Грымза

 

«Время убивать, и время врачевать;

время разрушать, и время строить»

Екклесиаст

 

В это лето внутренний дворик второго корпуса городской больницы использовался очень активно. Вышел указ о запрете курения в общественных зданиях, поэтому и организовалась спонтанно новая курилка — во дворе: пара вёдер для окурков, стол и списанная кушетка под деревьями.

 

На стол Марина и присела, Светка плюхнулась на кушетку напротив. Дежурство выдалось тяжёлое, среда. В этот день недели экстренные больные поступали по «скорой» в их гинекологию со всего города. Но три операции за вечер — это чересчур даже для среды.

 

Светка достала сигарету из пачки, щёлкнула зажигалкой. Марина не курила, но выходила вместе с подружкой — отдохнуть и узнать последние внутрибольничные новости. Однако сегодня они были во дворике вдвоём: прошёл час после отбоя, больные отдыхали, а у девчонок из хирургии и реанимации тоже была запарка.

 

— Не боишься, что Грымза застукает? — поинтересовалась Марина у блаженно затянувшейся подружки. При упоминании о заведующей отделением, тоже дежурящей сегодня, Светка, поперхнувшись дымом, закашлялась. Пепел от сигареты упал прямо на халат.

— Кто же под руку говорит-то? — Прокашлявшаяся Светка, соскочив с места, стряхивала пепел.

Такая реакция была не случайной. Их заведующая частенько гоняла своих медсестёр, да и вообще всех женщин, застуканных в курилке. С периодичностью два-три раза в день с внутреннего двора раздавалось: «Опять перекур, мать вашу?! Работы в отделении не хватает? Так я вам быстро найду!» — это медсёстрам; «Дымишь? А кто позавчера рыдал, что ребёнка выносить не удаётся? Не ты? Так и не выносишь, матка от никотина постоянно в тонусе. Лечишь, лечишь — и всё насмарку. Быстро в палату!» — это пациенткам.

 

Марина признавала некоторую справедливость в словах начальства, но не могла привыкнуть к резкому, порой грубому тону. Грымза в выражениях не стеснялась, могла сказать что угодно и кому угодно. Марина сама слышала, как заведующая заявила женщине терапевту из поликлиники, попросившейся на осмотр: «И куда ты такую задницу отрастила? Скоро в кресле умещаться не будешь». Но когда выяснилось, что у терапевта серьёзные проблемы со здоровьем, та же Грымза поставила на ноги весь город, чтобы коллега получила необходимое обследование и лечение.

 

К заведующей постоянно шли на осмотр «по блату». Она ругалась, иногда матом, но смотрела всех. Марина тоже приводила на консультацию старшую сестру. Хамоватая, бесцеремонная Грымза была прекрасным диагностом и лучшим оперирующим гинекологом города. Она славилась умением стремительно находить верные решения в самых тяжёлых случаях, что спасло жизнь многим больным.

 

Пациентки посообразительней, пропускали мимо ушей все выпады в свой адрес, считая, что хорошее лечение важнее. Жалоб на недостаточно культурное обращение тоже было много. Главврач пару раз пытался призвать заведующую гинекологией к порядку, но оставил эту затею. По больнице ходили слухи, что Грымза выдала ему: «Тебе нужно, чтобы я классно резала или чтобы реверансы всем подряд отвешивала? Хочешь выговор вкатить, да ради Бога. А мне некогда нотации выслушивать, я работать пошла!»

 

— Нет, ну ты погляди! — Возглас Светки вывел Марину из задумчивости. Подруга осматривала полу халата и сетовала: — Третий халат за неделю прожигаю. Нужно, когда в стирку отдавать буду, так свернуть, чтобы сестра-хозяйка не заметила, — Светка, подняла голову, быстро швырнула окурок в ведро, понизила голос и возмущённо прошипела: — Накаркала.

 

Марина повернулась и тоже увидела идущую к ним Грымзу. Машинально отметила, что заведующая, стройная, невысокая, с волосами, забранными в хвостик, выглядит сегодня намного моложе своих лет. «Сейчас начнётся», — мелькнула мысль. Однако начальница повела себя странно. Вместо того чтобы устроить выволочку, села на стол рядом с Мариной и вполне мирно, даже как-то устало, обратилась к Светке:

— Угости сигареткой. Курить хочу — спасу нет. Только не ври, что просто воздухом дышите, вон пачка карман оттопыривает.

 

Светка с совершенно очумелым видом протянула сигареты и зажигалку. Марина была потрясена не меньше подруги.

— Вы же не курите, — вырвалось у неё.

— Не курю, двадцать лет, как бросила. — Грымза достала сигарету, остальную пачку кинула Светке и щёлкнула зажигалкой. Однако прикуривать не стала, а просто смотрела на огонёк. Рука, всегда так твёрдо удерживающая скальпель, заметно подрагивала.

— У вас что-то случилось? — вновь не удержалась Марина, сама удивляясь собственной смелости.

— А? — Грымза с неохотой оторвала взгляд от зажигалки и решительно закрыла её. — Нет, всё в порядке, даже замечательно. Сейчас заходила в реанимацию прооперированных посмотреть: у девчонки нашей с ювенильным* кровотечением состояние стабилизировалось. Теперь можно уверенно сказать — жить будет. Ещё потреплет нервы окружающим подростковыми заскоками.

 

— Здорово, — сказала Светка. Марина тоже обрадовалась. Всё отделение переживало за поступившую сегодня в критическом состоянии тринадцатилетнюю девочку. Но что же тогда с Грымзой? Та словно почувствовав немой вопрос, усмехнулась:

— Бывают же в жизни совпадения. Ровно двадцать лет назад, день в день, у меня был подобный случай. Рассказать? — Марина и Светка синхронно кивнули, они не узнавали свою начальницу и смотрели на неё как загипнотизированные. — Знаете, как должна проходить интернатура? Только что окончившие институт врачи направляются в больницы, где к ним приставляется опытный коллега, который в течение года обучает всему, что знает сам. Ну, в столицах и сериале «Интерны», возможно, так и есть. А как проходила, да, собственно, и проходит интернатура у нас в городе? Главврачи довольно потирают руки: о, недостающая рабсила, лето, отпуска, врачей катастрофически не хватает. Так что: вперёд и с песней. Какой наставник? Людей нет, так что сами. Дежурства? Да сколько хотите. Конечно одни. Вам что, нянька нужна? Хотели самостоятельности и много практики — получите, распишитесь.

 

Вот и я начинала так работать. Поначалу радовалась. В первую же неделю уже ассистировала заведующему на операциях, аборты сама делала, чистки при выкидышах и кровотечениях. Останься в областном центре — год бы на операционную издали смотрела. Хвалил меня заведующий и всё больше загружал работой, но я сама довольна была, как на крыльях летала… до первого дежурства.

 

Проходило оно гладко, даже слишком гладко. Медсестра со мной дежурила опытная, но суеверная до жути. Лидия Николаевна. Всё на меня косилась и бурчала, что такое затишье не к добру и что-то про «везение» новичков. И добурчалась. В ночь «скорая» привезла тринадцатилетнюю девочку с кровотечением. Я с первого взгляда поняла: тут ни вливанием растворов, ни, даже переливанием крови не обойдёшься, нужна чистка: девчонка была не просто бледная — восково-белая. Сначала назначения сделала, медсестра тут же, в приёмном покое капельницу с сокращающим зарядила, подколола кровоостанавливающее, гормоны. Санитарку за каталкой отправили. Я же тем временем позвонила, вызвала лаборантку.

 

Только потом начала историю болезни заполнять, да заминка вышла: пациентка — ребёнок, нужно согласие родителей. Они в коридоре перед приёмным ждали. Вышла туда, всё объяснила, да как в стенку лбом вписалась в их слова: «Мы на операцию согласия не даём. Вера запрещает». Сектанты долбаные! Мать как овца блеяла: «Всё в руках Божьих». Не в руках Божьих, говорю, в моих руках жизнь вашей дочки. Сделаю чистку — будет жить. Ещё раз объяснила, как что проходить будет. Тут папаша голос подал: «Не дадим резать. Кому девка нужна будет, порченная-то?» Потом, видимо, опомнился, добавил: «Нельзя веру рушить. Пусть будет, как Господу угодно». Честно скажу, еле удержалась, чтоб по роже сектантской не заехать, чуть не криком спросила: зачем вообще тогда в больницу привезли.

 

А этот: «На нас и так от властей гонения. Скажут — уморили. Пусть уж лучше упокоится тут, в больнице». Я дар речи потеряла от таких слов. Лидия Николаевна выглянула, быстро сориентировалась: ушла и вернулась с двумя листками бумаги и ручками. «Не соглашаетесь, — говорит, — тогда пишите отказ от оперативного лечения, оба». А я ведь и не подумала тогда, что нужно письменный отказ взять. В голове не укладывалось, как так можно, с собственным ребёнком! Девчонка рыженькая, веснушки озорные, а глаза…

 

Заведующая встала, отошла на несколько шагов, вернулась, снова села и пробормотала:

— Какого же цвета глаза были?.. Не помню. А вот выражение — как у мучеников святых на иконах. Не как у родителей. У тех вид был блаженно-благостный, словно праздник какой празднуют. Ну, ясно, не они же кровью истекали.

Светка возмутилась:

— Вот гады-то бывают. Пусть ребёнок загнётся, но они веру свою не нарушат.

Марина нетерпеливо заёрзала:

— Неужели так и не согласились?

 

Заведующая нервно передёрнула плечами и продолжила:

— Написали отказ. Но это без меня. Я к больной направилась. Не стала их больше уговаривать, побоялась — убью сволочей. Лаборантка уже группу крови определила, на общий анализ взяла, хотя и без того ясно было — гемоглобин очень низкий. По закону подлости крови именно этой группы в запасах больницы не оказалось. И у нас, у всех дежурящих, не совпала. То бы сами сдали, а тут пришлось заказывать на станции переливания — обещали в течение получаса доставить. Но это всё время, время.

 

Больную на каталке в отделение подняли. И я растерялась. Всё, что могла, сделала, а дальше? Лидия Николаевна подошла с отказами и историей, которую я так в приёмном покое и забыла, посоветовала звонить заведующему. Я в ординаторскую отправилась. Позвонила. Трубку взяли не сразу, ночь. Надо отдать должное, заведующий, хоть и спросонья, но в ситуацию сразу врубился: «Отказ есть письменный — вот и не делай ничего. Жди, сейчас приеду». А когда он там доберётся с противоположного конца города.

 

Закурила, задумалась: операцию нужно делать срочно. Если сделаю без согласия, и всё пройдёт хорошо, может, хотя и мало вероятно, выкручусь. А если что-то не так? Ведь это крест на всём будущем. Коту под хвост шесть лет учёбы, мечты об аспирантуре. Под суд могу попасть. Замечательное начало медицинской карьеры. У мамы сердце больное, как переживёт?

 

Тут форточка хлопнула, и я словно очнулась. Какая карьера, аспирантура, когда рядом умирает девочка, и в моих силах её спасти. Я сделаю операцию. Встала, окончательно решившись. Вышла из ординаторской. И поняла, что опоздала — Лидия Николаевна, всегда такая степенная, бежала ко мне навстречу по коридору…

 

Рассказчица замолчала. Щёлкнула зажигалкой, повертела в руках сигарету. Но снова не прикурила, а отправила сигарету в ведро. Зажигалку кинула себе на колени. Судорожно вздохнула. Потёрла лоб и заговорила, словно сама с собой, словно не было ни больничного дворика, ни отделения, ни заворожено слушающих Марины и Светки:

— Странно, вспоминается не то, как с вызванным реаниматором что-то делать пытались. Другое… когда в морг тело увозили на каталке, из под простыни прядка рыжая выбилась. Как увидела эту прядку — в глазах потемнело. Дальше не помню. Очнулась. Заведующий около меня суетится, приехал. Лидия Николаевна охает: «Слава тебе, Господи, пришла в себя. Я уж думала сейчас третьей тут лягу»…

 

Потом были разбирательство, скандал, летальная комиссия. Как пережила? По косточкам разложили, полным ничтожеством себя ощутила. И после всего вывод: поступила правильно, интерн, не должна была одна дежурить, не имела права без согласия оперировать. Заведующему выговор вкатили. А со мной — всё правильно. К чертям собачьим такую правильность! Я убеждала родителей, советовалась с заведующим, курила — и всё это время из ребёнка вместе с кровью вытекала жизнь: капля за каплей, капля за каплей…

 

На пачках сигаретных написано: «Курение убивает». Та моя сигарета действительно убила, да только не меня, — заведующая тряхнула головой, возвращаясь в реальность. — Вот такая история. И не верь после этого в теорию парных случаев.

— Но ведь сегодня всё обошлось, операция успешно прошла, родители… — Марина осеклась, заметив странное выражение на лице начальницы. Её осенило: — Неужели и на этот раз не было согласия?

 

Заведующая загадочно улыбнулась, легко соскочила со стола и наклонилась поднять упавшую с колен зажигалку.

— Смотри-ка, кто-то книжку потерял, — она распрямилась, кинула зажигалку Светке и отряхнула от пыли небольшую книжицу. — Недавно меня дочки научили гадать по книгам — берёшь первую попавшуюся, открываешь наобум и читаешь, что взгляд выхватит. Чушь, конечно, полная, но попробуем, — заведующая раскрыла сборник и прочла: — «Забудьте ошибки. Забудьте неудачу. Забудьте всё, кроме того, что вы собираетесь делать сейчас и делайте. Сегодня ваш счастливый день»*… Ты смотри, в точку.

 

Она опустила книгу на стол и хотела ещё что-то сказать, но в это время во дворик осторожно, придерживая бандаж на животе, вышла одна из пациенток.

— Это ещё что за явление Христа народу? Петрова, твою мать! Ты где сейчас должна быть? Тебе кто вставать разрешал? — заведующая стремительно двинулась к нарушительнице режима.

— Я… это… поку… воздухом подышать, — пролепетала Петрова, неуклюже пряча за спину руку с пачкой сигарет.

— Знаю я ваш воздух: никотин-о-два называется. Пачку сюда, и немедленно в смотровую! Не дай Бог — швы разошлись! — Врач и больная скрылись в здании.

 

— Копец Петровой, — фыркнула Светка.

— Да ладно тебе, — заступилась за начальницу Марина. — Наша только шумит, ещё никого за нарушение режима не выписали. А ведь она про отказ не сказала, чтобы в случае чего ответственность только на себя взять.

— Это она — молодец! Стерва, конечно, редкая, но своих не подставляет и не сдаёт.

— Наверное, теперь я не смогу её Грымзой называть.

— Вот обругает пару раз, ещё как сможешь, — заверила Светка.

Послышался приближающийся вой сирены. «Скорая» везла новую больную…

 

------------------------------------------- -------------------------------------------

Ювенильными* или пубертатными кровотечениями в гинекологии принято называть маточные кровотечения, представляющие собой нарушение менструального цикла у девочек-подростков в возрасте 12—18 лет. Это одна из наиболее сложных патологий периода полового созревания у девочки.

 

«Забудьте ошибки. Забудьте неудачу. Забудьте всё, кроме того, что вы собираетесь делать сейчас и делайте. Сегодня ваш счастливый день»* — Уилл Дюран.