкой… Чай пили молча. Федор прихлебывал из стакана. Гостья - из чашки, доставшейся в наследство от предыдущих хозяев комнаты. -Ну вот, и обогрелась я. Спасибочки…- сказала Настя. – Побегу домой… -Дома семеро по лавкам ждут? – неловко пошутил Федор. – Или мать не велит долго задерживаться? -Да никого у меня нет , - тихо сказала Настя. –Никого… Отец с фронта не пришел. Мама еще раньше умерла. Настя подошла к двери, обернулась. На ее ресницах – Федор это отчетливо увидел – повисли жемчужинки слез. Она смахнула их варежкой и сказала: -Выходная я завтра… Оставь, ежели что, ключ у соседей. Приду – порядок у тебя наведу… А то живешь как бирюк… И ушла. Федор долго сидел у стола. Курил. Наблюдал, как завитки дыма обнимают электрическую лампочку. Думал… Почему-то о Настене. Вспоминал ее зеленоватые глаза, тихий голосок… Лег спать поздно. Долго ворочался, пока не заснул. Утром он ушел на дежурство. Ключ-таки – сам не зная почему – оставил соседке. После каждой смены он обычно не торопился домой. А куда спешить-то? Кто его ждет? А сегодня – как подменили Федора. Он все ускорял и ускорял шаг. Завернул за угол – а в его окне свет горит. Федор прибавил шагу, еще быстрее… Рванул на себя дверь… Пахло свежевыстиранным бельем. Пол сиял чистотой. Настя сидела у стола, уронив голову на руки, спала… Услышав, что кто-то вошел, девушка проснулась, и, сдув со лба прядь волос, улыбнулась… -Устала я, Феденька… И тут же: -А я насовсем к тебе заявилась. Не выгонишь? И только тут Федор заметил рядом со столом небольшой чемодан и два узла «приданного», завернутого в скатерть и большой клетчатый платок… …Позже, когда они лежали на узкой кровати, Настя жарко шептала ему в ухо: -Думаешь, пожалела я тебя? Раз калека, стало быть, кроме жалости и быть ничего не может? А я полюбила. Веришь ли – с первого взгляда ты мне по сердцу пришелся… Добрый ты и надежный… А что войной покалеченный – так это и не беда вовсе. Детки – они рукастые и глазастые будут, Феденька… Ничего не отвечал ей Федор… Молчал, боясь словом, вздохом спугнуть свое нечаянное счастье. И только сердце торопливо билось в груди- бут-туп, бут-туп… …Так и прикипел Федор к этому уральскому городу. Через год дочурка у них с Настеной получилась. Валентиной назвали, Валюшкой. А годом позже и сын на свет народился. Виктор – победитель, значит. Настенька после рождения детей и вовсе расцвела. Федор все никак не мог налюбоваться на жену – и когда она все успевает? И по дому все у нее справно, и детишки изобихожены, и работать работает… А тут еще вон что удумала – в вечернюю школу записалась. Негоже, говорит, в неучах ходить, надо десятилетку окончить. Ну, решила так решила. Федор был не против. Однажды пришел он с завода домой, видит, жена сидит за столом. Голову рукой подперла и думает о чем-то. -Что задумалась,а? – спросил. -Да вот, чудно как-то получается, -улыбнулась Настя.- Кета – рыба есть такая, оказывается. В морях водится. А потомство выводить в реку подается. Да не абы в какую, первую попавшуюся. А в ту, где когда-то и сама из икринки вылупилась. На родине, значит. Отмечет икру – и погибает… Инстинкт у нее такой, - с трудом выговорила Настена трудное слово. -Инстинкт,- машинально повторил Федор. И представилось ему, как он босоногим мальчишкой помогал отцу на Амуре выпутывать из наплавной сети эту самую красавицу-кету Обессиленную: шутка ли, столько верст отмахать по воде, да все супротив течения! Да, инстинкт, тут ничего не поделаешь… И до того захотелось Федору побродить босиком по росной траве, сварить уху прямо на берегу желтоватого в период дождей Амура – просто сил нет! Вот какую искру сама того не ведая, заронила в его сознание Настена. Наутро, чтоб не откладывать в долгий ящик, Федор решительно постучался в дверь завкома. Коротко изложил просьбу: так и так, мол, хочу родные могилки проведать. На дорогу Настя напекла шанежек, помогла чемодан собрать. А на вокзале, прижалась вдруг к мужу жарким телом и спросила с нескрываемой тревогой: -Возвращайся, Феденька. А то вдруг – как у той рыбы-кеты – инстинкт даст о себе знать. Приедешь к родным корням – и забудешь нас… -Глупенькая ты моя, - неловко обнял жену Федор. – Теперь тут мои корни, И детки наши, как веточки от этих корней… По приезду в родные края, а случилось это пополудни - перво-наперво побывал Федор на деревенском погосте, что расстелился в небольшой рощице на крутом угоре по-над Амуром. Разыскал могилку отца – холмик уже изрядно осел и почти сравнялся с землей. Рядом – материнская могила. Деревянный крест – один на двоих. Федор обнажил голову, встал на колени, припал к могилке матери. «Уж прости, родная, что не довелось мне тебя в последний путь проводить, глаза твои закрыть… Отца успел, а тут не довелось. Уж извини. Война помешала…» Помолчал несколько минут, добрым словом помянул своих родителей. Потом аккуратно выполол молочай, буйно заполонивший холмики. Поправил покосившийся крест. Поклонился в пояс и зашагал в деревню… У магазина встретил деда Акима. Тот сидел на крылечке, опираясь на суковатую палку. -А я и не признал тебя, Федя, - сказал он. – Видел, как кто-то из кузова полуторки спрыгивал – ты ли, не ты… Глаза уже не те стали в старости… Федор сел рядом, закурил. -Раньше ты, помнится, табачищем не баловался, - продолжал Аким. – Видно, и тебе на фронте горюшка хлебнуть пришлось, коль курить начал . - А кому на войне сладко? – ответил Федор.- Вон, дома лук чистишь – и то плакать приходится. А там и вовсе ад порой… Сколько друзей- товарищей схоронить пришлось … - Ну, а меня вот костлявка треклятая так и не берет, - Аким засмеялся беззубым ртом.- девятый десяток ломаю – и никак! Ты заходи к нам, не робей. Твоя изба в бесхозности так и стоит. Поди, и не натопишь теперь ее. Так что насчет ночлега не сумлевайся – места хватит…Заходи к вечерку-то. Федор все же пришел на родное подворье. Дом стоял с сиротливо заколоченными крест-накрест окнами. Двор зарос бурьяном. Крыша сарая прогнулась. Забор выгнулся пузом, грозя вот-вот рухнуть…На колодезном вороте цепь заржавела. И только под стрехой дома в гнезде вовсю чирикали воробьи: »Чив-чив…Жив-жив…» «А что, можно ведь к жизни дом возвернуть, - подумал Федор. – Ежели что – дети помогут. И Настене, полагаю, такая идея по душе придется. Думаю, и уговаривать ее долго не придется Недаром она говорила – ты, мол, иголка, я – нитка… Куда ты – туда и я…Вон, красота какая « - Федор приложил ладонь ребром ко лбу, сощурив глаза, взглянул на подернутый легкой дымкой левый берег Амура, величаво несущего свои воды к океану. Подумал – как о давно решенном. Он занес чемоданчик к Акиму. Поужинал вместе со стариком – чем Бог послал. А потом сказал: -Пойду, прогуляюсь. С земляками побалакаю… -Конечно, Федюня, конечно, - ответил Аким.- походи по селу-то. Повспоминать, наверное, есть что… Федор вышел на улицу. Со стороны клуба слышались заливистые переборы гармошки. Он повернул туда. У входа в клуб он столкнулся… с Григорием Коптеловым! -Федор, чертушка, живой! – пошел на него медведем Григорий.- А мы, если честно – в тот день, почитай, отпели тебя. Шутка ли: рядом с окопом твоим снаряд рванул. А ты – вон, выжил! -Руки коротки у фашистов оказались, - отшутился Федор.- Ты-то как? -Да как видишь, опять киномехаником работаю…- Григорий глянул на часы. – Опять времени в обрез. Надо сеанс начинать. Но ты – чур, не пропадать! После фильма уж точно сегодня поговорим. Эх, фронтовичок ты мой!.. Фильм был про войну. Федор смотрел на экран и все удивлялся, что все у режиссера так точно подмечено, ровно и сам военной каши хлебнул с лихвой. А, может, просто у фронтовиков совета спросил во время съемок. Уж они-то не подведут, все ошибки выправят, ежели что… Когда в зале зажегся свет, навстречу Федору уже спешил Григорий. -Ну, земляк, наше время подошло. Айда, в кинобудку! Они расселись на ящиках из-под киноаппаратуры. Откуда-то появилась бутылка водки, немудреная закуска… Григорий разлил по стаканам. -Ну, земляк, за Победу! -Нет, Гриша, - тихо сказал Федор, - за Победу вторым тостом. А теперь – за нас, за тех, кто дошагал до этой Победы. А более – за тех, кто уже никогда не вернется домой… За друзей-товарищей боевых, что погибли в войну… Выпили молча. И тут Федор попросил: -Гриш, а еще раз этот фильм посмотреть можно? -Это нам не трудно, - ответил Григорий и зарядил в аппарат пленку. Два солдата – бок о бок – сидели рядышком в тесной киноаппаратной, и как в амбразуру, смотрели в маленькое окошечко на экран. А на белом полотнище – как и в их памяти - шли и шли в атаку бойцы… +++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++ ++++++++++++++++++++ Прошел год… Над домом семьи Андреевых закурился дымок. Зазвенели на подворье детские голоса… -А помнишь, я у тебя про инстинкт все выспрашивала, - сказала Настя Федору.-Мол, рыба-кета домой возвращается, потомство приносит и… умирает. Врут все ученые. Ты-то домой возвернулся. Да не один – а вон с каким приплодом. И это еще – не окончательно, - Настя зарделась. -Неужто? – прямо-таки охнул Федор. А то!- тихонько молвила жена и прижалась к Федору. -Эх, Настена, сына давай, - ответил Федор, - Сына! - А насчет инстинкта – рано нам помирать, рано!... |