В одном доме жил человек. Он появился в доме так давно, что ему казалось будто он жил в нем всегда, с самого рожденья. Впрочем, так оно и было. В доме еще были жильцы. Человеку казалось, что они появились в доме еще раньше него, и, наверно, раньше всех остальных, потому что у каждого из них было своё окно. Они смотрели в окна и рассказывали тем, кто своего окна не имел, о каком-то мире, о небе и земле, о природе вещей, о законах природы и о многом другом. Причем утверждалось, что нет у безоконников никакой возможности узнать о мире и всем остальном кроме как выглянув в окно. Безоконные жильцы, не знавшие откуда они сами взялись в этом доме, внимали им с трепетом и надеждой. Жильцам, имевшим окна, назовем их для краткости “оконниками”, было приятно внимание со стороны “безоконников”. Последние готовы были в чем-то даже им услужить, только бы иметь возможность и впредь черпать из сокровищницы полюбившегося им оконника новые знания. Доказав свою преданность и устремленность к истинному знанию некоторые безоконники иногда заслуживали великой чести быть допущенными к окну. Посмотрев в него и приобщившись к миру за окном, они шли радостные к другим безоконникам и делились своей радостью с ними. Только не всегда эта радость оказывалась разделённой. Дело в том, что из других окон открывался другой вид, и те, кто слышал другие рассказы, с недоверием относились к очередному рассказу о виде из какого-то другого окна. Некоторым безоконникам начинало казаться что им просто морочат голову и они переставали слушать рассказы про окна, называя все это чудачеством и суеверием. Они просто жили в доме и наслаждались теми радостями, которые такая жизнь им давала. Оконники для них уже не были самыми авторитетными жителями дома. Некоторые даже устраивали восстания против их представлений о мире и правилах жизни в доме, поскольку считали, что они готовы что угодно насочинять только бы сохранить своё влияние на безоконников. К тому же, если эти правила и могли быть применимы для заоконного мира, то почему их надо применять и здесь, в доме? Некоторые оконники, оказавшись в столь трудном положении, для выяснения истины предлагали без всяких экивоков допустить к окну всю толпу, чтобы все убедились в их правоте. Но восставшие безоконники находили такое предложение хоть и логичным, но все-таки коварным. А вдруг, находясь на своем обжитом месте, этот внезапно раздобревший оконник подстроит им какую-нибудь хитрую ловушку. И восставшие продолжали ругаться на коварных оконников, но к окнам подходить опасались и только издали кидали в окна всякие непотребные предметы, сопровождая свои действия разными столь же непотребными словами.

Вот в таком доме жил человек о котором этот рассказ. Замороченный противоречивыми знаниями, почерпнутыми от оконников и их последователей, он совсем не интересовался окнами. Но и жизнь обыкновенного безоконника казалось ему скучной. Однажды он сидел, поглядывая скучающим взглядом по сторонам и ковыряя, по обыкновению, в своем носу. Вокруг были стены. Привычным жестом он поковырял одну из стен. Палец встретил достойное сопротивление. Тогда человек подошел к другой стене и поковырял её. Та тоже не поддавалась. “Чем же можно ее расковырять?”, -подумал человек. Это было интересней, чем просто сидеть и скучать. Он стал исследовать разные предметы и разные стены с целью установить как эти предметы воздействуют на стены. Ему было интересно и он даже не удосужился кого-нибудь спросить: “А занимался ли подобным делом кто-то еще до него?”. Он нашел себе занятие и был этим очень доволен.

Увлеченный сим занятием человек не заметил как сделался большим знатоком стен. Когда кому-то надо было приколотить к стене какой-нибудь ковер или какую-нибудь полку, то после нескольких неудачных попыток жильцы начинали интересоваться: “Где нам найти специалиста?”. Так постепенно стеноковыряльщик-любитель превратился в стенобитчика-профессионала. И однажды он случайно сломал какую-то перегородку в доме. Подвела самоуверенность профессионала. Пришлось искать способ восстановления разрушенного. Теперь он уже задумался о том, как делаются стены. Он очень удивился своим мыслям. Это было для него великое открытие. Ведь он жил в доме, в котором жили до него много поколений и в доме всегда были стены, и не было среди жильцов ни одного предания, ни одной легенды о том, что было когда-то время, когда стен не было. Стены были настолько привычны, что их просто не замечали. Их как бы не было.

Потрясенный своим открытием стенобитчик огляделся вокруг. Люди жили. Стены стояли вокруг людей. Где-то в стенах было несколько священных окон. Это был их дом. Это было их отечество. Это был их мир. Это было все. И ему захотелось поделится своим открытием с другими. И он уже сделал было несколько шагов навстречу тем, кто оказался к нему в это время ближе всего. Ему было совсем не важно, кто окажется рядом. Его переполняла радость открытия. Но он остановился. Он вспомнил как сам не так давно воспринимал радостные метания очередного безоконника, удостоившегося чести посмотреть в окно. Он сам никогда не смотрел в окно и не понимал этой радости. Он считал их сошедшими с ума. Теперь же он оказывался первым “стеновиком”. До него никто никого не подводил к какой-нибудь стене и не говорил: “Вот - стена. Трепещи и благоговей.”. И тогда он погладил стену. И всю свою радость разделил с ней. Он стоял в слезах перед стеной и понимал, что она и есть самое близкое ему существо. Никто в доме не почитал стен. Никто не интересовался как они устроены. Никто не посвящал им гимнов. Никто не гладил их поверхностей своими благодарными руками. Но человек заметил, что радость встречи со стеной уже стала переходить в печаль прощания. Он понял, что прощается с собой прежним, с собой еще не знающем о том, что стен может не быть. Но прощался так же и со стеной, потому что знал уже, что ему предстоит сделать.

Человек успокоился. Он не торопился. Он делал свою привычную работу. И никто не заметил в нем перемены. Временами ему и самому казалось, что этого нового знания ему вполне достаточно. Оказывается достаточно знать, что многое из сказанного оконниками и усердно приукрашенного их последователями, вполне может быть правдой. И совсем нет желания их перепроверять и с ними спорить. И совсем нет необходимости кого-то убеждать в правильности своих представлений о действительности. Он сам удивлялся этому своему спокойствию. Теперь он стал исследовать людей как когда-то исследовал стены. Он заметил, что не похож на них. И те же люди, с которыми он давно жил бок о бок много лет, теперь предстали перед ним некими загадочными существами. Нельзя сказать, что люди были ему безразличны и потому он не сопереживал их тревоги вместе с ними. Но в него вмещалось теперь так много, что какая-то одна тревога одного человека не могла поколебать его уверенность в себе, не могла вызвать метания в его действиях. Потому многим казалось, что он эмоционально холоден и его действия ужасно рассудочны и столь же ужасно правильны, как будто перед ними не живой человек, а безошибочная машина. Других возмущало и удивляло что он почти ничего не делая легко достигает больших успехов во всем за что ни возьмется. Почему же мастерство должно возмущать? В этом и многом другом надо было разобраться.

Рядовые безоконники были ему рады как специалисту, он так хорошо забивал в стены гвозди, устраивал в них ниши, пристраивал перегородки, что пока он все это делал они были не прочь потолковать с ним о жизни. Воинственные безоконники при любом удобном и не удобном случае ругали зарвавшихся оконников и призывали своих собеседников присоединяться к борьбе с мракобесием. Последователи оконников, еще окончательно не уверившиеся в правоте своих наставников, избегали разговоров, которые могли бы ослабить в них веру. Среди оконников можно было различить неразумных и разумных. Первые были безнадежно фанатичны и единственное, чем занимались, так это вербовкой последователей. Говорить с ними можно было только о виде из их окна, причем всячески изображая восхищение и подобострастие. Разумные же оконники вдоволь насмотревшиеся в свои окна, все-таки хотели бы пополнить свои представления и хотели бы тайком глянуть в чужое окошко, да только общественное положение им такой роскоши не позволяло. Некоторые безоконники ухитрялись состоять в сторонниках сразу нескольких оконников, даже враждующих между собой. Только такое своё членство старались держать в секрете. Появились и другие профессионалы забивания гвоздей, которые не преминули взяться за сочинение всяких небылиц о своем авторитетном предшественнике, что должно было означать наличие в них зависти и прочих подобных чувств. Разумеется этими типами людей не исчерпывается список типов обитателей дома. Однако не о них наш рассказ.

Настало время, когда стеновик нашел в себе новое чувство. Он еще не разобрался во всех тонкостях отношений между людьми, но зато пропитался их заботами и радостями, их надеждами и мечтами. Он просто был среди людей и не пытался их к чему-то призывать или чему-то учить, потому что не было у него никакого учения. Он не боялся заразиться их злобой, не опасался подпасть под чуждое влияние, не опасался порчи и сглаза, и потому не ставил никаких магических или психологических защит, не надевал на себя талисманов и амулетов. Он просто знал, что стен может не быть. Он не то чтобы верил или веровал в это, а знал, что стен может не быть. Потому и был он неуязвим, что был пуст внутри. А внутри него была огромная пустота и в ней было много места для всех чувств, эмоций, мыслей, представлений и отношений. И пустота эта расширялась, втягивая в себя всё, что создавало напряжение в окружающих, что их распирало, угнетало, мешало радоваться. Пустота втягивала все, что не помещалось в его собеседниках. А собеседников было много и они говорили, а он слушал. И не потому, что ему нечего было им сказать, но потому, что они были переполнены и, следовательно, не могли воспринять сказанного. Он удостоился чести посмотреть в некоторые окна. И некоторые действительно были отверстиями во внешних стенах дома. Зато доскональное знание стен позволило ему распознать в некоторых других окнах искусно разрисованные стены. Он заметил, что многие оконники хотели бы видеть его среди своих последователей, хотя он и не стремился заслужить их уважения и благорасположенности. Это его тоже никак не задевало, а только воспринималось как еще один факт, как еще одно свойство людей. И однажды он понял, что люди стали ему близки. Даже самые отъявленные фанатики и параноики. Нет, он не оправдывал их. Он не собирался прощать им жестокость и вероломство. Но он и не собирался их наказывать за создание того уродливого жизненного уклада, в котором они пребывали. Он понял, что между ним и другими людьми не было стен.

Теперь он знал что это такое, когда нет стен. Если нет стен внутри тебя, тогда в тебе возникает великая тишина и ты получаешь возможность воспринять всё как есть. Ты только присутствуешь, но присутствие это упорядочивающее, проясняющее, успокаивающее. Ты вбираешь в себя противоречия мира совершенно безболезненно, и они растворяются в пустоте потому что в тебе самом нет противоречий и противоречиям внешним не за что зацепиться. Это значит, что и вокруг тебя нет стен. Теперь человек понял что пора. Он взял свои инструменты и пошел к давно уже намеченному участку стены. Человек не хотел, чтобы ему мешали, и никого не позвал с собой. И снова в его глазах стояли слезы, он разрушал стену, которая была ему и матерью и отцом, которая взрастила в нем пустоту, которая была ему родней всего, и уж конечно родней того неведомого мира, к единению с которым он так сейчас стремился. Он не был уверен, что там, за стеной, его ждут, что там ему будут рады. Он только знал что это такое, когда нет стен. Он знал, что стены должны быть разрушены.