ВОТ ТАК БЫВАЕТ

 

ПРЫЖОК

 

Лёша любил две вещи: жену и небо. Любил преданно и беззаветно. Обе любви пришли к нему в одну пору.

Было лето. Лёша месяц как дембельнулся. Отгулял, выпил десяток среднегодовых статистических норм, приходящихся на душу россиянина, совсем недавно переставшую быть советской душой.

Не оставив следа, в похмельном угаре промелькнули две Лены и одна, кажется, Оля.

Проснулся поздним утром. Да, в Ленинграде, едва опять ставшим Питером, в конце июня толком и не поймешь, какое сейчас время суток. Светло, тепло, солнечно. Только назойливые комары, вечные спутники этого недолгого Питерского счастья, не дают спать. Встал, глянул через запыленное окно на небо и понял, что его-то ему и не хватает. По-армейски быстро собрался и поехал в Касимово в аэроклуб «Звезда». В десантуре каждый прыжок с парашютом разносил по Лёшиному телу адреналин, доставляя в мозг эндорфины – гормоны счастья. Он, правда, дурак, не понимал тогда это, а сейчас понял.

На обратном пути зашел в книжный. В клубе велели купить пару книжиц. Там пришло второе озарение за день. Вспомнил, как до армии вдруг зачастил в этот магазин на улице Ленина, чуть было не переименованную в его отсутствие обратно в Широкую. Сработала мышечная память, когда вновь ощутил мощные и ритмичные толчки в груди, увидев за прилавком всё ту же хрупкую белокурую девушку с распахнутыми в пол лица карими глазами по-лягушачьи большим ртом. Особенно чувствительными становились толчки, когда эти большущие карие глаза весело смотрели на него, а губы расплывались в широкой улыбке. Царевна-Лягушка.

Любовь пришла сразу, поженились позже. В день свадьбы Лёша совершил свой 500-ый прыжок, уговорив, наконец, Марусю прыгнуть с ним в связке тандемом. Больше Маруся не прыгала, но на аэродром до рождения первенца приезжала часто. Сидела не траве. Смотрела, как в небе появляются разноцветные точки. Увеличиваются, опускаясь на землю.

Небо и Маруся. Маруся и небо. Остальное, как у всех. Маленький ребенок, бессонные ночи, болезни, квартира, ремонт, машина, деньги нужны, подрос пацан, скоро в школу, доча родилась, снова бессонные ночи, квартира маловата, машину побольше, деньги… Такая круговерть. Но есть небо, и есть Маруся. Не заметил, а уж скоро сорокет. И прыжков около семи тысяч. После пяти тысяч перестал вести строгий подсчёт.

 

Старенький Ан-2, дребезжа всем железом, натужно ревя мотором, кругами, словно по горному серпантину, набирал высоту над вытянувшимся дыней лётным полем. Человек 10-12 сидели в салоне на жёстких лавках вдоль бортов. Одному не хватило места и он сел на полу. Лёха был в самом хвосте самолета. Дверь находилась сразу за кабиной пилота. Её не закрыли. Длинный худощавый парень, возле двери, периодически чуть не по пояс высовывался наружу. Его сосед пугал, выталкивая того из самолета и одновременно удерживая. Видимо, это была дежурная шутка. Кроме Лёхи других перворазников не было.

- Ну чего, стрижа поймал? – крикнул сосед, видимо, обращаясь к худощавому.

Кто-то засмеялся. Подхватив эстафету, пошутил кто-то еще. Лёха не расслышал слов из-за гула мотор, но по взрыву смеха догадался – эта шутка оказалась более удачной. Или шутник был в большем авторитете у парашютистов.

- Полторашки, приготовились, - высунувшись из кабины, крикнул пилот.

- Мы ещё по полтораста не успели, Петрович, а у тебя уже полторашка, - весело проворчал один из парашютистов. Три человека встали, и один за одним вывалились из самолета через дверь. Просто, буднично, как будто из парной выскочили в снегу покувыркаться.

Лёха хотел посмотреть, что стало с ушедшими, но сосед заслонял собой почти весь иллюминатор.

- Санёк, опять раскрылся сразу под хвостом, - прокомментировал худощавый, - а этот стажёр Сизова у самой кромки. Сумеет ли салажонок выгрести.

- А Сизый молодчик. Четко рядом с балластом раскрылся, щас выведет парня на посадку.

- Двушка, парни, - крикнул Петрович, - давай быстрее – лес уже рядом.

Еще несколько человек покинуло самолёт.

 

- Конечная остановка! Автобус дальше не пойдёт, - объявил Петрович.

В салоне оставалось всего два человека: Лёха и его инструктор.

- Сколько, Петрович? - спросил инструктор.

- Четыре косоря. Как положено. Давай, бери своего в позе сзади.

Инструктор сделал приглашающий жест рукой и Лёха, вскочив как Ванька-Встанька, на ногах-пружинках пошел к выходу. Во время набора высоты страха не было. Было ощущение, что сидишь ты в парилке в весёлой компании незнакомых людей. Прислушиваешься к их шуткам. Вежливо улыбаешься.

- Когда хлопну по плечам, растопыришь в стороны руки и ноги вот так. Понял? А вначале, когда я тебя подтолкну – руки прижми к груди и ноги подогни, - прокричал Лёхе в ухо инструктор.

Лёха машинально кивнул.

- Вставай к двери. Держись руками. Пока будем лететь в свободном, говорить не удастся. Ты просто лети, расставив руки и ноги. Я сам нас покручу. А под куполом уже поговорим. Дам тебе порулить немного.

- Ну, с Богом. По команде, ноги подгибаешь и отпускаешь руки, понял?

Лёха еще раз кивнул. За спиной что-то щёлкнуло. Голова была свободна от мыслей. Ветер трепал лицо.

- Пошёл! – услыхал Лёха и послушно подогнул ноги. Разжать пальцы, вцепившиеся в края проёма, оказалось сложнее….

 

Сегодня было небо. Лёша уехал, когда Маруся еще спала. Завез дочку в школу и на аэродром. Обычный день. Суббота. С утра два прыжка с постоянными учениками с полутора и с двух тысяч. Когда отпрыгал, перворазники слишком громкие начинали разъезжаться. Громкостью пытались заглушить свой собственный страх и предстартовое волнение. Но старта не будет. Для Д-6 слишком сильный ветер. Еще человек двадцать, отинструктированных на земле, уедут не прыгнув. Повторно возвращается меньше половины. Кого-то вспугнули на инструктаже. Сегодня бы он прыгнул – куда деваться, а вот в другой раз не поедет. У кого-то любопытство уже удовлетворилось. Кто-то приехал за компанию. Кто-то просто закрутится в повседневных делах и забудет. Вернуться самые жадные – деньги не возвращаются, но прыгнуть можно в течение месяца. И те, кто действительно мечтают о полёте, о небе, как Лёша. Но таких очень мало.

- Лёша, тандемом прыгнешь? Тут один мужик хочет.

- Сколько он?

- Восемьдесят пять, вроде. Вон он у выхода из кафе стоит.

Там куда указала работавшая сегодня кассиром Анна, стоял высокий мужчина спортивного телосложения, лет от тридцати пяти до сорока. Ровесник, может. Когда Лёша посмотрел на него, мужчина, сделав несколько движений пальцами по экрану мобильного, поднес его к уху.

Из Лёшиного кармана раздалась мелодия и голос Хавтвна: «Если ты захочешь, вдруг меня поцеловать…»

- Ладно, прыгну. Пусть к ангару топает.

Анна с лукавой улыбкой смотрела на Лёшу и не торопилась пойти обрадовать перворазника.

- Кто это тебя так хочет поцеловать?

Увидела непонимание на Лёшином лице.

- Ладно, ладно. Не буду тебя смущать. На звонок-то ответь, а то обидишь человека. Она, а может, он, уже губы трубочкой раскатал. Ха-ха.

До Лёши дошло, что телефон звонит именно у него. Мелодия не его, поэтому и не отреагировал. Анна уже отходила, когда он с удивлением вытащил из кармана раскладушку. Машинально раскинул её. И тут же услышал незнакомый мужской голос:

- Маруся! А я звонил несколько раз – ты не отвечаешь.

- Ты же говорила, что сегодня можно…

Лёша, почувствовал себя подглядывающим в замочную скважину и схлопнул раскладушку.

Он повернул к ангару, где хранились парашюты. По дороге обхлопал себя по карманам. Его Nokia не было. Значит утром, когда на ощупь, чтобы не разбудить, доставал из Марусиной сумочки свой телефон, вытащил по ошибке её. Вчера вечером ездили купаться, и он бросил свою Nokia к ней в сумочку перед тем как полез в воду, а вспомнил об этом только утром.

«Стоп! Но у Маруси же i-Phone. Сам подарил, чтобы не хуже, чем у подружек. А это - дешёвенькая модель Samsung. А почему, голос сказал – Маруся? Имя-то по нашим временам не самое популярное.»

Лёша резко остановился, и снова раскрыл раскладушку. Открылись контакты. Один единственный контакт – ХХ. «Харлампия Харитоновна или ХХ-ый век Fox?»

«Звонки принятые – от ХХ минуту назад. Значит это он, Харитон Хренов! Хер Х..!

Пропущенные – от ХХ 4 раза. А это что за номер – 1 пропущенный? Это же Маруськин номер? Чья же это труба? Как она попала к Марусе в сумку? Надо ей позвонить. Или…» Какой-то бес подтолкнул пальцы Лёши в последний момент к другому решению.

 

Лёха любил в жизни две вещи: женщин и пробовать что-нибудь новое. Любил преданно и беззаветно. Сколько помнил себя – всегда любил.

В садике любил Машу. Как увидал её с двумя огромными бантами на макушке, так и полюбил. В первом классе – соседку по парте Марину. Во втором – отличницу Свету. В третьем – хулиганку Женьку. В четвёртом восьмиклассницу Лейлу.

В детстве, как увидит у кого-нибудь новую игрушку, так и ему такую надо. Родители потакали. За школьные годы разных секций перепробовал: легкая атлетика, плавание, лыжи, баскетбол, футбол, каратэ, гребля, даже фехтование и скалолазание. Кружки разные – авиамодельный, театральный, военно-исторический и, не поверите, юный инспектор дорожного движения.

Но нигде долго не задерживался. Везде, вроде, подавал надежды, но чего-то не хватало. Терпения, наверное. Так же и с женщинами – сначала любил сильно, красиво, но быстро остывал. Оп, и все. Кончилась любовь. Потому что из-за поворота шагает, цокая каблучками, новая.

В восьмом очень ему нравилась Вика из параллельного. Видная, красивая, с десятиклассниками крутила. Лёху это не останавливало – обхаживал её и так и сяк, знаки внимания оказывал.

И вот на Новогоднем вечере старшеклассников подходит к нему одноклассница Жанна, подружка Вики, и говорит, что та ждёт, чтобы он её на следующий танец пригласил. Вот оно! Аж, в жар бросило. Сколько грезил об этом.

Пригласил. Танец медленный. Лёха её за талию. Она ему руки на плечи. Он ей что-то на ухо, и руками по спине и пониже начал поглаживать. Вика не отстранилась, наоборот, руками шею его обвила, прижалась к нему выпуклостями. Он её в ухо и в шею украдкой поцеловал.

А потом вдруг свет погас. Это Лёха своего кореша, Тиграна, попросил, чтобы тот во время танца пробки выкрутил ненадолго. Так он целовался первый раз по-взрослому, в губы.

Но после Нового года вернулся с каникул, столкнулся с Викой в коридоре. Она улыбается ему, а он чувствует, что всё вроде как прошло. Дело сделано – добился своего. А Наташка из 9 Б сегодня в новых сапожках и шубке пришла. Видать подарки на новый год. Загляденье. Глаз не оторвать.

Так же и во взрослой жизни. Ничего с собой поделать не мог. Одержит победу и к новой стремится. Услышал, что один знакомый на Килиманджаро зашел, и Лёха туда. Байки стали в моде – купил Хонду 500 кубиков. Сноуборд освоил. Серфинг. Кайт. Вейкборд. Услыхал про матэ – купил калабас, бомбилью. Заварил – гадость. Но попробовал!

 

А месяца полтора назад погожим солнечным днём увидел, как грациозно идет по Гороховой женщина, и энергия какая-то так из нее и брызжет, обдавая всех мимо проходящих и проезжающих. Ух, как зацепила. Не смог Лёха дальше по своим делам ехать. Остановился как вкопанный.

Подвалил с комплиментом. Она улыбается своим большущим ртом. Огромные карие глаза так и светятся. Белокурые локоны развеваются. Хрупкая, изящная. Хоть и не девчонка, но как положено, на тридцать выглядит. Влюбился Лёха. Но она до своей машины дошла и чао, адьёс. «Приятно было, но извините, нет, не знакомлюсь. Замужем.»

Лёха так и остолбенел, хорошо хоть в последний момент номер ее красной тайоты успел запомнить. Через знакомую ГАИшницу пробил. Нашёл. Выследил. Подстерег с розой. Она была явно удивлена! Заинтриговал, значит, уже полдела сделал. В тот день у неё глаза грустные были и уболтал, уговорил на чашку чая. После чая сказала:

- Спасибо. Мне, правда, было очень приятно с Вами, но большего дать Вам не смогу. Извините.

Он горячо:

- Мне большего и не надо, лишь бы иметь возможность иногда видеть Вас!

Врал искренне. Сам верил в тот момент.

- Не надо, пожалуйста. Не надо.

В следующий раз за чашкой чая все в том же кафе рассказала и про мужа, и про двоих детей, и что никогда ни с какими мужчинами не встречалась. А уже скоро сорок. Ей очень приятно как он ухаживает, но нет, нет, неееет. Три раза нет – это почти что да.

 

Лёша нажал на кнопку с зелёной трубкой и на экране высветилось: «Вызов ХХ». Мгновенно услышал в трубке тот же мужской голос:

- Алло. Маруся? А я уже испугался, что не вовремя. Думаю, не дай Бог, муж не уехал, и я запалил тебя. Ты же знаешь…

Во время звонка Лёша пристально смотрел на своего перворазника, идущего по указанию Анны к ангару. Видел, как тот быстро приложил к уху трубу. Казалось, Лёша по губам читал: «Алло, Маруся?». Потом удивленно смотрел на экран, услышав в трубке гудки.

- Идёмте, поможете взять парашют. И на Вас ещё надо сбрую надеть. Через 15 минут вылетаем.

 

Лёха почувствовал толчок в спину, и … Ему всегда было интересно, как это в свободном падении на скорости 50 метров в секунду? Что происходит с мозгами? Соображают? Или вышибает на такой скорости?

«Мозг работает чётко. Хорошо, что инструктор очки дал и старый лётный шлем. Ветер так задувает, что даже под очками наворачиваются слёзы. Руки, ноги всё ощущаю. Опля!» Это он махнул правой рукой, поверяя ее наличие, и сразу кувыркнулся. И тут вдруг остро от головы через весь позвоночник и до самых пяток, ставших ватными ног, пронзило:

«Ин-струк-тооор!» Наверное, закричал, потому что рот тут же наполнился воздухом, на разрыв, раздувая щёки.

 

Лёша машинально на автомате инструктировал своего пассажира:

- Когда хлопну по плечам, растопыришь в стороны руки и ноги вот так. Понял? А вначале, когда я тебя подтолкну – руки прижмешь к груди и ноги подогни.

Тот занял проём, вцепившись в края. Лёша левой рукой взял карабин, висевший на спине у балласта, правой раскрыл свой, закреплённый на груди… И в этот момент вдруг ясно представил себе Марусю, постанывающую, выгибающую шею, лежащую в объятьях этого…

- Пошёл!

Клацнул в воздухе карабином и слегка подтолкнул. Всё как всегда, только вот карабин….

Тот всё-таки разжал руки… И бесформенный мешок стал быстро удаляться вниз и назад.

- Что это, Лёша??? Что за хрень, твою под закрылок! Выпал, ведь, желторотая сволочь!?

Лёша очнулся от завладевшего им на миг видения. Мозг заработал быстро и чётко:

- Петрович, блин, вираж давай, назад! Винти в землю! За ним!

 

Мозг стал чистым и ясным, как стекло. Типичные для остроты ситуации матерные ругательства отфильтровал на автомате, не решившись перед лицом смерти сквернословить.

«Что делать? При скорости 50 м в секунду… Четыре тысячи делить на пятьдесят. Сколько это? 80 секунд. Чуть больше минуты и… конец! Инструктор должен был хлопнуть по плечам, чтобы я раскинул руки и ноги пошире.»

Раскинул. Расправил крылья. Стало заваливать на бок. Подгрёб руками. Выровнялся. Почувствовал себя лежащим на воздушном матраце. Осмотрелся. Внизу бескрайняя зеленая, желтая, бурая земля. Облака белыми подушками висят, как надувные шары на нитках. Одна подушка внизу раздувается, резко растёт в размере, заслоняет собой землю. «Может, отлежусь на ней, пока не подберут…»

 

Со старенькой этажеркой и в её лучшие годы не вытворяли таких кульбитов. Самолёт нёсся вниз, направляясь прямо на всё увеличивающуюся точку, с каждым мигом обретающую вновь человеческие черты – руки, ноги, голова.

«Молодец, сучёк, раскорячился, не топором летит.»

«Запасной только мешать будет. Всё равно не поможет, а еще как раскроется, на хрен.»

Лёша в два привычных движения отстегнул запасной парашют.

«Пора.» Оттолкнулся и как пловец, выкинув руки вперед, нырнул в свою любимую. Небо….

Объект внизу приближался быстро. «Слишком быстро! Етишкин корень! Начальная скорость самолета плюс скорость толчка. Если долбанусь об него, то обоим крышка. На такой скорости даже лёгкое касание удар убийственный.»

«Раскрыться, притормозить ускорение. Надо левее загребать, а то потом хрен по горизонтали расхождение выберу.»

«Срань египетская!!!! Облако. Он уже в нем. Если там разминёмся, капец! Надо притормозить.»

Перед облаком успел глянуть на высотомер – две с копейками.

 

Облако почему-то не захотело принять Лёху на свою поверхность. Да и поверхности никакой нет. Сначала белизна заслонила всю землю, а потом будто очки запотели. Даже рука чуть не дернулась протереть. Туман кругом. Сгущается. В молоко. Стало холодно и неуютно. Поглотил туман.

Оба-на! Опять внизу земля зеленая, желтая, бурая, залитая солнцем. Темно зеленые деревья уже чётче отличаются от более светлой травы.

 

Выскочил из облака и сразу увидел его, чуть ниже, слева. Сделал гребок и нырнул в его сторону.

«Вот! Ну! Сейчас ухвачу его за руку…Чёрт! Не рассчитал.» Вовремя отдернул руку. Иначе сшиб бы его на хрен. Оба полетели бы кувырком. Точно не собрали бы потом костей. Теперь оказался ниже его. «Вот мудофель, что значит давно не прыгал затяжные группой. Лет пять назад такие фигуры строили! В составе группы из 70-ти парашютистов писали в небе – Россия. Тогда тренировались долго. Отдельно каждая подгруппа свою букву, потом вместе. Только на это около сотни прыжков ушло. Но там с 10-ки прыгали, а тут уже, блин, земля под ногами.»

 

Вдруг Лёха увидел, что под ним появился еще кто-то. «Я не один!!!» Наверное, Робинзон, не радовался так, увидев Пятницу. «Мы не одни во Вселенной! Вот он, так близко.» Эта мысль согрела, так что опять бросило в жар и стало тепло. «Но почему же он не идёт ко мне? Я здесь!!!» Опять чуть не порвало щёки. Лёха потянулся рукой и… потеряв равновесие, вдруг нелепо закувыркался в воздухе. Небо, земля , облака – всё смешалось. Вдруг мимо самого носа просвистел в двух сантиметрах шнурованный ботинок. «Кажется, инструктор был в таких… Чего он с ума сошёл? Чего ногами машет…»

 

«Если он так и будет парить, я могу не успеть сравняться с ним до земли. Сгруппировался бы он чуть-чуть, чёрт побери, придурок.»

Не увидел, почувствовал, как рядом с его левой ноги прокувыркался пассажир и снова оказался внизу. «Есть!!! Теперь главное не торопиться. Спешка, как говорил дед, нужна в трёх случаях: при поносе, при ловле блох, и при траханье чужой жены! А ты, значит, гад, поспешный оказался. Не понаслышке эту поговорку испытал. Чтоб тебя на всю жизнь пропоносило, и блохи зажрали… Если только эта самая жизнь, ещё у тебя осталась. Не у тебя – у нас…»

 

«Голова кружится. Остановите, пожалуйста, карусель!!! После хлопка по плечам – раскинуть руки в стороны. Вот оно что.» Раскинул. «Ноги тоже пошире. О! Земля внизу, матушка. Близко-то как!»

 

«Молодчага! Выправился. Сейчас, пять сек! Потерпи, браток. Захожу сверху. Верно Петрович сказал – бери его с заду, вставь гаду!»

Лёша схватил левой рукой за лямки, перехлестнутые у Лёхи за спиной. Дрожащей правой нащупал свой карабин. Пальцы плохо слушались. Отогнул душку. «Где там его карабин? Блин! Не подцепить, сукккааа. Земля уже.» Дернул кольцо, и тут же правой тоже ухватился за лямки. Чуть руки не оторвало. И наступила тишина…

 

Вдруг наступила тишина. И тут же лямки, в которые запеленали Лёху на земле, больно врезались в яйца.

- Ноги подгибай! – услышал Лёха.

 

Левой продолжал железной хваткой сжимать лямки. Правой подтянул стропы, чтобы хоть как-то выровняться при заходе на землю против ветра.

- Ноги подгибай!

Удержаться на ногах не удалось, оба жёстко рухнули на бок, потому, что разжать пальцы левой руки Лёша так и не смог. По-лошарски сверху укутало их простыней парашюта…

 

Лёша перестал прыгать. Его и в самолёт-то теперь калачом не заманишь. Разлюбил небо. И Марусю разлюбил. Жить остался в семье – всё же дети, собственность, привычка. Но то светлое щенячье чувство, которое нёс столько лет и которое давало острое ощущение радости ушло. Навсегда.

Лёха перестал влюбляться. Да, похоже, что и мужская сила ушла. К врачам не ходил – желания не было. Любовь неразделенная к Марусе так и осталась в сердце. А еще появилась новая страсть – прыжки с парашютом. Пошёл, правда, в другой клуб, в Лисьем Носу. Регулярно посещает. Уже 25 прыжков за плечами. И ничего другого не надо. Только выпасть из самолета, раскинуть руки и лететь, лететь, лететь, размазывая по лицу щёки. И чтоб потом раскрылся купол, и… тишина.

Иногда на правах друга семьи Лёха заходит в гости к Лёше с Марусей. Приносит сладкое. Выпивают грамм по триста. После чая играют в шахматы.

 

ТРИ БУТЫЛИ

 

- А ну, давай его, хватай под микитки. Сейчас мокнем!

- Дальше, дальше заноси, тут он за дно килем цеплять будет.

- Смотри, смотри, Хохма куда усвистал!

- Стой, Хохма! Приказа брать море не было.

- Да он на охоту за русалками поплыл.

Последний день июля выдался безветренным и довольно теплым. Солнце скрывалось за облаками, но иногда находило маленькую прогалинку и тогда становилось по-настоящему жарко. Море лениво плескалась вдоль заиленной местами полоски берега. Десяток мужчин купались в прохладной воде Рижского залива. Чуть вдалеке по берегу виднелась перевернутая лодка. Там же на уровне лодки метрах в ста пятидесяти от берега, где начинался лес, стоял добротный дом.

- Янис! Поди сюда! – высунулась из люка голова капитана. – Где он черт его раздери?

- Да тут я, - неожиданно вовсе не из моря, а из-за соседнего танка появился молодой, скуластый латыш, прозванный однополчанами Мельница. Может быть, за то, что для танкиста он был высоковат, хотя для прибалта его рост никак не был выше среднего.

- Янис, тебе спецзадание. Одна нога тут, другая там. Сгоняй до хибары, разживись у земляков тарой пустой по-быстрому. Нужно три пустые бутылки.

- Зачем, капитан? – искренне удивился Янис, прикидывая, что до дома будет метров 300-400.

- Приказ комбрига, ядрена плешь. Принесешь – узнаешь зачем, - миролюбиво рявкнул капитан.

- Михалыч, - обратился капитан к самому старшему из танкистов, только что подошедшему к воде и собиравшемуся раздеться, - Пока не разулся, слетай с Янисом за тарой.

- Да клешней тебя за ребра! Только из-под машины вылез, троссик натягивал, а то задняя уже совсем не втыкалась, едрена канифоль. Ополоснуться бы хоть, капитан.

- Потом, потом ополоснешься. Давай, заводи машину. Смотрите там, только хозяев не пугайте.

- Бутыли чтоб с пробками были, - уже вдогонку им крикнул капитан.

Т-34-ка на месте дав резкий разворот почти на 180, рванула в направлении хутора, так что Янис, оставшийся на башне нелепо взмахнул руками и чуть не кувыркнулся с танка.

- Ишь, Мельница – крыльями машет, - добродушно прокомментировал кто-то из танкистов, под дружный хохот остальных.

 

8-ая гвардейская механизированная бригада авангард 3-его гвардейского корпуса накануне ворвалась в небольшой городок Тукумс и разгромила ничего не подозревавших фашистов. За день они сделали марш-бросок от Елгавы, и тем обеспечили эффект внезапности.

Основные силы во главе с командиром бригады полковником Кремером остались в Тукумсе. А три танка под командованием капитана Смотрова были отправлены дальше к побережью, которое по прямой было всего в 12 километрах от городка. Ходом пройдя этот десяток с небольшим километров, три машины уперлись в залив, так и не встретив никого на своем пути.

Последняя неделя выдалась жаркой для всех войск 1-ого Прибалтийского. После приезда Василевского в штаб фронта, который был недоволен тем, что Прибалтийцы отставали в скорости наступления от 1-ого Белорусского, атаковавшего противника южнее, они сильно взвинтили темп. Видимо, вскользь брошенная Василевским фраза, что они своей медлительностью оправдывают название При-бал-тий-ского, сильно зацепила командующего фронтом генерала Баграмяна, и с южным темпераментом он бросил войска вперед. За неделю авангард фронта продвинулся на 400 километров. Когда танкисты Смотрова увидели долгожданный берег моря, то были рады воде не меньше, чем матросы Колумба, увидевшие на горизонте землю.

Капитан, связавшись по рации с комбригом, доложил, что они вышли к морю, и, получив отеческое поздравление от Кремера, дал разрешение танкистам на отдых. Но тут же вновь был вызван комбригом на связь:

- Вот что, капитан, - сквозь хрипы в наушниках, пробивался голос полковника. – Приказ командующего фронтом. Немедленно набрать три бутылки с морской водой из залива. Отправь бутылки с одной машиной ко мне в штаб. Идти полным ходом. Понял, капитан? И смотри, не расплескай.

- Понял, товарищ полковник. Ребята только, вот, устали больно. Одно дело бой, а другое воду возить.

- Ничего, не переломятся. А завтра за это у вас будет день курортного отдыха на море, пока пехота не подойдет.

После доклада командующему фронтом Баграмяну о выходе передового отряда к Рижскому заливу, в голове полковника Кремера постоянно вертелась фраза: “Ксанф, поди и выпей море”.

- Палковник, пака не привезешь вады марской, в ставке не паверят, что мы к мору вышли. Дастав мне три бутылки вады из Балтики.

 

Хмурый пожилой латыш молча встретил Яниса и Михалыча в сенях. Когда по-латышски Янис объяснил хозяину зачем пожаловали, тот, не проронив ни звука, пошел в кладовую.

- Он не за берданкой пошел? – приглушенным голосом спросил Михалыч у Яниса. – А то отольет нам сейчас два по девять, едрить тя в корень, и не видать нам ридной хаты, как Гитлеру Кремля.

Михалыч приотворил дверь, ведущую из сеней в дом, чтобы поглядеть, что там делает хозяин. Тот возился за отгороженной занавеской кладовой. Слышалось бульканье и звяканье. Наконец, хозяин появился, неся им три пустых бутыли. В нос танкистам ударил до боли родной и всегда желанный запах спирта. Михалыч даже ойкнул:

- Зачем же, едрен батон, опорожнять было утруждаться. Тут уж мы как-нибудь сами бы сподобились.

Янис что-то говорил хозяину по-латышски. А тот все упорно молчал и молчал. Михалыч опрокинул бутылку – пара капель упала на ладонь. Он провел ладонью по губам.

- Ладно, Ян, пошли купаться – море стынет, - разочарованно проговорил Михалыч.

Когда они отошли от дома метров на пять, то услышали негромкий окрик:

- Лацис!

Обернулись. На пороге стоял старик-латыш. В руках у него была еще одна бутылка, на этот раз полная. Михалыч вернулся и взял ценный дар:

- Спасибо, отец.

Уже залезая в танк, спросил у Яниса:

- А что он нам крикнул-то.

- Это он тебя по имени назвал – Мишей, точнее медведем.

- Ишь ты, - отозвался Михалыч, нежно укладывая в инструментальный ящик заветную бутылку. Там среди тряпок и ветоши она была в наиболее безопасном месте.

 

Первые тяжелые капли дождя упали Михалычу на сапог через открытый люк, когда он лихо подруливал к двум другим 34-кам.

- Братва, воздух! – заорал Хохма. – По машинам.

Выработавшийся за годы войны рефлекс, заставил сидевших и лежавших на берегу танкистов вскочить и задрать голову к небу. Хохма захохотал:

- Чего, дождевую атаку проспали! Прячься, а то сейчас накроет, - с этими словами, Хохма, подхватив свои сапоги и гимнастерку, запрыгнул, на подъехавший танк и скрылся в башне.

Хохма, вихрастый круглолицый молодой парень родом из Кубани, год назад, окончив танковое, попал в 8-ую гвардейскую заместителем командира танка. Хохмой его прозвали за веселый нрав, неизменную улыбку в пол лица и любовь к разнообразным байкам, которые он любил травить на привалах. Да, и фамилия у него была подходящая - Хомичев. Тяжелые капли одиночным выстрелами забарабанил по броне, гулко отдаваясь внутри танков. Вскоре ливень пошел стеной, превратившись внутри машин в сплошной гул. Летний дождь, выплеснувшись за три минуты, прекратился также неожиданно, как и начался.

- Янис, бутыли раздобыл? – раздался в наушниках у Яна голос капитана Смотрова.

- Так точно, товарищ капитан, три штуки.

- Отлично, младший лейтенант, - похвалил Смотров, и после небольшой паузы продолжил, - Хорошо начали – вашему экипажу и заканчивать. Наберите в бутылки воды из моря и отвезите в бригаду полковнику Кремеру. И чтоб без задержек. Два часа даю туда-сюда обернуться. Да не слишком шумите, кто его знает, куда остатки фрицев из Тукумса шарахнулись.

 

- Сержант Хомичев, получи у Михалыча тару и наполни ее вместе с Ахмедом водой, - переложил Янис на плечи Хохмы приказ капитана.

- Эй, Ходжа, пошли джинов в бутылки закупоривать.

Стрелок-радист в экипаже был узбек с очень длинным и сложно произносимым именем. Поэтому в полку его официально звали Ахмедом, но Хохма называл его Ходжой в честь Насреддина. Ахмед был спокойным и нерасторопным, чем вызывал на себя большинство шуток неугомонного Хохмы.

- Идем, идем, сын султанского гарема и бродяги, а то все джинини разбегутся, останутся одни злобные ифриты.

Наполнив бутылки водой, они вернулись к танку.

- Михалыч, сховай их так чтобы не разбились.

- Куда же я их тебе тут сховаю. Это тебе не мягкий вагон до Москвы, япона вошь. Тут одно железо бряцает. Вот и везите их на руках, как младенцев.

- Да, я ж знаю, Михалыч, что у тебя ящичек заветный есть.

- Ящичек есть, да не про вашу честь. Ну ладно, калупать вашу мать, давай уж эту огненную воду.

 

* * *

 

И понеслись по опаленным долгой войной дорогам бутыли к своей заветной цели – в ставку ГКО. У Яниса бутыли принял сам Кремер. Хмыкнкл:

- Чего ж, товарищ младший лейтенант, она у вас без этикеток? Вдруг, паленая водичка. Сознавайся, из какой лужи набирал? Что-то мутноватая водица.

- Никак нет, товарищ полковник. Лично в заливе набирал. А что мутная, так перед этим ливень прошел – вот и взмутил воду.

Вызвал Кремер своего лейтенанта:

- Серегин, бери мою эмку вместе с Федором и срочно к штабному самолету. Он там сейчас под Елгавой на небольшом аэродроме вот этих бутылей дожидается. Авиация предупреждена – будут ждать.

- Есть, товарищ полковник. А в бутылях-то что? Латышский самогон в качестве презента?

- Погоди-ка, - не ответил на вопрос лейтенанта Кремер, а, вынув из планшетки тетрадку, вырвал из нее листок клетчатой бумаги, аккуратно разорвал на три части и размашисто написал что-то на каждом клочке.

- Прицепишь вот по дороге к бутылям. Этикетки.

Небрежно козырнув, лейтенант Серегин сгреб в охапку бутыли и отправился разыскивать Федора, шофера Кремера, на ходу читая написанные полковником этикетки. “Вода из Рижского залива, близ города Тукумса. 31.07.1944” и подпись Кремера.

Федор как раз вылезал из эмки, видимо, только что подъехав к зданию горсовета, где расположился штаб бригады.

- Федя, на ловца и зверь бежит. Где тебя черти носят? – скорее для проформы поддел Серегин шофера.

Федор, вздрогнув от неожиданного окрика, что-то поспешно сунул под заднее сидение и зачем-то стал оправдываться.

- Да я тута недолече был. Во время нашего штурма тутова у одной вдовицы, квартировавшийся фриц так быстро драпал, что дверь с петель вынес. Я и поправлял ей маленько, чтоб не сквозило.

- Ну, насмешил, Федя. Знаем мы, чего ты вдовам вправляешь. Сквознячок, говоришь? Давай, заводи колымагу. Поедем, проветримся.

- Лейтенант, мне давно карбюратор перебрать надо, а то на холостых чихает и глохнет.

- А на женатых что, кашляет? Карбюратор твой болезный. Приказ комбрига не обсуждается. Да, возьми у меня, наконец, эту святую воду, будь она неладна. Пристрой, чтоб не разбилась. Поехали.

 

* * *

 

И понеслась ценная бандероль такой вот военно-полевой почтой дальше.

Возле избушки на краю летного поля, расположив на пустой бочке из-под керосина видавшие виды шахматы, сидели, подперев головы и устремив взгляды на доску, майор Чепчерук и капитан Шелухин. Из окна избушки высунулась голова старшины Васина, приставленного к скудному хозяйству аэродрома, с которого еще совсем недавно поднимались в небо немецкие мессеры и юнкерсы:

- Майор, Москва на проводе.

- Чего разорался? Какая к едреной фене Москва? А мы вот так коника, ам!

- Правда, майор, Вас Москва вызывает.

- Ты свои шутки для салаг прибереги. А серьезным людям не мешай вражескую армию громить не только в воздухе, но и на доске клетчатой. Шах!

- Ей Богу. Товарищ майор, разрешите обратиться, Вас к телефону.

- Тьфу, зараза, так чего ж ты молчишь, как партизан в гестапо. Тащи аппарат.

- Дак, провод не дотягивается. Вы бы уж лучше подошли, поторопились. А то там и правда Москва дожидается.

 

Через минуту майор Чепчерук вернулся к шахматной доске:

- Ну, что, капитан, здесь у тебя шансов не больше чем у Напалеона под Бородино. Так что табачок с тебя. Давай-ка лучше по новой. Тут интерес козырный. Проигравший летит в Москву с ценной бандеролью. Усек?

- А выигравший?

- А выигравший тем временем на сеновале вдыхает аромат истосковавшейся по мужской ласке хозяйки с ближайшего хутора.

- Здесь тебе, Василь, не твоя ридная Украина, - сокрушался сибиряк Шелухин. – Латышки, они такие тощие и холодные. Ни взглядом не за что зацепиться, ни рукой ухватиться.

- А виноград-то зелен, так что ли. Эх, ты не смог победить в ближнем бою ту бестию с челочкой, а теперь на всех латышских красоток гонишь. Они, латышки, понимаешь, такие, как мессеры – их лобовой атакой не пробьешь. Тут маневр нужен: уходишь резко влево и вниз, будто на разворот пошел, а сам – петлю, и ты уже сзади к нему, то есть, к ней под брюхо пристроился.

 

Когда прямо к избушке, стоявшей на опушке, выскочила с неприметной лесной дороги эмка, капитан Шелухин прохаживался, довольно потягиваясь, а майор Чепчерук сидел, напряженно склонившись над доской, и, обхватив голову двумя руками, бормотал себе под нос:

- Так ты в ферзи по правому флангу прорываешься, а если я так хожу, то ладья летит. Вот черт – цугцванг получается.

- Еще и с цейтнотом вместе, - хохотнул довольный близкой победой Шелухин, - вон она, посылочка, явилась, не запылилась.

- Слышь, Федор, мы никак по ошибке к Гансам зарулили. Речь-то улавливаешь какая? Давай по ним всю обойму, пока они хэндэ хох не закричали, - вылезая из машины, пошутил Серегин.

Раздосадованный поражением Чепчерук, решил осадить обнаглевшего штабного.

- Лейтенант, приведите себя в порядок в ближайшем лесочке, а потом доложите по форме, кто и зачем прибыл на стратегический объект.

- Ладно, майор, я от полковника Кремера…, - начал Серегин.

- Ты что, лейтенант, не понял?! – рявкнул Чепчерук. – Здесь особо охраняемый объект. Сейчас сдам тебя под арест.

- Слушаюсь, товарищ майор, - поняв серьезность капитана, сменил тон Серегин, - Лейтенант Серегин из штаба 8-ой гвардейской механизированной бригады прибыл по приказанию полковника Кремера. Разрешите доложить?

- Ремень поправь и докладывай, - с ленцой ответил ему Чепчерук.

- Доставил три бутыли с водой из Рижского залива для срочной переброски в Москву в ставку Главнокомандующего.

В этот момент старшина опять высунулся в окно:

- Товарищ майор, вас опять к аппарату.

Выходя из избушки и на ходу одевая летный шлем, Чепчерук бросил лейтенанту:

- Ну, где ваша вода?

- Повезло тебе, Леха, - обратился он к Шелухину, - будет у тебя сегодня еще один шанс провести атаку на челочку. Не забудь - с брюха заходи. А чего вода-то такая мутная, что твоя горилка?

- Чертей из моря гнали, веревкой воду мутили, - отшутился Серегин.

Но Чепчерук уже не слушал его, а бодро шагал к Мишане (так он называл свой МиГ 3 ). Когда забрался на крыло, то обнаружил в кабине механика Сидорчука. Неестественно запрокинув голову, тот выводил рулады носоглоткой.

- Сидорчук! Воздух! – гаркнул у спящего механика над ухом майор.

Тот встрепенулся и осоловело стал осматриваться по сторонам.

- Ну шо, ридна хата, жинка да горилка с салом снились.

- Ага, товарищ майор. Я тут у вас полозья фонаря поправлял, а то сами жаловались, что заедает и закемарил малеха.

- Ну, давай, освобождай помещение. Да осторожней с крыла прыгай, там в траве ценный груз. Увидал? Ну, подавай их мне сюда.

- Вы чего, на вечеринку никак собрались, товарищ майор? С таким-то грузом? – подавая Чепчеруку бутыли, говорил Сидорчук. И запоздало вспомнил, что забыл под сиденьем самолета свою заветную бутылку, которую он выменял у старого Дайниса на банку тушенки. Старик Дайнис жил на окраине Елгавы и делал свой маленький бизнес на самогонке, как с немцами, так и с недавно пришедшими советскими солдатами.

- Давай, Сидорчук, заводи. Некогда мне с тобой лясы точить.

- А когда назад-то, товарищ майор, - забеспокоился Сидорчук о своей бутылке.

- Глазом моргнуть не успеешь. Я мухой, туда и сразу обратно. Не соскучишься.

 

* * *

 

В ставке ГКО шло заседание, когда в зал, тихонько постучавшись, вошел адъютант, неся на подносе три бутыли.

- У нас ужэ эсть графин с вадой. Или Вы нам пакрепчэ принэсли? – обратился к вошедшему Сталин.

- Товарищ Сталин, разрешите объяснить, - встал со своего места Василевский.

- А что тут абъяснять, таварищ Василевский, самагон – он и в Африке самагон, - держа в руках одну из бутылей, усмехнулся в усы Сталин.- Да тут и этикетка имеется: “Вада из Рижского залива, близ города Тукумса. 31.07.1944” и подпись неразборчивая, да еще и смазанная.

Адъютант при этих словах едва заметно покраснел, потому что подпись смазал он, когда за минуту до этого наклеивал на бутыли бумажки, переданные ему вместе с ценным грузом.

- Товарищ Сталин, выйдя к Рижскому заливу, силами 1-ого Прибалтийского фронта, наши войска полностью отрезали немецкую группу армии Север от группы армии Центр, тем самым закрыв частям Фриснера пути отступления по суше.

- Эта очен харашо, таварищи, - сказал Сталин. – Пачему только вада такая мутная? Навэрно, эта фашисты намутили. Видитэ, таварищи, какие сэрьезные чистки нам еще предстоят павсеместно.

 

* * *

 

В тот же вечер в трех различных уголках Латвии: на берегу Рижского залива, на небольшом аэродроме близь Елгавы и в центре Тукумса, три советских воина: механик-водитель танка Т-34 Михалыч, авиационный механик Сидорчук и шофер полковника Кремера практически одновременно достали: один из танка Т-34, другой из вернувшегося на маленький аэродром самолета МиГ-3, третий - из Эмки свои заветные бутыли, чтобы провести приятный вечер, попивая самогон латышского производства.

Троекратно разнеслось по небольшой Прибалтийской республике крепкое русское словцо, когда вместо приятного обжигающего вкуса первача, все трое ощутили в горле противный солоноватый вкус Балтийского моря.

А три бутылки первоклассного самогона долго еще стояли в ставке ГКО, отлично закамуфлированные этикетками с надписью: “Вода из Рижского залива, близ города Тукумса. 31.07.1944”. Дальнейшая их судьба осталась неизвестной.

 

P.S. За отличные боевые действия, героизм, мужество и отвагу многие воины бригады были награждены орденами, а командиру бригады полковнику С. Д. Кремеру присвоено звание Героя Советского Союза