В Самаре Валериана встретила сестра Надежда. Она пришла на вокзал к приходу поезда с политкаторжанами наудачу, не зная о приезде брата. А он заметил ее в толпе еще из вагонного окна, разыскал, взяв за руку, подвел к товарищам, познакомил с ними и тут же попрощался. На привокзальной площади махнул извозчику:

Куда едем, сестричка?

Надежда, обращаясь к извозчику:

Езжайте, товарищ на Симбирскую.

И повернувшись к Валериану:

Пани в Самаре уже нет. Я не знаю, знаешь ты или нет, но через неделю после того как тебя отправили по этапу она тебе в тюрьме сына родила. Ее выпустили. Ну она помоталась туда-сюда пару дней и уехала к родителям в Златоуст. А тебе просила передать письмо вот это и на словах, что любит тебя и любить будет, но боевой подругой тебе быть не может и по тюрьмам детей рожать больше не желает. Дает тебе полную свободу. Ну а захочешь жить нормальной семьей – где найти ее, знаешь.

Валериан знал уже о рождении сына. Чувство вины перед женой давило по-прежнему, но слова сестры принесли и облегчение: значит сегодня можно будет обойтись без выяснения отношений. И хорошо. Сосредоточимся на главном. А главное сейчас – революция.

 

* * *

 

… Женя Коган возвращалась с работы уже в темноте. Служба градоначальника разрушена и фонари зажигать было некому. Пробираться приходилось медленно, наощупь. Лунного света хватало лишь на то, чтобы углядеть слабые контуры деревянного тротуара, а вот различить обледеневшие участки никак не возможно. Женя с трудом удерживала баланс, но перед самым домом ей это сделать не удалось: ноги скользнули в сторону и она повалилась на бок, больно ободрав коленку. Жене было уже тридцать лет, но тело ее сохранило девичью гибкость: она легко встала на ноги, легко согнулась в талии и поднесла лицо к самой коленке. Трикотажный чулок безнадежно разорван, а коленка кровоточила. По детской привычке Женя лизнула ссадину и принялась на нее дуть. Разогнулась. В глазах стояли слезы, но не от боли, а от досады: завтра на работу, а запасных чулок нет и починить их нет никакой возможности. Гвоздик с тротуара зацепился за остовую нить и чулок буквально расползался на глазах.

До дома на Панской улице оставалось пройти полтора квартала. Что же делать? Обращаться за помощью Женя не любила. Возможно поэтому ее недолюбливали коллеги по редакции. Они считали, что Женя слишком задирает нос, кичится своим десятилетним революционным опытом. А ведь для Жени эта надменность была лишь панцырем, за которым она скрывала свою ранимость. Она знала, что среди людей слишком много душевных карликов, для которых единственный метод увеличить свой рост состоит в том, чтобы взобраться на слабого. Жене было достаточно того, что ее ярко выраженная внешность еврейской красавицы привлекала этих карликов и возбуждала в них желание ее унизить, подмять под себя и хорошенько оттоптаться на ней. Жене никак не хотелось показывать свою слабость и нужду хотя бы в чем-то. Она была остра на язык и так получилось, что вместе с карликами она закрывала дверь в свою душу и всем остальным. Не было у нее до сих пор ни любовного опыта, ни задушевных подруг. Но в данной ситуации без помощи никак не обойтись. Что же делать?

Женя дошла до перекрестка с Симбирской. На ней было посветлее: горело несколько фонарей. И вдруг Женя вспомнила, что совсем недалеко по этой улице живет Надежда Куйбышева. Она в прошлом году работала у них в редакции (занималась корректурой), а сейчас учит детей грамоте в публичной школе. «Да-да, Надюша поможет. Она была всегда так мила со мной. Как это я раньше о ней не вспомнила? Не виделись давно. Будет интересно поболтать. Только бы она жила по прежнему адресу, только бы не съехала.

Преодолев привычное замешательство перед закрытой дверью, Женя громко постучала. Раздались быстрые шаги, дверь открылась. На пороге стоял Валериан Куйбышев. Расстегнутая вышитая косоворотка навыпуск, растрепанные длинные волосы и горящие сумасшедшим огнем огромные серые глаза. Женя знала эти глаза. Они привлекали и пугали одновременно. Встречая Куйбышева на партийных мероприятиях, Жене хотелось заглянуть в эти глаза, но она этого не делала, боясь увидеть в них обычный раздевающий, похотливый мужской взгляд. Ей хотелось верить, что Куйбышев не такой, что он способен увидеть в ней человека, а не потенциальную игрушку для плотских игр.

Куйбышев Женю не узнал. Они не были представлены друг другу, а выступая перед аудиторией с речами, Куйбышев обычно воспринимал присутствующих как единую массу и отдельных слушателей не различал и не запоминал. Жизненный путь Куйбышева больше никак с Женей не пересекался: слишком на разных уровнях партийной иерархии они были.

Откуда-то из глубины квартиры раздался звонкий голос Надежды:

Валерка, кто там стучал? Пришел кто?

Куйбышев никак не отреагировал на голос сестры, стоял не двигаясь, упершись взглядом в Женю. Женя, не переступая порога, заглянула в его глаза и не смогла оторвать взгляда. Да, это был мужской взгляд, но ни похоти, ни уверенности самца Женя в нем не обнаружила. Восторг и преклонение — вот что увидела там Женя.

Надюша, это я — Женя Коган. Не удивляйся. Я по делу и ненадолго.

Надежда вышла в прихожую:

Ну Валера, Ну что же ты стоишь столбом, держишь гостью на пороге? В дом приглашай, шубку прими. Женечка, проходи, родная. Раздевайся. Рада тебе. Это братик мой Валериан. Только что Маяковского мне читал, а как увидел тебя — так и онемел.

Женя сняла полушубок. Вешалки не было. Остановилась в замешательстве. Валериан, наконец, очнулся, взял из рук Жени шубку и шарф и, сопровождая девушек в комнату, заговорил:

Чудесное имя: Женя. Вы знаете, Женя, а я ведь только сейчас понял, как прав был Пушкин. Вот оно «... чудное мгновение, передо мной явилась ты, как божество, как вдохновение, как гений чистой красоты...».

Женя еще раз заглянула в серые глаза: «Нет, не флирт. Тот же восторг, то же преклонение». Неожиданно для себя сказала:

А Вы мне тоже всегда нравились, Валериан Владимирович.

Женщины прошли на кухню. Женя подняла юбку, показала Надежде разорванный чулок, кровоточащую коленку:

Темно на улицах. Вот упала. А завтра на работу идти не в чем. Ты не одолжишь мне чулок, Надюша. Я на этой неделе обязательно куплю, верну.

Помогу, не сомневайся. Ты вот что, разувайся и чулок свой снимай. Ранку сначала промыть надо и йодом продезинфицировать.

Надежда поставила тазик на середину кухни, рядом табуретку

Садись вот сюда, действуй. А я водички тебе из чайника налью. Она теплая еще.

Пока Женя разувалась и промывала ранку, Надежда вернулась в столовую и рассказала Валериану о происшествии, открыла сундук, достала оттуда пару новых чулок и, захватив ватку и пузырек с йодом, вернулась к Жене. Женя сидела на табуретке с задранной до самых рейтуз юбкой. Одна нога в ботинке, вторая голая в тазике с водой. Вид был довольно беспомощный.

На вот тебе полотенце, протри ногу, а ранку я тебе йодом смажу.

Как только тампон с йодом коснулся ранки, Женя неожиданно для себя вскрикнула и тут же на пороге кухни оказался Валериан. Глаза его были полны сочувствия:

Вот что, девушки, чулки, ботики на каблуках — все это дело важное, но в революции абсолютно бесполезное. Я там в сундуке свой мундир кадетский откопал: гимнастерка, галифе, сапоги — полный комплект. Я из него еще в 14 лет вырос, а Жене он должен быть впору. Приказываю немедленно переодеться.

Надежда поддержала брата:

Какой ты молодец, Валерка. Я этот мундир совсем недавно примеривала на себя: он мне тесен в груди, штаны не сходятся, да и ноги не лезут в голенища, а Жене будет как раз.

И, обратившись к Жене:

Ты не сомневайся, подруга, мундир почти неношенный, сукно отличное: от аглицкого не отличить. И сапожки легонькие, хромовые.

Все это было так неожиданно. Привычное состояние настороженности растворилось теплотой приема. Женя почувствовала себя членом семьи. Она даже не заметила, что так и сидит с голой ногой и задранной юбкой, демонстрируя всему миру ядовито голубые рейтузы.

Потом была примерка. Мундир оказался впору, будто специально на нее шит. Валериан потребовал плясового выхода под звуки мандолины, чтобы проверить сапоги. Пили вино, читали стихи: все трое знали их множество наизусть и когда кто-то забывал строку, другой подхватывал. В эту игру Женя играла впервые в жизни, радуясь неповторимому душевному созвучию. Надежда предложила отрезать косы и сделать стрижку «а-ля Вера Холодная». Женя неожиданно для себя согласилась, хотя до этого ни разу в жизни не стриглась. Пришла пора расставаться и, когда Женя встала из-за стола, встал и Валериан:

Я провожу тебя, Женя. Теперь, если и упадем, то вместе. А знаешь что? Давай все теперь делать вместе. Меня только что покинула жена. Я свободен. И ты свободна. Я люблю тебя так, как никого и никогда в жизни не любил. Вот Надежда свидетель: я никогда не был так счастлив.

Встала и Надежда, взяла обоих за руки и вывела из-за стола на свободное место. Грубым голосом в шутку подражая священнику, изрекла:

Да, я — свидетель. Я свидетель чудного мгновения встречи и любви с первого взгляда девицы Евгении и молодца Валериана. На колени, дети мои.

Влюбленные опустились на колени друг перед другом. Пальцы их были сплетены, глаза безотрывно устремлены друг на друга.

Надежда положила левую ладонь на голову Валериана, правую Жени.

Ну вот, круг и замкнулся. Чувствуете ли вы, дети мои, святость момента?

Да — ответил Валериан;

Да — ответила Женя.

Надежда продолжала:

Готов ли ты, Валериан, взять в жены девицу Евгению, любить ее больше жизни своей, быть ей верным другом и опорой?

Да, готов — серьезно ответил Валериан.

Готова ли ты, Евгения, беззаветно любить молодца Валериана, быть ему верной подругой и опорой?

Да, готова — так же серьезно ответила Женя.

Ну так любите друг друга и живите вместе. Объявляю вас мужем и женой.

 

* * *

 

… Вышли на улицу, держась за руки. Молча дошли до подъезда, молча забрались на самый верх под крышу в комнату Жени. Женя открыла дверь, прошла к столу, зажгла керосиновую лампу. Валериан подошел к ней, положил руки ей на плечи, развернул к себе. Долго стояли, вглядываясь в друг друга. Валериан приблизил к ней лицо, прикоснулся кончиком носа к ее носу. Она улыбнулась. Он легонько поцеловал эти улыбку в щеки, нос, глаза. Она не сопротивлялась, потянулась к нему всем телом, обвила руками шею.

Валериан был на голову выше и ему было неудобно нагибаться. Он положил свои ладони на ее упругую попку и легко приподнял ее. Она помогла ему, подтянувшись на руках и обхватив ногами его торс. Так она в глубоком детстве встречала отца, пришедшего с работы: с разбегу прыгала ему на грудь и, обхватив его руками и ногами замирала на миг. Почему пришло к ней сейчас это детское воспоминание? Ведь она давно забыла о нем. Наверное все дело в том, что Валериан источал уверенность в себе, основательность и безмерную любовь к ней — то, что было так дорого ей в отце, и чего так не хватало ей в последние годы скитаний и неустроенности жизни.

Женя поерзала и, удобно разместившись на его ладонях, принялась разглядывать мелкие царапины на его лице, оставшиеся после бритья. Ей захотелось прикоснуться к ним языком. Она потянулась к нему и нежно поцеловала подбородок, щеки, шею. А он искал губами ее губы, руки были заняты и ему это никак не удавалось. Целую вечность продолжалась эта игра. Он стоял, широко расставив ноги, она сидела у него на ладонях, крепко обхватив его руками и ногами. Головы их находились в постоянном движении. Каждый имел в этом движении свою цель, но, стремясь к ней, невольно отклонял в сторону цель своего партнера. Наконец Валериану удалось поймать губами губы Жени. Она забыла о царапинах и замерла.

Никто ее до сих пор так не целовал. Жене приходилось иногда со скуки делить постель с мужчинами в ссылке, но там обходилось без поцелуев. Родительские поцелуи не в счет, а юношеские были либо в щечку, либо одними губами, когда зубы у обоих крепко сомкнуты и языки оба держат за зубами. Язык Валериана был активен. Обследовав внутреннюю поверхность ее губ, он настойчиво пролез между ее зубами и коснулся кончика ее языка. Касание было пленительным. Не хотелось его прерывать. Дыхание Жени стало прерывистым, а движения языка ритмичными. Ритм перешел куда-то в низ живота. Все тело охватила не испытанная ранее нега и нетерпеливое ожидание чуда.

Валериан отстранился и, оглядев комнату, усадил Женю на стол. По-прежнему, глядя ей в глаза и не произнося ни слова, стал медленно расстегивать гимнастерку у нее на груди. Женя доверчиво глядела ему в лицо, читая в нем тот же восторг и поклонение, как и при вервом взгляде. Валериан расстегнул ремешок у нее на талии, обнял ее и, ухватив подол гимнастерки где-то за спиной, потянул его вверх, одновременно выворачивая гимнастерку наизнанку. Женя помогла ему, подняв руки. Все ее нижнее белье состояло из трикотажной мужской майки белого цвета. Лифы и корсеты Женя презирала как знаки закабаления женщин мужчинами. Валериан замер, разглядывая Женю в майке. Недавняя стрижка открыла нежную шею, линия открытых плеч и рук была совершенной. Валериан сделал с майкой то же самое, что с гимнастеркой. Открылась грудь.

Женя всегда стеснялась своего тела, скрывала его, не открывала даже женщинам. Ей казалось неприличным демонстрировать совершенство когда вокруг столько уродства. Никто никогда не касался ее груди. Жандармы лапали, конечно, под видом обыска, но это не в счет. Это как стихийное бедствие. Немногим своим случайным мужчинам она грудь не открывала и трогать ее не позволяла. Валериан был первым, кто вот так свободно разглядывал ее голую грудь. У Жени не возникло даже порыва остановить его.

Валериан погрузил свое лицо в ложбинку между грудей и, охватив груди ладонями, прижал их к своим щекам. Замер на миг. Отклонился и, глядя ей в глаза впервые с того момента как остались вдвоем, подал голос:

Женька, ты не представляешь, как ты прекрасна. Не могу поверить, что это все теперь мое.

Женя улыбнулась:

Смешной ты, Валерка. Давай-ка раздевайся. Я тоже хочу на свое посмотреть.

Валериан быстро избавился от одежды и, встав на прежнее место, вернул ладони ей на грудь. Женя прикоснулась кончиками пальцев к его плечам, потрогала мышцы спины, спустилась к ребрам, тронула соски, погладила поджарый живот:

Какой ты стройный, Валерка. И сильный. Ты ведь не сделаешь мне больно? Ведь правда?

Нет, принцесса, я рыцарь твой. Судьба моя — спасать тебя от боли.

Как будешь ты спасать меня мой рыцарь?

Садись принцесса на меня верхом.

Валериан еще при первом беглом осмотре комнаты понял, что небольшая кроватка с металлической сеткой вряд ли выдержит двоих. Ну а если и выдержит, то провиснет как гамак до самого пола: спать можно, ласкать можно, а вот ебать неудобно. Пол был покрыт половиками, сплетенными из разноцветных тряпочек. Это хорошо, но не достаточно. Будет жестковато. Валериан сбросил матрац с кровати на половики, сдернул с Жени штаны вместе с сапогами, забросил ее себе на грудь в прежнюю позицию, но стоять не стал, поджал коленки и повалился вместе с Женей на спину на матрац.

Верхом-то я ни разу не сидела.

А ты попробуй. Будет хорошо.

Валериан, не выпуская Женины груди из своих ладоней, запрокинул голову. Закрыл глаза.

Что ж делать мне верхом, мой славный рыцарь?

Свободна ты, принцесса, выбирать. Держись за руль и правь, куда стремится душа твоя. Я это буду благодарно принимать.

 

* * *

 

...Весь день с раннего утра до позднего вечера влюбленные занимались партийной работой. Собрания, совещания, митинги и демонстрации следовали друг за другом непрерывной чередой и изнуряли за день изрядно. Впрочем жаркие ночи с вечера до утра изнуряли не меньше. Оба входили в состав Самарского губкома партии большевиков: Женя как редактор партийной газеты «Приволжская правда», Валериан как заслуженный большевик с дореволюционным подпольным стажем. Обсуждали статью Каменева в «Правде» об объявлении выборной компании на всероссийскую конференцию. Заседание губкома вел Галактионов — старый большевик из рабочих:

Ответственное дело: делегатов выбрать. Это ж надо в первичках по всей губернии собрания провести, потом по уездам, ну и губернскую конференцию здесь в Самаре. Да, много работы. А времени всего неделя. Как считаете, товарищи, справимся?

Слово взял Валериан:

Ты вот что, товарищ Галактионов, пораженческие разговоры здесь не заводи: «справимся?», «не справимся?» - Справимся. И решать вопрос будем прямо, открыто, по-большевистски. Дай-ка мне бумагу и карандаш. Телеграмму надо отправить в ЦК. Люди там должны знать, что Самара не подведет, что здесь собрались люди не сопли жевать, а дело делать.

Валериан написал текст: «Телеграмма. Петроград, особняк Кшесинской, Ленину, Зиновьеву, Каменеву. Самарская конференция большевиков направляет на Всероссийскую конференцию делегацию в составе». Валериан оглядел присутствующих:

Секретаря губкома, товарища Галактионова надо включить? - и, услышав одобрительные возгласы, - Так,... Пишу: Галактионов Алексей Петрович.

Галактионов и остальные присутствующие только хлопали глазами:

Что-то ты не туда заворачиваешь, Валериан. Это как же так, без выборов? Это что ж выходит, я — самозванец? Как я людям в глаза смотреть буду?

Не переживай, Петрович, какой же ты самозванец? Тебя секретарем губкома Самара выбрала?

Да уже три недели как выбрала.

Ну вот, значит никакой ты не самозванец. Тебя в губком выбрали и на конференцию в Питер выберут.

А если не выберут?

А мы-то все на что? У нас авторитет в массах есть или нет? Продавим. На конференции линия партии определяться будет. Как же ты руководить-то Самарой будешь, если в выработке этой самой линии партии участия не принимал?

Галактионов озадаченно:

Да вроде как прав ты. Надо мне там быть и все своими глазами увидеть.

Ну вот, наконец-то, дошло. Следующим в список пишу товарища Куйбышева Валериана Владимировича. Возражения есть?

Возражений нет, - прозвучал звонкий голос Жени Коган в наступившей тишине. Товарищ Куйбышев в партии с 1904-го года, 8 раз арестовывался царской охранкой, прошел через тюрьмы и ссылки. Многократно проверен. Достоин избрания. Кто за то, чтобы включить товарища Куйбышева в число делегатов? Единогласно.

В разговор вступил Николай Шверник — председатель завкома крупнейшего в Самаре трубочного завода:

Так и мне туда надо на конференцию. У меня членов партии с кандидатами 400 человек. Как же я без этого управляться буду?

Валериан:

Правильно гутаришь, Николай. Нас тут в губкоме девять человек. Все мы избраны. Всем нам надо как «Отче наш» знать линию партии. Давайте так: оставляем троих на хозяйстве, остальных включаем в число делегатов.

Список составили быстро, без препирательств. Вошла туда и Женя для освещения работы конференции в газете.

Валериан подвел итоги обсуждения:

Ну вот, товарищи, и определилась наша задача на ближайшую неделю — провести список губкома через голосование на конференции. Давайте перекурим и сядем писать план мероприятий по дням: кто, где проводит собрания, кто кого выдвигает …. А я во время перекура отправлю телеграмму.

Телеграмма ушла в Питер за подписью Куйбышева.

 

* * *

 

… Поезд пришел в Петроград ранним апрельским утром. Галактионов предложил взять извозчиков. Валериан возразил:

Не суетись, Петрович. Груза у нас с собой нет, только сухой паек, так что вполне можем прогуляться пешком. Зачем деньги зря тратить?

А куда идти-то? Где тот особняк балерины той?

Не переживай, Петрович, я знаю куда идти. Я здесь в Питере все ходы и выходы знаю. Проведу кратчайшим путем.

Самарцы посмотрели с уважением на Валериана: все-то он знает, во всем разбирается, а вроде молодой еще. И когда успел?

Не смотря на ранний час, улицы и набережные столицы были заполнены народом. Женя по привычке приглядывалась к встречным, пытаясь определить по внешнему виду их род занятий. Встречались и хорошо одетые господа из бывших, и студенты в тужурках с горящими глазами, и работяги с рельефными, будто рубленными лицами. Но преобладала помятая с похмелья солдатня в шинелях без погон. Вся эта разношерстная публика была возбуждена ожиданием чего-то совершенно замечательного. Жене вспомнилась толчея в цирковом буфете в перерыве между представлениями, когда людям уже показали фокусника и гимнастов, но самое главное: хищники и силачи еще впереди.

Когда добрались до особняка Кшесинской, никого уже не удивило, что Валериана здесь знали. Еще на подходе к зданию начались встречи, сопровождаемые радостными возгласами, объятиями и крепкими рукопожатиями. В дверях столкнулись с выходившей из здания делегацией уральцев. Валериан ткнул в бок протиравшего очки Свердлова:

Стой, руки вверх, бросай оружие.

Этой фразой Свердлов прославился в 1910 году в Нарымской ссылке. Тогда ссыльные проводили маевку и один из них отошел в кусты по большой нужде. Ну а Яков принял его сослепу за прячущегося шпика, выхватил из костра чуть обгоревший дрын и с криками: «Стой, руки вверх, бросай оружие» принялся охаживать дрыном ни в чем не повинного товарища.

О, Валериан, и ты тут. Давно не виделись. - Свердлов обнял Валериана.

Да, уж месяц как — Валериан с любовью разглядывал друга. Ну ты как, уже зарегистрировался поди?

Да мы еще вчера под вечер прибыли. Ночевали тут же в коридоре, а сегодня были первыми на регистрации. Это наверху в 19-м кабинете. Там Зиновьев всех записывает. Ну и напротив кабинет Владимира Ильича. Он просил все делегации заходить к нему по очереди для знакомства.

Ну и как ты? Познакомился уже с Лениным? Как он? Расскажи.

Ну как-как, - Свердлов задумался, подбирая слова. - Сам увидишь. Да и вот что: там у Зиновьева квитки дают на поселение. На выбор в дом 14 или в дом 17. Бери в четырнадцатый, тогда будем вместе.

Хорошо, Яков. Ну давай, до встречи.

Давай Валериан, а мы соснем чуток.

Встреча с Лениным произвела на самарцев большое впечатление, но скорее обратное ожидаемому. Внешность у вождя оказалась совсем невзрачной. Маленький рост, непропорционально крупная лысая голова, реденькая рыжая бородка клинышком и вдобавок ко всему картавая речь никак не соответствовали их представлениям о вожде мирового пролетариата. Лохматый, порывистый, громкоголосый Зиновьев и солидный, спокойный, уверенный в себе, похожий на министра Каменев имели гораздо более приметные внешние признаки народных вождей. Однако, увидев и у Зиновьева, и у Каменева любовное преклонение перед Ильичом, которое невозможно ни сыграть, ни скрыть, самарцы крепко призадумались: видно имеется в этом вежливом человеке нечто, выносящее его на вершину пирамиды партийной власти. Что именно, было неясно, но острый, цепкий, ленинский взгляд не оставлял сомнений в том, что этому человеку доступна истина.

Так-так, Самарская делегация? Приятно познакомиться. - Ленин вышел из-за стола навстречу самарцам, протянул руку для рукопожатия. Выслушав представление, руку не выпускал, повторял фамилию, профессию, будто запоминая, задавал уточняющий вопрос.

Услышав представление Валериана, обрадовался:

Куйбышев?... Ну как же, как же.... Знаю Вас давно по отчетам Российского бюро. Да и Лев Борисович мне о Вас рассказывал. Рад, очень рад. Давно хотел познакомиться с Вами лично.

После этих слов Ленина авторитет Валериана в глазах самарцев возрос до бесспорного. Валериан почувствовал это, оглянувшись на товарищей.

Услышав, что Женя уже десять лет в партии, прошла через аресты и ссылки, Ленин спросил:

Ну а как у Вас на личном фронте дела? Неужели не нашлось в Самаре молодца, достойного такой красоты?

Нашелся один такой, Владимир Ильич, - Женя задорно улыбнулась, одновременно густо покраснев, - вот он стоит, добрый молодец.

Ленин, глянув на Куйбышева:

А Вы, товарищ Куйбышев, с такой невестой-красавицей про революцию не забудете?

Валериан:

Ну что Вы, Владимир Ильич, любовь только поднимает тонус.

Поднимает, извините, что?... - улыбнулся Ленин. Присутствующие захохотали.

 

* * *

 

… На поселение определились в доме, принадлежавшем ранее генерал-лейтенанту барону Штакельбергу. Самого генерала в революцию подняли на штыки, а семья, спешно похоронив обезглавленного хозяина, бежала за границу. Валериан определил место для себя и Жени в кабинете: отодвинул от стены, стоящий в углу книжный шкаф, сдернул с огромного стола в столовой полосатую скатерть, занавесил ею вход в гнездо. Матрацы, одеяла и другое тряпье было уже разобрано поселившимися ранее делегатами, зато в хозяйской спальне на стене обнаружился толстый персидский ковер. Валериан снял ковер со стены, выбил многолетнюю пыль и, свернув вдвое, расстелил прямо на паркете. Семейное гнездышко получилось на удивление уютным.

Зашел проснувшийся Свердлов, предложил отобедать вместе в «Астории». Валериан, взглянув на Женю:

Мы бы с радостью, Яков, но у нас такие траты не предусмотрены. Мы ведь планируем задержаться здесь в Питере еще на месяц после конференции, а денег после ссылки, сам понимаешь, в обрез.

За деньги не беспокойся, Валериан. У меня этого добра целый мешок. Экспроприировал по старой памяти перед отъездом банк в Екатеринбурге на нужды революции. Мне поговорить с тобой надо, а где еще серьезные разговоры вести как не в кабацкой толчее, где каждый сам собой занят.

Ну, если ты угощаешь? Ты как, Женька, к загулу готова?

Всегда готова. Яков Михайлович, а Вы один здесь? А где супруга Ваша?

Клава моя здесь в Питере, у тетки проживает. В Екатеринбург я без нее ездил. Мы ее с собой захватим по пути. Закажем отдельный столик на четверых.

 

* * *

 

… Перебои с продуктами в Петрограде уже наблюдались, однако шикарных ресторанов это пока не коснулось. Меню с царских времен оставалось обильным и разнообразным. Заказали шампанского для тостов, графин водки для мужчин и вишневой настойки для женщин. На закуску - копченой осетрины, груздей в сметане, холодной буженины, свежих огурцов. На горячее Валериан с Женей заказали свиные ребрышки, Клавдия — цыпленка табака, а Свердлов — бефстроганов.

Клавдия, грузноватая, но еще привлекательная дама, была полной противоположностью своему мужу: если Яков был типичным революционером, смысл жизни которого заключался в сломе всяких устоев и традиций, то в Клаве легко узнавалась мать — хранительница очага, жизнь которой посвящена воспитанию детей в многовековых традициях. Было трудно себе представить как они уживались, но нежные взгляды, неприметные прикосновения, предупредительность друг к другу говорили о том, что они хорошо ладят.

Утолив первоначальный голод и жажду, мужчины закурили. Женщины смолкли, зная, что запланирован серьезный разговор о делах. Начал Свердлов:

Ты что планируешь для себя на лето, Валериан?

Да как тут планировать? Полная неопределенность. Потолкаться думаю здесь в Питере с месяц, определиться с генеральной линией, ну и назад в Самару подаваться. И там на месте реально делать, что надо будет. А у тебя, что, какой-то другой план?

Да нет, все ты правильно говоришь. Успех нашего дела от положения на местах сильно зависеть будет. Я бы тоже, как и ты на Урал вернулся, если бы … - Свердлов умолк, задумавшись.

Если бы что? - Куйбышев напрягся.

Понимаешь, Валериан, не нравится мне ситуация вокруг Ленина. Я ведь тут с марта кручусь. В Екатеринбург только на пару недель выезжал чтоб конференцию провести. И вижу, что отношение к Владимиру Ильичу совсем не то, что нужно.

Давай-ка объясняй, о чем ты — Валериан затушил папиросу, облокотился о крышку стола, устремив свой пристальный взгляд в Свердлова.

Понимаешь, вокруг Ленина сейчас в основном люди из эмигрантского круга: Зиновьев, Бухарин, Радек, Сокольников. Как ни крути, оторваны они от народа. А тех, кто здесь в России тюремную пайку глодал, они к Ленину близко не подпускают. Сталин только маячит гле-то поблизости. Ну и Каменев, конечно. Хотя Каменев успел везде побывать: и в эмиграции рядышком с Лениным, и с нами в Сибирской ссылке. Должную твердую поддедржку Владимиру Ильичу они не оказывают: либо спорят с ним, как Каменев, Радек, Бухарин, либо ни рыба ни мясо, воздерживаются в основном как Зиновьев, Сокольников или Сталин.

Ну... - Валериан кивнул — известное дело, ждут, куда ветер подует.

Вот то-то и оно. А время сейчас другое. Время дискуссий прошло. Я так считаю. Пришло время действовать и, если мы в партии будем по-прежнему разговоры разговаривать, история сметет нас как крошки со стола. Ты согласен?

Валериан кивнул:

Ну ты же знаешь, дружище, что поговорить и я люблю, но разговорам всегда реальное дело предпочитал. Всегда наступает момент когда надо прекращать разговоры и браться за дело.

Знаю, Валериан, потому и веду с тобой этот разговор. Сейчас наступил тот самый момент. Надо заканчивать с болтовней и решительно и однозначно поддержать Ленина. Он умнее всех нас вместе взятых. Даже, если и не понимаем чего до конца, надо ему довериться, объединиться вокруг него. Единство сейчас превыше всего.

Что, есть опасность, что Ленина кто-то не поддержит?

Да, Валериан, такая опасность есть. Ты апрельские тезисы читал?

Да, проглядел второпях, но не вник пока, если честно.

А ты вникни, не поленись. Вопрос стоит серьезнее некуда: не о каком-то тактическом повороте, а об изменении программы партии, ее целей и задач.

Давай-ка поподробнее — удивился Валериан — ты не преувеличиваешь?

Да уж какие тут преувеличения? Точно. Ну давай с истоков. Программа и устав партии были приняты в 1903 году на втором съезде РСДРП. Так?

Так.

Построение социализма должно пройти революционным путем в два этапа. Первый этап: социально-демократическая революция. Второй этап: социалистическая революция.

Ну так, … все верно ты толкуешь. В начале всего: свержение царизма, избрание временного правительства, проведение всеобщих выборов в учредительное собрание. Ну а собрание уж решит, какую форму демократии вводить вместо монархии: президента или парламент.

Свердлов, одобрительно выслушав друга:

Так-так. Вводится демократия, вместе с ней гражданские и политические свободы, развивается экономический базис, растет и укрепляется рабочий класс. И, укрепившись, где-то в следующих поколениях пролетариат совершает социалистическую революцию. Вот в этом программа нашей партии.

Да, точно так — удовлетворенно кивнул Куйбышев. - Так в чем проблема-то? Вроде все идет как задумано: царизм свергнут, временное правительство действует. Выборы в Учредительное собрание объявлены. Вся Россия возбуждена. Впервые в истории народ выдвигает своих представителей, которые решат будущее страны. Вроде все идет по плану? Все как и записано в программе четырнадцать лет назад. Разве нет?

Свердлов заглянул в глаза Валериану, увидел в них искреннее недоумение, потянулся к графину, наполнил рюмки, обратился к женщинам:

Не скушно с нами, милые дамы? Вам что налить: настойки или шампанского?

Мне не скушно. Я люблю слушать когда мужчины разговаривают — Клава протянула рюмку — налей мне настойки, Яшенька.

Мне шампанского — ответила Женя. - Мне не скушно. Программу партии я, конечно, читала, но вот о том, что сейчас происходит именно то, что там записано, я никогда не задумывалась. Мне казалось, что и сама революция, и временное правительство, и выборы в Учредительное собрание будут проходить с более непосредственным участием партии. А сейчас ощущение такое, что кто-то другой печет пироги: кадеты, эсеры, меньшевики. А мы, большевики, где-то на обочине истории.

Свердлов замер с бутылкой в руке. Воскликнул восторженно:

Вот. Вот оно. Устами младенца и женщины глаголит истина. Твоя Женя — умница, Валериан. Ухватила самое главное. А главное в том, что мы сползаем на обочину. Народ поддерживает не нас. Время перехватить инициативу, и Ленин понял это первым. Ну давайте. За светлое будущее.

Выпили, закусили. Валериан, насаживая груздок на вилку:

Так что там в апрельских тезисах такого взрывоопасного, Яков?

Правильное слово ты сказал, дружище: взрывоопасное. Предстоит взрыв. И этот взрыв либо разорвет партию, либо сделает нас сильнее. Ленин предлагает передать всю власть в стране советам.

Как это советам? - удивился Куйбышев. - Советы вроде бы политикой никогда не занимались: касса взаимопомощи, профсоюз — низовая рабочая демократия. А как же Временное правительство? Учредительное собрание? Конституция?

А никак. Долой Временное правительство министров-капиталистов.

Да ладно тебе, Яков. Шутишь. Это ж контрреволюция. Как же так: состоялась революция, появилось Временное правительство, а мы вместо его поддержки будем выступать против? Против революции?

Здесь тонкий момент. Его хорошо понять нужно. Если мы выступаем против Временного правительства, то мы не против революции выступаем, а за.

Это как так: против революционного правительства, но за революцию? Как-то не вяжется это.

Вот так, дружище. За. За второй, социалистический этап революции. За свержение Временного правительства и установление власти советов рабочих и крестьянских депутатов.

Валериан задумался:

Да, все это надо хорошенько взвесить. Действительно крутой получается разворот. Это что ж выходит: объявляем буржуазии войну на уничтожение и уже сейчас начинаем выстраивать бесклассовое общество?... А ты знаешь что, Яков? … Мне такой разворот больше нравится чем это ожидание неизвестно чего: пока демократия установится, пока пролетариат окрепнет. Правильно Владимир Ильич заворачивает. У меня руки чешутся свернуть шею буржуазии.

Свердлов, потирая руки:

Ну вот, наконец-то, дошло. Именно это я и хотел от тебя услышать. Ну что? С Лениным? До конца?

Валериан пожал пожал протянутую руку:

До конца.

Я тоже с вами — скрепила рукопожатие обеими руками Женя.

И я, - положила ладони поверх Жениных Клава.

Все засмеялись от этого внезапного порыва. Свердлов разлил по рюмкам остатки алкоголя. Выпили за единство. Свердлов коснулся ладонью плеча Куйбышева:

И вот, что, Валериан, последнее. О том, с чего начал. Вокруг Ленина сейчас одни твердокаменные. Надо бы их разбавлять помаленьку. Завтра с выборов в разные комиссии конференция начнется. Я хочу, чтобы ты меня в мандатную комиссию выдвинул. Надо мне стать ее председателем и в ранге председателя войти в комиссию по подработке решений. А туда докладчик с содокладчиком войдут, значит Ленин с Каменевым. Каменев-то меня отлично знает еще по верхоянской ссылке, когда я его разнес там в пух и прах за его поддержку участия в мировой войне. А вот Ленин знает меня только заочно. Хочу показать ему как я могу быть ему полезен. Хочу поближе к нему встать. Дела-то серьезные намечаются. Верные люди ему потребуются.

 

* * *

 

… Свердлова включили по предложению Куйбышева в мандатную комиссию, а затем под давлением региональных делегаций при скептическом нейтралитете Ленина и Каменева и в центральный комитет партии. Ленин однако очень скоро оценил по достоинству верность Свердлова, его неутомимость и напор, его цепкий ум, способный удерживать в памяти тысячи фамилий и мельчайших деталей биографий. Свердлов оставался надежным соратником Ленина и главным должностным лицом в новом государстве до самой своей смерти в 1919 году.

 

* * *