Что хочет автор. Литературные конкурсы

Уважаемый читатель! Я очень надеюсь, что вы внимательно и может даже критически прочли первую часть этой работы.

Сейчас я приступаю к изложению второй части. Я ее назвал «На Рейхстаг – за Славой и Орденами» и сделал это, находясь, как говорится в полном сознании и отдавая отчет своим действиям.

Я как вы понимаете, уважаемый читатель не являюсь ни участником, ни свидетелем «штурма Рейхстага», но я нашел или вернее будет сказать, собрал по крупицам правдивые воспоминания прямых участков этих событий. И я и предлагаю всем вам с ними в преддверии Дня Победы лично ознакомится.

Здравомыслящие люди получат в итоге точные данные о том как же все было на самом деле в Рейхстаге.

Но вот тем, кого сейчас принято называть «неосталинистами» а таких не только в российском обществе еще много, но и предостаточного на сайте Хайвей, читать дальнейший текст не рекомендуется.

И чтобы не тыкать пальцем в небо, то я тут и прямо назову и выступлю с открытым осуждением как ВЕЧНО ВЧЕРАШНЕГО, одного такого «неосталиниста».

Это всем хорошо известный на Хайвее автор, скрывавшийся ране под «ником» мастера на все руки - простого рязанского мужичка «Пармена Посохова», а в действительности Алексей Бокарев.

Отсеяв надеюсь таким образом всех неосталинистов, я в хочу сказать, что всю собранную информацию я систематизировал и сгруппировал по датам и местам описываемых их авторами событий.

И когда я все сложил вместе, то получилась вот такая исторически верная и документально подтвержденная картина событий 30 апреля -2 мая 1945 г. происходивших в здании Рейхстага и вокруг него.

Но вначале давайте посмотрим вот на эти изображения:

И я хочу Вас тут отрыто сказать, что этого в действительности не было.

Все что вы видите сначала на фото то это есть результат позднейшей ( 2 3 мая инсценировок. А я бы даже сказал более резко- фальсификаций), а советские художники просто повторили ту ложь, что была изображена на фото в своих картинах.

Но может у читателя с сознанием, до сих пор оболваненного советской пропагандой и для которого 9 мая это повод выпить только «фронтовые 100 гр» возник и вопрос:

А почему фото штурма Рейхстагакоторые более 60 лет тиражируются во всем мире автором объявляются это поздними инсценировка?

А потому уважаемый читатель что не было в рядах бойцов первыми, вошедшими в здание Рейхстага и вывесивших там первые красные флаги, ни одного человека с фотоаппаратом!

А как появились эти фото я расскажу в заключительной части этой работы.

Ну, а начну я свой рассказ о занятии РККА здания Рейхстага с воспоминаний самого одиозного из найденных мною участников штурма Рейхстага.

Звали его Василием Митрофановичем Шатиловым (17 февраля 1902 — 16 февраля 1995) — советский военачальник, Герой Советского Союза (1945). Командир 150-й стрелковой ордена Кутузова 2-й степени Идрицкой дивизии, воины которой 1 мая 1945 года штурмом овладели рейхстагом и водрузили на нём Знамя Победы.

Полностью его мемуары находятся тут:

http://militera.lib.ru/memo/russian/shatilo v_vm2/index.html

Воспоминания Шатилова очень большие по размеру и поэтому я в своей работе приведу только те отрывки, которые относятся непосредственно к описаниям боевых действияй.

Причем я прошу вас уважаемый читатель, иметь в памяти, что в отличии от В.Шатилова ( совершено не располагавшего данными о числе и силе войск оборонявших Рейхстаг) мы уже знаем, что ему на 29.04.1945 г. противостали остатки Кампфгруппы Монке была экстренно создана 26.04.1945 из разрозненных подразделений и тыловых инстанций СС и вместо своего первоначального состава в 2000 человек начитывала меньше половины да и и еще три роты курсантов моряков из г. Ростока, большая часть которых погибла в первой же контратаке.

Итак «Штурм рейхстага» по версии В. Шетилова

« На исходном положении

Бой в красном здании продолжался всю ночь. Оборонявшийся там эсэсовский батальон дрался очень упорно.

Под утро над нашими частями нависла внезапная угроза. Из кварталов, расположенных к юго-востоку от швейцарского посольства, вырвалась монолитная масса людей. Растекаясь между домами, они подняли неистовую пальбу из автоматов. Пули градом стучали по асфальту, по стенам домов.

Это бросились в отчаянную контратаку курсанты-моряки, прибывшие из Ростока. Они пытались прорваться к мосту Мольтке.

Однако застать врасплох наших командиров, искушенных всяческими неожиданностями, было не так-то просто. Плеходанов быстро вывел часть людей из «дома Гиммлера», Клименков двинул своих бойцов из белого здания. Грянули орудия прямой наводки и минометы, уже успевшие перебраться на противоположный берег Шпрее.

Бой получился очень скоротечным. Ошеломленный, зажатый в клещи отряд не смог даже по-настоящему сопротивляться. Около трехсот пятидесяти незадачливых курсантов оказались в плену.

Половина остальных устлала своими трупами улицы, другие столь же стремительно, как и наступали, откатились назад.

Допрос (нескольких курсантов взятых в плен- автор) помог нам уточнить представление о силах, оборонявших рейхстаг. Меня, признаться, больше всего поразила вера этих мальчишек в сказки о «сверхоружии» в скорой победе над большевиками. В этой вере было что-то мистическое, настолько противоречила она явным, совершенно очевидным фактам.

К рассвету 30 апреля весь «дом Гиммлера» был нашим. Но, понятно, далось это ценой немалых потерь. Батальоны Давыдова и Неустроева поредели. Сложили свою голову и многие артиллеристы, выводившие орудия на прямую наводку по рейхстагу».

Тут я прерву мемуары и поясню читателю, что с потерей отряда курсантов-моряков, здание Рейхстага оказалось почти без защиты.

Наступление сдерживали несколько зенитных 88 орудий и один устаревший французский танк « Рено».

Но, и войска РККА не спешили наступать!!!

Из мемуаров В.Шатилова

«Итак, значительная часть орудий, предназначенных для стрельбы прямой наводкой по вражеской твердыне, заняла свои позиции. Стрелковые полки получили приказ сосредоточиться в южной оконечности «дома Гиммлера» и занять исходное положение для атаки рейхстага: Зинченко — на левом фланге, Плеходанов — на правом. Артподготовка назначалась на тринадцать часов, штурм — на тринадцать тридцать.

Связавшись с Переверткиным, я доложил ему о своих намерениях. Он одобрил их. Потом я попросил:

— Разрешите перенести наблюдательный пункт в «дом Гиммлера». А то отсюда мне невозможно вести личное наблюдение за ходом боя.

— Нет, нет, — возразил командир корпуса, — ни в коем случае. Вы тогда оторветесь от своего правого фланга, утратите руководство им. А для корпуса и для армии этот участок очень важен. Допустить прорыв немцев на север ни в коем случае нельзя!

— Да, но командный пункт дивизии останется на северной стороне Шпрее, в Моабите... — начал я.

Но Переверткин перебил:

— Нет, Василий Митрофанович, переходить на южный берег запрещаю.

Тогда мне этот приказ показался обидным и не очень обоснованным. Лишь много позже я понял, что Семен Никифорович был прав.

Утро занималось все такое же — дымное, пропитанное гарью и оттого вроде бы пасмурное. С четвертого этажа, куда я забрался понаблюдать за обстановкой, было видно, как по мосту проскакивают, стараясь не угодить под вражеские снаряды, конные упряжки с орудиями.

Огонь по мосту не прекращался. На набережной, на той стороне, чернело несколько тридцатьчетверок, подожженных вчера вечером. Танкистам нашим доставалось крепко!»

Теперь о том как планировали штурмовать Рейхстаг!

«Едва я спустился вниз, раздался звонок. Зинченко докладывал:

— Батальон Неустроева занял исходное положение в полуподвале юго-восточной части здания. Только вот ему какой-то дом мешает — закрывает рейхстаг. Будем обходить его справа.

— Постой, постой, какой еще дом? Кроль-опера? Так она от вас на юго-запад.

— Нет. Это на юго-восток.

Я мысленно воспроизвел план. Что за чертовщина! Перед рейхстагом ничего не должно было быть.

— Что-то ты путаешь, Зинченко. План у тебя есть?

— Ну-ка взгляни на него. — Я тоже на всякий случай придвинул к себе карту. — Какое расстояние до здания? Каким оно номером обозначено на плане? — продолжая допытываться я.

— Расстояние... метров триста. Номер сто пятый...

— Так ведь это и есть рейхстаг!

— Да, выходит, что так, — смущенно проговорил Зинченко. — Из подвала он нам как-то не показался. Да и расстояние вроде скрадывается...

— В следующий раз внимательнее будь и комбатов своих проверяй. А то, чего доброго, возьмут какой-нибудь не тот рейхстаг...

На этом маленькое недоразумение было исчерпано»

А вот теперь любопытный пассаж!

Как помнит читатель, немцы использовали на вспомогательных работах в обслуживании артиллерии, пожарных частей и снабжения пленных советских солдат изьявивиших желание сотрудничать с Вермахтом!

И вот что по этому поводу пишет В. Шатилов.

«К «дому Гиммлера» подошли последние наши резервы.

Это были бывшие узники Моабитского лагеря — наши русские люди, оказавшиеся в фашистской неволе.

Не все из них были подготовлены как бойцы, но огромное желание сражаться с фашистами владело каждым.

Конечно, я бы с большим удовольствием отправил сейчас в полки бывалых, обстрелянных солдат — как бы пригодились они во время последнего штурма! Но приходилось довольствоваться тем, что было.

В ротах ведь насчитывалось по 30–40 человек.»

То есть мы имеем тот факт, что в РККА в Берлине бросали сразу в бой вчерашних пленных.

Очевидно и то, что это « пушечное мясо» - новые «штрафники» которых посылали в бой искупить свою вину ПЛЕНА – СВОЕЙ Кровью»

«В 9 часов утра ( 30 апреля 1945 г.- автор) начался наш артналет.

Снаряды, видимо, достигли цели. Противник на время замолчал. Потом возобновил стрельбу, но она не была такой интенсивной и точной, как прежде. Однако и этот огонь причинял немало неприятностей. Я приказал Сосновскому не прекращать методического обстрела обнаруженных огневых позиций врага.

На нашем НП, казалось, сам воздух был пропитан необычайным возбуждением. Все мысли, решения, поступки определяло одно — рейхстаг.

Я испытывал прилив необыкновенной бодрости, забыв о том, что уже несколько суток не смыкал глаз. Голова работала ясно, все происходящее воспринималось обостренно и четко.

Беспрестанно хлопала дверь, впуская и выпуская людей.

А вот и начало политической истории взятия Рейхстага!

«Вот появился Михаил Васильевич Артюхов:

— Весь политотдел на той стороне. Офицеры по подразделениям пошли. Майора Русаненко направил в батальон Давыдова, а капитана Матвеева — к Неустроеву. Перед штурмом проведем короткие партийные и комсомольские собрания. Объясним обстановку, задачи, напомним о традициях дивизии. Особое внимание обратим на необстрелянных. Все-таки впервые все для них...

— Что ж, Михаил Васильевич, все правильно, все это надо.

— Да, вот еще какое дело. Парткомиссия во главе с майором Зенкиным в «дом Гиммлера» пошла. Очень многие перед штурмом заявления в партию подают. Мы решили на месте дела рассматривать.

— Молодцы! А с газетой у нас как?

— Очередной номер выпускается. За редактора сейчас старший лейтенант Минчин. Корреспонденты Василий Субботин и Николай Шатилов в батальонах. Будут оттуда давать материалы о штурме. И еще... у меня просьба.

— Разрешите и мне в полки пойти?

— Ладно, иди. Только, смотри, осторожнее будь, не лезь куда не следует. Обязательно в провожатые знающего офицера возьми.

— Хорошо. До свидания!

— Желаю успеха!”

А вы поверили уважаемый читатель этим высокопарным словам?

О выпуске газеты, о массовых вступлениях в ВКП(б), и это на 7 день штурма Берлина. Когда в рядах штурмующих не было ни порядка ни дисциплины.

И каждый полк, да что там полк каждая рота уже воевала по своему плану исходя их реальной боевой обстановки.

И активно наступать они уже не могли, ведь численный состав пехотных рот снизился до 20-30 % от первоначального состава! А оставшееся в живых часто занимались грабежами и насилием над немецким гражданским населением или просто пьянствовали, чем выполнением боевых задач.

И вот еще пример явной лжи направленной на оправдание бездействия своего полка по занятию Рейхстага!

«Нас прерывает телефон. Слышу голос Мочалова. Это он напоминает мне о том, что кроме рейхстага у нас есть и тревожный правый фланг — участок весьма серьезный и ответственный.

— Отбили несколько атак, — говорит Мочалов. — Немцы стараются подходить сразу к двум-трем переправам.

Пускают танки и пехоту на бронетранспортерах. Расстреливаем прямой... Артиллеристы все время маневрируют, меняют позиции. Особенно здорово действует командир огневого взвода Клочков.

Я держу постоянную связь с начальником штаба.

— Хорошо. Мне докладывайте каждый час и по мере необходимости...

С нетерпением ожидавший конца разговора подполковник Морозов взволнованно сообщает:

— Товарищ генерал, танки не могут выйти на исходное...

— Как так не могут?

— Огонь нестерпимый. Прижал их к белому дому. Дальше двинуться нельзя, уже четыре подбито, три подожжено.»

Это, какие такие танки?

Откуда они у немцев по состоянию на 30 апреля 1945 г.?

В первой части я приводил воспоминания одного немецкого танкиста. Так там речь одет о трех танках « Тигр», но они даже к Рейхстагу не подходили, поскольку больше участвовали в боях по защите Рехсканцелярии!

И поддерживали 30 апреля 1945 г. прорыв из окружения!

Теперь поговорим о «Знамени Победы» И вот что пишет В. Шатилов.

«В первом часу я доложил Переверткину, что дивизия заняла исходное положение для атаки.

— Хорошо, Василий Митрофанович, желаю быстрее водрузить Знамя над рейхстагом, — напутствовал командир корпуса.

Покинув надежные стены дивизионного НП, хорошо защищавшего от снарядов и мин, но лишавшего меня возможности увидеть своими глазами картину предстоящего штурма, я переселился на четвертый этаж соседнего дома, где расположились артиллерийские наблюдатели.

Стрелки часов подползали к тринадцати.

И вдруг бинокль дрогнул у меня в руках. Тяжелый гром сотряс воздух, прокатившись над рекой, над Королевской площадью, над всем центром Берлина. Это грянули 89 стволов, направленных на рейхстаг.

Над Кёнигплацем словно пронеслась буря.

Взвились дымно-огненные смерчи, вздыбились черные фонтаны земли. Гром не прекращался. Стоя справа у окна, я наблюдал в бинокль, как дым и пыль превращаются во все более плотную завесу, через которую становится трудно различать траншеи, окопы и доты, испещрившие площадь, ров с водой и обугленные, расщепленные деревья. Надо всем этим возвышалась громада серого здания с куполом наверху. Оно мрачно глядело на площадь слепыми глазницами замурованных окон.

Из узких амбразур вырывались частые слепящие вспышки — рейхстаг огрызался свирепым, плотным огнем. А по нему, не умолкая, все били и били орудия прямой наводки и батареи, находившиеся на закрытых позициях на северном берегу Шпрее...

Еще не замер характерный звук первого залпа «катюш», как из полуподвальных окон красного дома начали выскакивать бойцы 3-й роты Неустроева, 1-й и 3-й рот Давыдова. Каждый взвод держал направление по заранее намеченным ориентирам. От «дома Гиммлера» до рва — 240–300 метров.

Для тренированного бойца полторы-две минуты стремительного бега. Но какие это минуты!

Над Кёнигплацем, на подходах к нему воздух выл и стонал от раскаленного металла. Однако эти звуки покрывал оглушительный грохот нашей канонады. С голосом орудий 150-й дивизии слили свой голос батареи 171-й дивизии. Артиллерией наших соседей командовал полковник Павел Николаевич Ширяев.

Прошло минут двадцать. Сейчас согласно плану батальон Неустроева должен был пробиваться к центру фасада, туда, где расположен главный вход в рейхстаг.

Батальону Давыдова надлежало выходить к правой оконечности здания, чтобы попробовать ворваться туда с южной стороны, через боковую дверь (о том, что такая дверь существует, нам было известно от пленных)».

Но все это должно было быть только в голове у В. Шатилина. А в действительности не произошло.

Бесприцельная стрельба из пушек по здания Рейхстага никак не сказывалась на способности немецких войск к его обороне. А все подступы к Рейхстагу в дневное время полностью простреливались и подойти зданию у советских солдат не было никаких реальных шансов!

И поэтому В. Шатилов описывает всяческие надуманные помехи для наступления. И наконец доходит о упоминания так называемой роты сержанта И.Н. Сафьянова!

Назвать ротой те несколько десятков солдат, что возглавлавил сержант в виду смерти всех офицеров это конечно сильно сказано.

Но все же вчитаемся в мемуары В. Шатилова. Он хоть и не бежал в первых ряжах но уж очень красочно описывает нам этот последний бой….

« После моего разговора с Зинченко Неустроев позвал командира 1-й роты Сьянова. Рота у него после прихода последнего пополнения большая — 83 человека.

Она оставалась во втором эшелоне, в «доме Гиммлера».

Неустроев сказал ему: «Давай жми со своими орлами к рву и перемахни через него. Иначе батальон в атаку не поднять».

С первой ротой он послал. старшего лейтенанта Кузьму Гусева — своего начальника штаба, или, как тогда называлась эта должность, адъютанта старшего. Заместитель Неустроева по политчасти лейтенант Алексей Берест находился в цепи.

Бросок сьяновской роты оказался стремительным и удачным.

Достигнув рва, бойцы с ходу преодолели его — кто по трубам и рельсам, кто вплавь. В тринадцать тридцать рота, а с нею и часть бойцов из других подразделений оказались на той стороне.

До рейхстага оставалось каких-то 120 метров! Но преодолеть это расстояние одним рывком было невозможно. На пути лежала черная, изрытая окопами, ходами сообщения и воронками земля. В траншеях и окопах засел противник.

Нет, не могло тут быть такого, как иногда показывают в кино: лихой бросок в полный рост к главному входу — и все пули мимо, мимо...

Короткая схватка у дверей — и людская лавина, втекающая в просторный вестибюль... Все было не так эффектно, куда сложней и тяжелей.

Не походило это и на классическую атаку где-нибудь в поле — сначала артподготовка, потом тяжелый солдатский бег за танками, за катящимся впереди огневым валом.

Все здесь было по-иному. И люди поднялись, по сути дела, одновременно с артподготовкой (так диктовали обстоятельства), и не прикрывала их броня, и схватка в траншеях не была кульминационным пунктом атаки.

Потому что главное было впереди. Впереди был бой в громадном сером здании. А то, что происходило на подступах к нему, являлось прелюдией этого боя.

Продолжительной, затянувшейся.

Немцы здесь сопротивлялись о особым ожесточением... «

Около четырнадцати я позвонил Плеходанову. У того не было особых перемен. Связался с Зинченко.

Он доложил, что рота Сьянова дерется на той стороне рва, но пробиться к главному входу пока не может. В боевые порядки отправился Неустроев.

— А Знамя? — поинтересовался я. — Где Знамя Военного совета?

Ведь как ворвутся, его сразу водружать надо!

— Знамя у меня на энпе. Не с кем отправить его, товарищ генерал, людей нет...

— Хорошо, сейчас передам Знамя Плеходанову. Он найдет.

Только я положил трубку, аппарат настойчиво загудел.

— Товарищ генерал, — послышался голос Зинченко, — все в порядке, нашел бойцов!

Сержант Егоров и младший сержант Кантария.

Из разведвзвода полка. Надежные ребята, орлы! Сейчас отправляю их со Знаменем в боевые порядки.

— Ну, то-то же, — усмехнулся я, — для святого дела всегда люди найдутся.

В 14 часов 20 минут рота Греченкова пробилась к юго-западному углу здания. Пулеметный расчет сержанта Шевченко занял позицию около самого фасада и открыл огонь во фланг гитлеровцам, сдерживавшим роту Сьянова.

Для Сьянова это была очень существенная помощь.

В 14 часов 25 минут к входу с южной стороны здания (депутатскому входу) бросились солдаты из роты Греченкова во главе с младшими лейтенантами Атаевым и Литваком и группа разведчиков взвода лейтенанта Сорокина: старшие сержанты Лысенко, Орешко, Правоторов, красноармейцы Булатов, Брюховецкий, Почковский.

Разведчикам было поручено водрузить над рейхстагом полковой красный флаг. Атаева тут же сразила пуля. Упало еще несколько бойцов. Но это не остановило остальных.

Старший сержант Сергей Такнов, рядовые Анатолий Бородулин, Григории Булатов, Иван Гавришев, сержант Николай Досычев и парторг давыдовского батальона лейтенант Каримджан Исаков первыми очутились у двери.

Кто-то рванул ее на себя. Она оказалась незапертой! Это был единственный незамурованный ход, через который гарнизон рейхстага поддерживал связь с внешним миром.

Бойцы ворвались в коридор, уставленный статуями полководцев...

«Атака была настолько стремительной, что я даже не запомнил, как взбежал по ступеням, — вспоминает об этих мгновениях Леонид Петрович Литвак.

— Видно, что-то такое было у каждого на душе, что объяснить трудно. А кто открыл дверь и первым туда ворвался, сейчас уже не сказать.

Ворвались в рейхстаг дружно все — кто чуть пораньше, кто немножко позднее. Первое время все как-то перемешались, я даже в этой лавине чуть было не потерял взвод, но тут же заметил рядом своих бойцов...»

В это же время рота Сьянова поднялась и кинулась к ступеням триумфального входа.

Первыми здесь были сам Илья Яковлевич Сьянов, рядовые Иван Иванович Богданов, Николай Степанович Бык, Иван Федорович Прыгунов, Василий Якимбвич. Говорят, что младший сержант Петр Николаевич Пятницкий первым поднялся на ступени рейхстага с ротным штурмовым флажком в руках и был там сражен пулей.

Другие же утверждают, что пуля оборвала его жизнь раньше — перед самым рвом. Впрочем, так ли уж важно, где пал боец, штурмующий последнюю вражескую твердыню? Важно, что он штурмовал ее и погиб как герой...

— Надо сообщить командиру корпуса, что наши подразделения уже в рейхстаге!

— А не рано ли? Пусть закрепятся там. Подождем, пока другие роты войдут. А то, чего доброго, выбьют наших оттуда — потом передокладывай...

— Что вы, товарищ генерал, теперь уже не выбьют ни за что!

— А ведь и верно не выбьют, — согласился я и приказал Курбатову соединить меня с Переверткиным.

«— Есть связь с рейхстагом? — запросил я Зинченко.

— Нет, пока наладить никак не удается, — последовал ответ.

Тогда я позвонил Плеходанову, К телефону подошел его заместитель по политчасти майор Евгений Сергеевич Субботин.

— Связь с рейхстагом имеете? — задал я ему тот же вопрос.

— Нет, товарищ генерал.

— Тогда вот что, Субботин. Красное полотнище перед рейхстагом видишь?

Следи за ним неотрывно. Если сорвут — докладывай немедленно.

Пока это был единственный способ узнать, держатся наши в рейхстаге или нет. Ведь если они будут смяты, раздавлены, противник, несомненно, захватит и флаг.

Но они не были ни смяты, ни раздавлены.

И это, пожалуй, удивительнее всего — как гитлеровцы, обладая чуть ли не десятикратным превосходством в силах, не смогли уничтожить в общем-то небольшую горстку — ворвавшихся в рейхстаг бойцов.

Видно, у фашистов, сидевших в подземелье, не хватало уже ни твердости духа, ни самоотверженности, чтобы, невзирая на потери, на гибель сотен солдат (без этого не могло обойтись!), вырваться наверх и одолеть наших за счет простого численного перевеса.

Поступи они так, весь дальнейший ход штурма, вероятно, сложился бы иначе.

Но нет, этого не случилось. Рота Сьянова, очистив вестибюль, захватила три или четыре комнаты слева от входа. В одной из них устроил НП батальона вошедший в рейхстаг вместе с ротой Кузьма Гусев.

Коридор был бесконечен, комнат в нем — не счесть, и поэтому пробиваться вдоль него к северной оконечности здания не имело смысла.

И Гусев приказал, во-первых, блокировать лестницу, ведущую куда-то вниз (это и был вход в подземелье), и, во-вторых, продвигаться вперед, прямо от входа, где, как оказалось, был огромный овальный зал тысячи на полторы человек.

Греченкову же и разведчикам Сорокина, находившимся в правом крыле, не оставалось ничего иного, как пробиваться по коридору к центру здания.

И той и другой группам пришлось вести жестокий бой, в котором были пущены в ход и автоматы, и пулеметы, и гранаты, и фаустпатроны. То тут, то там возникали рукопашные схватки.

В столь сложной, поистине драматической ситуации разведчики сумели установить на здании рейхстага красный флаг».

Вот такой рассказ, если выбросить все остальное наслоение получается у В. Щатилова.

Но оставим все сказанное на его совести (ведь когда он писал, эти строки то по другому нельзя было все им увиденное описать. Так как оно было, чтобы в СССР это напечатали) и обратимся к воспоминаниям других участков штурма и обороны Рейхстага. Может они поправят своего генерала В.Шатилина

Ну и первым у нас идет естественно уже упоминавшийся ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА СТАРШИЙ СЕРЖАНТ И. Н. СЬЯНОВ

Вот его воспоминания, которые были записаны с его слов корреспондентами советских СМИ

Как мы штурмовали рейхстаг

Утром 30 апреля командир батальона капитан Неустроен вызвал к себе меня со всей ротой. Мы спустились в подвал.

Бойцы,- их было 60 человек, – расположились в двух смежных комнатах, а я направился к капитану.

На ребят пожаловаться было нельзя. Никто себя не жалел, всё отдавали для победы. С тех пор как я сменил раненого командира роты, они ни разу меня не подводили. Я был ими вполне доволен. Штурмовали Берлин и старые солдаты, которые пришли сюда из-под самого Сталинграда, и молодые, которых только несколько дней тому назад мы вызволили из немецкого рабства. ,

Капитан Неустроев подозвал меня к окну. Через окно подвала я увидел горящую площадь. Повсюду чернели взрывы. Площадь была завалена деревьями, мешками с песком, машинами. Там стояло много пушек.

Из-за грохота и гула разговаривать было почти невозможно. Капитан указал мне на большое каменное здание и спросил:

Я увидел дом с высокими колоннами и широкой лестницей. На самом верху виднелся купол.

– Это рейхстаг, – сказал капитан, – перед твоей ротой ставится задача штурмом овладеть им.

Когда капитан говорил, всё время об стены дома, в котором мы стояли, ударялись пули. На площади рвались снаряды, и здание рейхстага слегка дымилось.

"Добрались всё-таки до этого проклятого места", – подумал я. Всего триста метров отделяли меня теперь от рейхстага.

Агитатор политотдела дивизии капитан Матвеев шепнул мне: "Сьянов, ты счастливец,- первый штурмуешь рейхстаг".

Мне хотелось сразу же кинуться к своим. Дожить до такой минуты! У меня было такое чувство, как будто сам товарищ Сталин смотрит сейчас на нас.

Мог ли я думать, что я, Сьянов, бухгалтер из села Семиозёрное, Кустанайской области, поведу роту на штурм рейхстага!

Я не вытерпел и высунулся из окна подвала, чтобы получше разглядеть его.

До самого рейхстага тянулась площадь, на которой немцы воздвигли много препятствий. Вся площадь густо простреливалась. Слева в верхних окнах, заложенных кирпичом и превращенных в бойницы, стояли автоматические пушки.

Старший лейтенант Прелов (очевидно замполит –автор) стоявший за моей спиной, сказал:

– Пока ты будешь здесь, я пойду к твоим солдатам, побеседую с ними. Я смотрел в окно и мысленно рисовал себе, как поведу роту. Мы должны были двинуться в атаку под прикрытием артиллерийского огня.

– Впереди лежит наша цепь, – объяснил мне капитан, – когда пойдёшь со своей ротой, обязательно подними и её в атаку.

Недалеко от рейхстага проходит канал, но мостов через него нет. Для форсирования используй подручный материал.

Двигаться на рейхстаг надо быстро, нигде не задерживаться.

– Я на тебя надеюсь, – закончил капитан, – штурм должен быть решительный.»

Итак, что мы тут видим.

А видим мы что группа в 60 штыков, уставших в 7 дневных боях в Берлине советских солдат возглавляемых сержантом Сафьяновым, собирается по сути в одиночку занять Рейхстаг!

Почему в одиночку?

А потому что больше нет в батальоне капитана Неустроева бойцов! Тек кто из них выжил как написано выше « лежали в цепи. Без командиров, связи, патронов и снабжения не говоря об оказании мед. помощи ранены..

Но продолжим читать воспоминания Сафьянова:

« Вглядываясь в стены рейхстага, я по пробоинам определил, с какой стороны будет лучше наступать. Старался запомнить ориентиры: трансформаторная будка, мелкие домишки, афишная тумба.

Справа наступал батальон Давыдова, слева протекает Шпрее, берег её облицован гранитом, за него не уцепишься, немцы там ведут сильный огонь, укрыться негде. Минут сорок стоял я возле окна. Я доложил о своём решении: наступать буду через площадь. Я имел в виду использовать как укрытия ямы, воронки, завалы. Их перед рейхстагом было много.

Вернулись агитаторы Матвеев и Прелов. Они сказали:

– Товарищ Сьянов, мы только что беседовали с твоими бойцами. Золотые люди. Все первыми хотят пойти на штурм.

Было приятно всё это слышать. Я вызвал к себе командиров взводов и отделений и рассказал им задачу. Указал ориентиры первому и второму взводам. Назначил фланговые отделения справа и слева.

Теперь можно было и бойцов.подозвать к окнам и показать им рейхстаг.

– Товарищи бойцы и сержанты, – сказал я, – выполним эту почётную задачу?

– Выполним, – с воодушевлением ответили все.

За окном в это время творилось нечто невообразимое.

Даже высунуться из окна подвала казалось невозможным, а нам предстояло пойти через эту площадь, на штурм рейхстага, который теперь извергал столько огня.

– Пустите меня первым, – сказал Якимович.

Якимовича я знал, как самого себя. Он был моим связным, эатем командовал пулемётным расчётом. Где жарко, там он со своим пулемётом. Бойцы его любили, он был душой роты. Здоровый парень, весельчак, он рвался к жизни. Было приятно слушать, как он мечтал о том, чтб будет после войны.

Прыгунов и Шубкин тоже просили, чтобы их первыми послали на штурм. Этих я меньше знал. Молоденькие ребята. Они воевали с жадностью. Еще несколько недель тому назад они были у немцев на каторге, а теперь они – бойцы, и им предстояло – штурмовать рейхстаг.

Сержант Гусев, помкомвзвода, пожилой человек, моих дет, как школьник упрашивал меня, чтобы я его первым пустил на штурм. Сержант Ищанов тоже настаивал, чтобы его отделение первым пошло.

Разве можно забыть эти минуты перед штурмом!

Я смотрел на своих бойцов, прислушивался к их разговорам, и во мне росла уверенность в успехе предстоящего дела.

Принесли брёвна и кирпичи. Сделали подмостки к окнам, чтобы легче было вылезать. Притащили несколько ящиков с гранатами, и мы наполнили ими все карманы. Я проверил у бойцов, полностью ли набиты диски их автоматов и пулемётов.

На площади не умолкал гул артиллерии.

Вдруг справа что-то загорелось. Рухнуло большое здание. По земле стал расстилаться чёрный дым. Только я подумал, что хорошо бы сейчас ринуться в атаку, дым послужил бы прикрытием, как услышал голос командира батальона:

– Сьянов, сейчас начнётся артподготовка, с первыми выстрелами надо выдвигаться вперёд.

Командир батальона предупредил, что за мной будут тянуть телефонный провод, и мы условились, что в случае, если провод порвётся, я, как только ворвусь в рейхстаг, даю красную ракету.

И вот уже дружно заговорила наша артиллерия.

Я скомандовал: "Вперёд!". Все бросились из окон на площадь. Каждый взвод принял свое направление, хотя ориентироваться было трудно. Рейхстаг заволокло пылью, дымом, пламенем. Я часто обегал цепь, чтобы не потерять из виду людей. Дважды меня задело осколками, в правую ногу и в правое плечо. Но было не до перевязок.

Перебегая от воронки к воронке, прячась за срубленными деревьями, преодолевая рвы и завалы, по-пластунски переползая открытые места, мы достигли широкого канала, о котором утром говорил мне командир батальона.

Мост через канал был забаррикадирован деревянными брусьями и железнодорожными рельсами. Слева от моста через канал было переброшено несколько пар рельсов. Я обрадовался тому, что рота сможет перебраться через канал, не бросаясь в воду.

Частью через баррикаду, частью через переброшенные рельсы взводы под огнём противника перешли канал и снова приняли строгий боевой порядок. Мне удалось поднять в атаку и ту цепь бойцов, о которой сказал мне командир батальона. Оправа и позади роты начали подходить подразделения соседнего полка.

Мы бежали по огненному морю, на каждом шагу рвались мины и снаряды. Открыв огонь из всех видов" оружия, рота с криком "ура" лавиной бросилась в атаку. Я бежал впереди роты, и мне казалось странным, что я еще живой. Осколки свистят, а я бегу, и вместе со мной вся рота.

Нас было впереди человек пять, и мы бросились на ступеньки рейхстага.

В это время немецкий снаряд разорвался между высокими колоннами. Справа шёл Якимович. Мы уже поднимались наверх, когда пуля пронзила Якимовичу грудь, и он упал мертвый, с поднятой рукой, в которой сжимал гранату.

Кровь Якимовича потекла по ступенькам и запеклась на каменных плитах. Мы похоронили его потом на возвышенности, откуда было видно красное победное знамя, водружённое к тому времени на куполе рейхстага. Ради этого знамени он отдал жизнь, – мы так и написали его старушке-матери.

Когда мы оказались на широкой лестнице, на нас посыпался огненный град.

Немцы стреляли из всех окон.

Но мы уже коснулись толстых стен рейхстага. Перед нами высилась огромная, в нескольких местах расщепленная снарядами, дверь. Мы закидали трещины гранатами, и в дверях образовались дыры.

В стенах тоже было много проломов, и наши бойцы проникли через них в рейхстаг.

Сначала мы попали в длинный коридор.

Казалось, что всё огромное здание шевелится. Где-то гулко отдавались шаги, где-то громко кричали по-немецки.

Сразу разобраться в обстановке было невозможно, Одно было ясно, что в здании находится много немцев и нам придётся повоевать.

Конец коридора до самого потолка был заставлен бочками и ящиками. Мы пошли направо и попали в зал.

Перед нами промелькнуло несколько немцев. Они с криком бежали и строчили из автоматов. В зале я увидел огромную статую женщины с весами. Сначала мне померещилось, что я вижу живую женщину и чаши весов в её руках колеблются. Но что только не влезет в голову после стольких трудных ночей!

С правой стороны коридора я оставил заслон силою в одно отделение, другое отделение проникло влево. Остальные бросились в два больших зала, откуда немцы перебегали в левую часть здания.

Один зал был свободен, другой заставлен шкафами с книгами и бумагами. Дым. Полумрак.

Мы обнаружили два входа в подвал. Я приказал блокировать их. Закрепившись в залах, мы начали разведку верхних этажей.

Я дал уже красную ракету, но вряд ли наши могли её заметить.

Все было окутано дымом и пламенем. Телефонной связи не было.

Командир отделения телефонистов сержант Ермаков уже несколько раз под ураганным огнём перебегал площадь, отыскивая порывы.

В конце концов, ему удалось восстановить связь, и он первый донёс по телефону из рейхстага, что мы ворвались в рейхстаг и ведём бой внутри здания, что младший сержант Кантария и сержант Егоров уже водрузили знамя на куполе крыши.

Как обрадовались мы, когда появились капитаны Неустроев, Давыдов, старшие лейтенанты Самсонов, Гусев,, лейтенант Берест, майор Соколовский и многие другие офицеры, которых я прежде не знал!

Пришло подкрепление. Кто-то принес высокий бокал.

– Выпьем, Сьянов, в знак водружения знамени, – сказал мне лейтенант Берест.

Мы по очереди хлебнули из бокала.

Скоро наступила ночь. Стрельба как будто несколько утихла. Я решил пробраться вниз. Но скоро обстановка изменилась. Подземелье ожило. Несколько раз мне докладывали:

– Сильное подземное движение.

– Бросайте туда гранаты, – отвечал я. Гранаты здесь решали всё.

Мы забрасывали подвалы гранатами. В конце коридора я велел поставить станковый пулемёт. Как только появлялись немцы, их тотчас же срезали пулемётной очередью. Они появлялись всюду и всюду натыкались на пулемёт или автомат.

С верхних этажей немцы ударили фаустпатроном. Он разорвался между колоннами, как раз на том месте, где на двух ящиках я устроил себе ротный КП. От взрыва полетели камни, и мне пришлось переместить свой КП.

На зорьке кто-то предложил закусить. У нас было масло, сыр, консервы, варенье. Я разрешил бойцам закусить. Во время завтрака все держали гранаты с выдернутыми кольцами, на предохранителе. Несколько раз пришлось прерывать завтрак- и закидывать немцев гранатами.

Автоматчики сообщили, что в подвале опять началось сильное движение. У меня мелькнула мысль, не вздумали ли немцы в плен сдаваться.

– Пусть выходят наверх, – говорю я.

– Хенде хох! – кричит солдат Шубкин.

Мы стояли на лестничной площадке, когда перед нами появились три немца в касках, покрытых маскировочными сетками. На груди у них висели автоматы, в руках они держали парабеллумы.

– Не похоже, чтоб в плен пришли сдаваться. Однако стрелять подождём,- сказал я своим, – посмотрим, чего они хотят.

– Мы парламентёры, – объявили они, – дайте нам офицера.

Позвали лейтенанта Береста. Немцы, как увидели Береста, сразу опустили руки.

(Рассказ о лейтенанте Бересте у нас будет в третей части! А пока возьмите себе его фамилию на память.

Это очень важный наш свидетель из числа участников штурма)!.

«Явилась какая-то фрау в желтой плюшевой жакетке. Это была их переводчица. Вслед за ней пришёл какой-то важный немецкий чин. Берест говорит ему:

– Сдавайтесь немедленно. Прекратите бессмысленное сопротивление. Немецкий чин попросил двадцать минут на размышление.

И всё это оказалось обычной немецкой провокацией.

Разведчики мне сообщили, что с левой сторЬны рейхстага появились два немецких танка и пехота. В это же время из подвала выскочил какой-то немец и прокричал:

– Сдавайтесь, вы окружены.

Мы не дали ему договорить – пристрелили.

Немцы вздумали наступать.

Всю комедию с парламентёрами они затеяли, чтобы отвлечь наше внимание. В одном из углов рейхстага лежала куча щебня и кирпича.

Под ней оказался запасный выход.

Немцы полезли наверх, стали жечь комнаты. Они решили нас выкурить из рейхстага. В зале, где я находился, вспыхнуло пламя.

Загорелись бумаги и книги, ящики, на которых я сидел. У меня шинель загорелась, у кого-то гимнастёрка, у Щербины волосы задымились.

Дорого обошлись немцам эти пожары. Нас они не запугали, мы стали только злее. Я видел, как Иванов отбивался от шести немцев. Всех положил. Вся стена, у которой он дрался, была забрызгана кровью.

Я перебрался на второй этаж. Немцы засели там в угловой комнате. Мы закидали её бутылками с зажигательной смесью. Немцы, как ошалелые, выскочили прямо на нас. Один на меня навалился.

Я стоял над пролётом, колонна рухнула, и не за что было держаться. Я ударил немца ногой в грудь.

Немец ухватился за мою ногу и не выпускает. Тогда я левой ногой ударил его в лицо, и он плюхнулся вниз. Там было довольно глубоко, и вряд ли немец уже встал. Некоторые немцы выбегали из горящей комнаты, не замечая, что перед ними пропасть, и проваливались в неё.

Бой длился почти до трех часов ночи. К этому времени мы очистили все этажи здания. Всё было устлано немецкими трупами.

Вид у нас был жуткий. Все чёрные, в саже. Я потянул полу шинели, чтобы лицо вытереть, но, оказывается, шинель в труху превратилась, вся сгорела.

Стало тихо. Командир батальона вызывает меня и говорит:

– Товарищ Сьянов, передавайте свой рейхстаг Грибову и Антонову, а сами идите отдыхать.

Я показал Грибову и Антонову все опасные места. Принесли ужин. Мы закусили, и я со своими бойцами вышел к подъезду рейхстага, расстелил плащ-палатку, повалился на каменные плиты и тут же засну».

А теперь слово имеет ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА СЕРЖАНТ М. ЕГОРОВ

Я надеюсь что читатель помнит как его и Кантарию выбрали в знаменосцы и как И. Сафьянов описывал свой бой в Рейхстаге?

Знамя Победы над рейхстагом

«Рота уже находилась возле канала, когда мне и младшему сержанту комсомольцу Кантария вручили красное знамя.

Чувствовалось, что нам поручено дело, которое имеет значение не только для нашей роты или даже полка, а может быть для всей дивизии.

Всем хотелось руками прикоснуться к знамени, которое нам предстояло водрузить на самый рейхстаг.

Огонь за окном был сильный. Наступил момент нам выходить, и мы побежали один за другим. Вместе с нами послали радистов и телефонистов, которые должны были, как только мы водрузим знамя, передать об этом командиру полка полковнику Зинченко.

Мы пробежали немного, но пришлось залечь в воронку.

С полчаса лежали, потому что огонь был невозможный. Лежим в воронке и всё время смотрим на знамя. Оно было у нас в чехле. Мы боялись, чтобы чехол не развязался, пока бежали.

Всё в порядке. Мы выскакиваем из воронки и бежим дальше. До рейхстага было уже недалеко. Мы условились больше остановок не делать. Рота уже перешла канал, теперь стало веселее.

Вот мы уже достигли широкой лестницы. Поднимаемся по ней. Огонь сильный, мы никого не видим, но чувствуем, что из подвала на нас смотрят; из рейхстага, – а там уже были наши, – тоже наблюдают. И командир полка наверняка следит.

На пороге валялась стремянка, я приставил её к колонне на крыльце рейхстага и кричу:

– Развязывай, Кантария, чехол быстрее.

– А чем привязывать будем? – кричит мне в ответ Кантария. Тут я подумал, что мы ведь, действительно, верёвки не захватили.

– Чехлом привяжем, – кричу я, а сам поднимаюсь по стремянке вверх. Стоять неудобно, стремянка качается, вот-вот упадёт.

Знамя приладили. Оно развевается при входе в рейхстаг.

– Пойдём в середину, – говорит мне Кантария, – посмотрим, что там происходит.

Пошли налево. Темно. Все окна кирпичом забиты.

Побежали на второй этаж.

Там – горячий бой. Немец бьёт сверху фаустпатронами. У нас было с собой пять гранат, значит, и мы тоже могли кое-чем подсобить пехоте.

– Если пехота наверх забралась, значит знамя тоже наверху должно стоять, – сказал Кантария и стал спускаться вниз.

Я за ним. Мы сняли знамя и побежали наверх. Выставили его в бойнице второго этажа.

Хотелось бы знамя ещё выше поднять, но пробраться туда невозможно, верхние этажи ещё заняты немцами.

Но вот обстановка меняется. Можно теперь проникнуть и на третий этаж.

Вскоре знамя уже развевалось там. Мы хотели, чтобы оно было там, где бой идёт.

Пришлось следить, чтобы какой-нибудь немец не подкрался к знамени.

А такие попытки они несколько раз делали.

Потом наша пехота откинула немцев направо, и образовался проход на чердак. Опять снимаем знамя, пробираемся наверх к самому коню, что стоит на крыше рейхстага. Стало светло, мы со знаменем на самой крыше были.

Оглянулись – весь Берлин под нашими ногами лежит. Город горит. Кругом стелется чёрный дым.

На крыше снаряды рвутся. Мы стоим со знаменем и обдумываем, куда лучше его поставить. Держимся за железного коня, чтобы воздушной волной нас не снесло. В это время осколок ударил в самого коня и пробил ему брюхо.

Конь был полым, и образовалась дыра. Кантария говорит:

– Давай, сюда просунем.

Мы воткнули древко в пробоину железного коня и начали спускаться вниз. Навстречу бежит боец:

– Знамя видно только с одной стороны, – кричит он, – потом, снизу получается, что держит его в руках верховой, что на железном коне сидит. Меня послали переставить его.

– Нет, шутишь, – говорим мы ему, – за советы спасибо, а уж знамя сами поправим.

Мы снова поднялись на крышу. Под ногами скрипит битое стекло.

Повсюду осколки снарядов валяются. Куда же знамя поставить, чтобы на весь Берлин было видно?

На купол. Но купол весь разбит. Как подняться на него? Стёкла вылетели, остались одни рёбра. Решили по этим рёбрам подниматься. Посмотрели вниз через купол – пропасть глубокая, жутко.

Но времени терять нечего. То и дело на крыше снаряды рвутся.

Кантария впереди, а я сзади него, карабкаемся вместе по рёбрам купола. Поднялись на самый верх, выше некуда. Привязали покрепче знамя чехлом и спустились вниз.

Перебегаем площадь. Со всех сторон немецкие снайперы бьют. То в одном, то в другом конце слышатся крики "ура".

Это наши воины идут на штурм. Их зовёт в бой знамя, поднятое над рейхстагом. Теперь и мы, оглянувшись, впервые увидели, как оно развевается. На душе стало весело.

Полковник Зинченко встретил нас, как родных сыновей.

– Товарищ полковник, – докладывает Кантария. – ваше приказание выполнили, знамя на рейхстаг водрузили.

– Молодцы, – отвечает полковник и крепко нас обнимает, – теперь отдыхайте.

Нас потянуло в рейхстаг, где товарищи под победным знаменем вели ожесточённый бой. Вместе с группой бойцов мы понесли в рейхстаг ящики с гранатами.

Гранаты доставили, понесли рацию. Каждый раз, пробираясь через площадь, мы смотрели на знамя Победы, развевавшееся на куполе рейхстага.

Как-то нам показалось, что древко немного наклонилось. Мы побежали наверх. Проверили, убедились, что это нам померещилось, – знамя стояло прямо».

Теперь я предлагаю вам уважаемый читатель ознакомится с воспоминаниями зам. командира 88-й гвардейского отдельного тяжелого танкового полка прорыва в Берлинской операции 1945 года Жаркого Ф.М

«Дальнейшие бои 27 апреля - 30 апреля и штурм Рейхстага подробно описаны в литературе, причем, здесь правда сопутствует вымыслу.

Ведь наступало Первое Мая и каждому командиру от командующего фронтом до командира полка хотелось быть первым в Рейхстаге, несмотря на неоправданные потери в последние дни войны!

Далее отмечу лишь те фрагменты боевых действий, которые считаю наиболее достоверными…

27 апреля – первая половина 28 апреля после тяжелых боев с большими потерями войска 79-го корпуса освободили район и тюрьму Моабит, и вышли, минуя Лертерский вокзал на северо-западный берег реки Шпрее на набережную Фридрихсуфер.

С северо-востока по Мюллерштрассе к Лертерскому вокзалу продвигались и танки 88-го полка, поддерживая 171-ю дивизию. Командный пункт полка расположился, как я помню, вечером 28 апреля в районе вокзала, где и командование 79-го корпуса.

За рекой Шпрее были германские правительственные учреждения, посольский квартал и рейхстаг.

«Отступив на южный берег, гитлеровцы не взорвали мост Мольтке, ведущий к рейхстагу, но, как оказалось, заминировали его. На мосту были надолбы и две баррикады - одна примыкала к северному берегу реки, а вторая - к южному».

Мост длинной около 60 метров простреливался противником с разных сторон - с Тиргартена и с ближайших домов набережной Кронпринца – швейцарского посольства и министерства внутренних дел - «дома Гиммлера».

« Вечером 28-го апреля подразделение150-й дивизии при поддержке средних танков 23-й танковой бригады 9-го танкового корпуса попытались с ходу после гаубичного обстрела преодолеть мост.

Танк Т-34 сделал проход в обеих баррикадах на мосту, но сразу был подбит на южной стороне реки». Обстрел немцев был настолько сильным, что форсировать реку не удалось.

В это же время среднюю часть моста Мольтке немцы частично взорвали, она накренилась и осела на полуразрушенные опоры.

В наступившей темноте штурмовые группы пехоты при поддержке артиллерии перескочили по мосту и захватили дом юго-восточнее моста.

Потом переправились отдельные подразделения 674 и 756-го полков, вышли на Кронпринценуфер и Мольткештрассе и начали захват швейцарского посольства.

Через некоторое время батальон 380-го полка 171-й дивизии с левого фланга перешел мост и завязал бой на Кронпринцуфер. Их поддерживали танковые пушки, в том числе и 88-го тяжелого полка с нашего берега реки. Бой на плацдарме продолжался всю ночь.

К утру 29-го апреля танковые бригады и полки поддержки стрелковых дивизий были, как следует из архивных документов «перераспределены».

Для 171-й дивизии наступавшей в первом эшелоне на левом фланге был выделены 351-й и 1203-й самоходные артиллерийские полки. По центру 150-й дивизии была передана 23-я танковая бригада с 30 танками Т-34 и 85-й тяжелый танковый полк, сохранивший 16 танков (из них 6 танков ИС-2).

Наш 88-й тяжелый полк, имевший после тяжелых боев имел 5 танков ИС-2 и 4 самоходки СУ-76, должен был поддерживать пехоту 23-й гвардейской стрелковой дивизии.

На практике перераспределения нашего полка, по-видимому, не произошло из-за узкого фронта боевых действий и условий боев в разрушенном городе.

«Штурмовые группы освобождают от гитлеровцев дома северо-восточнее швейцарского посольства и попытались продвинуться к рейхстагу…».

«Здание Рейхстага гитлеровцы приспособили к круговой обороне.

Все оконные и дверные проемы замурованы кирпичом, в них оставлены амбразуры и бойницы. Рейхстаг оборонялся многочисленным гарнизоном, включавшим солдат и офицеров отборных гитлеровских частей: еще остававшихся курсантов морской школы, трехтысячный эсэсовский полк, артиллеристов, летчиков, отряды фольксштурма».

В это время в тылу, на улице Альт-Моабитштрассе, у Лертерского вокзала, на Инвалиденштрассе, шла борьба с отдельными группами гитлеровцев, каким-то образом просочившимися в наши тылы.

«Днем при поддержки артиллерии и «катюш» штурмовыми группами 150-й дивизии был предпринят штурм и частично захвачено здание министерства внутренних дел в южной части Мольткештрассе.

Расстреляв из пушек баррикады у входа, наша пехота сумела ворваться в здание». Это шестиэтажное здание, расположенное наискосок от Рейхстага, было отличной исходной позицией для штурма.

За это здание сражались, как известно, штурмовые группы из двух полков - 756-го из 150-й дивизии и 380-го из 171-й дивизии.

К рассвету 30 апреля через мост Мольтке переправились отдельные подразделения и артиллеристы с пушками малого калибра и полностью очистили здание министерства внутренних дел.

Теперь в руках фашистов остались лишь рейхстаг и напротив него, через площадь Кенигсплац, Кроль-Опера.

Перед рейхстагом были вырыты траншеи, водоем с водой, построено около 15 дотов.

Поперек площади, в 120 метрах от Рейхстага, оказался ров, залитый водой, - преграда о которой ничего не было известно. Оказалось, что залитый водой ров - это часть трассы метрополитена, строившегося открытым способом.

Все переходы через ров были разрушены, на многих участках установлены мины. На крышах Рейхстага и ближайших к нему домов - орудия разных калибров, в том числе зенитные, направленные на площадь.

Во взятии Рейхстага по официальным данным принимали участие 150-я, 171-я и 207-я дивизии, а фактически – несколько доукомплектованных батальонов. Штурмовые группы 171-й дивизии должны были наступать через посольский квартал левее моста Мольтке и атаковать Рейхстаг с севера.

Как писалось ранее в военно-исторической литературе, «после артподготовки в 11.30 наши части перешли в наступление и к середине дня ворвались в Рейхстаг».

В действительности, были предпринято несколько атак начиная с утра, но при отсутствии танковой поддержки, сильного огня немцев и наличия рва с водой и водоема результата не было, а были новые потери.

«Для поддержки 150-й дивизии штурма Рейхстага к мосту Мольтке подошла 23-я танковая бригада – 21 танк Т-34.

Три танка переправились под обстрелом через мост, и пошли было вперед, к Рейхстагу, но один провалился в залитый водой ров, а два немцы тут же сожгли у дома министерства внутренних дел.

Из трех экипажей выжил только один танкист».

Днем 30-го апреля подразделениям 150-й дивизии удалось подойти ко рву. Однако вскоре пехотинцы оказались накрыты огнем зенитных орудий, расположенных на ( зенитной башне –автор ) башне в Тиргартене на расстоянии двух километров.

Пехоте пришлось отойти и ждать наступления темноты.

Тем временем всю вторую половину дня подразделения 171-й дивизии зачищали здания, расположенные в дипломатическом квартале на северной стороне Кёнигсплац. Здесь штурмовым группам оказывали мощную поддержку танки и самоходки 88-го тяжелого полка и самоходки 351-го и 1203-го полков.

В немногочисленных материалах по боевым действиям гвардейских тяжелых танковых полков отмечено, что «с утра 88-й тяжелый танковый полк, переправившись через Шпрее по мосту Мольтке, занял огневые позиции на набережной Кронпринценуфер. В 11.30 части 79-го стрелкового корпуса перешли в наступление и преодолели ров на Кенигсплатц перед Рейхстагом.

В 13.00 танки полка, участвуя в общей артиллерийской подготовке, предшествовавшей штурму, открыли огонь прямой наводкой по рейхстагу. В 18.30 полк своим огнем поддержал и второй штурм рейхстага, и только с началом боя внутри здания танки прекратили его обстрел…».

В действительности в это время танки и самоходки 88-го полка находились, скорее всего, на южной набережной Шпрее - Кронпринценуфер и обстреливали Рейхстаг с закрытых позиций. Командование полка располагалось по-прежнему в районе вокзала Лертер (см. карту).

По-видимому, Рейхстаг целесообразно было начинать штурмовать в сумерках, что было и сделано в 21 час 30 минут после сильной артподготовки и воздушного налета.

В атаке по центру участвовала 150-я дивизия, а на левом фланге от посольского квартала штурмовые группы 380-го и 525-го полков 171-й дивизии при огневой поддержке 351-го, 1203-го самоходных и 88-го танкового полков.

Бои за рейхстаг шли с вечера 30 апреля по ночь с 1 на 2 мая…

На этом боевые действия в Берлинской операции для 88-го гвардейского тяжелого танкового полка были закончены, если не считать необдуманных действий некоторых военнослужащих, что зачастую приводило к лишним жертвам.

Один случай произошел 1 мая, когда немецкие солдаты строем под командованием своих офицеров начали сдаваться. Неожиданно наш солдат открыл огонь из автомата по строю сдающихся немцев, в результате чего вся группа численностью до 150 человек разбежалась и начала производить ответный огонь.

Командир 88-го полка полковник Мжачих для прекращения боя поставил на свой танк немецкого офицера с белым флагом.

Однако командир танка, вместо того чтобы продвигаться, не стреляя, открыл огонь из пушки. Офицер был сбит с танка откатом пушки, а немецкий фаустник с близкого расстояния пробил броню башни. К счастью танк не загорелся, а экипаж успел выскочить. Командир танка в дальнейшем не смог объяснить свои действия…

«Танковые войска 1-го Белорусского фронта за период Берлинской операции с 14 апреля по 3 мая по нашим данным понесли значительные потери – 1940 танков и самоходок, из них безвозвратные потери только по двум танковым армиям – 441 ,в том числе на улицах Берлина – 208».

А за броней этих подбитых машин погибли живые танкисты в последние дни войны!

Эти потери объяснялись использованием танков для прорыва мощной обороны и в городских условиях, необходимостью скорейшего взятия Берлина, стремлением опередить союзников, а также, по-видимому, личными амбициями наших военачальников.

Я не вправе давать оценку целесообразности таких потерь в Берлинской операции, но по-моему, правильно сказал писатель-фронтовик Виктор Астафьев в интервью «Литературной газете»:

«А ведь давным-давно признано, что танки как уличное оружие никуда не годятся. Их, между прочим, не надо было и в 45-м в Берлин вводить, где на узких улочках любой парнишка, любая старуха могли шурануть в бок танка фаустпатронами, вот и горело там одновременно 750 наших танков.

Сдуру влезли в город, ввязались в уличные бои, а если бы Берлин окружили, блокировали, то встретились и договаривались бы с американцами дальше на 500-700 км, и условия, и переговоры были бы другие, а главное, сохранили бы жизнь сотням тысяч русских ребят.

Но Сталину и Жукову надо было, чтоб Берлин пал - на весь мир какое впечатление произведет эта политическая акция! Чего уж тут думать о жертвах, тем более о телах погибших!».

На следующей известной фотографии (слева) снят мост Мольтке сразу после штурма Рейхстага.

Видна колонна танков ИС-2, по-видимому, из 7-го тяжелого танкового корпуса, и подбитый при захвате моста Т-34 23-й танковой бригады. Тот же вид моста с видом на Рейхстаг зафиксирован на современной фотографии (справа). Как близко от моста до Рейхстага и каких жертв стоили эти пятьсот метров!

После окончания штурма Рейхстага 2 мая 88-ой гвардейский тяжелый танковый полк был временно расквартирован в парке в центре города. Используя свободное время, командир полка организовал посещение мест недавних боев. У Рейхстага сфотографировались (см. фото):

А вот еще один важный документ: пишет советский корреспондент В.Даниленко

После выхода книги Евгения Долматовского "Автографы Победы" я решил поделиться с читателями "Севской Правды" и "Брянского Комсомольца" информацией о том, что в этой книге участник освобождения Севска и Брянщины рассказывает о воинах, поставивших свои автографы в мае 1945 года на колоннах рейхстага.

В их числе капитан 2-го дивизиона 86 гаубичной бригады Николай Федорович Любезный.

В 1935 году он окончил Севское педучилище. В августе 1943 года, при освобождении Севска и района, командовал артбатареей. После публикации Герой Советского Союза Николай Федорович Любезный написал мне письмо и указал на ряд фактических ошибок.

Я их признал и извинился, но я опирался на сведения, приведенные в книге Евгения Долматовского. В частности о том, что сержант Япаров прихватил с собой флягу с серебряной краской и кисть.

Неурочное письмо

http://www.sevsk32.ru/gpw/7/241/

Уважаемый Вячеслав Иванович !

Извините за неурочное письмо, но это вызвано необходимостью.

Вчера, по моей просьбе "Брянский комсомолец" прислал мне Вашу статью "ДОШЛИ". Написана статья неудачно, а описанные в ней эпизоды или не отвечают истине, или вызывают сомнение, о чем мне говорят знакомые и товарищи.

1. Противотанковые "ежи" - это три метровых куска рельсов, сваренные крест-накрест и ни от осколков, ни от пуль защитить не могут. Сооружение, о котором у меня идет речь, точнее можно было бы назвать эскарпом.

2. Швейцарское посольство расположено так, что не очистив его, нельзя было пройти к дому МВД. Когда мы к нему подползли, там немцев уже не было, а прижимал нас к бордюрам дорог огонь с других огневых точек, расположенных вокруг.

3. Теперь такое выражение: "Артподготовка закончилась. Все грохотало, извергало огонь…" ???!

А зачем же мы тогда делали артподготовку? 89 орудий 20 минут долбили огневые средства противника, что бы наша пехота с минимальными потерями или без них ворвалась в рейхстаг и застала бы там деморализованного, подавленного или уничтоженного противника и его огневых средств.

И эта артподготовка как нельзя лучше была использована пехотой, с которой находилась и наша группа. Штурм потому и затянулся до 18-00 (а не до 14-00), что вначале мы недооценили огневые возможности противника в этом секторе.

4. В 14-00 30-го апреля наше знамя над рейхстагом никак не могло "реять", потому что нас там не было. А бой в рейхстаге длился с 30 апреля до 2-го мая.

В 5 томе истории ВОВ сказано, что в ночь на 1-е мая были приняты меры к водружению знамени над рейхстагом. Это соответствует истине.

5. Когда разбушевался пожар, немцев наверху уже не было, иначе они поджарились бы.

Оттуда мы их вышибли огнем одной гаубицы 7-й батареи, которая стоит в Ленинградском музее артиллерии. От огня нас спасала не маленькая комнатка, а большой кольцевой коридор вокруг овального зала, где пожар побыл раньше.

7. О той злополучной гранате, которая из подземелья через зал случайно залетела к нам вы пишите, как о системе. Таких случаев может, наберется с десяток за всю войну, а Вы пишете, что мы хватали их и бросали обратно.

8. Во время штурма рейхстага Япаров лежал раненый в госпитале.

29-го ночью они вместе с Агеенковым решили водрузить флажок нашей бригады на рейхстаге. Но до него не доползли, были ранены и с трудом вернулись назад ранним утром 30-го апреля.

А в историю ВОВ Япаров попал через флажок, на котором была написана его фамилия и номер части. Флажок этот был подобран кем-то из нашей группы и закреплен на рейхстаге, когда мы туда ворвались.

Несколько смешным кажется, что Япаров наступал с белилами и кистью. Белой краской огневики (номера орудийные) делали надписи на снарядах, которыми стреляли сначала по Берлину, потом по рейхстагу.

У них-то и налил в консервную банку этой краски замполит Гуревич и 2-го мая подбежал к рейхстагу, и мы написали "ДОШЛИ"

Извини за такое письмо, но впредь не давай в редакцию статей, не согласовав их с источником, откуда ты их черпаешь.

В противном случае получается нехорошо и перед читателями, и перед молодежью, где мне часто приходится выступать, и перед знакомыми. А особенно неприятно перед теми, кто участвовал в штурме рейхстага.

Герой Советского Союза Н. Любезный

Итак, я думаю и нам пора подвести и первые итоги к сказанному.

Даже при перовом прочтении воспоминаний участников «штурма Рейхстага» и видим, что все они по-разному описывают одно и тоже событие.

И впечатление от наличия массы неустранимых противоречий в описаниях участников усиливается, если заставить себя перечитать вышеприведенный текст несколько раз.

Так же мы выяснили, что до 22.00 30 апреля 1945 г. ни один советский солдат так и не переступил порог Рехйхстага.

А советские танки, не говоря уже об артиллеристах ну ни как не могли подойти вплотную к зданию Рейхстага, по той простой причине, что все их попытки прорваться туда подавлялись огнем немецкой зенитной артиллерии.

А все воспоминания участников штурма, таких как В. Шатилов так и других о том, что уже в 14.00 30 апреля 1945 г. советские солдаты ворвались в Рейхстаг, а Егоров с Кантария вывесили на куполе «Знамя победы», все это плоды советского агитпропа или фальсификация советской истории…