Славное какое нынче утро! Ночью подморозило и влага, с вечера набрякшая на стрельчатых листьях осота, тяжелыми каплями, застыла крохотными искрящимися льдинками. Небольшая речушка Колочь, извивающаяся в сотне метров передо мной, парила и туман, поднимающийся от воды, доползал и до моего окопчика, заставляя зябко ежится от холода. В полутора верстах выше по течению притулилось к реке село Горки – полусотня застывших в ожидании прихода неизбежного дворов, где сейчас истошно орал какой то сумасшедший петух, что попутал время и раз за разом все возвещал и возвещал приход давно уже наступившего утра. Война – не мать родна. Все с ума сошли. И люди и животные. Эх, а ведь завтра праздник большой – Покров! Молодцы все-таки саперы 467-го особого – взорвали ночью мост через Колочь. И если б не этот распроклятый брод, спал бы я сейчас, вместе с ребятами, в Семеновском. Ан нет – сижу тут, в составе расчета ПТРД, или как говорит наш замкомвзвода Левченко, противотанкового «ружжа» - новейшего оружия, совсем недавно появившегося у нас в полку. Сижу, прикрываю правый фланг обороны нашего 17-го стрелкового от возможного прорыва танков противника и выхода их во фланг защитников Можайского шоссе... ...Тьфу противно, аж скулы сводит! Говорю, как политинструктор Петенька Верескунов, которого в дивизии иначе, чем «Петя-два кубаря» и не называет никто. Больно уж у него глаза квадратные становятся, когда он политработу среди личного состава проводит. Вон он в соседнем окопчике сидит, строчит что-то в блокнотик свой. Заявления о приеме в партию собирает? А как же! Важное это политическое мероприятие! Ведь одно дело, когда у брода этого, безвестных три расчета ПТРД со взводом пехоты полягут, тридцать шесть беспартийных и несознательных, и совсем другое, ежели тридцать шесть коммунистов 17-го стрелкового полка, 32-ой не менее стрелковой дивизии. Это ж порыв. Который, как известно, окрыляет. А то, что поляжем мы тут, у речки этой, что со «сволочью» рифмуется - это как пить дать. Если сунется фашист брод искать, после того, как мост взорванный в Горках обнаружит, беспременно на нас выйдет. А тут уж, выносите святые угодники! Немецкий танковый корпус во фланговом обхвате – это вам не баран чихал. Этого мы с июня месяца вдоволь насмотрелись. Ну да, как тот же Левченко ни скажет: «когда ни умирать – все одно день терять». Наше дело солдатское. Мда... А помирать, меж тем не охота. Жена с Саратова письмо прислала. Все живы слава богу. Тяжело им. Шурик – младшенький, болеет постоянно, Юрка - старший, слесарь на метизном. Одиннадцать лет пацану, а уже за взрослого. Но ничего, Мария пишет - держатся. А что она еще могла написать, чтоб цензура военная пропустила? Знаю я, каково им. Жена на нефтебазе работает с утра до ночи. Голодно. Хлеб в деревнях подчистую выгребли, чтоб нас дармоедов, четвертый месяц отступающих, кормить. Тошно то как! Все отступаем и отступаем. Вон уж и до Бородино доотступались. «Скажи ка, дядя....»... Ох, как не хочется думать, что даром все... Так, цыгарку в грунт, вон Петенька, будь он неладен, идет, опять обрабатывать будет. Хотя, по совести, какой с него спрос – мальчишка! Искренний и незамутненный – в войну играет. Ладно, поднимаемся. Лейтенант все-таки, не хвост собачий... Из дневника лейтенанта Верескунова П.Г., политинструктора штаба 32-ой стрелковой дивизии: 13 октября 1941 года 07 часов 12 минут утра Прибыл в расположение сводного заградительного подразделения в составе трех расчетов ПТРД отдельного истребительного батальона танков 17-го стрелкового полка и стрелкового взвода 3-го батальона того же полка. Цель прибытия: Проведение разъяснительной и агитационной работы среди личного состава вышеозначенного подразделения с целью принятия заявлений о принятии в ряды ВКП(б). Дивизионный комиссар тов. Веселов придает большое значение успешному выполнению этой моей задачи. «Люди, сознательно идущие практически на смерть, уже одним этим фактом не могут не являться коммунистами!», - сказал он мне напутствуя. А вот насчет сознательности у личного состава что-то не очень – принял заявления пока только у одиннадцати. И это из почти сорока человек! Тяжелый контингент. Поволжские крестьяне да работяги. Таких просто так, на одно «надо» не возьмешь. Вон, взять хоть того же Власова, стрелка ПТРД. Рабочий. Саратовец. Вроде самим уже пролетарским происхождением должен тянуться ко вступлению в ВКП(б). А не спешит. Да и другие, на него поглядывая отнекиваются. Недостойными прикидываются. Ведь просил я дивизионного комиссара разрешить мне здесь остаться! Передать заявления с курьером, а самому тут. Если б знали бойцы, что комсомолец Верескунов не в тыл спешит сбежать, а с ними «свинцовую кашу» хлебать собрался, все по другому могло быть. Но, видимо, не судьба... Пойду-ка поговорю с Власовым. Говорят немецкие танки могут выйти к бродам к полудню, а мне к этому времени в штабе дивизии надо быть. С заявлениями. На всех 3…5(??)(подчищено)6(??) человек. *** Здравия желаю, товарищ политрук! Самочувствие хорошее! Настроение бодрое! Да, товарищ политрук – немцев бить готов... ... Так я тебе и сказал, мальчишке, что тоска зеленая меня взяла. Домой охота. К семье. К жене, детишкам. И ведь только, только все у нас налаживаться стало – на тебе, война. Мне уж почитай сорок лет скоро. Вроде и давно с Марией живем и детишками бог не обидел. Только не заживались они что-то на этом свете. Девятерых нам господь подарил. Да вот только двое на этом свете и задержались. Тяжко в деревне было. Тиф да холера. Голод да холод. Крепка советская власть – не больно то с ней зажируешь. Четыре креста на сельском погосте прибавилось. До сих пор эти маленькие ящички руки помнят – сам своих ребятят на кладбище носил. Сам зарывал. В девятьсот тридцатом, как власть клич бросила, что ей рабочие нужны, так мы с Марией в город и перебрались. На руках Юрка маленький золотушный и прозрачный от голода. Тут еще трое детишек народилось и богу душу отдали. Слава богу, Шурка вот, родившись, прижился... ... Так что не жди от меня лейтенант ни слова худого поперек, ни сомнения. Немцев бить – это я пожалуйста. За семью свою: за жену, за детишек. С дорогой душой! А в партию – шиш с маслом. Двадцать первый год еще в памяти, да жуть тридцать третьего, что окольными путями, слухами на кухне, да шепотом на ухо под одеялом до города доходила. Не хочу! Дотянуть бы до боя только, чтоб забыл ты про меня и мое заявление, лейтенант... ... Да я бы с радостью, товарищ политинструктор, я ж рабочий класс как-никак, но вот боюсь подвести я Партию. Сознательность у меня еще хромает. Я ж сам то деревенский. В городе недавно. Да, товарищ политрук, понимаю, что мелкопоместническо-частнособственническое. Понимаю, что изживать надо. Стараюсь. Вот я и хотел бы, чтоб со мной «старшие» товарищи разъяснительную работу вели. Чтоб я в Партию нашу сознательным бойцом вступил. Что? Правильно я говорю? Свободен? Желаю здравствовать, товарищ политрук... Из дневника лейтенанта Верескунова П.Г., политинструктора штаба 32-ой стрелковой дивизии: 13 октября 1941 года 09 часов 47 минут утра Принял еще тринадцать заявлений. С принятыми ранее, в наличии уже двадцать четыре – две трети всей работы. Все-таки быть комсоргом курса на филфаке МГУ не в пример легче было! Не совсем, значит, еще закалилась моя «сталь». Трудно идет. Остались самые упертые. Власов в их числе. Честное слово поменялся бы с ним местами! Со стороны Уваровки уже слышен пока смутный, еле слышный, гул – немцы! Идут форсированным маршем. Так и выйдет что к одиннадцати могут быть в Горках, а через час уже тут. Надо и мне форсировать работу здесь. Пойду еще раз проведу беседу с этим Власовым. Пусть не думает пень крестьянский, что политработника штаба дивизии можно за нос водить. *** А! Товарищ политрук, снова Вы? Здравия желаю. Да, потеплело. Солнышко то, вон как уже пригревает. Меня? Алексеем. Отца Николаем звали. Я, стало быть, Алексей Николаевич. Думаете, что достоин я в партию то? Заявление надо написать? Да оно, конечно, можно и написать. Отчего ж не написать? Да вот, ружье я чищу. Чтоб метче фрица било. Потом? Потом смазывать его буду. Казенную часть еще посмотреть надо, не заклинило бы в ответственный момент. Так точно! Служу трудовому народу! Все согласно Боевого устава Р.К.К.А. стрелковую ячейку, опять же, углубить надо... ... Погреб мы с Марией знатный вырыли! Все таки жизнь в полуподвальном помещении тоже свои преимущества имеет. Да, комнатка у нас крохотная, окна почти вровень с землей. Семь метров, она же кухня, да с двумя детьми. Зимой полы, конечно, промерзают, но зато продукты можно хранить круглый год, не опасаясь за сохранность. Было б что хранить. Ох, поди и худо им... Голодно. У меня то в вещмешке еще банка тушенки да полбуханки хлеба – выдали с продсклада доппаек. Похавайте, мол, смертнички. Им бы передать. Шурке мясо нужно. Слабенький. Хоть бы одним глазком на них взглянуть перед смертью. Юрку по вихрам потрепать, Шурку в жопку чмокнуть. Жену... Нет, это уже слабость. Не хватало еще увидит кто. Что, товарищ политрук? Да, слышу гул – едут бродяги. Есть ускорить подготовку!!! Желаю здравствовать! Из дневника лейтенанта Верескунова П.Г., политинструктора штаба 32-ой стрелковой дивизии: 13 октября 1941 года 10 часов 32 минуты дня ……………………………
День первый школьный. Гладиолусов букет. Трепещет сердце, будто лист. Я- первоклашка! Еще чиста в тетрадке первой промокашка, Мой мир волшебен, ранец собран, двоек нет. Стою, мне кажется, я вновь в толпе детей, Твои банты щекочут нос мой, белым шёлком Наташка, рыжая «сорока-балаболка», В тебя влюбился я серьезно, без затей! ……………………………. Как будто целая жизнь прошла!!! Я знаю, ты меня поймешь, обязательно поймешь. Ты всегда меня понимала. Женщины вообще понятливее мужчин. И даже тогда, в тот день… на вокзале… ты, конечно, все понимала – и почему я молчал, и почему отводил взгляд. Милая Наташка, война это не то, как мы ее себе представляли 22 июня на общем собрании курса, когда всей толпой решили идти добровольцами на фронт. Война это… она иногда заставляет переступить через себя, свою сове(зачеркн.)..ть …………… Мне сейчас, Наташка, нужно принять одно очень важное решение. И я его приму… *** А хороша, все-таки, землица в Подмосковье! Легко идет. Одно слово «чернозем». Не то, что у нас в заволжском Красном Куте – суглинок, да камни. Такую землю и пахать хорошо, да и лежать в ней, наверное, неплохо. Отставить. Рано. Мы еще покувыркаемся. Славная ячейка получилась! И бруствер с накатом, и приямок для боеприпаса. Ну-ка примеряем, как ружье встанет? Знатно! Как тут и было… … Ты, Маш, прости меня… не было у нас с тобой времени пожить по человечески… Что груб иногда с тобой бывал. Конечно, теперь жалею, да только, что толку то. Жизнь, она вон как повернулась… Теперь моему покаянию и цена то невелика… …Ой, а Петя то, Петенька!!! Ну и рожа! Сентиментально-мечтательная. Стихи что ли пишет? Ну да, сейчас как раз до стихов… Ох, и зачем таких детей на войну посылают? Румянец вон на щеках. Херувим, чисто херувим. О! Однако, херувим наш поднимается. Что, снова по мою душу? Нет? Ну и слава те, Господи – тогда закурим… Из дневника лейтенанта Верескунова П.Г., политинструктора штаба 32-ой стрелковой дивизии: 13 октября 1941 года 11 часов 23 минуты дня Со стороны Горок слышен громкий лязг и гул. Лают собаки. Похоже немец уже в селе. Скоро будут тут. Собрал 3...5(???).......... (подчищено) ...........4(???) заявл.................. Остался один Власов. Пойду подгоню сюда мотоциклет. Он у меня спрятан в овражке за позициями. Ну Алексей Николаевич, не обессудь! Не напишешь заявление... Нет об этом не в дневнике. Коммунистами в этом подразделении к началу боя будут все. Товарищ Веселов на меня рассчитывает не напрасно. Все, допишу позднее. *** Товарищ политрук, снова Вы? Да-да. Прощения просим, как раз писать начал. Ружье новое – пришлось срочно регламент делать. Мотоциклет у Вас, товарищ политрук, хорош! Я тоже себе такой до войны хотел купить. Быстро бегает? У, какой у Вас блеск стальной в глазах. Всегда у Вас так, когда фашист рядом? Пишу уже. Пишу. Мы ж не шибко образованные – быстро не можем писать. Да пишу я, пишу. Прошу принять меня... ... Дорогие мои: жена Маша, сыночки Юра и Шурочка... Очень вас всех люблю и скучаю... ...Ух ты, смотрите товарищ политрук к броду бронетранспортер немецкий подезжает. Разведка. В ряды Всесоюзной... Ну да. Силами мотострелкового отделения. Так и есть. А вот и танки показались! Пишу. Пишу... ... Прощайте... ... Ба-а-а! Эсэсовцы! Надо же! Сейчас их бронетранспортер на мине нашей подорвется. Не зря ж мы над бродом по обе стороны все утро колдовали. Бах!!! Есть! Приехали, голубчики! Ну, сейчас начнется. Куда же Вы, товарищ политрук? Я ж не дописал еще. Так сойдет, говорите? Из дневника лейтенанта Верескунова П.Г., политинструктора штаба 32-ой стрелковой дивизии: 13 октября 1941 года 19 часов 05 минут вечера Но ведь я же не испугался???!!! Или??!!(зачеркнуто) ........................................... ........................................... ................. ........................................... ........................................... ................. ... Прибыл в расположение политуправления штаба дивизии в 13 часов 31минуту. Дивизионный комиссар тов. Веселов объявил мне взыскание за опоздание, но потом похвалил за успешное выполнение задания. Согласно представленной штабом 17-го стр. полка сводке за 13 октября в бою у брода через р.Колочь погибло 35 коммунистов из числа партактива 17-го стр. полка. Потери немцев составили: 1 бронемашина 6 танков и до полуроты пехоты мотострелков дивизии СС «Рейх». По разведданным в селе Горки начато восстановление мостовой переправы через р.Колочь. Это даст нам необходимые 1-2 дня для перегруппировки сил в районе Можайска. Тов. Веселов поручил мне подготовить наградные документы на 35(А как же В..(подчищ. клякса, )??) человек согласно списка. Штабу 17-го. стр.полка дано указание оформить и выслать на погибших похоронные документы, чтоб никто из героев не пропал без вести... - 2 - - «...чтоб никто из героев не пропал без вести...», - Сергей поставил последнюю в строю многоточия точку, перечитал написанное и бросил взгляд в распахнутое настежь окно – с высоты тринадцатого этажа было видно, как на востоке из-за Волги поднимался, словно бы вспучивался кровавым пузырем, тусклый в утренней осенней дымке, багровый шар солнца. Утро вступало в свои права. Утро 14 октября 2011 года. Покров. Семьдесят лет назад, почти день в день, где-то под Москвой, встретил свою смерть его дед: рядовой Власов, Алексей Николаевич. От деда осталось всего несколько фронтовых писем и сейчас, глядя на экран монитора он отдавал себе отчет, что строго говоря, все что он написал этой ночью, с формальной точки зрения, не является, ни исторической реконструкцией, ни литературным изложением тех событий. Все им написанное не более, чем фантазия. Но ... Но не мог сын, того самого, трехлетнего, постоянно болеющего Шурки, просто смотреть на полуистлевшую похоронку, в которой в графе: «Причина выбытия», значилось: «Пропал без вести». «Пропал без вести» – это страшное словосочетание. Это значит, что родным погибшего солдата отказано даже в такой малости, как в возможности гордиться причастностью к славному боевому прошлому. Неизвестность тяготила и искала выхода. - Вечная тебе память, дед..., - прошептал Сергей, бережно собирая дедовские письма и убирая их в семейный фотоальбом. Вечная память... Ноябрь 2011 г. |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
