1919.

Омск (Западная Сибирь). Швецов встречает Рудина в Омске. Астрахань, устье реки Волга (южная Россия) Куйбышев и Киров в штабе 11-ой армии красных.

 

Мария Антоновна Швецова стойко держалась перед житейскими невзгодами, но после отъезда дочери Ольги в Москву как-то в одночасье увяла и к Рождеству умерла. Новый 1919 год Михаил Швецов встретил в одиночестве, заснув в отцовском кресле. Разбирать постель не было ни желания, ни сил. Впервые за много месяцев Швецов заснул сытым. Это девушка Маня-добрая душа встретила его сегодня на Невском и чуть не силой затащила к себе в каморку. Маня служила в доме Швецовых еще в те времена, когда Михаил учился в университете, потом куда-то исчезла. Они не виделись несколько лет и вот случилась эта неожиданная встреча, всколыхнувшая столько воспоминаний из того времени, когда каждое утро приносило радость.

Накормив Швецова щами, Маня упросила его сделать то, о чем она мечтала в девичестве: сыграть с ним в карты на раздевание. Швецов не имел никакого полового опыта и согласился из любопытства. После каждого проигрыша нужно было избавить свое тело от какого-либо предмета одежды. Причем делать это надо было не самому. Нужно было дождаться пока твой соперник прикоснется к тебе своими пальцами, медленно расстегнет, развяжет, снимет. Швецов понимал, что вся процедура рассчитана на то, чтобы пробудить вожделение, о котором прочитано столько книг. И по прерывистому дыханию и алым щекам Мани Швецов понимал, что вожделение нарастает. В глазах Мани он уже давно читал призывную готовность отбросить карты и отдаться клокочущей страсти. Удивительно, но в себе самом он никакой страсти не чувствовал. Да, прикосновение ее рук было приятным. Когда она касалась области живота, у него даже появлялась эрекция. А вот свои собственные прикосновения к телу Мани какой-то страсти в нем не пробуждали. Когда он охватывал ладонями ее голые плечи, спину, талию, он чувствовал ответное движение ее мышц, но это движение не вызывало в нем вожделения, как не вызывает вожделения поглаживание любимого животного. Разглядывая все более обнажающееся тело Мани, Швецов наслаждался созерцанием совершенных линий зрелой женщины, но и это не вызывало в нем страсти, как не вызывает страсти разглядывание женского тела на полотнах Рубенса. Лишь любопытство и радость созерцания.

Маня была настолько увлечена Швецовым, что холодности его не замечала. Наоборот, его сдержанность и отсутствие спешки только возбуждали ее дополнительно. В лихие времена она подрабатывала уличной девкой на Невском и знала немало мужчин, падких до скорых плотских утех. Все они были торопливы. Долгий подъем по винтовой лестнице в ее каморку настолько изнурял их терпение, что времени и сил на какие-то прелюдии у них уже не оставалось. С нее срывали одежду, мяли груди, валили на кровать, грубо наспех удовлетворяли свою похоть. Лишь со второго раза, да и то не всегда, Мане удавалось и для себя получить капельку наслаждения. Обычно же кавалер мгновенно засыпал, либо прощался и отправлялся по своим делам. В этот же раз с ее любимым Мишей, Мишенькой, Михаилом Александровичем она купалась в наслаждении с того самого момента, когда увидела его, такого несчастного, на Невском. Прикосновения его тонких пальцев заставляли ее саму дрожать от нетерпения. А он вежливый, невозмутимый:

Манечка, тебе не холодно?

Этот безобидный вопрос рождает в Мане бурю противоречивых чувств: «Холодно? - Вот уж нет, как может быть холодно при таком жаре? А может это ему холодно? А может я ему не понравилась и он хочет одеться и уйти? Нет-нет, не может быть, я же вижу как у него все напряжено в трусах. Дура я дура, это ж он мне намекает, что в постельку под одеяльце пора. А и правда пора, иначе я умру тут на месте от желания его прижать к себе и не отпускать никуда». И Маня, радостно принимая участие Швецова за подсказку:

Холодно, да-да холодно. И не отпущу тебя никуда пока не согреешь.

Маня встает из-за столика. На ней лишь чулки. Встает и Швецов в одних трусах, с восхищением смотрит на Маню. Маня поворачивается к кровати, откидывает одеяло, ложится на спину:

Иди ко мне, Мишенька. Иди, родной. Не томи.

Не без колебаний Швецов прилег рядышком, накрыв обоих ватным одеялом. Маня, заметив его замешательство:

Так ты в первый раз, миленький? Это ничего. Это хорошо. Я все сама сделаю.

Швецов никак не мог кончить. Чего-то не хватало. Горячая русская баба в самом соку любит тебя, готова с радостью откликнуться на любое твое движение. А не хватало. Эмоциональный накал не поднимался выше чисто механического возбуждения как при маструбации, с которой Швецов познакомился еще в детстве в кадетском корпусе.

Зато Маня была на седьмом небе от счастья. Много-много раз она разрывалась на мелкие кусочки, улетала куда-то, будто проваливалась в пропасть, собиралась в комок, чтобы вновь улететь. Швецов устал с непривычки, да и многомесячное недоедание дало о себе знать. Остановился без сил, замер. Пропала эрекция. Маня, благодарно заглянув ему в глаза:

Спасибо тебе, миленький. Никогда так хорошо мне не было. Ты поворачивайся на спинку, глазки закрой, отдыхай. А я все сделаю.

Сморщенное и невзрачное мужское достоинство Швецова, оказалось у Мани во рту. Ее губы, язык и горло довольно быстро это достоинство увеличили в размере, укрепили и заставили фонтанировать так, как никакой маструбации было не под силу. Швецов только после этого почувствовал расслабление, удовлетворение и негу. Оставаться не стал:

Извини, Маня. Мне надо побыть одному.

Она его не задерживала. Наоборот, порывшись в сундуке, вручила Швецову бутылку Шустовского коньяка, доставшуюся ей от одного из своих клиентов:

На вот, Мишенька, возьми, выпьешь в праздники, меня вспомнишь. Ты не поверишь, но я этот коньяк для тебя несколько лет берегла. Я знала, что у нас с тобой это будет. Знай, что я твоя. Приходи ко мне когда только захочешь. Я буду ждать тебя всегда.

Добравшись до дома, Швецов проскочил мимо гостиной в кабинет с той быстротой, на которую только был способен. Однако его приход не остался незамеченным. В гостиной на полуслове прервалась дружная хоровая песня и до него донеслись привычные восклицания соседей по коммунальной квартире:

Злыдень пришел, опять нос воротит, брезгует нами.

Ага, пока не пристрелили контру.

Один целую комнату занимает, тунеядец. Ну ничего, отольются и ему наши слезоньки.

Слыхал, говорят будто на самом верху решили: всех бывших в расход?

Да уж скорей бы уж. В комнате той библиотеку бы сделали. Ну давай, наливай, не задерживай.

Так под революционные песни и пьяные разговоры соседей Швецов и потягивал, не торопясь, шустовский коньяк в новогоднюю ночь Нового 1919 года.

А утром, проснувшись, Швецов допил вчерашнюю бутылку коньяка, упаковал семейные фотографии и архив покойной матери в походный саквояж отца. Сохранившиеся остатки столового серебра были аккуратно завернуты в салфетку и уложены туда же. Швецов присел в кресло перед дальней дорогой, оглядел все вокруг, размышляя, что еще взять с собой. Книги? Мебель? Тряпки? Встал, взял с подоконника оловянного солдатика, погладил его, будто снимая пыль, сунул в карман шинели, вышел в коридор и, запирая за собой дверь в кабинет, подумал: «А интересно, сколько времени эта дверь простоит закрытой прежде чем товарищи выломают замок со словами:

Сгинул, сука.

Загнулся поди или пристрелил кто.

Туда ему и дорога паразиту.»

 

* * *

 

В Москве Швецов отправился на розыски наркомата путей сообщения, где работал его свояк Шалыгин Иван Иванович. Уехав тогда из Питера в Москву на празднование годовщины октябрьской революции, Ольга с Иваном больше в Питер не возвращались. Даже на похороны матери они приехать не смогли. Или не захотели? Швецов планировал передать фотографии и семейный архив Ольге на хранение прежде чем двигаться дальше в Омск к Колчаку.

Должность у Ивана была высокой: он был в ранге начальника управления, отвечал за снабжение железных дорог материалами и оборудованием. В приемной неприступная дама из «синих чулков» сообщила Швецову о том, что начальник в командировке, что будет только на следующей неделе, а личных сведений о жене и, тем более, домашнем адресе, давать не положено. Только природные вежливость и обаяние Швецова, а также комплект (ложка, вилка, нож) из саквояжа склонили даму к преступлению: она сообщила и адрес своего начальника, и место работы его жены. Оказалось, что Ольга работает в Коминтерне переводчиком и в данный момент находится на рабочем месте. Оказалось возможным даже переговорить с ней по телефону.

Вечером за самоваром вспоминали детство, прежнюю спокойную уравновешенную жизнь. Ольга с увлечением рассказывала о своей нынешней работе в ИККИ (Исполнительном Комитете Коммунистического Интернационала):

Знаешь, братик, я о многом размышляла после отъезда из Питера. Главное, что мы потеряли в революцию — это ощущение родины. Будто родина-мать отвернулась от нас. Будто мы уже и не настоящие ее дети, будто мы перестали быть русскими людьми. Я жила в России как в чужой стране. Мне казалось, что я больше не нужна своей родине. А я нужна, Мишка, нужна. Я еще больше сейчас нужна, чем раньше. Ну как тебе объяснить? Вот жили мы покойно и счастливо, а вместе с нами жили и те, кто нам служил: наши слуги, крестьяне, рабочие. А ведь они тоже русские люди. Они точно также, как и мы, проливали свою кровь на полях сражений, строили дворцы, в которых жили мы, выращивали хлеб, который ели мы. Ну почему же мы присвоили себе родину? Почему мы считали, что родина — это мы, что только наши представления о добре и зле единственно правильные? Революция не разрушила нашу родину, как мы считали. Совсем наоборот. Революция нашу родину восстановила. Революция не нанесла смертельные раны нашей родине. Она лишь обнажила эти раны, вскрыла нарывы, которые появились не сейчас, а гнили веками.

Ты какие нарывы имеешь ввиду?

Главный нарыв: рабство. Триста лет татаро-монгольского ига, потом еще столько же крепостной строй. Это шестьсот лет насилия, которые затоптали дух Великого Новгорода, когда свободные люди сознательно объединяли свои усилия для защиты свободной земли. Революция освободила нашу родину от оков рабства и мы не сторониться должны своей обновленной освобожденной родины, а наоборот, подставить свое плечо поддержки и помощи.

Ты красивую картинку нарисовала, сестрица, - Швецов поморщился от сожаления, что приходится возражать сестре, - однако к реальности эта картинка имеет мало отношения.

Мишенька, ты ошибаешься. По своей работе я встречаюсь с сотнями людей из нашего круга, честных, благородных, готовых к самопожертвованию. Все они самозабвенно трудятся, отдавая свои знания, опыт, теплоту своего сердца построению в нашей родине нового общества, основанного на правде и справедливости.

Швецову не хотелось спорить с сестрой. Он просто огорчился от того, как быстро она перековалась из оппонентки власти в ее сторонницу. Не стоит ее разубеждать, ей будет проще и безопаснее находиться в этом счастливом неведении. Швецов замолчал, прихлебывая чаек и размышляя о своем. Но Ольга была настойчива. Она привыкла прислушиваться к мнению брата, ей всегда было важно знать его позицию.

Ты, братик, не отмалчивайся. Говори, чего морщишься?

Швецов знал настойчивость сестры и понял, что говорить придется.

Оленька, пойми меня. Я не хочу никого ни в чем переубеждать, тем более что я и не претендую на истину в последней инстанции. Скажу только, что мне твои рассуждения и энтузиазм твоих новых знакомых кажутся наивными. В лучшем случае их можно принять как первое приближение к истине. Но сама истина от твоих рассуждений так далеко, что ее и не видно.

Ты давай-ка, Мишенька, не юли, не замазывай разговор своей деликатностью, говори прямо: чем тебе эта власть не нравится?

Оленька, не торопи меня. У каждого свой способ мышления. У кого-то всегда готовы ответы на все вопросы. А мне нужно подумать, построить логическую конструкцию на базе тех знаний, которые у меня есть, и тем самым приблизиться к пониманию правильного ответа.

Ну хорошо-хорошо, замолкаю, слушаю.

Мне приходит в голову аналогия с сопроматом и теорией упругости. Это инженерные дисциплины, построенные полностью на том предположении, что все материалы подчиняются закону Гука: деформация является результатом возникновения напряжений. Деформация пропорциональна напряжению. В частности при снятии напряжений исчезает и деформация. Если ты наступишь на доски трапа, сходя с корабля на берег, то доски прогнутся. В момент, когда ты снимешь нагрузку и сойдешь с трапа, доски восстановят свою первоначальную прямолинейность. Деформации полностью исчезнут. Так утверждает закон Гука, так утверждают и большевики и ты вслед за ними.

Я? Я утверждаю как закон Гука? Да я впервые о нем слышу.

Я знаю, Оля, ты потерпи. Я продолжаю. Обещаю: будет все понятно. Так вот: есть доска трапа, восстанавливающая свою форму при снятии нагрузки. Есть дерево и упругий прутик, который наклонишь и они вернутся в исходное положение, есть гитарная струна …. Да много чего есть на свете, что в некотором первом приближении дефомируется в соответствии с законом Гука: уберешь нагрузку — полностью исчезнут деформации. На самом-то деле деформации есть, но они настолько незначительны, что в условиях поставленной задачи ими можно пренебречь.

Ну к чему это все, Мишенька? Деформации, напряжения, приближения — понятно все уже.

А к тому, Оленька, что есть на свете лом. Вот скажи, согнем мы этот лом в дугу и отпустим. Вернется он в исходное прямолинейное состояние?

Нет, не вернется.

А почему? Почему доска вернется, струна вернется, а лом не вернется?

Ну давай уж, объясняй.

А потому лом, согнутый в дугу, остается дугой, что сгибая его, мы превысили его предел упругости. Пока напряжения ниже предела упругости работает закон Гука: деформации пропорциональны напряжениям. Как только превысили предел — возврата нет. Первоначальная форма уже не восстанавливается: появляются остаточные деформации, которые определяются уже другими законами. Например законами пластического течения. Но это уже выходит за рамки обсуждаемой темы. Возвращаюсь к примеру с ломом. На вопрос: «Можно ли вернуть лом из дугообразного состояния в исходное?» отвечаю: «Да, можно вернуть лом в состояние, близкое к исходному, если приложить к нему усилия противоположного знака. Величина этих усилий будет вполне сопоставима с теми усилиями, что согнули лом в дугу. Что дают эти инженерные рассуждения для понимания большевистской риторики? - Мне они дают полную ясность. Мне совершенно ясно, что за 600 лет разгула насилия предел обратимости российского общества давно пройден. В сознании российского народа накопилось такое количество необратимых деформаций, что даже полное уничтожение аппарата насилия из раба свободного человека не сделает. Этого совершенно не достаточно. Необходимы усилия, по своей продолжительности и интенсивности сопоставимые с шестисотлетней тиранией.

Ольга задумалась:

Это что ж получается? Для превращения раба в свободного человека нужно еще 600 лет насилия?

Да-да, именно это следует из большевистской риторики.

Но ведь все орудия насилия, что были на службе у царизма, уничтожены?

А ты забыла о смене знака? Прежние инструменты насилия большевикам не нужны. Они обречены на создание своих собственных.

Миша, ну а как же высокие идеалы свободы, равенства и братства?

Вот про свободу мы и говорим. А путь к свободе изложен в их партийном гимне, который, кстати, является и официальным гимном нашей с тобой родины: «Весь мир насилья мы разрушим. Кто был ничем, тот станет всем». То, о чем они умалчивают, тоже логично и неизбежно: «Кто был всем, тот станет ничем». Это про таких, как мы с тобой. Раб, ставший господином, способен только на то, чтобы сделать господина своим рабом. Собственно именно это мы сейчас и наблюдаем. Разве ты этого не видишь?

Мишенька, я все вижу, но у нас нет выбора. Мы не имеем права отойти в сторону и наблюдать как необразованные дурные люди деформируют нашу с тобой родину из-за своей неграмотности, отсутствия культуры, недопонимания. Мы должны встать с ними рядом, помочь, разъяснить, обучить, убедить. Мы должны стоять на активной позиции, и тогда, может быть, новая власть повернется к человеку и наши соотечественники станут чуточку свободнее, а общество в целом чуточку справедливее.

Швецов не стал продолжать разговор, сослался на усталость с дороги, ушел спать, а утром, наспех попрощавшись, отправился на площадь трех вокзалов.

 

* * *

 

Неожиданно для себя Швецов обнаружил в Омске отсутствие какого-либо свободного жилья. С мирных времен население города увеличилось в шесть раз и составляло более 600 тысяч человек. Не хватало площадей даже для некоторых правительственных учреждений и иностранных миссий. Им приходилось располагаться в вагонах на железнодорожных путях. Планы Швецова были неопределенными. Первоначальный план: разместиться на поселение и изучить обстановку, не сработал. Пришлось уже в день приезда обращаться в комендатуру для регистрации. Однако и там оказалась огромная живая очередь на несколько часов. Заняв очередь, Швецов отправился прогуляться по набережной Иртыша. Стоял солнечный денек с легким морозцем. Под подошвами сапогов поскрипывал чистый недавний снежок. На душе было спокойно. Как в добрые старые времена люди перемещались не торопясь, во взглядах читалась, уверенность в завтрашнем дне.

У парапета люди останавливались, наблюдая за полетами эскадрильи аэропланов. Остановился и Швецов. Он сразу определил, что аэропланы были бипланами французской фирмы «Ньюпор» конструкции Густава Деляжа. Аэропланы этого конструктора узнавались по смещению нижнего крыла из под кабины летчика чуть назад для улучшения обзора и по характерным V-образным межкрыльевым стойкам. Светлобежевая окраска корпуса указывала на то, что аэропланы были произведены во Франции. Ньюпоры, произведенные в России на заводе «Дукс» по лицензии красились в светло-серый цвет. «Значит, начались поставки вооружений союзниками в армию Колчака. Это воодушевляет» - подумал Швецов. Пытаясь определить модель, Швецов сомневался что это: «Ньюпор -17», или облегченная, укороченная, более юркая и маневренная модель «Ньюпор-21», используемая в основном для учебных целей. На шасси вместо колес стояли лыжи. Скорее всего их устанавливали где-то здесь на месте. «Значит должен быть где-то и цех по ремонту и модификации прибывающего из-за рубежа вооружения и оборудования» - подумал Швецов. - «Надо бы мне найти этих людей. Может быть они и разработками собственных конструкций занимаются. Наверняка им пригодятся моя голова и руки».

Швецов перемахнул через парапет и направился к реке. Там прямо на льду Иртыша была расчищена от снега взлетно-посадочная полоса. Приблизившись к группе наблюдателей с биноклями, Швецов увидел знакомое лицо. Это был его сокурсник по университету Игорь Засядкин.

Засядкин? Геракла? Ты ли это? - глаза Швецова светились от радости.

Засядкина любили на курсе. Он был меньше всех ростом, но в теле его не было ни жиринки, только гибкие тренированные мышцы. Прозвище «Геракла» он получил после того, как в Татьянин день одолел весь университет в соревнованиях по подтягиванию на перекладине. Засядкин оглянулся, узнал Швецова:

Швецов? Михаил? Какими судьбами?

Друзья обнялись, одновременно попытались приподнять друг друга, повалились в снег, повозившись, поднялись на ноги.

Ну давай, рассказывай. Как ты? Где ты? Солдатики-то твои живы-здоровы? Не забросил это дело?

Как можно, Геракла? Вот боец. Всегда со мной, - Швецов достал из кармана шинели оловянного солдатика.

Геракла задумчиво погрел солдатика ладонями, вернул Швецову:

Да-да, славные были времена. Навоевался, высыпал солдат в коробку, а на следующий день они все здоровенькие, как огурчики. Воюй снова, пока не надоест. В жизни не так: один раз сыграл в ящик и все. Назад хода нет. Столько друзей пришлось потерять.

Это да, смерть-злодейка косит всех подряд, не жалея и самых лучших из нас.

Друзья погрустили, вспоминая умерших от ран, эпидемий или голода сокурсников. Их разговор был прерван:

Засядкин, мы на ланч. Ты с нами?

Геракла встрепенулся:

Что же это я? Господа, разрешите вам представить Швецова Михаила Александровича — известного специалиста в механике твердого деформируемого тела, аэро- и гидродинамике и моего сокурсника по Санкт-Петербургскому университету.

Швецов поздоровался со всеми за руку, принял приглашение отобедать в столовой авиаотряда. Обед не отличался разнообразием, но был по-военному сытным. За обедом Швецов узнал о том, что в администрации Правителя действительно есть управление вооружения, при котором существует отдел разработки и адаптации. Отдел состоит из ремонтного цеха, опытного производства, исследовательской лаборатории и испытательного полигона. Единоначалие Правителя позволило объединить в одном отделе все имеющиеся ресурсы. Не было характерной для прежних администраций ведомственной разноголосицы и перетягивания одеяла на себя. Специалисты из самых разных отраслей работали под одной крышей и это приносило эффект. Период времени от возникновения идеи до ее реализации значительно сократился и составлял не годы, а месяцы и даже в некоторых случаях недели.

Засядкин представил Швецова начальнику отдела профессору Кулькову. Оказалось, что они пересекались на конференциях, встречали фамилии друг друга в тезисах докладов. Кульков обещал поговорить в управлении о внесении вакансии для Швецова в штатное расписание и уже на следующий день Швецов был включен в состав управления вооружений в должности старшего научного сотрудника. Администрация Правителя располагала жилым фондом для своих сотрудников, поэтому и с жильем для Швецова вопрос решился быстро. Ему всего четыре ночки пришлось поспать с Засядкиным в одной кровати. На пятые сутки для него поставили отдельную кровать в комнате, которую прежде единолично занимал начальник медицинского управления Рудин. Комната была светлой и теплой на втором этаже купеческого дома. Было у нее еще одно преимущество: у нее было два выхода: один в коридор, второй — на открытую широкую веранду во двор. Прежде комната была кабинетом хозяина дома Морина Якова Сергеевича. Сейчас хозяин ютился без жены, но с множеством малых детей в двух комнатах рядом с кухней, ранее служивших гостиной и спальней для прислуги.

 

* * *