СТАНИСЛАВ ЧЕРНЕЦКИЙ

 

НЕПРИДУМАННАЯ ЖИЗНЬ МОЕЙ МАМЫ

 

«И все ж таки хороших людей больше, чем плохих, сыночка»- сказала моя мама начиная рассказ про свою жизнь. Это я ее просил рассказать. За время ее рассказа мы вместе плакали, смеялись, злились, негодовали (ну это в основном я) – переживали всю ее жизнь вместе с самого начала, по крайней мере с того времени как она себя помнит.

Человек рождается для счастья, с этим он выходит из чрева матери в этот мир и сразу же получает порцию боли, насилия, непонимания его и его желаний. Насилие начинается с первых хлопков по попе, может и с благой целью, но..., с пеленаний, когда ни рукой ни ногой не пошевелить, с необходимости самому дышать, двигаться, думать.

Ах, как хорошо было у мамы в животике!

Но ты родился и с этим ничего не сделаешь, надо жить. Маленький человечек настроен на прекрасную жизнь. Вот чуть-чуть потерпеть, вырасти и жить, творить, продолжать род людской и процветать. Да не тут то было. Жизнь каждому достается своя.

Человек живет и надеется на лучшее, и эта вера и надежда помогает ему бороться и идти дальше и, возможно, побеждать. И еще люди, которые встречаются на его пути. Если они добрые, то может быть и твой кривой и трудный путь станет чуточку прямее и легче, и пройти его ты сможешь проще и доступнее, и не попадешь в лузу ,как шар от удара, а останешься на поле, может быть и не победителем, но на плаву, и не уронишь своего достоинства, и не сломают твою гордость и всю жизнь.

Мама мне рассказывала, а я поражался, сколько нужно было сил физических и душевных ,чтобы жить и радоваться, что родился и живешь, хотя сейчас понимаешь, что нормальной жизнью это сложно назвать. Что помогало ей выживать? Наверное, то о чем уже сказано. да еще это – А куда деваться?. Да и жили так , наверное, сотни тысяч людей, поэтому и казалось, что так и должно быть.

Моя мама, Чернецкая Нина Пантелеевна, слава Богу, и сейчас жива, ей 80 лет (1930г.р.) и живет она сейчас в славном городке Саяногорске, недалеко от знаменитой Саяно-Шушенской ГЭС. Бодренькая старушенция, как она себя называет, независимый, самостоятельный человек. Все старается делать сама и в общем-то получается.

Я был у нее в гостях и рассказ ее длился 5 вечеров, переходящих в глубокую ночь. Попробую пересказать от ее имени и почти ее словами, где-то вставлю свои ремарки (то что в скобках мои пояснения).

 

Вечер первый.

 

Родилась я в деревне Еловая. Красноярского края, что недалеко от Емельяново. Помню себя лет с четырех. Я третий ребенок в семье, мама - Мария Александровна Ростовцева (Потехина в девичестве), папа- Пантелей Гаврилович Ростовцев и два брата – Михаил и Валентин. Жили бедно, мама не работала, а папа работал грузчиком на железнодорожной станции, получал мало. Папка был не грамотный, нет - читать и расписываться он мог, но и все. Куда еще пойдешь работать, когда всю жизнь работал в семье, в хозяйстве да на поле и образования один класс церковно-приходской школы, А потом ни своего хозяйства, ни поля. Хорошо хоть домик маленький остался, там мы и жили. Мне было хорошо, как самая маленькая я спала на печке, а там тепло и уютно. Мама с папой на палатях, а мальчишки на полу мне завидовали. Но жили дружно, братья меня на улице защищали и не обожали. Мама всегда говорила: «Вы самые родные и близкие люди, мы с папкой помрем, а вы останетесь. Держитесь друг за друга, помогайте и жить вам будет лучше». (Так потом и моя мама говорила нам с сестрой).

Мама всю жизнь не работала. В 14 лет осталась сиротой с тремя младшими сестрами (Самым младшим было 3 и 2 года), но не отдала их в приют, как уж она исхитрялась не знаю, смогла наверное потому, что дядька, брат ее отца, помогал. Но вырастила и все живы остались, и замуж повыходили, и детей нарожали, и внуков вынянчили и прожили все дольше ее. И потом, когда мама умерла, очень мне тетя Варя, мамина сестра помогла. А сама мама, поднимая троих, здоровье подорвала и все время у нее что-то болела, но она никогда не жаловалась, хотя видно было. Работает, работает по дому, а потом сядет да запечалится. «Мамочка, что с тобой? Тебе плохо?» «Да, нет, дочушка, Все хорошо. Подустала что-то. Сейчас пять минут посижу, да и дальше работать будем».

Все хозяйство в доме было на маме, ну это как всегда на женщине, ни какой работы не надо, так за день ухайдокаешься, что к вечеру только мужа да детей накормить. Всю работу делала сама, братья конечно помогали, но главной помошницей была я. Мама и дрова колола, а я в дом носила, печку топила за водой ходила и папке на станцию обеды носила. Вот не помню, был у нас огород, наверное был – картошку где-то брали, вряд ли покупали, тогда почти все свою выращивали, значит и на огороде работала.

Работа у папки была тяжелющая. Хорошо что здоровье от природы у него было хорошее, да силой Бог не обидел. Работал он грузчиком на товарной станции. Все в основном на своих плечах носили, подъемной техники не было. Все разгружали, но ничего взять нельзя – сразу тюрьма, да и нас всегда воспитывали, что не дай Бог чужое взять – лучше с голода помереть. Так что ни какого прибытка, кроме зарплаты, да и какая у грузчика зарплата, не было. То есть, как говорится, жили на одну зарплату, только на папину.

Но как-то папка принес что-то в кармане: «На ,дочка, как конфеты». Что такое конфеты и какие они вкусные я знала, рассказывали, но никогда не пробовала, да откуда, на что покупать, сахара в доме не было. Как тот заяц в мультфильме: «Я так люблю конфеты, но я их никогда не пробовал». А то, что он принес, было такое вкусное, сладкое, прямо во рту таяло и так вкусно пахло, вкуснее я в своей жизни ничего не пробовала. Так вот они какие - конфеты! Только много позже я узнала что это было, папа рассказал. Разгружали они ящики с пряниками. Пряник, конечно, нельзя было брать, хоть ящики некоторые рассыпались. Зато обсыпку, которая рассыпалась, он собрал в карман и принес мне. Вот такие, первые в моей жизни, конфеты. Потом много конфет разных было, да и сейчас их люблю, но те никогда не забуду.

Папка был крутого нрава. Хозяин в доме и никто ему перечить не смел, да и попивал частенько, ну да с такой жизни. Маме иногда доставалось, чуть-что не так. А она поплачет и я вместе с ней, и дальше живем.

Вот так и жили, перебивались с хлеба на воду, но так вокруг почти все жили. Нищета и безисходность. А тут тетя Фиса , мамина младшая сестра прислала письмо. Они с мужем, как с полгода , уехали в Забайкалье. Уже не помню, а может и не знала, каким образом они туда попали, может кто пригласил. Муж тети Фисы работал на шахте и откуда-то знал и был в хороших отношениях с шахтным инженером. Вот они и написали, мол, Понтя (Пантелей Гаврилович) приезжай, инженер поможет устроить тебя на шахту – мужик то ты здоровый, любую работу сдюжишь. А, кроме того, тем кто работает на шахте жилье дают. Вот нам, пишут, домик дали с небольшим участком. Да и зарабатывать на шахте ты намного больше будешь, чем грузчиком. Папка воспрял духом, засобирался. Мама говорила : « Понтя, ну куда мы всем кагалом с ребятишками, в не знакомое место, да и возьмут ли тебя на шахту, там может своих пруд пруди?». Но тут уже спорить бесполезно было, а куда муж туда и жена. Стали собираться, вроде бы и что там собирать было, однако, набралось много. Ну да ничего, нас много - каждому по баулу, кому по старше – два. И по лету выехали в Забайкалье, поселок Доросун, железнодорожная станция Шилка.

Ехать несколько суток. Ребятишкам развлечение – никогда так далеко не выезжали. Да и надежда какая-то появилась- вдруг там все изменится в лучшую сторону? Вот в дороге чуть не случилось ЧП. Вернее случилось, но, слава Богу, хорошо закончилось.

Прямо как в кино. Послали меня на какой-то станции за водой. Давай быстро, а то поезд уйдет. А сколько он будет стоять никто и не знает. Ну я бегом, и все быстро делала. Прибежала, а поезд отходит, уже ход набирает. Догнала я последний вагон, вспрыгнула на подножку- ну, слава Богу, успела. Давай стучать в дверь, чтобы впустили, а никто не открывает. Я стучу, кричу и никакого толка. Поезд уже набрал скорость. Вагон последний его мотает из стороны в сторону. Я уже и чайник бросила, обеими ручонками в поручень вцепилась чтоб не упасть. Страшно, ужас. Земля бежит, меня мотает, ветер дует, холодно и ничего сделать нельзя, даже не спрыгнешь – убъешься. А если не убьешься, то что я делать буду одна в тайге. И не понятно, что лучше – то ли ехать и совсем замерзнуть, то ли спрыгнуть и убиться, то ли не убиться, а по шпалам обратно к той станции идти. Ну прямо так тогда я, наверное, не думала, маленькая еще была. А сколько до следующей станции – может часы, а может сутки? Я держусь двумя руками, замерзла вся, реву. (Тут мама заплакала, да и у меня слезы навернулись. Я говорю: «Мам! Ну что ты плачешь, это же давно было? Ведь все закончилось хорошо, раз ты мне рассказываешь.» «Закончилось то хорошо. Но я как вспомнила, как мне страшно было. Как я как маленькая, замерзшая птичка на жердочке, того и гляди упаду. Так саму себя маленькую жалко стало – до слез!». Успокоилась, чаю пошвыркала (ее слово), и дальше рассказывать стала. Я то не знаю как и когда это закончилось.) Не знаю сколько времени я так ехала – время как будто растянулось, как надутый воздушный шарик. (Задумалась) Сыночка, ты знаешь, Бог есть. Увидел он меня – померающую от страха и холода маленькую пичужку, да и решил помочь. Вдруг, земля медленнее побежала, ветер вроде стал не такой сильный, а никакой станции нет. Может просто притормозил на повороте?, ведь кругом тайга и что ему здесь останавливаться? Но поезд все медленнее и медленнее. Я, думаю, что вот еще чуть-чуть медленнее, я соскочу и до другого вагона добегу, а поезд возьми да и совсем остановись. Ух, я бежала!!! Но получалось очень медленно – ноги от сидячего положения на ветру затекли и бегут кое-как. Ну до следующего вагона я добежала, поезд стоит. Я дальше и дальше, так и добежала до своего. Открыли. Мама как увидела меня, схватила в охапку и ревет белугой. Я вместе с ней реву, об нее греюсь. Сколько так сидели не помню. Поезд давно пошел и чего он останавливался я так и не знаю. А вагон то мне не открывали, потому что он почтовый был и никто в нем не ехал.

Ну, как говорится, с горем пополам доехали до ст.Шилка. До поселка Доросун, где жила т.Фиса, еще 5 км. Что делать, пошли потихоньку пешком со всем скарбом, тяжеловато однако. А тут мужик на подводе катит. «Вы куда, лишенцы?» Папка рассказал куда, к кому, зачем. А он знает т.Фисину семью и сам предложил: «Ну, всех не возьму – груз есть, да и лошаденка дохлая- а бабу с дочкой и вещами, так довезу». «Вот спасибочки!.» Погрузили скарб в телегу, мы с мамой забрались и как королевны поехали, ну а мужики – пешедралом, так без вещей то и ничего.

Добрались и, на первое время у т.Фисы остановились. Домик хоть и маленький, но поместились все – и их семья и наша – в тесноте да не в обиде.

Начался новый период в жизни нашей семьи, и начался не плохо. Папку, и в самом деле, на работу на рудник в пос. Байцетуй, в нескольких км от Доросуна, взяли. Руду они там что-ли добывали. И, самое удивительное, сразу, как папка устроился, полдома с участком дали. Вот радость-то. А то, конечно, у т.Фисы, в тесноте да не в обиде, но уж больно места мало – попами друг об друга бились. А в своем доме хорошо, да и огород можно обрабатывать, на зиму запасы.

Одно только, достали нас клопы. Что мы с мамой только ни делали: воду кипятили и все щели кипятком проливали, какую-то траву мама собирала и раскладывали по всем щелям и углам, какую-то жидкость доставали и проливали. Вроде стало поменьше, но совсем так и не избавились. Ну ничего – живем. Мама по дому я с ней, мальчишки в школу пошли, папка на руднике работает. Вроде как - жизнь налаживается. Место нам понравилось. Поселок – это не наша деревня, и пообширнее и народу поболе, повеселее. И подружки какие-то у меня и у братьев друзья, да и жить стали получше, папка больше, чем грузчиком получал.

Но опять работа у него была очень тяжелая. Работать поставили откатчиком – вагонетку из забоя выкатывать и разгружать. Вагонетка сама под тонну весит, а с рудой – не знаю сколько, но очень много. Вот папка со товарищи загружал ее рудой , выкатывал по рельсам из забоя и разгружал. Если никакой профессии нет и этому рад, да и семья устроена и кусок в доме есть.

Все вроде хорошо. 1936 год.

Но у русских долго хорошо не бывает. Если хорошо – жди беды. Так не заставила себя долго ждать. Пол года или чуть больше папка проработал, как случилась беда. Откатывали тележку из забоя, а она сошла с рельсов, да еще и груженая. Вся работа встала. Забойщики не работают, руду некуда отгружать. Время идет, а норму, хоть обкакайся, но выполни. Вагонетка и пустая то тяжелая, а уж груженая вообще не подъемная. Это значит нужно ее прямо на месте схода на землю разгрузить, поставить на рельсы, снова загрузить и только тогда откатить. А время уйдет черт знает сколько. И решили они вагонетку приподнять и поставить на рельсы как есть – груженую. Ну есть ум? Попытались. Да так, что у папки в спине что-то хрустнуло, была страшная боль, потерял сознание. Очнулся, а встать не может и ноги не идут, отказали ноги. Так из забоя на носилках вынесли и в больницу увезли. В больнице говорят, что наверное ходить не будет, что-то серьезное с позвоночником.

Вот и закончилась хорошая жизнь.

Но папка мужик здоровый, да и куда деваться – семья на руках, как-то выкарабкался. Что уж там врачи делали, не знаю, может и природное здоровье помогло, но через месяц он пришел домой на своих ногах. Еще месяц был в санатории. И вроде окреп, нормально все, но на тяжелую работу больше нельзя, врачи не пускают. Сказали: «Скажи спасибо, что вообще ходишь! Что само по себе удивительно. А начнешь тяжело работать – ног лишишься». Ну хоть сам живой, а то представляешь – мама с тремя детьми, да еще и четверным беременная.

Ну а какую работу найдешь на руднике не тяжелую, она вся для здоровых людей. Стал папка по поселку работу искать: где дрова поколет, где что починит, где еще что, но это ж не заработок, даже штаны по нормальному не поддержишь. Написал он сестре в Красноярск, так просто, как сообщение о жизни, ни на что не надеясь. Сестра отписала, что в Красноярске с работой тоже швах, но ее муж с мужиками какую-то артель организуют, чего-там хотят делать, может и ты сгодишься, родная кровь, не пропадать же. Папка задумался. А на дворе зима, мама на восьмом месяце беременности, мне, вот в декабре, 7 исполнится. А парни уже подросли и - Миша, старший брат, пошел работать и в техникум на бухгалтера поступил, 15 ему было ,уже самостоятельный, Валя, средний, пять классов закончил, 12лет, поступил в ФЗУ, где его днем кормили, а потом общагу дали, он там жил. Тоже, наверное какие-то деньги получал, ведь они там не только учились, но и работали, значит проживет, да и старший брат рядом. Решили папка с мамой съездить в Красноярск, посмотреть, если получится, то и остаться, и меня с собой, конечно, куда ж девать. Так и поехали, пацанов в Доросуне оставили, а сами в Красноярск.

( Тут мама всполошилась: «Ой, сынуля, да уже 3 часа ночи. Ложись-ка спать, миленький мой. Совсем я тебя заговорила. Ложись, ложись. А я посудку помою, да тоже баиньки». «Мам, давай утром помоем?». Возмущенно: «Да что же она всю ночь киснуть будет. Я быстренько». «Ну давай я, я помоложе». Иронично: «Ага. Это ты за тысячи километров летел, чтобы в три часа ночи посуду мыть». В приказном тоне: «Иди спать». Вся в деда, не повоюешь. Пошел спать. Завтра, вернее сегодня вечером, попрошу рассказывать дальше. Будет вечер, будет продолжение.)

 

Второй вечер.

 

( Странный механизм – человеческая память. Очень избирательный. Я стал задумывать ся: почему я так мало помню из детства?, после того как моя жена, Алла, сказала, что очень хорошо помнит себя с двух лет. Да и мама про детство рассказывает, как будто вчера это было. Попытался я покопаться в черепушке, но кроме отдельных разрозненных эпизодов, ничего. Да и то что запомнилось, не соотнести с датой происшедшего. Почему? Совсем память никудышная? Помню был эпизод, который остался в моей памяти. Мама с папой работали посменно, а меня, чтобы был под присмотром, отдали в круглосуточный садик. Садик был далеко, за городом, почти в лесу и до дороги на город было 2 км. Помню поили нас там рыбьим жиром, чтоб рахита не было. И такая это была гадость, что половину детей после приема рвало. До сих пор, как вспомню, рвотный позыв появляется. Мамы с папой и сестры нет рядом. Мне плохо было - жуть. И решил я сбежать. Подговорил друга и мы сорвались. Но первый раз не получилось. На пол дороги навстречу нам воспитательница попалась. Нас не увидела, мы в лес сиганули, и обратно быстрее ее в садик пришли. А второй раз убежали, и даже до города доехали. Но на выходе из автобуса, нас – двух шкетов - кондукторша задержала, все выяснила, ну мы маленькие, раскололись, вернее легенды не придумали, чего это мы в автобусе катаемся, и обратно на этом же автобусе в садик увезла. Зато меня и друга сразу из этого садика забрали родители. Вот почему это запомнилось? И другие эпизоды: или плохие, или очень хорошие запомнились, а в общем детство не помню. Да и не только детство. Уже и во взрослой жизни иногда вспоминаешь событие, а дату, когда было, не помнишь. Стал спрашивать у родных, друзей, знакомых: как у них ? И для себя сделал такой вывод. Память у мужчин и женщин разная. У мужчин, в основном, разрозненная, зачастую не соотнесенная с датами и возрастом. У женщин более упорядоченная, разложенная по полочкам: какое платьеце во 2 группе детсада на праздник 8 марта, в 4 года было у нее, а какое у Дашки, помнит. Но общее для памяти всех людей одно. Когда человеку хорошо в жизни. он это плохо помнит или не помнит совсем. Да и правильно. Зачем помнить,когда хорошо. Так должно быть по жизни. Для этого человек рожден , это заложено в нем при рождении – чтобы было хорошо, это природа подразумевает само собой. А вот когда событие выбивается из этого «хорошо» в ту или другую сторону т.е. или очень хорошо или очень плохо, память это обязательно фиксирует. Фиксирует для того, чтобы человек мог сравнивать и понять: «Что такое хорошо, а что такое плохо».

Был второй день моего гостевания у мамы и, соответственно, второй вечер. Наконец, мы уселись на кухне, я с коньяком, мама с чаем. Ну, что там дальше?

Мама стала рассказывать, а я, как будто смотрел продолжение фильма: про то время, про ту жизнь, про ту семью, как будто это не моя мама, а просто кино показывают. И что с ними будет?)

Ну что. Приехали в Красноярск и остановились у маминой сестры т. Нюры( Анна). Хата на правом берегу Енисея, не большая. Своих детей 5 да мы трое. Опять в тесноте, да не в обиде. Ну всем не привыкать, проходили. А папина сестра жила на левом берегу. Пошли мы к ним в гости. До моста на другую сторону километра 3, а дом то вот он, напротив через реку. Если через мост, то до моста 3 км, в обратную сторону по другому берегу, тоже, соответственно 3 км, и по мосту 1,5. Итого 7,5 км. Ни фига себе крючок. А Енисей уже встал, и народ через реку прет, и ничего. На улице метель, ветрюга с ног сбивает, но решили - надо идти. Кому надо? Зачем надо именно сегодня, а не завтра или через день в хорошую погоду? Пошли. Папа держит маму, мама меня, и потихоньку чапаем. До реки спустились, ничего, хоть ветер и сильный, но за деревьями идти можно. А как на реку вышли – никакого укрытия, а Енисей широкий, идти далеко. Лед скользкий, зараза, падаем, кое- как поднимаемся, маме на 9 месяце беременности совсем подниматься тяжело, но идем. В очередной раз падаем, мама выпускает мою руку, чтобы подняться. А я худенькая, легкая, как пушинка. Тут порыв ветра сильный и меня по льду понесло, и несет так быстро, как будто задница маслом смазана. Зацепиться не за что, затормозить не могу, качусь на попе и спине, а остановиться не могу. И несет то прямо на полынью, того и гляди в Енисей плюхнусь, а оттуда уже точно не выбраться. Слава Богу, папка увидел, да рванул за мной. Как он на ногах устоял, не упал на скользком льду, да под лед не провалился, к полынье лед утончается, но догнал меня, наверное, как спринтер на короткую дистанцию бежал. Догнал, схватил, до полыньи не доехала. Вернулись к маме, а она сидит охает, сама то бежать не может.

Так ведь не вернулись, поперлись дальше и дошли. Замерзли как последние собаки. Поздоровались и сразу к печке. Мама передом, чтоб согреть живот, юбку подняла, чтоб тепло быстрее доходило. Ну и я, как обезьянка, тоже юбчонку подняла и к печке, только не передом, а задом – попа сильно замерзла. Да, видать, движение не рассчитала - так и прислонилась попой к чугунной дверце, а дверца раскалена чуть не до красна. Кричи не кричи, а попу сильно обожгла. Мне ее и маслом и салом мазали, но нормально долго сидеть не могла.

Не помню, как там дальше было, но остались мы в Красноярске, да и куда - маме вот-вот рожать. Жили у т. Нюры. Родителям кровать выделили, а я вместе со всей ребятней на полу спала. Вскоре мама родила мальчика, назвали Виктор. А маме уже 37 было, но ребятенок здоровый, орет да писает и какает, ну, вообщем, как все дети. Стало нас в хате на одну единицу больше. Ну да где шестеро детей, там и седьмой поместится. Дело к весне и на улице потеплее стало. Детвора больше на улице, чем в доме, но туда сюда бегают, двери не закрываются. А Витька маленький, в пеленках. Не уследили. Видать описался он, мокрый был и сквозняком его продуло, да так сильно, что воспаление легких, чуть не помер. Кое-как мама выходила, когда ребятенок задыхался. Ночи не спала, но сумела – выходила, вылечила, хоть, наверное свое здоровье еще подорвала, которого и так не сильно много. Тут и лето подоспело. А у папки с этой артелью что-то не заладилось, а может и у самой артели, только работать вроде негде, да и не жить же всю жизнь у т.Нюры, а другого места нет. В деревню Еловую возвращаться, так там и подавно делать нечего. Проблема. Нужно ехать назад в Забайкалье, там и знакомых побольше, а значит возможно и работы, да и пацаны там одни, хоть и большие уже, однако дети, которые для родителей в любом возрасте дети. Рота подъем, все в ружье – поехали в Доросун.

Там я и пошла в первый класс. Папа где-то работал, Миша и Валя подрабатывали и учились. мама в доме, Витька подрастает, так и дожили до 1941 года. Весной Мишу забрали в армию, ему почти 19 было, а летом война началась.

Папе уже 41 год был, но к концу года его тоже мобилизовали. Но на фронт не отправили, все ж таки возраст и спина больная, а отправили в армию на границу на Дальний восток. Остались мы вчетвером. Мама к тому времени болела, ноги у нее очень плохо ходили. Ввели карточки. А по карточкам нам, как иждивенцам, по 150гр хлеба выделялось. Валю хоть в ФЗУ один раз кормили, ну а мы этим хлебом жили. Но в первую зиму еще запасы картошки были, так что мы ее во всяких разных видах ели. Ближе к весне 42 года Валька, ему почти 17 лет, приписал себе год и ушел на войну. Тут уж совсем плохо стало. Мама почти не ходит, только по хате кое-как, Витьке 4 года и я, 11 лет, самая старшая. Миша не пишет с войны, то ли убило, но похоронки нет, то ли без вести пропал, ни ответа ни привета. Папка пишет, но письма долго идут и редко, но там хоть не война, но тоже говорят стреляют. Валя ушел. Есть нечего, кроме пайки хлеба. Я хлеб принесу, мы быстро с Витькой свое смолотим, да и что 150гр молотить. Мама оторвет чуть-чуть от своей пайки, остальное положит, а попозже мне дает: «Ешьте дочура с Витей». «Мама, тебе тоже нужно, ешь сама.» «Да че мне, доча, я все равно лежу. А вам расти надо. Ешьте.» Мама уже практически не вставала, ноги начали пухнуть от голода, а тут еще холода. Зима подступает, хату нужно топить, а чем? Пошла я в ГорСовет, ходила по кабинетам, да кто там меня воспримет, соплюшку. Вышла, стою плачу, маму жалко и Витьку, да и себя – замерзнем же насовсем. Тут дядька какой-то подходит: «Ты чего плачешь так горько?». Я сквозь слезы рассказала, как могла, что папка и два брата на войне, мама не ходит, брат маленький, жрать нечего и замерзнем скоро напрочь. «Не плачь, пошли». «Да я там уже была, никто не слушает». «Пошли, пошли». Ходили по кабинетам, он на кого-то орал, ругался. Потом говорит: «Все. Иди домой, если завтра дрова не привезут приходи сюда и жди меня здесь, пока не дождешься». Я побежала домой, хоть не дрова, так надежда появилась. И ведь привезли дрова на следующий день, с самого утра, а я и не знаю кого благодарить, кто этот дядька был. Дрова привезли, да они не колотые, ну это ерунда, уж как-нибудь я расковыряю, другое худо, они ж все сырые и чтобы их разжечь нужно что-то сухое запалить – дрова подсохнут в пламени и сами разгорятся. А что сухое? Газет где взять? Или лучину сухую на растопку, а где? Но голь на на выдумки хитра. Видела я, что в котельной для растопки колют с начала сухие дрова, а уж потом, когда разгорится бросают сырые. Стала я бегать во двор котельной да оставшиеся от расколки маленькие щепочки собирать. Наберу полную запазуху и домой топить, хорошо получалось. Дрова подсыхали и разгорались, только сначала дыма много было, а потом как разгорятся – хорошо, тепло. А хату от дыма мы проветривали. Но не долго это длилось. Стали меня со двора котельной прогонять – нельзя палочки собирать. Я говорю: «Дяденька, дрова сырые не разгораются, а мама не ходит и Витька маленький, позамерзаем». «Нельзя, мне за тебя попадет. Последний раз собирай и больше не приходи.» Набрала щепочек, иду грустная, как дальше то быть? И дрова есть, а не затопишь. Навстречу женщина: «Нина, ты что ли?» Я сначала глянула – вроде не знаю- тетенька беременная, а потом присмотрелась, а это жена инженера, что папку на работу на рудник устраивал, т.Таня. Она давай распрашивать, что да как, а она маму хорошо знала. Я все рассказала: про папу, братьев, маму больную, дрова, про то что есть мало, а сейчас и растапливать нечем будет. Она говорит: «Ну что, Нина, война! Ты не расстраивайся и не плачь. Завтра я тебе пришлю немного сухих, колотых дров на растопку, на некоторое время хватит. И вот еще что: ты же видишь, я беременна и мне тяжело наклоняться, если хочешь, то приходи ко мне – будешь полы мыть и в комнатах убирать. а я тебе чего поесть буду давать. У меня теперь муж начальник рудника, так что голодными не сидим и вы подкормитесь, тем более, что он тебя знает, ты не чужой человек.» Прибежала я домой счастливая, маме все рассказала, что теперь может быть и поесть что будет. Мама говорит: «Давай, дочурка, хоть и тяжелая работа, но помогай ей на совесть, и вы с Витькой может выживете.» На следующий день приехала подвода и мужик принес несколько мешков сухих колотых дров. Мы с Витькой их в доме сложили, чтоб не отсырели, да уж как радовались. Стала я ходить в Байцетуй, где инженер с инженершей жили. По дому помогала, полы мыла. У них свое хозяйство, так и свиньям воду да еду носила, иной раз и чистила свинарник. Вообщем, работы много, да она в радость, ведь есть зарабатываю, поэтому все на совесть делала, старалась. Ну хозяйка довольна и я рада. Почти по целым дням там пропадала, а мама с Витей дома. Приду, что принесу они поедят и я с ними, но меня и там подкармливали.

Вот только с мамой совсем плохо стало. Я тебе уже говорила, что от Миши писем нет, папка пишет редко, а тут похоронка на Валю пришла. Погиб братик смертью храбрых. У мамы и произошел сдвиг в голове, все Мишу с Валей искала, разговаривала с ними, как будто они рядом. Но это иногда, а так тихонько лежала, все понимала и говорила здраво. А Витя маленький, как мама начинает заговариваться, он боится, да и маму жалко – плачет. Врач приходил и сказал, что нужно маму в больницу. Но ее не сразу забрали, чуть позже.

А как забрали, остались мы вдвоем. Что теперь делать? Витю одного маленького оставлять в доме страшно, вдруг что случится. Стала я его к маме в больницу утром отводить, а вечером забирать. Его там мама и подкормит от своей пайки, да и народу много лежит, все под приглядом, если маме плохо. Да долго так нельзя, чего ребенок целый день по больнице шастает, да и маме чаще стало плохо – лежит бредит с папой и братьями разговаривает. Да и я еще не велика, около 12 лет. Раз мамы и папы нет должны были нас с Витькой в детдом отдать, раз за детьми смотреть некому. Тетя Таня говорит: «Давай, Нина, что-то решать будем», А что решить то я могу? Поговорила она с мужем, д.Пашей начальником рудника, и предложили они мне: «Ты,Нина, оставайся у нас жить. Девчонка ты хорошая, да и помошница нам нужна. Видишь, я скоро рожу, хлопот будет много с маленьким, поможешь. Будешь у нас жить, как наша дочка. А Витю мы в садик круглосуточный определим, когда захочешь сходишь к нему, да и кормить там его будут хорошо. Ты в школу пойдешь, учиться тебе надо. Я все это в письме твоей маме напишу , она почитает, вы посоветуетесь и все решите.» Так она и сделала. Пришла я вечером к маме, все ей рассказала, она письмо почитала, да и думать много не стала. «Иди, дочка в дети. Там не пропадешь. Да и Витю сама в садик ты не устроишь, а тут, видишь, Паша похлопочет, ему, как начальнику, не откажут. А когда я выпишусь, кто знает. Ну, а ко мне приходить будешь.» Да и что решать, выбор то не велик: или в детдом оба, или так - в дети и детский сад. Написала я все папе в письме. И пошла жить в дети, а Витя в детсад. ( Мама окунулась в память, задумалась, загрустила. Видать тяжелое решение – остаться одной без мамы, без родных. Всех жалко и себя то же.)

Стала жить у т.Тани, помогать, как могла, и с хозяйством, и с малышом. Хорошо ко мне относились, ничего не скажу, и ела что и они, хорошо. Т.Таня сшила мне два платьица хорошеньких, из своих старых. Дак я так была рада, никогда у меня не было по два платья, так пока ходила в одном, мама на руках другое шила, как порвется совсем, что уже не починишь, так новое одевала и опять пока не порвется совсем. Вот только в школу по зиме не пошла. Маленький родился, забот много, да и середина учебного года. В школу ходить я перестала, когда мы втроем остались, не до того было.

Вдруг приходит телеграмма- папка приезжает, с датой приезда и номером эшалона. Еле дождалась я этого дня. На станцию летела быстрее ветра, пять километров пробежала – не заметила. Прискакала на станцию, бегаю между составами, спрашиваю – не приходил такой поезд? Никто не знает. Потом увидела дядьку в железнодорожной форме. Я к нему пристала. Пошел он куда-то, вернулся и говорит: «Есть такой эшалон, Но только где-то в пути его задержали. И когда будет, кто его знает. А кто у тебя там?». «Папа». « Ну тогда жди. Обязательно будет». Ждала я до самой темноты. Но нет, не пришел. Так горько было. Обратный путь был такой длинный. Шла,шла, еле дошла. Поплакали мы с т.Таней: «Ничего, дочка, обязательно приедет, чуть позже».

(Мама замолчала. «Ну так что, приехал?» «Ложись, сынок спать. Завтра расскажу».)

 

Третий вечер.

 

Плохо я спала в эту ночь. Все думала: «Вдруг папка приезжал, а я не дождалась». Пришло утро. Значит не приехал, война все-таки. Занялась привычными делами по дому: там убрала, там подстирала, там подмела. Пошла дать поросятам воды. Вышла на крыльцо с ведром, смотрю, а у калитки папка с Витей стоят. Кинула я это ведро, да как брошусь к нему. Запрыгнула на шею, плачу, смеюсь и у него смотрю на щеке слезинка. Оказалось, эшалон его задержали на сутки, а увольнение ему дали только на двое. Были мы с ним целый день. К маме в больницу сходили, там поплакали от счастью, что свиделись, поговорили обо всем. Договорились, что пока мама в больнице, я остаюсь в детях, а Витю папа с собой забирает. Он там с начальством договорился, что Витя будет, вроде как сын полка. Папа к тому времени уже поваром в части был, так что Витька голодным не будет и с папой, чего еще надо? Вечером я их провожала. Папа сказал на станцию не ходить: «Что ты, дочка, пойдешь туда, потом по-темну обратно топать. Мы с Витькой мужики взрослые, сами уедем». А взрослому мужику Витьке, пяти еще не было. Проводила я их. Хоть они и уехали, а на душе светло от встречи было. И надежда, что все хорошо будет с нами, появилась, ведь папка живой и нас любит. А приезжал он потому, что письмо мое получил. Он начальству его показал, оно и разрешило увольнение, но только на двое суток – время то военное, вообще никого никуда не отпускали, а вот ему разрешили.

Потекла потихоньку жизнь дальше. Папка письма стал почаще писать. А вот маме становилось все хуже и хуже. И увезли ее в больницу в Читу. Далеко, туда не доехать. И осталась я одна, без мамы. Плохо, ну да куда деваться, жить надо. Время идет. В школу я пошла, в пятый класс, год то я пропустила. Учусь, живу, от мамы иногда письма получаю, были у нее минуты просветления, тогда и писала. А потом приходит сообщение, что мама умерла. Сидела я целый день за ящиком фанерным и плакала, никто меня не трогал, не успокаивал, понимали что никак не успокоишь, да и не надо, надо поплакать. (Мама заплакала. Я подумал: «Ведь столько лет прошло, а рубцы на душе и сердце от таких бед не рассасываются. И никогда не пройдут – чтобы помнили и не забывали.»)

Теперь я понимаю, что мама извела свою душу заботой, тревогой о детях. Выела себя всю изнутри и не осталось ничего, что жить должно, вот и умерла, закончились душевные силы.

А жизнь продолжается. Так и должно быть: одни умирают, другие нарождаются – так жизнь и продолжается.

Прошел уже 1943, идет новый – 1944г. Мне 13, 14-тый год. Весной, ближе к лету приходит от папки телеграмма – встречай нас с Витей тогда-то. Вот счастье то. Пошла я на станцию, когда было написано в телеграмме. Ну думаю - будет, как в прошлый раз. Хожу вдоль и между составов, спрашиваю, ищу, мне говорят: «Да пришел, вон стоит». Я туда, бегаю – нету нигде. Смотрю, в сторонке карапуз в военной форме, с ремнем, в пилотке, т.е. при полном параде, на узлах сидит. Елки-палки, да это Витька, серьезный такой, да таким большим мне показался. Я его в охапку, целую, он отбивается – ну что ты- воин, а к нему с телячьими нежностями. А папка побежал меня искать, ни минуты не сомневался, что я прибегу. Ну нашел меня уже вместе с Витей, а пока меня искал уже с подводой договорился доехать до Доросуна. Приехали. Папка в тот же день у тетки пол хаты снял, чтобы было где жить. И стали мы снова втроем. У папы в армии нашли язву желудка и дали год отсрочки, для восстановления здоровья. Значит – не было бы счастья, да несчастье помогло. Он где-то пытается работать, я по-прежнему т.Тане помогаю.

Я уже большая и рассказал мне папка свою историю. Как мама умерла, появилась у него в армии женщина. Да и в самом деле, здоровый мужик, как ему без женщины. Хорошая женщина, красавица, Витю полюбила, ухаживала за ними. Это она военную форму Витьке пошила. И все у них хорошо во всех отношениях, только молодая больно, всего 25 лет, медсестра. И уволить ее должны скоро из армии – война то к концу идет. И любят друг друга, и жить она с ним хочет. Знает, что я есть, и говорит, что общий язык со мной найдет. «Ты что, дочка, скажешь?» «Пап! Маму ведь не вернешь. А ты что один с нами будешь маяться. Витя ее уже знает, говорит – хорошая. Решай сам, я за тебя». Расчувствовался папка: «Ну спасибо, дочка, что понимаешь. Совсем ты большая стала». И через какое-то время пришла папе телеграмма от той женщины – если хочешь увидеться – буду проезжать тогда то, поезд такой. Пошел папа на станцию. Я думала приведет он эту женщину, наверное и хорошо бы было. Но пришел он один. «Что, пап, не согласилась с нами жить?» «Да нет, Нина. Она согласна, с удовольствием. Да вот я? Нравится мне эта женщина, сильно нравится. Но ты подумай. Ей всего 25, а мне уже 44. Через 5-6 лет, ей будет всего 30, а мне – 50. Какой я к тому времени мужик буду, кто знает, а ей мужчина нужен будет, а не приложение к ней. Чего я буду ей жизнь портить. Найдет она кого помоложе.» Вот так закончилась эта папина история. А сейчас думаю – зря. Пока хорошо – живи, а дальше - как Бог покажет.

Пожили мы и решил папка обратно в Красноярск подаваться. Не сидится ему на месте. И нас с собой конечно. Т.Таня просила папку: «Пантелей Гаврилович! Оставь Нину у нас, она нам родная. Мы ее выучим в школе, а потом в институт определим. Будет образованная и путь в жизни будет хороший, все таки Паша у меня начальник рудника, связи у него есть. Все что нужно для нее устроим. А ты же едешь и сам еще не знаешь как и где жить будешь.» Папа и сам это понимал и сказал: «Дочка, решай сама, может Татьяна и права». Ну, да как я их с Витькой брошу, хотя и понимаю, что здесь будет так как т.Таня говорит, но ехать нужно с папой.

В Красноярске снова какое то время жили у т.Нюры. Папа устроился работать на зону охранником, водил заключенных на работы. В это время карточки еще не отменили и опять было голодно, но зато мы вместе были. Месяца два, папка охранником поработал, а потом узнали, что он в армии поваром был и перевели в повара. Тут уж полегче стало. Я каждый день к нему на зону ходила с котелком , он нам с Витькой каши давал. Однажды меня зеки окружили и карточки на хлеб отобрали, хорошо хоть ничего другого не сделали. Я к папке прибежала заплаканная. Он распросил – кто, и убежал, а я осталась на кухне. Я таким разъяренным его никогда не видела. Вернулся, отдал карточки, котелок с кашей и проводил за ворота. Потом мне охранники рассказали, что если бы его не оттащили, он бы этих троих руками бы порвал. Не побоялся, что их там много вокруг было. Зеки его сильно зауважали и больше ко мне никогда не приставали, и даже провожали по зоне, чтоб никто не обидел. Так и жили. Папка нашел женщину и мы переехали жить к ней в Емельяново. А летом 1944 года, я не знаю, чего папка не работал на зоне, то ли отпуск у него был, не знаю. Нанялся он на баржу матросом, возить грузы в Дудинку и обратно и меня взял с собой помошницей. На барже был шкипер Саша, для папы, потому что он был намного моложе папы, а для меня д.Саша, – главный, он и команду набирал. Там не один матрос был, человека четыре. Д.Саша с женой на барже и с ребенком маленьким, папа со мной и еще три человека. Хорошо по реке плыть. Енисей большой, берега разные, то тайга, то какая то лысина, то перекаты, то плавно, а к Дудинке так вообще широченный, просто водный простор.

Основные дела на погрузке и разгрузке. В пути тоже есть, но не так много. Отходили мы навигацию, а на зиму папа снова на зоне поваром. Получал денег он мало, но на еду, учитывая, что еще и каша с зоны была, хватало, но и только. Что-либо из вещей купить денег не было.

Пора и самой на работу устраиваться, деньги нужны, да и нельзя человеку, чтобы не работать.

Конечно, все это от нищеты, нужно бы учиться, да жить не на что. Устроилась я в Красноярске на вагоно-строительный завод учеником фрезеровщика обтачивать вагонные пары. Тогда рабочих мужиков мало было: или старики, или совсем молодые, остальные на войне, так что девчонок тоже брали на любые специальности, лишь бы рабочие руки были. Работали посменно - и днем и ночью, как смена выпадет. Я достаточно быстро научилась, начала норму выдавать и брак был в пределах дозволенного. Стала работать сама без наставника. Утром и днем нормально было добираться до завода, а вот в ночную страшно. Нужно несколько километров по лесу от Емельяново идти, а потом еще по ночному городу до завода, и не понять, где страшнее в лесу или в городе. Приспособилась. Мы подружились с девочкой Людой. Рядом работали: я на фрезере, она на токарном и в одну смену, а жила она недалеко от завода. Вот как мне в ночную я пораньше, пока светло, соберу дома картошки вареной, хлебца и к ней домой. Они вдвоем с мамой совсем бедно жили. Поедим мы, поболтаем, когда и поспим перед сменой, а на смену в ночь вдвоем идем, все не так страшно. Работаю, втянулась, зарплата 38 рублей, все лучше чем ничего. Как-то пошла в гости к т.Нюре, у нее ребятишки мне двоюродные сестры да братья – родня, я их проведывала. У тети гости, ну я пошла в комнату к детям. Слышу: «А это кто?» Т.Нюра: «Да ты что, Варька, это же Нина Мотина дочка!» (Мотя – это Мария, моя бабушка,т.е. мамина мама, а Варвара и Нюра, ее младшие сестры). «Ой,Нинка, ну ка иди сюда. Я то тебя совсем маленькой помню». Стала расспрашивать, что да как. Ну я все рассказала. Т.Варя жила с мужем в Норильске. Она и говорит: «Нинка, что ты здесь колотишься. Все равно денег на нормальную жизнь не заработаешь. Приезжай ко мне в Норильск, устроим тебя на работу, будешь зарабатывать в 2-3 раза больше. Да и город строится большой, комбинат большой, работы много, может и жилье со временем получишь. А здесь ты фиг чего дождешься и заработаешь. Приезжай, а вызов я тебе сделаю». Норильск был закрытый город и попасть туда можно было или по вызову родственников или по вызову комбината, как специалисту. Да я то готова, с папой нужно говорить. Поговорили: «Дочка, есть силы, желание – езжай, здесь и вправду ничего не добьешся». Появилась мечта – как я приеду в Норильск, как там хорошо буду жить, работать, денег будет много, чтобы на все хватало: и на еду, и на платья, и на туфельки и на много чего еще. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Весна 1945г. Война закончилась. Победа. Все радуются, кругом лица улыбаются, просветлели. Вот теперь жизнь пойдем. Теперя ча не то , что давече. Теперь хорошая жизнь будет. Однако, сразу ничего и не меняется, да и не может быть так, что было очень плохо, и вдруг раз – и хорошо. По прежнему живем. Лето в разгаре, приходит письмо от т.Вари, мол приезжай в Дудинку, я тебя оттуда заберу, вызов есть. Я бегом к начальнику цеха с заявлением на увольнение. Да шиш вам- ты ценный работник, мы тебя учили, деньги государство на тебя потратило, кем я тебя заменю, завод приравнен к оборонному – будешь работать. На заявлении резолюция: «Не разрешаю, в связи с отсутствием замены». Елки-палки, мечта рушится. Я к начальнику завода на прием, объясняю, что тетя родная, она меня там выучит. Ответ: «Нам кадры самим нужны». Резолюция: «На усмотрение нач. цеха». Приехали: «Здравствуй, Норильск». Я начальнику цеха: «Не отпустите, я так уеду». «Попробуй. Твой паспорт в отделе кадров, без заявления тебе его не отдадут, без паспорта где тебя возьмут? Да и я в суд подам за оставление рабочего места на оборонном предприятии и тебя посадят.» Вот, сука. (Мама, вспоминая, улыбается, а тогда наверное было не до улыбок). Пишу т.Варе. «Нина, тут я тебе помочь не могу. Решай сама, как решишь, напишешь, вызов будет». Здание надежды рушится, но каркас еще стоит. Да и у папы обострилась язва, должны были в больницу на операцию положить, Витю одного не оставишь. Приходится оставаться. Работать что ли плохо нужно, брак гнать, чтобы уволили, так ведь не уволят, а посадят за саботаж, а это поболе, чем оставление рабочего места.

Время катится и еще год прошел. Снова лето. А в Норильск добраться можно только по реке, железной дороги нет. Может тогда самолеты и летали, так я об этом и подумать не могла. Я снова к начальнику цеха- отпусти, тот уперся как осел, и ни в какую. Ну тут мне повезло. Вызывает меня начальник отдела кадров. Я была прописана в дер. Еловая, а жила в Емельяново, а так нельзя, нужно из Еловой выписаться, а прописаться по месту проживания в Емельяново. И должна она была это сделать сама, не выдавая мне на руки паспорт, а лень мотаться по деревням. Она дала мне паспорт: «Сходи в Еловой выпишись, а в Емельяново пропишись». Пошла и даже не подумала тогда, что вот паспорт на руках – езжай, когда еще тебя хватятся, да начнут искать. Выписалась из Еловой в тот же день, а в Емельяново уже поздно, закрыто все, ну да ладно, завтра. Иду и встречаю т.Настю, жену шкипера, с которым мы с папкой ходили на Дудинку. Опять же, давно не виделись, все переговорили. Она говорит: «Дак, что же ты? Паспорт то у тебя на руках, или ты уже не хочешь в Норильск?» «Да как не хочу, совсем хочу!» «Да бери паспорт и езжай». Елки-моталки, и в самом деле, паспорт то у меня! А как ехать, на пароход нужно. «Зачем тебе пароход? Мы послезавтра ставим баржу на погрузку, загружаемся и уходим на Дудинку. Так и тебя возьмем с собой. Надумаешь приходи завтра на причал, с Сашкой (шкипер баржы и ее муж) поговорим да порешаем.» Вот такой фортель. С одной стороны – очень хочется в Норильск, там же по моим понятиям манна с небес сыпется, а с другой стороны – нач. цеха, сволочь, подаст в суд, да и посадят, правда если найдут. С папкой поговорила и была не была – поеду. Пришла на следующий день на баржу. Д.Саша говорит: «Ради Бога. А чтобы не просто так каталась, оформлю тебя приемщицей, будешь грузы при погрузке считать, ну и деньги какие то за работу получишь. Только одно условие: зарплата у нас, сама понимаешь, не великая. Когда будут грузить, ты на барже считаешь, там ящики, или бочки, или коробки, а тетка на причале. В конце погрузки вы сверяете свои записи. Так ты указывай на бочку ли, коробку поменьше, она вряд ли проверять будет, лазать по трюму да пересчитывать, а ты настаивай на своем, подпишет, никуда не денется. Ну, а уж если все ж таки проверит, скажешь, что мол извините ошиблась, я первый раз. Но не думаю, что полезет. А нам жрать что в пути будет и деньги сэкономятся.» Страшно обманывать, но ехать хочется. Стала я делать как он сказал: там бочку с рыбой не досчитаю, там ящик с чем-то, там коробку, и ничего, все прошло как по маслу. Сейчас понимаю, что он на этом деньги сколачивал, а тогда думала, что на общее дело, чтобы поесть. Ушли из Красноярска, идем по Енисею. Мне радостно, в новый мир еду, что там будет не известно, но обязательно будет хорошо. Помогаю т.Насте на кухне, когда палубу мою, делать то все равно нечего. Мне уже 15,5 лет, сформировалась как девушка, да и симпатичная была и на лицо, и на фигуру. Мужики на меня уже посматривают, я же вижу. Паренек был на барже 20летний, все за мной ухаживал, разговоры разговаривал. Ну да разгова-ривает и пусть себе. Я и не замечала, что Сашка, шкипер, на меня глаз положил. И что ему, заразе, нужно – жена рядом, да и самому за 30. Как то подловил он меня одну в моей кондейке, напал, изнасиловать хочет. Завалил на кровать. Я так яростно сопротивлялась, что не даю ему ничего с собой сделать, кричу. А он здоровый и силы у меня кончаются. Я ему кричу: «Я все расскажу папке, он тебя убьет». Он знает крутой нрав папы, ходили же одну навигацию вместе.

То ли это помогло, то ли я слишком яростно сопротивлялась, отстал он от меня на этот раз. Поплакала, да пошла и рассказала все т.Насте. Она говорит: «Ох, Нина, он и сидел за это, и меня силой взял. Не отстанет он от тебя. До Дудинки осталось чуть больше суток, будь все время рядом со мной на кухне. А в Дудинке он сразу пойдет в порт по делам, ты ничего не жди, как только уйдет, сразу забирай вещи и иди в Дудинку, не жди никакого расчета, иначе он тебя просто так не отпустит.» Кое-как мы с т.Настей промучались эти сутки, а в Дудинке я ноги в руки и бегом с баржи. Иду в никуда. Да ладно, где наша не пропадала, свет не без добрых людей, все равно сюда ехала, только вот в кармане «вошь на аркане». А тут навстречу Сашка идет: «Ты куда?» «Да от тебя подальше. Или ты думаешь я тебя дожидаться буду, чтобы ты меня изнасиловал?»

«Ну и куда пойдешь?» «Да прямо, а там что-нибудь придумаю». «Ладно пойдем со мной.» «Ага, бегу и падаю.» Я осмелела, ну не кинется же он меня посреди улицы насиловать. «Пойдем в отдел кадров порта, там у меня знакомая работает». Пошли. Там женщина, Светлана Васильевна, начальник отдела кадров, Сашкина знакомая. Объяснил Сашка, что нужно мне на месяц-два на работу устроиться, пока тетя моя не приедет с вызовом и не заберет. Та посмотрела да говорит, что нет работы в порту, но ей нужна помощница по дому. У нее трое детей и приходится оставлять их одних, да и обслуживать семью одной трудно. Хочешь иди ко мне жить и помогать по хозяйству. Кормить, поить будем хорошо, но денег не много. Ну что, дело привычное, как-нибудь два месяца проживу. Стала я у них жить вроде как домработница. Муж у нее начальник продуктового склада, конечно дом – полная чаша, все есть, не говоря уже про еду.

Детей трое: старший уже большой – 8 лет, в школу ходит, средняя девочка пяти лет и малыш 2 года. Я все по дому делаю, старшего в школу провожаю и встречаю, с младшими гуляю, вроде все ничего и жить можно. Только мужик мне не нравится: какой-то угрюмый и девочка его очень боится. Перед его приходом забьется в самый дальний угол, коленки подожмет и тихонько плачет. Я и так и так: «Что такое, Вика, что ты плачешь?» Молчит, мне ничего не говорит, почти месяц молчала. Но потом, видать прониклась ко мне доверием, видела, что я к ней хорошо отношусь, сказала. «Он меня сильно бьет и за волосы тягает, я его очень боюсь, особенно когда мамы дома нет.» «Как за волосы тягает?» «Да за волосы хватает и к потолку поднимает. Очень больно, а если я плачу то бьет, чтобы не ревела». Вот садист, скотина. Я в тот же день рассказала Светлане Васильевне. Она говорит: «Он и меня бьет. А Вика от первого брака, он поэтому ее не любит. Да куда деваться? Куда я одна с тремя детьми в наше время, чем кормить их буду, как учить, одевать да обувать?. Вот и терплю.» Я говорю: «Вы можете терпеть, а я не могу смотреть и слушать как этот гад над ребенком издевается. Я от вас ухожу.» А что я могла еще сделать? Морду ему набить? Так он здоровый мужик. Могла, конечно, расцарапать, так посадил бы, говнюк. Собрала вещички и ушла. Хорошо что за тот месяц, что у них жила, познакомилась с девочкой, моей ровесницей – Гулей. Пришла к ней и попросилась переночевать. Родители ее узнали почему я ушла и говорят: «Так поживи пока у нас, вон с Гулькой и спать будешь». А Гуля и рада, у нее два брата, один много младше, другой старше, а тут девчонка, есть с кем говорить да гулять. Живу, кормят они меня, хотя у самих не богато, но совесть иметь надо, вообще чужие люди – пришла живу да еще и объедаю. Пошла искать работу, да в один день и нашла. Правильно говорят: дураков работа любит. Устроилась в кондитерскую помощником пекаря, булочки, батоны, пряники и др. выпекать. Тепло, вкусно пахнет, булочками и пряниками кормят, только работай. Пекарем был старый кореец. Научил он меня и тесто правильно составлять, и месить, и сворачивать, чтобы красиво было, и выпекать хорошо. Через небольшое время я и сама все могла. Чтобы дед рано не приходил, я пораньше все тесто замешу, он попозже придет и уже вместе скручиваем и выпекаем. Все меня хвалил: «Ох, молодец ты внучка, руки золотые, все можешь. Вот помру, ты за меня пекарем будешь.» А т.Варя все не едет, что-то у нее там не получается. Я живу у Гули. Вечером с работы иду мне дед пряников, булочек даст, я их в Гулину семью и отдавала, сама то на работе наемся, а они детям пряники сами не купят - дорого.

Как то гуляли на улице, вдруг вижу ребятенок ко мне бежит, кричит: «Нина, Нина!» Смотрю Вика. «Ой, Викуля, здравствуй, девочка моя. Как ты живешь?» Она звонко так рапортует: «Я хорошо живу!», и на ушко мне: «Он меня больше не бьет и за волосы не тягает» и мордашка радостная, счастливая, светлая. Светлана Васильевна подошла. Я спрашиваю: « Как у вас жизнь, по- прежнему?» «Нет, Нина, спасибо тебе, намного лучше!» «Здрасте, приехали. А я при чем?» «А ты ушла и мне горько так стало. Чужой человек не может смотреть как ребенка обижают, а я, родная мать, терплю. Стыдно мне стало и обидно. Плюнула на все, будь что будет, но больше терпеть не буду. Пошла в ГорКом партии и все рассказала. Видать хорошо ему там дали. С тех пор ни детей, ни меня пальцем не тронул. Даже какой-то другой стал, мягче что ли. Так что теперь мы живем хорошо». Ну и Слава Богу.

Наконец приехала т.Варя с вызовом. Кончились мои мытарства. Однако, рано обрадовалась. Опять меня с работы не отпускают. А паспорт, при приеме на работу, у меня забрали, не отдают. Будешь работать и все тут. Я опять – тетя родная, она меня выучит и дальше по сценарию. Ни фига. Директорша: «Дура ты, Нинка. Я тебя сама выучу здесь, а потом в Красноярск пошлю в институт пищевой с направлением, тебя обязательно примут. Закончишь, за меня останешься. Все время при хлебе будешь». « Да я к родным хочу. С родными жить легче». Уперлась и ни в какую. Т.Варя пошла уговаривать, да ругаться. Все бестолку – хоть плачь, хоть смейся. Во ценный то работник, даже сама себя зауважала, а в Норильск уехать не могу. Т.Варя побилась два дня, да ей обратно, на работу нужно. Я бы и сбежала вместе с ней, да испугалась: там убежала, тут убегу – рецидивист какой то. Т.Варя говорит: «Оставайся пока, может уговоришь, так я и приеду снова. Благо не так далеко». Осталась и стала начальнице капать на мозги, чуть ни каждый день. Елки-палки, а ей хоть кол на голове теши, как об стенку горох. Но ведь вода и камень точит. И снова случай помог. Опять я встретила т.Настю, Сашкину жену. И чего это они зимой в Дудинке делают? Оказалось, пришли они поздно осенью, а обратно уйти не смогли, лед на Енисее встал, вот и зимуют здесь. Поболтали обо всем и, черт возьми, вот же жизнь как складывается. Сашка скоро в Норильск едет по делам порта и может в пропуск, для проезда в Норильск, кого хочешь вписать. Хочешь тебя впишет и вместе с ним уедешь. «Ага, чтоб он меня изнасиловал». «Да ты че, Нинка! Что ж он тебя принародно в поезде снасильничает, что ли? Там же народу туча едет». Ну, вообщем-то , да, вероятность не велика. Решительно настроенная пошла к директорше: «Не отпустите, завтра и так уеду, и хрен с вами!». «Езжай, езжай. Найдут тебя». Ну я уж если сказала, то и сделать должна. Собрала вещички, с Гулькой попращалась и с утра на поезд, там договорились с Сашкой встретиться. Пришла на станцию, а там начальница меня ждет. Я думаю: «Вот, сучка, сейчас еще милицию вызовет». Она подходит и говорит: «Ладно, Нинка, хотела я как лучше, ты мне как дочка, своих то нет. Но поняла что упертая ты и своего добьешься. Езжай с Богом. Все у тебя получится, потому как хороший ты человек. И знай - худо будет ко мне едь. Мы с тобой не пропадем». А что я хороший человек? Обычный, как все, просто ей приглянулась. Отдала она мне паспорт, деньги, что я заработала, даже чуть больше, дала булочек на дорогу. Мы с ней расплакались, расцеловались, да и поехала я.

(Засиделись, мы с мамой, очень допоздна. Я то дурак, не соображаю, что маме 80, ей и отдыхать нужно. Быстренько закруглил и пошли мы спать. Будет день и будет пища.)

 

Вечер четвертый.

 

В поезде народа много, по 2-3 человека на полке. Заняли мы с Сашкой нижнюю полку вдвоем, никто к нам не подсел, так вдвоем и едем. К вечеру спать уже хочется, решили по очереди спать, я первая. Легла я к стеночке и тут же заснула. Просыпаюсь от того, что кто-то меня обнимает. Глаза еще не открылись, а я уже со всей силы руками да ногами отпихнулась от обнимальщика. Глаза открыла – Сашка на полу, глаза по полтиннику: «Ты че, Нинка, совсем сдурела! Я лечь хотел, места нам с тобой вдвоем хватит». И так обиженно: «Я же тоже спать хочу». «Я думала ты меня насиловать будешь». Народ кругом ржет в голос. Села, а он лег спать. Доехали, а где этот поселок «ВС», где т.Варя живет? Сашка говорит: «Я знаю где. Пойдем, провожу». Пошли, на улице морозина, а у меня даже варешек нет. И ведь довел меня, а идти далеко было, и сдал с рук на руки т. Варе. Та разохалась: «Ну, Нинка, ты молодец! Ну соплюха упертая!» Спала я у них на сундуке, большой такой, и близко к печке, всегда тепло.

Пол дела сделано – я в Норильске, городе за Полярным кругом. Нужно устраиваться на работу. А как? Норильск, в ту пору, был по сути одной большой зоной. Везде работали в основном зеки. Была уже большая часть расконвоированных, т.е. это зеки, которые вроде как отсидели свое, но за пределы Норильска им выезжать нельзя. Жили они вроде свободно, не как зеки «под сроком» в бараках, а тоже в бараках, но солдаты их не охраняли и на работу под ружьем не водили. И вроде как они были свободны, семьи заводили, детей, а также работали на заводах Норильска, в тех же цехах, вместе с теми же зеками, но свободно ходили по городу. А в связи с тем, что зеки работали на заводах и выходить им в город нельзя, они же еще срок тянут, все заводы были обнесены колючкой и была пропускная система: есть пропуск – проходи на завод ли, с завода; нет – ни на завод, ни с завода. У т.Вари невестка Галя, жена ее сына, работала на Никелевом заводе. Она поговорила с начальником лаборатории, что мол девчонка приехала, родственница, работать хочет, а у тебя всегда не хватка кадров. В лаборатории мало платили – 80 рублей, это считалось очень мало для завода, а мне то после 38 на вагоно-строительном – ого-го, в два раза больше. Он говорит приводи, посмотрю я на нее, подойдет – возьму, ставки есть. Приводи - это хорошо сказано, а как?, пропуск нужен. Тут т. Варя аферу придумала. У нее вторая невестка недавно работала на Никелевом заводе, а потом перешла на другой завод, а пропуск остался. Дали мне этот пропуск и научили: пойдете вдвоем с Галкой, ее на проходной знают, давно работает, она охраннику мозги пудрит, там тары-бары растабары, поговорить то она может, а ты в это время за ее спиной пропуск разворачиваешь, показываешь на ходу и быстро шныряешь через проходную, все равно они каждый пропуск не читают, так –есть проходи, там же тоже женская фотография, а чья - издалека сильно не разглядишь. Работать хочешь – надо план исполнять. Пошли, у меня поджилки трясутся, а вдруг остановят, но иду. Все сделала как учили, прошла охранника, а сама все жду окрика в спину, но нет – проскочила, аж спина вспотела, вылетела из проходной как пробка из шампанского. А дальше все пошло как по маслу: начальнику лаборатории подошла, быстренько заявление написала, подписала у начальника цеха и в отдел кадров. Там оформили за 10 минут и выдали временный пропуск, пока без фотографии, потом принесешь выдадим постоянный. Все - завтра на работу. Ура!!! Обратно через проходную шла с высоко поднятой головой, со своим пропуском, а как же – рабочий человек! Приняли меня лаборантом-пробоотборщиком цеха электролиза никеля. Работа простая, но вредная для здоровья, да в металлургии и нет не вредных работ – везде или газ, или испарения кислотные, или пыль какая вредная, только в разных дозах, в зависимости от работ. Брала я пробы раствора кислоты из электролизных ванн и относила в лабораторию для контроля качества технологического процесса. Рабочий инструмент: резиновые перчатки, резиновые сапоги, резиновый фартук, намордник, т.к. из ванн испарения кислотные. Набираешь в колбочки раствор из разных ванн перед началом электролиза и несешь в лабораторию. Там проверяют соответствие и дают команду на начало процесса электролиза. Хожу я по цеху, пробы отбираю, а по верху краны туда-сюда, да так красиво, ловко: хвать в одном конце цеха металл, вжик, уже в другом конце цеха разгружаются. Здорово. И парни с девчонками на кранах молодые, ну чуть старше меня. Вот бы и мне так. Да куда там с пятью классами, да и пичужка метр пятьдесят шесть. Не, я не смогу. Да и не возьмут меня. А мечта появилась.

В цеху много молодежи работает. Стали парни и на меня посматривать, а я уже во всю девушка, все есть, не хуже чем у других, и мордашка симпатичная. Появились у меня ухажеры. Особенно Миша за мной ухлестывал. Он все работы мог делать: нужно на ваннах, нужно на обдирке, нужно на клепке, а в основном на кране, в цеху его за это сильно уважали. Он был заключенный, но в цеху все одинаково работали, что вольнонаемный, что зек – все рядом. Это после работы – одних под ружьем уводили на зону, а другие сами в город уходили. Вот он увидит меня, бежит, что-то болтает, мне помогает пробы брать, донести. Ну вот в разговорах я и сказала, что здорово бы на кране работать, да я наверное не смогу. «Почему не сможешь? Сможешь, ничего там умного нет.». Поговорили, да я и забыла. Как то смотрю объявление о наборе на обучение по специальности машинист мостового крана, да я даже и не пошла записываться, знала что не возьмут. Вдруг вижу списки групп и я в списке. Сообразила, что это Миша постарался. Я к нему: «Да я не смогу!» «Сможешь, сможешь. Ты что хуже всех? Вон Машку с Валькой совсем тупых взяли, а ты девчонка сообразительная. Теорию и ТБ сама выучишь, а на практику закрепят тебя ко мне и Степьке, еще один крановщик опытный, мы тебя научим». Начальник крановой службы, пожилой мужик, брать на курсы не хотел: «Не сможет, она тихоня. Там побойчее надо, чтоб мужиков строполей строить». Так Мишка и его уговорил. А я подумала: «Да что я, в самом деле, хуже всех что ли. Всем докажу и этому старому пню, что могу». Обучались мы в не рабочее время. Отработаешь свою смену и на занятия – теорию или практику. Практика у меня сразу пошла, ребята опытные, хорошо показывали, рассказывали, да и я как то сразу въехала и получаться стало. Тут еще Степка стал за мной ухаживать, так старался, обучал на совесть. Да и я сильно старалась. Приду к ним на смену, смотрю как работают, если не сильная запарка, то и мне дают поработать. Если нет работы, они кран в тупик ставят и спускаются в домино играть, а я пустой кран туда-сюда гоняю, отрабатываю- вира, майна, движение, остановка, чтобы груз не раскачивало. А вот с теорией по труднее было. Много терминов, инструкций, схем, с пятью классами трудновато. Так я конспекты наизусть учила и днем и ночью: прочитаю страницу – пересказываю, чуть запнулась – читаю снова, до тех пор пока «от зубов отскакивать» не будет. Пришел день экзаменов. Я трясусь, страшно, вдруг не сдам. Привел нас начальник крановой службы на комиссию: «Ну давай, Ростовцева, посмотрим как сможешь». Так ты представляешь, я единственная сдала с первого раза и на 4. Председатель комиссии сказал: «Молодец! Поставил бы 5, но на 5 сам не знаю». И Михалыч, начальник крановой службы: «Вот черт, первый раз ошибся! Умница! Значит будешь работать». Вот это была победа!!! После этого практику я сдала сразу же и на 5. Ну вот. Мечта сбылась, теперь я машинист крана – крановщик. Стали нас распределять по кранам, а у нас на Никелевом нет вакансии крановщика и направляют меня на Медный завод, а это далеко, другой конец города. Узнал это Миша, пошел к начальнику цеха. Вызывает меня начальник: «Ну, Нина, завтра выходи в цех на кран. Влюбился видать в тебя Мишка, сам ушел в обдирщики, чтобы тебе место освободить и ты в цеху осталась. Ну да появиться вакансия, я его обратно на кран посажу». А Миша и в самом деле влюбился. Признался мне в любви и сказал: «Дождись меня, Нина. Я через год освобожусь, мы с тобой поженимся и поедем в Киев. У родителей там трехкомнатная квартира на Крещатике». Ничего я ему не пообещала – поживем, увидим, лет мне только-только 18. Да и Степка ухаживает. Каждый раз меня со смены дожидается, провожает до дома, балагурит. Симпатичный, глаза большие, карие, вроде и субтильный, не амбал, а интересно с ним, весело и не страшно. Еще один ухаживал, здоровый увалень, но слова из него не вытащишь. Идет рядом как битюг, даже поговорить не о чем. Ну ухаживают, это хорошо, значит не уродина, кому то нравлюсь. Стала работать, поначалу туго было. Стропальщики кое-как груз зацепят и давай поднимай. Я стою, не поднимаю. Ах ты, мать-перемать, давай тащи. Цепляй правильно, оборвется тебя же убьет, и сижу. Матерится, матерится, перестропит правильно, я вжик быстренько и точно на место, он еще и дойти не успеет, а груз уже стоит точно там где нужно и не поправлять не пододвигать вручную не нужно. Да так настрополилась, что крюки из проушин сами, после установки груза выходили. Пока стропальщик идет, я уже в другое место за грузом еду. Хорошо стала работать. Как хотят перевести в другую смену, так бригадир бегом бежит к начальнику: «На хрен нам Валька или Томка. Оставляй Нину».

Жизнь пошла замечательная. Работа любимая, очень нравится, я всех по работе устраиваю, парни за мной бегают, да и получать я стала под 200 рублей в месяц, ни дать ни взять миллионерша. Ну да я тебе говорила, у русских долго хорошо быть не может.

Прихожу со смены домой, т.Варя испуганная, глаза по пятаку: «Ты что натворила, Нинка? На работе что случилось?» «Да ничего не случилось, все нормально. А в чем дело то?» «Повестка тебе в суд!» Какая повестка, ничего я не сделала, ничего не понимаю. Но повестка есть, надо идти в суд. Пришла, настоящий суд, скамья подсудимых, на которую меня посадили, судья. Слушается дело Ростовцевой Нины Пантелеевны, 1930 г.р., о самовольном оставлении рабочего места на оборонном предприятии в условиях военных действий. Е-ма-е, достал таки меня тот гад с вагоно-строительного завода. Что можете пояснить? Рассказала все как есть. Понятно. Встать, суд идет. Зачитывается приговор – шесть месяцев исправительных работ в колонии обычного режима. Взять под стражу в зале суда. Т.Варя в слезы, родственники ошарашены, мне - как будто дубиной из-за угла, как будто горный обвал меня похоронил. Судья сказал, что если бы было заявление с отказом в увольнении, то еще может быть было бы условно, а я это заявление, как месяц назад, перебирая свои вещи и бумаги выкинула, на фига оно мне нужно было, у меня уже все было хорошо.

Вставай, пошли, а у меня ноги не идут и слез еще нет, я еще не понимаю, что меня сейчас в тюрьму повезут.

Повезли и привезли. ЗЕЧКА. Посадили в камеру с тремя женщинами. Две явные зечки: и по разговору и по повадкам, в цеху много зеков работало, так что их говор я слышала. Одна тихая, сидит на нарах. Поздоровалась я, села на нары и расплакалась. Стали зечки выяснять что к чему, да сколько дали: «Ерунда это, девка, шесть месяцев это не срок». Ну для кого как, а для меня - конец жизни. А ночью одна зечка залезла ко мне на нары и давай меня обнимать, да щупать. Я отбиваюсь, как могу, спихиваю с нар, а она здоровая, как мужик. Тут та, которая тихоня, сдернула ее с нар, да как даст ей в морду. Та упала, но вскочила и на нее. А женщина-тихоня и вроде не шибко здоровая, но ту сильно побила. Села ко мне на нары и говорит: «Тут, голуба моя, защищать себя надо и биться до смерти, а то не выживешь». «Да я не умею». «Вижу, что не умеешь. Бейся, как сможешь – руками, ногами, ногтями, всем, что есть, под рукой. Тут - или пан или пропал. Ладно, спи, сегодня она не сунется». На следующий день меня и тихоню в другие камеры перевели, наверное узнали о драке, в тюрьме ничего не скроешь. Я так и не знаю имени своей защитницы. На следующий день вызвал меня начальник тюрьмы, расспросил, что да как, за что, что в камере случилось. Я рассказала все. Он говорит: «Ты прошла карантин и мне, по закону, нужно отправлять тебя на зону. Но я могу с твоего согласия оставить тебя работать в тюрьме». Я сразу вспомнила первую ночь в камере, и говорю, что лучше на зону. «Ты не торопись. Посоветуйся с родственниками. Потом скажешь». «А как я посоветуюсь, я же в тюрьме?» «Ну это решаемый вопрос». Ты представляешь, дал он мне охранника и послал с т,Варей советоваться. Пришла я, т.Варя чуть не упала увидев меня. Сразу посадила нас с охранником есть, да расспрашивать. Как узнала зачем меня отправили, руками всплеснула, заревела: «Ради Бога, Нинка, оставайся в тюрьме. Ты молоденькая, красивая, сучки на зоне тебя продадут в мужскую зону и ничего ты не сделаешь. Оставайся в тюрьме, там хоть в камере несколько зечек, а на зоне их сотни, там тебя затюкают и унизят, как захотят». Вернулась я в тюрьму и говорю начальнику, что т.Варя сказала, если можно, то остаться в тюрьме. Он усмехнулся и говорит: « Правильно сказала, умная женщина, не зря сама сидела». А я то и не знала, что т.Варя сидела, а начальник знал и заранее знал ответ, когда посылал меня к т.Варе. Наверное жалко ему стало меня: молоденькая, безхитростная, он то уж точно знал, что с такими делают на зоне. «Ну вот, раз ты согласна остаться работать в тюрьме, будешь хлеборезом, с охранником разносить по камерам еду, посуду мыть и убирать кабинеты. Жить будешь в хлеборезке, там за перегородкой шконка есть». Во елки-палки, почти курорт: одна, ни кто ко мне не лезет, всегда с хлебом, хлеборезка не запирается на ключ, как камеры, я по тюрьме свободно хожу, кабинеты ведь нужно убирать. Ну я старалась все делать на совесть. Кабинеты чисто убирала, начальнику каждый день, после его ухода полотенце постираю, к утру чистенькое, он это замечал, но ничего не говорил. Приходили ко мне на свидания т.Варя и Степка. Так и живу. Человек ко всему привыкает. Примерно месяц прошел, вызывает меня начальник: «Ты, Нина, молодец, полностью справляешься с работой, претензий к тебе нет. Т.Варю хочешь увидеть?» «Конечно! А что ей свидание со мной разрешили?» «Тебе я разрешаю свидание с ней. Одевайся и иди. Вася, охранник, тебя проводит. Одну я тебя отпустить не имею права, хотя конечно, никуда ты не денешься, но не положено». Потом еще много раз начальник отпускал меня домой, я и к девчонкам на работу заходила, все были рады меня видеть, даже начальник крановой службы сказал: «Отсидишь, Нина, вернешься, обязательно кран для тебя найдем». Так приятно было, аж до слез. А в тюрьме все своим ходом идет. Все сидельцы меня уже знают, по три раза на дню еду разношу. На раздачах базарят, шутят, на свидание после отсидки приглашают. В общем скучать некогда: хлеб нарезать на всю тюрьму, баланду три раза разнести, посуду три раза помыть, кабинеты убрать – работа всегда есть. Пытались зеки через меня записки пере-давать, но я никогда не брала, но и начальнику не докладывала об этом, да он и не требовал.

Почти в самом начале он меня вызвал и сказал: «Нина, на раздаче зеки будут пытаться через тебя записки по камерам передавать, не бери и не передавай. Что в записке ты не знаешь, может они побег готовят. Ты передашь и будешь соучастницей подготовки побега, а это новый срок и зона». Все, как отрубило. Дни идут за днями, прошло три месяца. Вызывает меня начальник: «Ну как живется? Никто тебя не обижает?» «Нет, что Вы, все хорошо». «Ну а домой то хочешь?» «А как же! Вы меня на свидание отпустите?» «Отпущу, отпущу. Иди собирай все вещи». Я испугалась: неужели на зону, раз все вещи, сердце упало. Он говорит: «Ты чего побледнела. Собирай все вещи, домой пойдешь. Оформили тебе досрочное освобождение, за примерное поведение. Ты свободна». Свободна???

СВОБОДНА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Расплакалась я конечно. Он меня обнял, поцеловал в лоб и говорит: «Иди, дочка, живи хорошо. И больше постарайся сюда не попадать». Я постараюсь, я очень сильно постараюсь.

 

Пятый вечер.

 

Вернулась я домой, на работе на кран посадили, как обещали и никак в худшую сторону отношение ко мне не изменилось. Может даже наоборот, для зеков своей стала, как они говорят - баланду на нарах хлебала. А я, благодаря начальнику, сильно и не узнала, что такое настоя-щая тюрьма и зона. Работаю по прежнему, все вернулось в свое русло: работа, дом, а Степка все настойчивее ухаживает, уже и с т.Варей познакомился, в женихи набивается. Через небольшое время предлагает он мне выходить за него замуж. А я и не знаю – не рано ли мне?

Т.Варя говорит: «Нинка, раз предлагает, значит серьезно настроен на семейную жизнь. Да и мужик уже взрослый, самостоятельный. Тебе то он как?» «Да нравится. С ним интересно и весело и точно самостоятельный». «Ну и выходи, будешь уже замужняя женщина, да и пора, 19 тебе уже, еще пару лет и старой девой останешься». Дала я Степе согласие, да мы оба и обрадовались. Раньше то было просто: хотите - ради Бога, паспорта в зубы и в ЗАГС. Взяли мы свидетелей – его друга, Матату-матата, так его кликали, приговорка у него была такая, так и прозвали, и его жену и в ЗАГС. Степка оделся: в костюме, в галстуке, солидный мужчина, я платьице лучшее одела. Нас быстренько расписали, все – муж и жена. Замечательно! Но семейную жизнь нужно строить, а как: Степка в общежитии живет, я у т.Вари, вот и строй семейную жизнь. Нашел Степка временный выход. У Матату с женой в бараке комнатенка была, метров 6 квадратных, кровать там стояла, стол, да печка торчала, вроде больше ничего и не поставишь. Но нет, еще одну кровать впихнули. Кровати стояли буквой «Г», по середине стол, и между столом и кроватями можно только бочком пройти, но живем и рады. Хорошо, что мы с ними в разных сменах работали: мы со Степой на работе, они дома, ну а уж когда попадали вместе, то уж ничем таким не занимались. Ну долго мы у них не прожили, Степа купил комнатушку, такую же. Его знакомые уезжали совсем, на «материк», и продали ему комнату.

Какое это было счастье! Свое личное жилье. Кровать поставили, а больше ничего нет, и взять негде, никакой мебели в то время в магазинах не продавалось. Зато в продуктовых магазинах икра и черная, и красная в большущих бочках, продавалась на развес. Из спиртного только шампанское, спирт и иногда водка. Так на праздники коктейли: «Северное сияние» - шампанское со спиртом, «Московские зори» - шампанское с водкой, ну и конечно просто шампанское и спирт.

Я в то время совсем ничего не пила. Это уж много позже распробовала шампанское, так и до сих пор могу его выпить с удовольствием. Ну так вот, мебели то не было, хорошо Степка рукастый. Сам сделал стол, шкафчики навесные, да так красиво, просто по-мастерски, все приходящие завидовали. Я уж старалась красоту и чистоту в доме навести. Все вымою, вычищу, уберу, полы намою, наготовлю и жду мужа. Он придет, я его кормить и говорю: «Посмотри, старичок, как у нас дома хорошо. Даже шторки на окнах накрахмалены». Он доволен, улыбается: «Хорошая у меня хозяюшка!». У нас с самого начала совместной жизни повелось называть друг друга – старичок и старушка, уж не помню почему , ну так повелось. Живем, радуемся, оба никогда так хорошо не жили. А тут и Оля родилась (моя старшая сестра). Забот, конечно прибавилось, зато уже настоящая семья и ребенок есть. Тогда женщин сильно не баловали: родила, посидела 2 месяца с ребенком и будь добра на работу. Стали мы со Степкой в разные смены работать – ребенка одного не оставишь. Как то прихожу домой и вижу: на кровати лежит Степка, спит, рядом ползает Оля, и оба с ног до головы в говне, и оба счастливо улыбаются – Степка во сне, а Оля маленькая сидит возле Степы, показывает мне ручки и улыбается во весь свой беззубый рот. Я как засмеялась, аж до коликов, Оля тоже смеется. Я поняла, что Степа со смены устал, прилег с Олей, да уснул, малышка обкакалась, сама вся увозилась и его с ног до головы разукрасила. Степка подскочил: «Ты, че старушка, сдурела?!». А я смеюсь, не могу остановиться, только показываю ему на зеркало. Он к зеркалу, посмотрел несколько секунд на себя, все понял и тоже давай смеяться. И смеемся мы втроем так радостно.

(Мама задумчиво улыбалась. Она была там, в том счастливом радостном дне. А я понял, что в этот день она прошла «точку невозврата». Больше в ее жизни не будет страха голода, холода, не будет тупой безисходности, когда не знаешь куда идти, и нужно ли идти дальше. Она вышла на свою дорогу. Пусть это не прямая и ровная, как стрела, трасса. На ней много подъемов и крутых спусков, и резких поворотов, но это ее дорога жизни и она ее обязательно пройдет.

Это как человека вывезли в большое снежное поле, в снежную целину, там оставили и сказали: «Где то здесь есть твоя дорога. Но где - знаешь только ты и найти ее сможешь только ты сам, если будешь идти. Иди и ты ее обязательно найдешь». И человек идет, вернее бредет, по этому снежному бездорожью. Ему холодно, голодно, он проваливается в ямы, выползает, ползет, встает и идет дальше. Снова проваливается: «Да нет здесь никакой дороги! Лучше в этой яме сдохнуть!» А ему говорят: «Ты можешь здесь остановиться и умереть, но тогда ты никогда не узнаешь, что там дальше. Иди, дорога есть». И человек снова, ругается, злится, матерится, но бредет. И снова яма и кто-то со стороны шепчет: «Да ладно, что ты мучаешься, остановись и усни, и все кончится». А человек уже говорит: «А хрен вам всем. Я ее найду, я знаю, что она есть!» и ползет дальше. И вдруг, совсем неожиданно для себя, понимает что под ногами твердая почва, а не снежная муть, он куда то вышел. Он оглядывается: так вот же она – дорога, и он точно знает, что это его дорога и по ней он пойдет. Вот это и есть «точка невозврата». После этой точки все будет хорошо. Но он обязательно должен был пройти тот путь до нее, чтобы закалить душу, выработать характер. И теперь, на его дороге, ему не страшны ни крутые спуски, ни резкие повороты, он их преодолеет.)

«Мама, ну так что дальше?»

Дальше, сынок, все было хорошо.

ВСЕ ХОРОШО!

 

Вот такая не простая не придуманная жизнь моей мамы.

А хороших людей, все таки больше? Как Вы думаете?

 

Санкт-Петербург, март 2011 год.