И.П.Дженджера

Неисповедимы пути…

Посвящается Светлане Александровне

моей старой и доброй

приятельнице.

 

Глава 10.

 

Алексей, отправив сообщение, закурил. В магазин идти всё же придётся, да ещё по этой жаре, сигарет до утра совсем не хватит. Никакой надежды на ответ, хоть на пару слов, хоть на бездушный кривой смайлик, а впереди целый день и царствующая на развороченных обломках сознания "Наташа". С трудом, кусками проглоченный завтрак холодным камнем, лежащий в положенном месте, не принёс бодрости, удовлетворения, а лишь успокоил вялое чувство голода, обед будет перенесён на вечер. Бездействие казалось пыткой калёным железом, но и любое движение не имело смысла, все системы, годами отлаженной психики вошли в противоречие с условными и безусловными рефлексами, с неустойчивыми желаниями и реальностью. Нужно бы со всем разобраться, но интеллект, потеряв точку опоры, беспомощно пытается кружить вокруг туманного, ускользающего образа любимой женщины, рождённые им идеи походят больше на бракованных пластиковых манекенов с уродливыми телами и конечностями. Уж лучше бы начался дождь, а то ведь это проклятое солнце совсем ослепило, боже, сколько в нём агрессии, зачем же так жечь и парить?! А ещё предательское время, каждая минута как день сурка.

 

Принять бы душ, но зачем? Вода высохнет и станет не лучше. Организм замер, впал в совершенный ступор где-то на гране летаргии, информация о внешней действительности ещё поступала, но измученный мозг воспринимал её лишь как второстепенный фактор, как досадный спам, от которого никак не укрыться. Хотелось уснуть до вечера, выключиться подобно электронному устройству до звонка Наташеньки. Но телефон ожил вдруг, не дождавшись сумерек, ещё до того, как выкуренная сигарета отправилась в баночку-пепельницу, стоящую в тени мужчины с обречённым видом смотрящего в унылый двор. И опять то была смс, но не от того, от кого Алексей ждал хоть намёка на внимание, сообщение пришло от некой Алёны, девушки из соседнего офиса. Он даже поморщился, не желая думать о ней.

 

Они дружили с этим милым созданием какое-то время, наверное, чуть больше месяца. Встречались в кафе, трепались, шутили совместными усилиями соблюдая дистанцию, разница в возрасте обязывала к тому. Хорошие формы, нужной длины ноги, правильная осанка, прямые почти чёрные волосы до плеч и умненькие глазки карего цвета, и ещё вечное декольте, благо там было на что посмотреть, вот совсем неполный перечень атрибутов выданных природой и родителями красавице в добрый путь, для обустройства собственной жизни. Разумеется, она к своим двадцати с небольшим годам уже вполне разобравшись в окружающем мире, умело пользовалась полученными дарами, но в их бескорыстном общении они являлись лишь приятным фоном, как музыка нужной громкости во время вкусного обеда. Мужчину подкупала её заинтересованность, она не просто сидела и слушала, изображая увлечённость разговором, нет, Алексей её совершенно точно привлекал, манил, ему даже казалось, что в приоткрытый ротик, меж увлажнённых губ совсем уж молоденькая женщина пытается вдохнуть, впитать, его призрачный образа, насытиться его атмосферой, ощутить в себе тепло его ауры.

 

Он же воспринимал Алёну как ребёнка, как существо совсем ещё неискушённое, с неким опытом, но ещё с белой душой, которую совсем не хотелось пачкать отпечатками своих уже давно неподдающихся мытью пальцев. Никаких намёков, ни даже поползновений в сторону намёков на взрослые отношения никто не делал, ей по статусу молодой привлекательной особы подобное не полагалось, а ему хватало чистого отеческого расположения и платонического осознания того, что есть ещё порох в пороховницах, тем более, что девушка всего лишь года на три была старше сына. Возникни нечто более интимное между ними, оно бы, по мнению мужчины, сильно напоминало инцест или даже педофилию, или где-то рядом. Алексею всегда было жалко юных любовниц, явных и тайных, которых заводили, водили с собой престарелые маразматики с приличными деньгами. И дело вовсе не в морали, просто он нутром ощущал, будучи восемь лет одновременно и папой, и мамой, чувствовал, что вот эти девочки уже не смогут начать настоящую семейную жизнь с маленького холодильника и б/у дивана, после того как их непременно отправит в отставку. А если и смогут, то с каким презрением будут смотреть на своих неопытных мужей, работающих в нескольких местах, чтобы не дать сгинуть молодой ячейке общества.

 

Разговоры тет-а-тет в кафе всегда шли через столик, и никто никого никогда не касался, но настал один день, вечер пятницы, конца трудовой недели со штатным застольем по поводу юбилея компании, где трудился четыре года Алексей. Она уходила домой из своего офиса с видом подавленным, с кручиной на лице и даже немного сутулясь. Конечно, можно было пошутить с барышней, можно было просто промолчать, можно было дать ей продолжить свой путь к намеченным на выходные планам, но Алёна посмотрела в его глаза без традиционной улыбки и он увидел в том горечь, или так решило подсознание мужчины, а сердце на миг замерло и пожалело девушку, и взрослый друг, почти отец, пригласил её на свой праздник, а та не отказалась. А дальше – крепкие напитки, приятные закуски, теснота и душевная песня из далёкого прошлого про отель, про Калифорнию, он уже увидел в привычном декольте чуть больше, чем прежде, он уже ощутил бедром, плечом давно забытую девичью упругость, почувствовал её запах, он уже не мог не предложить ей этот танец, а она уже ждала, уже приготовилась, давно согласилась. Обычные, под музыку движения, прикосновения после нескольких рюмок отменного виски с закуской из салатов и нежной мелодии чуть не переросли во взаимные ласки у всех на виду. Желание отказало сдержанности, ему вдруг надоела скромность, хотелось дышать сильно и часто, стонать, рычать, оно требовало удовлетворения, оно приказало забыть об унылости мира, отключить его, остаться вдвоём и подчиниться великому зову… И всё случилось, и всё произошло…

 

Пара бывших добрых приятелей, превратившись в любовников, опомнилась где-то через час в квартире Алексея, на его, не убранной с утра постели, в логове одинокого волка, там, откуда он отправил по домам стольких зрелых волчиц и с этим волчонком-подростком предстояло сделать тоже. Между тем, совесть молчала, казалось, она даже не обратила внимания на милую барышню, на её возраст, вот, что значит десять лет холостяцких тренировок, не забыть бы имя этой особы через год…

 

Потом была командировка в центр, другие дела, а с горизонта глыбой неумолимо надвигалась, росла и, наконец, заслонила всё ситуация с Наташей, с реальной и с той, что жила в сознании, совершенно обессиленном и разбитом. Алёна о последнем не знала, она ждала в кафе в их обычное время несколько дней, даже как-то, раз или два попыталась наладить связь по телефону, но не совсем традиционным способом, а через короткие сообщения, он даже ответил, очень лаконично, видимо без особой надежды для своей нежданной любовницы и она замолчала. Конечно, стоило переговорить с девушкой, попытаться объяснить, что произошедшее всего лишь порыв, такое бывает иногда со всеми и неправильно теперь делать серьёзные выводы. Но из-за несуразной случайности две истории попали в одно время, и разбираться сразу с обоими оказалось выше сил душевно истощённого мужчины. И милое обаятельное существо юного возраста было оставлено и предоставлено само себе, ради совсем взрослой Наталии, Алексей решил на контакт не идти, барышню игнорировать и больше никогда не заводить романов сразу с несколькими женщинами. Таким образом выглядела внешняя канва ситуации с хорошенькой молоденькой подружкой, её завершение, может не совсем правильное и совсем некрасивое, ну, вот так уж всё вышло!

 

Внутренне же он честно сожалел, что позволил внезапному искушению сломать идиллию их бескорыстных отношений, и дело вовсе не в том, что близость оказалась скучной, посредственной, нет, там, на его диване любовники совершили нечто эталонное, недостижимое для многих, то о чём с завистью пишут модные сексологи, то о чём с придыханием шепчут на ухо ближайшим подругам, то, что вырвавшись из узкого круга общения становится почти легендой. Такое не бывает часто, это не рутина, мы бережём подобные моменты в памяти рядом с чувством благодарности и нежности к тому, с кем воистину постигли божественное совершенство. Но Алексей точно знал, что тогда в его хорошей съёмной квартире, за миг до безумных ласк, стала проявляться призрачная граница, которая к моменту ухода Алёнушки совершенно сформировалась, и они оба остались по ту сторону, где уже никогда не появятся их маленькое уютное кафе, где у радости от встреч совсем другой вкус, вкус поцелуя, а не желания тихо высказать, наконец, копившееся годами.

 

Они вкусили плод познания и изменились, а мир – нет, и теперь оставалось, следуя давно проторённой тропе, напустив на себя таинственность, выкраивать скудные минуты и часы ради сомнительного удовольствия, ради банальности, связанной, прежде всего с мнимым ощущением собственной востребованности и эмоциональной полноты жизни. А этого у мужчины и без милой особы хватало с избытком, он не бросил её, как одноразовое изделие, он, интуитивно понимая, что красоты большей достичь не получится, оставил их краткие отношения в самой верхней, в самой яркой точке. Возможно, повзрослев, неминуемо набравшись мудрости, она вспомнит с теплотой эти несколько платонических недель, вспомнит и его, простит и мысленно поблагодарит за единственный час и за то, что после не было уже ничего.

 

А сейчас невыносимое солнце припекало, пекло, жарило. С вечера, сразу после расставания с Наташей, непрерывно хотелось пить. Зрелый хорошо сбалансированный организм, разрушая вредные гормоны, пытался вымыть полученные шлаки, освободить или хоть немного облегчить участь измученного мозга. Алексей непонимающе смотрел на текст полученного сообщения, мыслительные процессы замерли, они пытались нащупать направление своего движения, но ничего не получалось, указатели отсутствовали, да, и дороги тоже, оставалось тупо разглядывать диво на экране телефона.

 

"Хочу видеть тебя, хочу слышать тебя, мне воздуха не хватает…."

 

Он, конечно, сообразил, что это его смс, вот и случайно поставленная четвёртая точка в конце фразы, но та, от кого оно пришло, не вязалась с той, для которой адресовалось чуть раньше. Две женщины не могли даже в принципе иметь что-то общее, ареалы их обитания не налагались, в родственниках друг у друга они тоже не числились. Одна жила в центре города, в новом доме высокого класса, другая – на тихой окраине, в панельной пятиэтажке, обе посещали фитнес, каких-то массажистов, но в разных местах и за разные деньги, Наташа не знала, сколько стоит проезд в общественном транспорте, Алёна же, на работу чаще всего ездила на автобусе, любительницы шопинга даже в магазины ходили разные. Единственное, что их объединяло, это половая принадлежность, не более того.

 

Интрига и недоумение, сплотившись, умудрились одержать небольшую победу над тоской, ревностью и чувством безысходности, потеснив тех с ведущих позиций, хотя бы на время. Однако, это мало дало, решение с имеющимися исходными данными не могло быть найдено, а когда пытливый ум человека не получает нужного объяснения того или иного явления, он привносит в задачу некую переменную или постоянную, в зависимости от необходимости, от ситуации. Брешь заполняется и выходит замечательная модель мира, именно модель потому, что, на самом деле, мир-то совсем иной. Именно так появились на свет всевозможные кванты, кварки, другие частицы и события, которых никто не видел и, наверное, не слышал, они всего лишь математические формулы, абстрактные понятия, подверженные периодической корректировке в угоду вновь открывшимся фактам. Конечно же, Алексей попал куда как в более скромную ситуацию, но принцип, уместный в сложных науках, имел все шансы на получение ответа и в его случае. Он не особенно доверял всевозможным теориям заговора, ему казались смешными рассуждения о неких вездесущих масонах, подпольных мировых правительствах, а уж любое сколько-нибудь серьёзное объединение женщин для тайного продвижения своих корпоративных интересов, выглядело как полная несуразица.

 

А потому нужна была своя переменная или постоянная… Если двух особ женского пола ничего не объединяет, то допустимо предположить существование некой величины, которая бы могла их связывать, задача имела простое и даже красивое решение, если вычисленной безымянной величиной являлся мужчина. И как только Алексей сообразил, что его сообщение всего лишь сделало круг, и в цепочке непременно должен участвовать самец, которым он не являлся, так сразу к нему вернулись ревность, обида, с примкнувшей к ними незабвенной паранойе. Они, как хорошо отдохнувшие пекари, с ещё большим усердием принялись месить, сжимать, скручивать притихшее беззащитное сердце, оставляя на нём болезненные следы, синяки, разрывы. Уж лучше бы действительно существовал мировой заговор скрытных масонов с верхушкой из сплочённых дам разного возраста…

 

Осколки дорогого телефона брызнули по всей комнате веером атомного взрыва, один больно, до крови резанул небритую щёку, на месте удара о стену отвалился кусок штукатурки, потянув за собой с шелестом полосу рвущихся обоев, они свалились на пол, бумажная лента свернулась в змеевидное образование и, вздрогнув, замерла. Замер и Алексей, правое плечо болело в районе сустава, он столько силы, ярости вложил в бросок, что чуть не вывихнул руку. Ему стало тошно от собственной нелепости, от того, насколько он был смешон, смешон, как глупый ловелас, поверивший в наивность прелестных глазок молоденькой красотки, которая, имея постоянного сожителя, заведя роман с ним, ещё встречается с тем, кто шлёт ей его смс, крик несчастной души. Ещё ему стало противно от того, что он полюбил похотливую бабу, которая даже не знает, от кого у неё ребёнок, противно от того, что он ревнует её ко всем мужчинам города, кроме законного мужа, что она, не удосужившись ответом, сразу связалась с тем, у кого отношения ещё и с Алёной! Ущемлённое, униженное, уничтоженное самолюбие требовало сатисфакции, внезапно взбесившееся сердце теперь уже рвалось из тесного обиталища, оно било по вискам сгустками чёрной крови, сжатые добела пальцы жаждали мести, а покрасневшие от гнева глаза пытливо высматривали, что ещё вслед за телефоном поплатится за клокочущую в груди обиду.

 

Где, где то ничтожество, которое умудрилось отнять, использовать, пользоваться его женщинами, как посмел этот глумливый сатир своими омерзительными корявыми пальцами, исподтишка разворотить величавый пьедестал, любовно, годами возводившийся для собственной личности?!! И что же теперь делать со всем этим? Как дальше-то жить теперь, верить кому? Вопросы, вопросы, вопросы, они острейшими зубами серых мышек вгрызались в больной мозг, без надежды для хозяина на спасение, на выздоровление. Теперь уже пропало всё, остались лишь обида, униженность и ярость, с ними тоже, что-то предстояло сделать, они не способны уйти сами, их нужно питать, их хотелось питать и желательно плотью обезображенного трупа того, кто так посмеялся над ним!

 

Но неведомый противник не появился, и отыскать его сейчас не представлялось возможным, а, значит, и мёртвого тела не будет, следовательно, благородное негодование и его собратьев придётся кормить суррогатом. Кормить-то придётся так и так, иначе они, подобно своре голодных младенцев, не дадут покоя ни днём и ни ночью. И остатки здравого смысла, не найдя ничего подходящего, предложили им суповой набор из посулов и обещаний, что мол вот скоро, наверное даже завтра, прямо с утра им отдадут на растерзание сначала эту притворщицу Алёну, а к вечеру, на закуску, уже и существо по имени Наташа. Алексей представил, как станет глумиться над женщинами, морально издеваться над ними до полной победы, до полного унижения, до обращения в склизкую грязь… А ещё, есть один парень, который недорого возьмёт за выписки из истории звонков и сообщений обеих, после чего не составит большого труда определить номер того негодяя, а по нему и его имя! Ну, а дальше… Дальше фантазии будет где разгуляться, благо силушкой господь не обидел, а если то окажется величина недостижимая – ещё есть финансовые возможности, да, и бандитов пересажали не всех в нашей стране… Мысленно живописуя и смакуя красочные картины предполагаемой мести, наслаждаясь ими, мужчина в угоду собственному бессилию, постепенно успокоил и усыпил вопящих младенцев.

 

И вот когда обезумевшее от личной безнаказанности, палящее, выжигающее светило спустилось-таки в мирные воды Тихого океана, а сумрак, выйдя из подвалов, захватил нижнею часть города, к Алексею вернулся покой. Но состояние то мало походило на благостное отдохновение, оно, скорее, напоминало ампутацию, но не конечности, а части мозга, самой активной его части, той, где час назад властвовала проклинаемая сейчас женщина. Фантомные боли, затихая, наверное, месяц или сорок дней, или больше не захотят отпускать дряблые остатки нервной ткани, а в конце всего они конвульсивно вопьются в почти спокойное сердце, вопьются, сожмут его, выдавят на прощание из десятилетиями сухих глаз капельку горькой влаги и уже исчезнут, оставив после себя ещё один безнадёжно мёртвый уголок в глубине грудной клетки.

 

Огромное до законной расправы с недругами время требовалось чем-то заполнить – сын уехал на конференцию в самый южный район края, на элитные пляжи с закрытыми морскими заимками и турбазами, телевизор, этот вечный вор нашего времени, что-то вещал, убеждал, просил, на осколки телефона смотреть не хотелось, кушать и спать, разумеется, тоже. Понеся сокрушительный урон от одного смс-сообщения, мужчина всё же справился, он остался в живых во всех смыслах, а это значило, что впереди неминуемое возрождение и дальнейшее пребывание на планете Земля, какое-то время. Предстояло в очередной раз заползти в своё логово, логово прожжённого холостяка, вытереть случайные сопли, заштопать и зализать рваные раны и, побрившись, приняв душ, сменив бельё, отправиться вершить другие дела, таща себя за волосы уже на иные возвышенности. А сейчас нужен был отдых, нужно было вернуть из забвения волю, сперва расслабить звенящие нервы и окаменевшее в ступоре тело, а после вернуть волю и вернуться самому. 0,7 литра хорошего виски с пачкой сигарет и остатками вчерашней гречневой каши, заправленной тушёным мясом, для возвращения – вполне подходящий рецепт.

 

Через час хмель окончательно угомонил терзавшие раздавленное эго эмоции, они послушными пёсиками засеменили на самую дальнюю периферию сознания, изредка оглядываясь и отбрёхиваясь визгливым лаем. В голове ещё осталась сосредоточенность, но она, пропуская грустные темы, углубилась в вопросы вселенского масштаба. Например, стоит ли спорить с тем, что сон разума рождает чудовищ и кто те чудовища? Сам ли спящий превращается в одного из них или они, как его наследие, выползают из потаённых расщелин? И нужно ли бояться этих существ, чем они так ужасны? Отталкивающей внешностью или льстивой красотой лживых обещаний? Но ни то, ни другое само не способно нас поглотить физически! Кто же они? А может, то – просто маленькие пушистые бесята с наивными глазками и со слегка сероватой шёрсткой? Они бегают средь нас, озорно подпрыгивая и веселясь, мы готовы дружить с ними! А в чём, собственно, казус? В чём вред нам, в чём зло? И не к их ли предводителю обратился через своего слугу Иешуа, дабы соединить двух истинно влюблённых?

 

Сразу после трёх рюмок терпкого виски, выпитых залпом, подряд, Алексей выключил бормочущий телевизор и поставил диск с песнями Селин Дион, он, исходя из своих представлений, пару лет назад сам записал нужные композиции в нужном порядке. Получившийся концерт общей конвой напоминал волнообразное построение, где эмоции медленно, начиная с тихой Ave Maria, шествовали вверх, чтобы, пленив хозяина проникновенным тембром чудесного голоса, постепенно будоража, вдруг, успокоить негромким романсом на бархатистом французском языке. Долгими стараниями подобных перепадов удалось создать несколько, в течение почти полутора часов звучания музыки. Но сейчас переживания певицы из далёко страны не трогали мужчину, он, утомлённый, перенасыщенный чувствами всех оттенков, скорее, воспринимал её как старого доброго друга, привычного и предсказуемого, а другого не хотелось, другое было бы губительно. Глубоко вдыхая, набирая в лёгкие неостывший воздух до предела, замирая на мгновение, а после, выпуская из себя резко, с шумом ненужные остатки, мужчина вместе с ними, как бы, пытался избавиться ещё и от безумных переживаний, выпадавших ему в последний месяц. Начавшийся процесс очищения не обещал быстрых успехов, уязвлённое самолюбие предстояло основательно подлечить, но разорванная в клочья саднящая постоянной болью душа запрещала что-нибудь предпринимать. Победы, необходимые для эго как корм, могли появиться лишь при активном участии в окружающем мире, но вот как раз-то этого и не хотелось, наоборот появилось желание уединиться, остаться одному, лучше без мыслей и идей, лишь производя банальный обмен веществ. Тяжёлый мозг хмелел быстро, совсем непропорционально выпитому, напряжение снялось, и уставшие нервные клетки совсем обессилили от химии спиртного. Неминуемый сон постепенно овладевал человеком, руки слабели, глаза закрывались, мысли путались между собой, сознание уже плохо отличало явь от своих построений.

 

Со связанными за спиной руками было неудобно становиться на колени, ещё под одну из них попал мелкий камешек, а может то шляпка гвоздя вылезла из дощатого настила, казалось, это нечто пробило штаны, кожу и вонзилось в саму кость.

 

- Ну, давай клади голову. Только давай на бок, так удобнее будет, - здоровенный бородатый мужик в замызганной рубахе неопределённого цвета, с закатанными выше локтя рукавами и в кожаном фартуке выглядел совершенно дружелюбным, и Алексей, не поняв о каком удобстве и для кого, идёт речь, все же решил подчиниться. Не хотелось расстраивать своего палача. Тот ободряюще, как родного похлопал по плечу обречённого, - Подожди чуток, я рукавицы внизу оставил.

 

Приготовленный к смерти мужчина почему-то совершенно не боялся, сильно хотелось курить и пить, словно наступило похмелье после доброго застолья накануне. Ещё он знал, за что его должны казнить, знал и внутренне, казалось, давно согласился с приговором, осознавая свою вину. От порубленной поверхности давно используемого для экзекуций чурбака исходил тошнотворный запах протухшей на солнце невысыхающей крови. Щека легла как раз в то место, где из неё образовалась небольшая лужица, ещё живая плоть выдавила густой липкий состав, который сквозь уголок рта норовил попасть и в без того пересохший рот. Губы следовало сжать посильнее, но в нескольких сантиметрах от лица стоял грязно-янтарного цвета полупрозрачный на просвет таракан. Он возбуждённо шевелил длинными усами, немного приседал на всех жиденьких лапках, опять привставал и каждый раз после этого ритуала порывался подбежать ещё ближе к голове мужчины, а может даже и на неё, приходилось дуть, отгоняя осмелевшее насекомое. Мало того, что в образовавшуюся после выдоха щель попала отвратная суспензия, от чего в горле и желудке начались рвотные судороги, так ещё у ноздри надулся красно-коричневый пузырь, который лопнул прямо в глаз, вызвав жжение и слёзы. Непрошенный гость тоже пострадал, от испуга перестав шевелить усами и развернувшись боком, существо стало поедать запёкшуюся кровь, одновременно испражняясь. Всё это раздражало Алексея, вызывая уныние, процедура неоправданно затягивалась, вот и реденькая толпа вокруг эшафота уже заскучала, посылая в адрес запропастившегося палача нелестные эпитеты. Кроме того полуденное солнце набрав силу, выйдя на полный максимум, так припекло ухо приговорённого к смерти, что, останься он в живых – непременно бы слезла кожа. Но вот, наконец-то, по деревянной лестнице застучали шаги тяжёлого человека, и послышался хороший баритон, правда, с нотками провинившегося официанта, который немного припозднился с обещанными закусками.

 

- Бегу, бегу! Уже сейчас начнём! Без рукавиц никак нельзя, у меня все ладони в трещинах. Да, и у топора новая рукоять. Не зашкурили её, одни занозы после работы.

 

Он для убедительности сунул под нос уставшему мужчине топорище. Его действительно изготовили совсем плохо, казалось, ремесленник просто придал куску дерева нужную форму, не задумываясь ни о будущем удобстве, ни об эстетике. Но вот само лезвие Алексею понравилось, за ним-то уж ухаживали, его лелеяли, точили, не давали ржавчине разгуляться, и ширина у него была хорошая, да и вес подходящий, всё пройдёт гладко, только бы этот дядька не промахнулся, хотя с виду он производил впечатление твёрдого профессионала. Таракан, испугавшись возникшей возле плахи суеты, опять присел, прекратил свою трапезу и замер.

 

Ноги уже затекли совершенно, шея в неестественном положении тоже устала, солнце пекло нещадно. Всё надоело. И вдруг в мозгу возник образ Наташи, это фантомная боль, находясь в самом своём нестерпимом расцвете, продолжая пытку, в очередной раз вернула обманутого любовника к моменту его страданий и позора. "Интересно, а она пришла посмотреть или опять у неё куча объективных причин, чтобы даже сегодня пропустить встречу ради, конечно же, другого мужчины! А Алёнушка пришла! Она там стоит совсем одна, чуть в стороне, она, всё же, хорошая и добрая, спасибо ей! Хоть не один остался сейчас, а то тягостно смерть принимать в обществе случайного таракана… Дай, Боженька, ей счастья и иную любовь". Стало стыдно до боли перед этой, в сущности, ещё девочкой, сердце заныло, захотелось плакать, захотелось начать с ней всё с самого начала, только бы так, чтобы не обидеть, чтобы без всего того…

 

От удара топором чурка пошатнулась, лезвие вошло в дерево сантиметра на три и замерло, холодок от неожиданного и нелепого поступка палача прошёлся по больной душе обречённого. Алексей, а вместе с ним и развернувшийся на звук таракан, заворожённо, не отводя глаз, смотрели на зачем-то вонзённое возле них воронённое орудие смерти. Но вот насекомое, сообразив, что ему перекрыли одну из степеней свободы, вздумало спрятаться в подходящем месте на тихо лежащей голове, благо таких мест там было достаточно. Оно решительно, не обращая внимания на ветер изо рта мужчины, буквально ринулось к нему, скоренько перебирая скрюченными лапками-палочками. На несчастного вдруг напала паника! Букашка уже пришла к нему, и ничего не помогало, она на миг замерла, как бы прицениваясь к надёжности выбранного укрытия, он дул, дул на неё, но та и не думала отступать. Плаха опять качнулась, это здоровый дядька вынул из неё свой топор, он встал сбоку, Алексей краем глаза попытался увидеть, что тот собирается делать.

 

- Эх! - мужик с выдохом опустил топор на шею приговорённого, всё произошло быстро с одного удара и без боли. Не успевшего взобраться на лицо таракана залило пульсирующим потоком крови из туловища, которую ещё гнало изболевшееся от пережитого сердце, гнало ещё, не зная, что в том нет необходимости, что всё уже закончилось, что все умерли и оно тоже…

 

Глава 11.

 

Ураганный ветер трое суток терзал дремучий лес на западном склоне туманного побережья Северной Калифорнии, в котором секвойя продолжала жить вот уже четвёртое тысячелетие. Выстояли не все, и даже сильные понесли урон, что говорить о всякой мелочи – берёзках, осинках, особенно если они самонадеянно или по воле случая вздумали произрастать на больших открытых пространствах, отделившись от коллективной защиты сплочённого древесного воинства. К нынешнему утру напор непогоды ослаб, а к восходу она и вовсе отступила, ушла за горные хребты в сторону своей неспокойной родины, в ревущие широты Тихого океана. Лес, получив заряд кинетики, ещё шумел по инерции, но лишь как базарное скопище после воровства, а сутки тому назад он, противостоя мощи урагана, гудел и ревел, издавая звуки жуткие по своему тембру и силе. Сейчас же поле природного боя, промокшее насквозь, раскрашенное содранной листвой, изломанным кустарником, травой, не выдержавшими ветвями и молодыми деревьями, постепенно оживало. Голодные существа из животного мира, ощутив наступление долгожданного затишья, приступили к своему основному занятию – к поеданию растений и друг друга. Секвойя тоже пострадала, у неё сорвало верхушку и ещё с тысячу отростков разной величины, но подобное случалось регулярно, подобное было некритично, она уже давно возмужала настолько, что ни один из ныне возможных штормов не смог бы хоть сколько-нибудь серьёзно поколебать её положение, положение вечного абсолюта.

 

Маленькое хвостатое создание из класса амфибий, вида древесных саламандр неброской окраски серого цвета, с беловатыми крапинками вдоль всего тела прошмыгнуло к краю уютной полянки, которую, как филиал земной тверди на высоте тридцати метров, образовали ветер, вода и время, скопив в развилке исполинских ветвей огромного дерева всякий бурелом и мусор, покрыв их перегнившей листвой, мхом и реденькой травкой. Животное замерло, устремив взгляд своих бесстрастных бусинок-глазок в сторону горных отрогов, чьи острые вершины подобно зубам из акульей пасти нестройными рядами виднелись на противоположной стороне идеально ровной долины, покрытой волнами зелёного кустарника и островами из перелесков. Отступившая непогода оставила в ней скопище плотного холодного тумана, как форпост, как напоминание о своём непременном возвращении, он же, растёкшись по краю, не найдя возможного выхода, стал редеть в утреннем сумраке, оседая жемчужными каплями на уцелевшей листве и травинках. Земноводное, казалось, рассматривало светлеющий участок неба над тёмной громадой далёкого хребта. Вот где-то там блеснул первый лучик, остановился на секунду, как бы приглядываясь к очередной части мира, уставшей от бурь и жаждущей света и тепла, вот он, осмотревшись, начал расти, превращаясь в живую капельку ртути золотистого цвета. Вот теперь уже она озарила секвойю, пронзила остатки тумана и, преломившись в миллионах росинок, заблестела миллионом искр, извещая долину о своём появлении, о начале тихого дня, о благополучной жизни на ближайшее время.

 

Но саламандру мало интересовали красоты свежего утра, она, уцелев во время бури в убогой расщелине с десятком своих собратьев, уже съела труп убитого непогодой лесного таракана и теперь ожидала когда взойдёт солнце, чтобы согреть холодную кровь для продолжения нежданно-негаданно полученной жизни. Ещё одно совершенное творение Создателей вело простое существование, руководствуясь добротно прописанными в генетическом коде инстинктами. Несложный, как игрушка, организм амфибии в переложении на человеческое летоисчисление уже преодолел возраст Христа, приблизившись к сорока пяти годам, блуждая при этом в таинственных и спасительных дебрях матушки-секвойи. Если бы животное, пройдя вершину биологического века, по нашему обыкновению, обыкновению людей, вечно озадаченных подведением итогов, взглянуло б назад и оценило свой путь, то ему бы нашлось, чем гордиться. Основные задачи, две основные задачи, поставленные её величеством природой, были выполнены. Первое – саламандра не погибла до сего дня. Заложенные и доведённые до совершенства ещё в пращурах, механизмы обогатились, дополнились опытом удачливого охотника и собирателя, знающего, где можно полакомиться свежими грибами, выросшими за минувшую ночь, а где устроить засаду на сочных жуков и пауков так, чтобы скоренько насытиться самому и не стать добычей для сварливых сов или хищных грызунов.

 

Второе, лежащее на краю тридцатиметровой пропасти земноводное, будучи самцом, самцом сильным и самым старшим в местной популяции, оплодотворило многих самок и много раз, оно, не различая ни возраста, ни родства, уже становилось отцом для потомства своих дочерей, а его сыновья уносили качественную кровь особям других ареалов. От момента рождения, за время взросления и становления животное досконально изучило всё пространство в радиусе до пяти метров. Оно помнило о ходах и выходах, об уютных гнёздах, навсегда покинутых пернатыми обитателями и годных как укрытия, об опасных местах, где, поросшие мхом, стареющие ветви уже с трудом удерживали отсыревшие почвенные образования и где случались внезапные обвалы, уносящие хрупкие жизни его малочисленных собратьев. Куда не затекает вода и где тепло в моменты бурь и непогоды, как быстро и незаметно пробраться в любую точку мирка, облюбованного его племенем сотни лет назад. Спокойное обиталище амфибии, далёкой родственницы древних стегоцефалов, походило на ухоженный хутор большой казачьей семьи на донском берегу, где зори действительно тихие, а дни светлые, похожие один на другой и без ненужных сюрпризов.

 

Заботливые лучи утреннего солнца, приласкав глянцевую кожицу саламандры, согрев тщедушное тельце, принялись за влагу от вчерашнего дождя, которая, испаряясь, окутала её едва заметными клубами белёсого пара. Довольное животное, получив свою маленькую, но достаточную толику тепла от доброй ко всем природы, задремало, ему стало хорошо, ему стало уютно на забытой цивилизацией ферме-секвойе, вдали от шумных городов, переполненных нечистыми потоками из склок и амбиций. Наконец-то наступило понятное счастье без тянущей сердечной боли, без обид и злости на проклятое провидение, на его инсинуации и на тех, кто участвовал в них. Уже ничего не случится, потому что они – кто жил в отсечённой одним ударом голове – не смогут, да и не станут являться сюда, даже если воскреснут, вырвутся из убитого мира. Просто у них другие приоритеты, перед ними поставлены иные задачи, они чересчур сложные и не поймут всего великолепия утра после страшной бури, когда ты не только спасся, но сытый лежишь на солнцепёке, наслаждаясь тем, что не мёртвый.

 

Мирно спящей амфибии уже нет дела до терзаний, обманов и горьких слёз, ей уже незачем познания, её уже излечили, у неё уже отсекли лишнее. Она, как исполинская секвойя, как мраморный Давид, блистает своим совершенством, не задумываясь о том, что будет дальше, что будет затем и кем она является на самом деле, венцом ли искусства Творца или же эволюция по его заданию приготовила ей участь маленького участка пути к неведомой нам цели.

 

12 февраля 2013 года., Владивосток