Дождь расплескал свои слезы по улицам и улочкам. Сизое осеннее небо вновь выливало свою печаль на землю. И маленькими быстрыми шагами шла по городу Она. Точнее, не шла, а медленно бежала. Куда? Может, гуляла с такими же милыми девчушками, которые каждый божий вечер, выискивая неизвестно каких приключений на ближайшие сто лет, расхаживают по каждому из городов, деревень и поселков нашей колоссальной родины (наивные, они надеются так встретить настоящую любовь, которая встречается раз в столетие), припозднилась и торопится домой. А, может, она задержалась на работе, ведь только у нас человек может просто так, за спасибочко, работать после окончания рабочего дня. Холодный ветер растрепал ее рыжие волосы. Посторонись! Звонкий сигнал машины оповещает о том, что, несмотря на удобство при ходьбе по хорошему дорожному асфальту, правила дорожного движения еще никто не отменял. Муниципальный «банан» причалил к железной корбке-остановке. Провинция…

Кто Она? Капельки-наушники наполняют ее ушки ультрамодным неформальным хитом, что то вроде: все фигня, корме меня, может, я это любя… Запыхалась, догоняя «халяву».

До чего ж наш народ неравнодушен к халяве даже в образе муниципалки. Влетела, ворвалась, бабульки, доставшие всех своей назойливостью, не посмели пропустить мимо своего языка столь вкусный экземпляр; как так, такая юная и так поздно по улицам шарахается – непорядок! Вот в советское время!.. Да ну их – бумаги на них не напасешься. Садиться, поправляет брюки-клеш, показывает контролерше (толстой тете со значком «Вот, блин, работа!») проездной и отворачивается от безразличных разношерстных пассажиров к мутному окну. Печаль неба передалась и людям: все о чем-то задумались, взгрустнули. Скоро выходить, она медленно встает, чешет веснушчатый курносик и пробивается к выходу. Дверь натужно открывается вовнутрь, ступенька, поднимает глаза – вот оно! Встреча двух внешних противоположностей. Усталый, внимательный взгляд блестящих карих глаз пронзает ее серые, дождевые глаза электрическим любопытством. Еще ступенька – почва под ногами и ее уже там нет.

Девушка, млея, оборачивается. Двери закрылись и старый «банан», наклонившись от тяжести людских тел, ползет дальше. Грустный взгляд кофейных глаз уплывает вместе с этой старой развалиной в пелену осенней сырости. Знобит…