Поговорите со мной, мама, тихо…

 

Валентина Литвиненко

 

Судьба не ко всем бывает благосклонной. Одного будто всю жизнь по головке гладит, пестует, а другого рвет, кусает и бьет, как бешеная собака. И не выпросишь у нее ни сочувствия, ни жалости. Говорят: кому что на роду написано. Ни на коне не объедешь, ни во сне не перелетишь.

 

А еще говорят: пока живешь – солнцу радуйся. Проснулся – смотри за окно и трепещи душой: как звонко птицы щебечут, издалека песня слышится, трактор гудит… Кто-то позовет тебя ласково, отзовись и ты, махни приветливо рукой, улыбнись. На то и жизнь тебе дана, чтобы плыть по ней в общем бурлящем потоке.

 

Только не так все сложилось у Петра, сына Дарьи. Родился он глухонемым. Мать, как могла, лелеяла и берегла ребенка, учила языку жестов, движениям губ, ресниц, бровей. День за днем между матерью и сыном стояла тишина – они общались молча. Постороннему человеку того не понять: ребенок бывает шаловливым – как его наказать, или отругать? Не бить же за каждую провинность? Нет, Дарья никогда не прибегала к методу битья, наоборот, коршуном налетала на каждого, кто осмелился бы поднять руку на ее дитя.

 

Петя все понимал, рос послушным и трудолюбивым. И не беда, что отец рано ушел из семьи, всю мужскую работу быстро научился выполнять он. Вычищал навоз из сарая, где ютились коза, поросенок, утки и куры, косил сено, рубил дрова.

 

Надо было учиться грамоте. Родственники согласились взять его на время в город, где неподалеку от их дома располагался интернат, школа для глухонемых. Окончив ее, поступил в ремесленное училище, учился на закройщика. Городское общество глухонемых отмечало его старания. Даже домой, в их дальнее село, приходили поздравления и благодарности.

 

Это очень радовало Дарью Илларионовну, хоть и тяжело было обходиться без сына. Кроме домашней работы она справлялась и с колхозной – приглашали кашеварить для дорожных рабочих. Кому-то из них она помогла – умело вынула занозу, остановила кровотечение… И пошла молва: тетка что-то знает, умеет исцелять!

 

Целительство еще не вошло в моду, знахарей знали наперечет. Чужих называли шарлатанами. А Дарью признали, стали чаще обращаться за советом и помощью.

 

Приехали как-то парень с девушкой. Со слезами – к ней: свадьба скоро, а у невесты бородавки усеяли пальцы. Что делать?

 

- Это не беда! – успокоила молодых Дарья. – Они сойдут.

 

- Как? – задрожала девушка. – Я чего только не делала – отрывала с корнем, снова растут! И все больше и больше! Терпения не хватает!

 

- А вы езжайте домой, все будет нормально, - советовала целительница.

 

Ее слова оправдались. Соседи видели, как через некоторое время у калитки Дарьи остановилась легковушка. Вышли оттуда счастливые молодожены, привезли гостинцы и большой сверток цветастого ситца – на оконные шторы. Положила его Дарья на дно своего сундука, когда-то пригодится. А гостей провела со двора, благословив на долгую и благополучную супружескую жизнь.

 

…Петр закончил учебу, вернулся к матери. Вместе стали ходить в колхозную бригаду. Матери – один наряд, парню – другой. Нареканий никогда не было, наоборот – хвалили, ставили в пример другим. Тем-то и приглянулся смышленый работник одной деревенской девке. Нашла она к нему подход, вскружила голову – поженились с Петром. Нажили двух детей – сына и дочь.

 

Но судьба только на время спрятала свое ядовитое жало. Не преминула момента, чтобы ужалить в самое сердце. Совсем уже взрослый парень, сын Петра, любимый внучек Дарьи, трагически погиб, вспыхнув, как факел, на своем мотоцикле… Как пережить такое горе?

 

Сыпались и сыпались невзгоды в их зеленый спорышевый дворик, будто испытывая силу и выносливость Дарьи и Петра. Материн взгляд ласкал и ободрял: надо жить и терпеть – только в этом наше спасение!

 

Жена вскоре ушла, оставив на попечение мужа и свекрови малолетнюю дочку. Девочка упрямо не хотела уходить с матерью, отказывалась понимать ее уговоры. Так они жили в одном селе и врозь, пока невестку не постиг последний час – умерла от гипертонии. Родственники осуждающе кивали на могилку жены Петра: была бы рядом с мужем – дольше бы прожила… А кто знает? Не судите да не судимы будете…

 

Кто бы мог подумать, что в уютном дворике среди спорыша поставят еще один гроб! Совсем маленький гробик, в котором упокоилась душа крошечной малышки, правнучки Дарьи, родившейся с неизлечимой болезнью.

 

Эта смерть отняла у тетки последние силы, она стала таять день ото дня, хуже видела, не хотела ничего кушать и просила для себя у Бога тихой и незаметной кончины. «Запеклась Дарья! – судачили сельчане. – Недолог ее час…»

 

Но спасение пришло! Кто бы мог подумать? Не зря говорят, что клин клином вышибают. Дочь Петра – темноволосая Людмила с грустным взглядом зеленых, как спорыш во дворе, глаз – родила пацаненка. Не стало секретом ни для кого, что отцом его был тот же, от кого прежде нашлась дочурка. У него была своя семья. Приезжал к Людмиле тайно почти каждый вечер. Старшие хоть и не одобряли такую связь, но и не перечили паре. Пусть живут, как знают. Не всем же дается счастье на блюдце…

Малыш вырастал не по дням, а по часам – веселый, круглолицый, с копной рассыпчатых белесых волосиков на голове. Просто чудо! Хохотливое, шаловливое, шустрое!

 

Дед Петр стал шире в плечах, бабка Дарья метушилась по двору, как молодая. Двор ожил и зазеленел всем на зависть: посредине образовалась клумба с многолетними цветами, напоминавшими подсолнухи, часто слышалась музыка, смех. По утрам победно повизгивал коловорот колодца, выдавая на-гора ведро за ведром холодной воды для купели младенца, пели горластые петухи, кудахтали куры, блеяла коза, хрюкал поросенок…

 

Бабуля Дарья выходила к калитке, усаживалась на лавку и не прятала от прохожих счастливую улыбку. Уже не угнетала ее глухота сына, ведь он обладал чрезвычайной интуицией, слышал и говорил сердцем, реагировал на лай дворняжки, на приход почтальона…

 

С радостной улыбкой она отошла в мир иной, исполнив в своей семье все, что от нее зависело. Цветут на ее могилке неброские бархатцы, благоухают астры, склоняясь к ногам мужчины, который приходит сюда ежедневно. Седой, но еще не старик, подтянутый и аккуратный. Наведывается к матери, чтобы душою молвить: «Давайте, мама, поговорим. Тихо-тихо… Чтоб только Вы и я…»