Стихом порывистым и звучным

Я смог в романе изложить

Событий ход, отнюдь не скучных,

Как на Руси пристало жить

Зимой давнишнею морозной,

Когда столичные мужи,

Презрев курляндскую угрозу,

Схватились в сваре за ножи!

Когда пороком вновь извечным

Был мир российский поражён –

В разборе диком зла картечью

Свободы дух был вновь сражён…

 

Валерий Русин

 

Ч А С Т Ь П Е Р В А Я

 

«НАМ ОБУЗДАТЬ ПОРА МОНАРШЕЙ

РОССИЙСКОЙ ВЛАСТИ БЕСПРЕДЕЛ!»

1

18-19 января 1730 г., Москва,

Лефортовский дворец

 

Январским вечером морозным

Костры пылали у дворца,

А наверху во мраке звезды

Мерцали тускло без конца.

Колючий ветер, налетая,

Хлестал безжалостно в лицо

И пылью снежной заметая, Гневил усатых молодцов.

Они – гвардейцы, обретались

Охраной грозной у ворот

И что за лихо надвигалось

Понять пытались наперёд!

 

Ведь знали все уже в столице,

Что завтра свадьба во дворце

И Долгорукого сестрице

Быть в императорском венце!

И потому сюда кареты,

Возки и сани по снегам

Везли дворян на свадьбу эту,

Но почему не слышен гам?

На лицах прибывших – тревога

И хмуры очень москвичи.

Их у ворот скопилось много,

Чего все ждут они в ночи?

2

Во мраке дымном пламенели

Повсюду факелы в руках,

Кровавы отстветы их тлели

На лицах бледных и снегах.

И вдруг немыслимо тоскливый

И жуткий вой пришёл из тьмы!

От страха сьёжился пугливый,

Вдохнув морозные дымы.

 

В дворце Лефортовском проклятой

Январской ночью умирал

России юный император –

От хвори дьявольской сгорал!

И, как всегда, лихие вести

Проникли загодя в народ,

И скорбь в ночи со страхом вместе

Превыше стали всех забот.

Стране безвластье угрожает -

Как это лихо превозмочь?

Не Смуту ль новую рождает

В России нынешняя ночь?

А экипажи прибывали

С высокой знатью в этот час,

Меж ними те – короновали

Монархов русских кто не раз…

3

Гудел, стонал многоголосьем

В ночи огромный зал дворца,

Всё прибывали в него гости

Толпою пёстрой без конца.

Когда-то дед больного юный,

Во власти оргий молодых,

Не раз тут праздновал безумно,

Пролив кровь недругов своих.

А ныне здесь последний отпрыск

Мужской Великого Петра

Кончался ночью, жизни проблеск

Остатний крала чернота.

 

Не император уже властный

Под балдахином в этот час,

А мальчик худенький, несчастный

В мучениях от хвори гас.

Какой же был ему короткий

Отпущен жизни непутевой срок!

Сиротский образ её кроткий

Взойти временщикам помог.

А он, считаясь самодержцем,

Игрушкой был их до конца,

Растлились дух его и сердце,

Вкусив разврата и винца!

 

Стал жертвой низкого коварства

Он царедворца своего,

Кто так настойчиво пытался

Женить на дочери его!

И Катерину ему ночью

Хмельному рядом подложив,

Грозя потом, что опорочит,

Венчаться, подлый, предложил!

Их обрученье совершилось

Совсем недавно – в декабре,

Но оспа чёрная явилась И изрекла: «Конец игре!»

Венчанья не было – известно,

Екатерина – не жена, A государыня-невеста,

И слёзы рядом льёт она.

Назавтра именно назначен

Был свадьбы их нелепой срок!

Гостей прибывших озадачил

Исхода горького намёк…

 

О, как он маялся, бедняжка,

В сознанье редко приходя!

И кто с ним был – страдали тяжко,

За умирающим следя.

Лицо багровое раздулось –

Короста страшная на нём,

В ознобе тело изогнулось,

Хотя горело все огнём.

Он задыхался временами

И кашлял громко, и хрипел,

Сестрицу звал, суча ногами,

И вдруг от слабости сомлел…

4

Кому он дорог тут, болезный?

Быть может, немцу-старику,

Кто знал – леченье бесполезно

И впал давно уже в тоску?

Но с ним сидел он неустанно,

Монарха за руку держа,

И горевал, что мальчугана

Сгубила тяга к кутежам.

Не смог его он, вице-канцлер,

От Долгоруких оградить,

А боле всех – Иван страдальца

Был волен пьянками губить!

 

В углу сидел царя любимец –

Екатерины брат – Иван,

Не то, чтоб плут и проходимец,

А бабник жуткий, куртизан!

Он утомил Петра страстями,

Умелец каверзных забав,

Хоть был не твёрд еще костями,

Царь блуд узнал, распутным став!

Иная страсть – с рожком подняться

На зорьке красной и в леса

С борзыми-гончими податься,

И волка гнать – хоть три часа!

Был одержим такой утехой

России юный государь,

И непогода – не помеха,

Весна ли, осень, иль январь!

И другом милым, самым верным

Ивана юноша считал,

А тот был грешником, но скверной

Себя он лжи не запятнал!

 

Теперь, в отчаянье, руками

Закрыв всё, мокрое от слёз,

Лицо своё, дрожа боками,

Князь уже видел плахи тёс!

Век фаворита ведь не долог!

Коль так поднялся высоко,

Он больно упадёт и полог

За ним задвинется легко…

 

Вошла в покои Евдокия –

Родная бабушка Петра,

Она – монашка-инокиня

И Божья верная сестра.

На посох тяжко опираясь,

К постели внука подошла

И долго плакала, прощаясь, -

С ума чуть с горя не сошла…

 

Бледна как снег Екатерина,

До крови губы искусав,

Сидела молча на перине, -

Ни слова за ночь не сказав!

Вошли в печальные покои

Другие, близкие царю,

Персоны знатные толпою –

Скорбь выказать ему свою.

Архиепископы готовы Уже к обрядам приступить,

В слезах Иван и Катя снова –

До смерти горечь эту пить!

 

Метался Пётр в бреду предсмертном

И слов бессвязных – где уж толк!

Из губ, ужасных черноцветом, К ним прорывался шепоток.

А Остерман застыл в печали,

Всё так же за руку держа

Царя-мальчонку под свечами,

Но голова его свежа.

Он понимал, что наступают

Лихие нынче времена,

Кто под кого теперь копает –

Узнать намерен он сполна…

5

В глазах рябило от султанов И кавалерий, звёзд, брильянтов,

От шитых золотом кафтанов

И тёмных ряс чудаковатых.

Вот генерал с лицом суровым –

Фельдмаршал это и герой

Князь Михаил Голицын – снова

Над всеми дыбится горой!

Известен честью он, отвагой,

Любим солдатами, умён,

Радел о каждом бедолаге,

Кто был изранен иль пленен!

 

Он во главе победоносных

Российских армий всю прошёл

С боями Балтику – колоссом

К вершине почестей взошел!

Ему сдались – Митава, Рига,

И даже гордый Ревель сам,

И битый враг в пучину прыгал

И зайцем мчался по лесам.

Успех был полным при Гангуте

В сраженьях – пешем и морском,

И, наконец, гремел салютом

Ему в Гренгаме пушек гром!

 

И будто бы на постаменте –

На бязи белой – злата вязь,

И с Александровскою лентой,

Василь Лукич блистает – князь!

Уже старик он – Долгорукий,

А выглядит на сорок лет,

Красавец гордый без натуги

С ума сводил недавно свет!

Красоткам первым он в Париже,

Шутя, всем головы вскружил,

Когда к двору был он приближен -

Послом при регенте служил.

Князь-дипломат учтивый, хитрый,

Петром Великим был пригрет,

И с той поры в имперской свите

Он состоит немало лет.

6

А вот стоят – надутый, важный

Черкасский – толстый князь-богач

И Ягужинский – граф вальяжный

С ним рядом – баловень удач.

Ни перед кем, гордец, не горбится –

Сената главный прокурор,

И вот опять уже готовится

Собой украсить новый двор!

Сам Пётр Великий его оком

Своим в столице называл,

Горяч и дерзок, ненароком,

Он свары часто затевал!

 

А вот и сам Великий канцлер-

Головкий старый, тоже – граф,

Знаток сношений с иностранцем

И обладатель высших прав.

Хитер старик и лгать свободен,

И лезть не любит на рожон,

Всегда правителю угодлив

И перед ним разоружён.

 

А рядом шел походкой твёрдой

Голицын Дмитрий – старый князь,

И сух, и прям, надменно-гордый,

Собой являл эпох он связь.

При взгляде беглом он казался

Старообрядцем на Руси,

Боярин истый он, ругался

И нечестивцев поносил.

Но глянь внимательней на старца

И ты увидишь мудреца –

Он как свою пятерку пальцев

Европу знал и чтил писца,

Кто в книгах гневно и тиранство И самовластье обличал,

О праве граждан в государстве Кто в полный голос воскричал!

Один из самых просвещённых

И образованных вельмож,

Не принял князь, Петром взращённый,

Сам образ действий – злой как нож.

 

Темнела рясами до пола

Монахов группа пожилых,

Самодержавного престола

Поборник главный среди них –

Архиепископ новгородский,

Глава Синода – Феофан,

С Петром Великим он по-свойски

Общаться мог, когда был зван!

Высок и грузен, бородатый,

В брильянтах крест на клобуке,

Во власти гнева - бесноватый,

Давал он волю и руке!

Хотя был жутко образован

И книги умные писал, Пиит известный и ученый,

Он личностью заметной стал!

Среди друзей его – Татищев –

Историк наш и инженер,

И Кантемир – умелец виршей

И злой сатиры пионер…

7

На группы к полночи разбилась

Прибывших пёстрая толпа,

Гудела глотками, молилась,

Варились страхи в черепах.

Что будет завтра? – обсуждали,

Кому корону поднесут?

И напряженье в скорбном зале

Взросло за несколько минут.

 

А у окна стояла чинно

Когорта мужественных лиц –

Высоких званием и чином,

Знакомых множеству столиц,

Покрытых славой, просвещённых,

России преданных навек,

Их всякий знал, Петром взращённый,

В те годы русский человек!

Тут находились и фельдмаршал -

Разумный, властный Михаил,

И Дмитрий – брат его – он раньше

О сборе важном объявил.

Второй фельдаршал появился,

Бельмом желтеющим блеснув,

И сразу к другам устремился,

Надежд в них чувствуя весну.

Лишь он – Василий Долгорукий,

Бесстрашный и суровый князь,

Сравниться с закадычным другом

Военной славой мог, гордясь!

Великий канцлер с Ягужинским

Ведут о чем-то разговор,

А Дмитрий-князь свои записки

Готовит молча до сих пор.

 

И взоры всех, тревоги полны,

В высоких вперились господ, Казалось в зале всем невольно –

Сегодня час их настает!

Высокой властью знамениты,

Фамильной честью и умом,

И славой воинскою в битвах,

И дипломатии трудом,

Судьбу отечества держали

Они сейчас в своих руках!

Взрастет ли этими мужами

Россия вновь и на века?

8

Но было лиц совсем немало,

Враждебных этим господам,

Их зависть чёрная терзала

И зло готовила родам. Особо был недружелюбным

К когорте высших Феофан,

А с Дмитрием и вовсе грубым

И злющим был он как варан!

Князь разошёлся с Феофаном

Давно во взглядах на престол,

Но старину он холил рьяно

И жил под Богом и крестом.

Правленья русского пороком

Считал монарший беспредел,

Еще тогда благим пророком

О новом обществе радел!

 

Недобрым чувствам предавались

Особы эти – в горле кость

Им – откровеннейшая зависть,

Обида тайная и злость.

И среди знати-то раздоры –

Бывало, как на чужака

На генерала-прокурора

Князья смотрели свысока.

Он, низкородный, им не ровня!

И отдаляли непоседу,

А граф Головкин – сводня словно,

Тянул всех в общую беседу.

Причина этого известна –

Был Ягужинский его зятем,

И потому вельможа лестно

Всегда о нём талдычил знати!

 

Произошло в толпе движенье –

Возник широкий коридор,

Затихли все и в напряжении

Всяк устремил на двери взор.

Сюда входила цесаревна!

Блеснуло золото волос –

Густых и пышных, и так нервно

Сверкнули очи – полны слёз.

И от мороза и волненья

Лицо горело молодое,

Петрова дочь, на удивленье,

Была не сломлена бедою!

В глазах гостей Елизавета

Смогла увидеть ныне вновь

И пожеланий много светлых,

И радость встречи, и любовь.

Но всё же взором острым в зале

Она отметила персон,

В гордыне кои пребывали,

Не утруждаясь на поклон.

Красавец яркий шел за нею –

Её любимый генерал –

Сам Бутурлин, её лелея,

Не раз со смертью он играл!

А рядом с ним шагал французик –

Лейб-медик шустренький – Лесток,

На много лет её союзник

И тайный в Галлию мосток.

Едва ответив на поклоны,

Она прошла, томясь, вперед,

В предчувствье горестном урона,

И снова шум волной встает.

9

По воле странного инстинкта

Вдруг стихли в зале голоса,

Прошли секунды – и от вскрика

У всех расширились глаза!

Из задних комнат долетел он

И ужасом пронзило всех –

Всяк мёртвое увидел тело,

Недавний его слыша смех…

 

А там рыдали уже громко

Невеста, тётка и дружок,

И старица всплакнула горько,

Руками стиснув посошок.

Пришла пора перекреститься

И вся задвигалась толпа,

Корёжит скорбь мужские лица,

Хотя на слёзы и скупа.

Уже Иван к гостям явился –

Лохмат и страшен, как абрек,

И объявил, что царь сокрылся

В незримой Вечности навек.

Потом с восторженною миной

Он шпагу вынул и вскричал:

 

«Да здравствует Екатерина!

Ей править отрок завещал!»

 

В ответ – молчанье, только взоры

Его враждебные прожгли,

И даже те, кто льстили хором

Еще вчера, - не помогли!

А грозный дядя Долгорукий –

Фельдмаршал старый, боевой,

Схватил племянника за руку

И прочь погнал его – домой!

 

«С ума сошел! В такое время!

Иди ты к матери, остынь!»

 

Ох, тяжкое понёс он бремя –

Пройдохи-царедворца сын…

 

Колонный зал опять ожил –

Вздыхал, гудел и суетился.

Кто к телу мертвому спешил

И класть поклон ему стремился,

Кто от заразы из дворца

Спешил убраться, страха полный

За жизнь, судьбу, - ведь до конца

В исход он верил чудотворный!

Другие в зале оставались,

Кто об отечестве радел,

За землю русскую печалясь,

Готовился для славных дел.

Корыстолюбцы же – персоны,

Кому та смерть была ударом,

Остались ждать пока – резон им

Узнать – кто станет государем?