Человек состоит на 90 процентов из воды и на столько же – из кризисов. Возрастные кризисы предусмотрены природой. Только и успевай их проскакивать! Переход из ребенка в подростка, из подростка – в юношу, и ... пошло-поехало.

Вокруг тридцати – кризис, вокруг сорока – опять кризиc, потом у женщин – ренессанс (сорок пять – баба ягодка опять), а у мужчин – эти же сорок пять, и эта же потребность в ренессансе, но ягод не хочется!

Хотя после сорока пяти почти все врачи рекомендуют вегетарианство. А организм, как назло, требует мяса, секса и доказательств, что все, что было до этого, – затянувшаяся репетиция жизни, и пора уже наконец прыгать в саму жизнь.

Ну, а дальше вы сами знаете: развод, вторая юность, новый брак, инфаркт и... новый ослепительный роман с бывшей женой, если простит.

Помимо классических (и почти неизбежных) возрастных кризисов, люди творческих наклонностей и профессий, не сумев раскрыть себя в них до конца, создают себе массу промежуточных (социальных) кризисов самого разного уровня, жанра и масштаба. Примеров – масса. Одна эмиграция чего стоит!

Игорь Шульгин достойно и почти безболезненно проскакивал через все возрастные кризисы, словно перепрыгивал в спортзале через "козла", что в далекие школьные годы удавалось ему без проблем.

Судьба щадила, а сам он дополнительных кризисов себе не создавал. Видимо, был не достаточно творческим, да и к новизне в личной жизни никогда не стремился, преданно любя одну и ту же жену и не помышляя о новых романах. Друзья считали, что это у него от лени и отсутствия воображения, а потому немного жалели романтика-однолюба. А он жалел их, пытавшихся ухватить "левак" жизненной радости и объегорить родных жен. Как правило, все рано или поздно раскрывалось, браки распадались, а количество любовниц почему-то так и не перешло ни у кого из его друзей в некое новое (улучшенное) качество жизни.

И вот вчера у Игоря впервые произошел мощный и болезненный кризис. Все шло к этому уже давно, практически с первых дней иммиграции, но взрыв случился на дне рождения жены. Справляли дома небольшой компанией.

Намазывая красную икру на кусок хлеба с маслом, Игорь вдруг поймал на себе полный убийственной иронии взгляд не злой по своей природе тещи. Нож выпал из его рук, он резко встал и выскочил на улицу. Закурил. Стало ясно: либо он предпримет что-то нестандартное, либо разведется и...

Он еще не придумал, как станет жить после развода с любимой женой, но знал, что если у терпения есть предел, то для него он уже наступил.

До эмиграции Игорь с тещей неплохо ладил. Но стоило им пересечь границу США, как все изменилось.

В Минске теща жила далеко от них. Так что для скандалов причин было мало. В США раздельное проживание с ней могло лишь сниться Игорю по ночам.

Обычно такие хорошие сны начинались с воображаемого выигрыша в лотерею. После чего Игорь тут же мысленно покупал теще квартиру в далеком уютном уголке США, а они с женой и сыном отправлялись в кругосветное путешествие, предварительно заказав к дате возвращения дом с бассейном по индивидуальному проекту. Ну, прислуга и все такое, – это само собой...

Но сон никак не спешил осуществляться. А в реальности именно теща вносила главную лепту в оплату совместного съемного жилья. И вообще, она стала в Америке их главным кормильцем: ее "пособие по возрасту" было небольшим, но стабильным, как и талоны на питание. Жена подрабатывала уборкой квартир. Игорь же не мог найти для себя ничего подходящего.

Не известно, что именно так повлияло на тещин характер: дух американской свободы или государственные блага для иммигрантов ее возраста, однако самооценка ее подпрыгнула до небес, и вот оттуда она стала смотреть на зятя очень неприятным взглядом.

Каждый вечер, когда, устав от напрасной беготни в поисках хоть какой-то работы, он молча садился ужинать, его ожидало напряженное молчание кормилицы и ее насмешливо-презрительный взгляд. Жена пыталась шутить, но при этом вид у нее был загнанный и тусклый.

Давно замечено, что деньги меняют походку. Когда в кармане пусто, человек сутулится, шаркает обувью, смотрит в асфальт и сражается с самолюбием.

Самооценка – дама капризная. С ней всегда сложно. У одних она в тяжелых ситуациях падает и разбивается, у других – воспаляется и нарывает... Гной такого нарыва может прорваться вовнутрь, и человек становится гипертоником и банальным завистником. Если же гной выходит наружу, то все дело в направлении, куда он брызнет.

Иногда все летит... в кипучую деятельность! Рана заживает, энергия создает бизнесы, прибыли, творчество, успехи и даже новые отношения. Доказать себе и другим, что ты все можешь, что "рано, сволочи, пытались списать меня со счетов, и вообще, подождите, вы еще поймете, кто я такой!"

Бывают прорывы совсем иные. Ограбить банк, например. Перераспределить национальные ресурсы поровну... Заставить более успешных делиться с менее успешными... Да мало ли куда может завести воспаленное самолюбие и понизившаяся самооценка!

 

Походка тещи стала напоминать пластику звезды Голливуда. Учитывая отнюдь не голливудский район проживания, а также возраст тещи, не говоря уже о частой смене привезенных ею из Минска вечерних нарядов, которые она надевала днем (на уроки английского языка или на прогулку по магазинам), – все эти манеры вызывали, как минимум, насмешку окружающих. По крайней мере, так хотелось думать Игорю. Хотя объективности ради он признавал за тещей, несмотря на ее возраст, незаурядные внешние данные, которые до сих пор выдавали в ней бывшую красавицу, разбившую не одно мужское сердце.

 

Жена Игоря была похожа на свою маму настолько, что когда они находились рядом, всякий мог мгновенно осознать облик Аниной будущей старости. А пока, в свои сорок четыре года, Аня выглядела лет на тридцать пять, оставаясь, как и ее семидесятилетняя мать, стройной, изящной, среднего роста брюнеткой с выразительными голубыми глазами. Теща, конечно, давно красила волосы, чтобы скрыть седину, но это уже святые женские тайны, которые неприлично разоблачать или высмеивать, даже если речь идет о ненавистной теще.

 

Игоря жутко раздражала эта ситуация: еще недавняя благодарная минская старушка с нищенской пенсией, старушка, которой они с женой постоянно подкидывали немалые суммы денег, подарки, импортные тряпки и дорогую дефицитную обувь, не говоря уже о скандинавской стенке и кухонном угловом диванчике, восхищавшем весь дом, превратилась вдруг в источник благ для них! Она откровенно наслаждалась Америкой, в которой ему было так трудно. Она, старуха, вписалась в новую жизнь, как нож в чуть подтаявшее масло, а он страдал и от Америки, и от тещи.

 

Нет, сама по себе Америка его бы вполне устраивала, если бы ему до конца дней хорошо платили за то, что он сюда приехал и вынужден приспосабливаться к ней и к америкосам, не говорящим по-русски. А тут еще и теща, вообразившая себя неизвестно кем и унижавшая его одним своим взглядом! И все из-за каких-то 750 баксов в месяц, бесплатной медицинской страховки и талонов на питание! Ну, она, правда, еще умудрялась по дешевке стричь соседей по дому, так как в Минске была когда-то парикмахером. А теперь это приносило ей на новом месте хорошую прибавку к стариковскому пособию. Слух о ее умелых руках и умеренных расценках быстро разнесся по району. Левый заработок аккуратно складывался на "черный день", как говорила предусмотрительная теща, сопровождавшая такие речи укоризненным взглядом в сторону Игоря.

 

Жена смогла найти работу лаборанта на парфюмерной фирме уже через три месяца после приезда, но продолжала по выходным убирать чужие квартиры. Английский она изучала чуть ли ни с детского сада.

 

Игорь же в юности учил немецкий, да и тот давно забыл. Вернее, он его никогда хорошо не знал, а потом еще и забыл. Ну, не лезут в него иностранные языки! 53 года – это все-таки не юность: и память давно на пенсию просится, и нервы – ни к черту.

 

Скоро уже восемь месяцев исполнится с тех пор, как они приехали в Америку, а он все еще не нашел себе никакого применения. И получалось, что теща и жена его попросту кормят.

 

Специалист по уходу за...

 

В Минске он работал фотографом и, между прочим, очень неплохо зарабатывал. В Нью-Йорке же таких, как он, было видимо-невидимо. Игорь был бы рад хоть детишек частным образом фотографировать соседских... Но у всех родителей нынче камеры дорогие, и они все мнят себя крутыми профессионалами фотосъемки.

 

Устроиться куда-нибудь, наверное, все-таки можно было, если бы он хоть немного понимал, что они говорят, эти америкосы. Но, увы... А у русских все приличные места фотографов были куплены давно и задорого. Ничего другого Игорь делать не умел. А куда ему идти в его возрасте? В грузчики?

 

Когда на курсах английского к Игорю обращался учитель, ему хотелось срочно закурить, затем впрыгнуть в такси, доехать до аэропорта и улететь в свой родной Минск. На родине, правда, уже никого не было из родных, да и квартиру они с женой продали. Но оставались друзья, а главное – там он не был глухонемым и мог прилично заработать.

 

Но все это, конечно, глупости... Никуда бы он не уехал. Он любил жену и сына, и без них ему ничего не нужно было ни в Америке, ни в Минске, ни на Северном полюсе. Да и в Америку именно он вытащил всю семью, так как понимал, что перспектива оставаться в Белоруссии при режиме Лукашенко – это полный конец всему.

 

Сыну было 24 года. Он готовился к защите в США своего белорусского диплома врача. А это требовало огромных сил, времени, нервов и денег. Тещины заработки "на черный день" уходили на текущие нужды семьи. Она беспокоилась. По демонстративному грохоту кастрюль на кухне во время приготовления еды тещей, Игорь безошибочно определял степень ее негодования его неустроенностью.

 

Началась депрессия и ссоры с женой. Она с трудом уговорила его закончить двухнедельные курсы по уходу за пожилыми больными людьми.

 

– Ну сделай это, Игорек! Ну просто на всякий случай! Люди советуют очень... Тебе выдадут сертификат. Пусть будет еще одна "корочка"! Вдруг пригодится? – умоляла она.

 

Игорь же с ужасом думал: "Интересно! Что это должен быть за такой случай ВСЯКИЙ, чтобы он, уважающий себя мужик, работал нянечкой или как там их называют?.."

 

Однако жена почти каждый день плакала, и он сдался. Обучение проходило на русском языке, и Игорь перетерпел это унижение. Из мужчин на курсах был только он и еще один парень, на вид не совсем нормальный, все остальные ученики – женщины. Учили их тому, как подавать утку парализованным, как вывозить гулять инвалидов, переодевать их, подавать лекарства, и прочим печальным премудростям.

 

Игорь был уверен, что это ему никогда не пригодится. Но чего не сделаешь ради душевного покоя любимой жены!

 

Позже он узнал, что таких курсов во стране – великое множество, как и нуждающихся в квалифицированном домашнем уходе стариков, которым уже трудно себя обслуживать. Государство платит зарплату и предоставляет медицинскую страховку тем, кто за ними ухаживает.

 

Так вот для чего нужны эти сертификаты! Без них и хирурга не подпустят к старику, чтобы он помог ему температуру измерить или дал стакан воды.

 

Наши бывшие соотечественники всеми правдами и неправдами доставали своим пожилым родителям справки от врачей о необходимости в таком уходе по состоянию здоровья. У кого же нет гипертонии в пожилом возрасте или еще каких-то болячек!

 

Получив справку, они обращались в агентства и запрашивали помощников на дом. Конечно, просили прислать своих, русскоговорящих. Благо есть предлог: пожилые не владеют английским. Ну, а дальше все просто:

 

– За нашей мамочкой мы сами поухаживаем, а вам подпишем рабочие наряды, будто вы каждый день у нас тут моете, готовите, убираете... А зарплату вашу, извините, поделим пополам. И чтобы никто не узнал, разумеется.

 

Как оказалось, схема эта крутится тут вовсю и давным-давно... Но вот беда: пока семья Игоря ждала, что в Белоруссии наступят лучшие времена, в США для иммигрантов лучшие времена закончились. В частности, все старухи стали на вес золота.

 

Вот идет по улице Бруклина конца 90-х годов старушка из России. А за ней уже бегут несколько молодых и не очень молодых женщин с вопросом:

 

– Бабушка, а вам случайно не нужен человек по уходу?

 

– Ну, во-первых, какая я вам бабушка? Я вас и старше-то не намного! – отвечает обиженная советская старушка, почувствовавшая себя в Америке привлекательной и еще желанной леди, – а во-вторых, я еще и за вами поухаживать в состоянии.

 

На самом-то деле, боится бабуля с улицы народ цеплять на "дележку". Дело-то, если оно откроется, – подсудное! Так что или нашла она уже кого-то надежного и держит это в тайне, или же она в процессе поиска.

 

Искали и Игорю такую халяву. Протестовало у него все внутри против гнусности этой, а что делать!

 

"Ну, разве что временно", – думал он. Однако тут, как назло, закон новый вышел, чтоб мужчин не допускать ухаживать за женщинами. Мол, душ им надо помочь принять, а это их смущает. Попробуй их смути чем-нибудь!

 

Однако закон есть закон. Короче, найти клиента для Игоря оказалось проблемой почти нереальной. Слишком много условий: и чтоб клиент мужчиной был, и в реальном уходе чтоб не нуждался (горшки выносить Игорь не соглашался), и делиться был бы согласен, и не склочным бы по характеру человеком оказался, а проще говоря, из ума не выжившим, а то сначала соглашались некоторые на дележку, а потом, случалось, требовали все: и уход, и деньги! За родными ухаживать нельзя, даже если им приспичит: кто ж тут разберет, вранье это или вправду, если ты за мамой своей ухаживаешь!

 

Вот так закончил Игорь курсы эти дурацкие, и что? Ничего. Зря время потратил.

 

Великий замысел

 

Ночью не спалось. При воспоминании об икре и взгляде тещи бросало в жар.

 

– Ну, смотрите у меня! Я вам всем покажу, кто такой Игорь! – злобно отзывалась душа, которую он нарочно возбуждал, словно быка, красной тряпкой реальных и надуманных обид, так и не засыпая до самого утра. А в шесть часов дом уже просыпался...

 

Теща по утрам на курсы английского ходить повадилась, что при центре помощи вновь приехавшим давно уже организовали. И как ей в башку английский лез, уму непостижимо! Она еще и старика соседского подловила на скамейке, америкашечку древнего, который на нее с восторгом юноши смотрел, и на нем она новые английские слова пробовала.

 

Сын убегал на занятия, жена – на работу. И только он, как мебель, оставался в квартире.

 

По утрам он всегда острее чувствовал свою выброшенность из жизни. Жди под одеялом, боясь занять ванную комнату, пока все слиняют! Затем, как только все стихало, он вставал, принимал душ и начинал страдать.

 

Сначала – звонки в Минск по льготной карточке. На расстоянии океана душа человека безошибочно сортирует друзей по категориям: одним он врал, что давно работает фотографом и круто зарабатывает, другим жаловался на жизнь и рассказывал, как все обстоит на самом деле.

 

Выплеснув в телефон накопившуюся за ночь горечь обид рассказами о реальной и воображаемой жизни, он варил кофе, жарил яичницу, включал русское радио, без аппетита ковыряя вилкой в тарелке, и глубоко задумывался о жизни.

 

"Вот он, уже не молодой, конечно, но еще и не старый мужчина, не глупый, не ленивый, все еще симпатичный, высокий, плотный, но не толстый, отличный специалист в своей профессии, с неплохими деньгами и вообще тылами у себя на родине, а вынужден начинать свою жизнь практически с нуля..." – Игорь вздыхал, с тоской проводил ладонью по небольшому пивному животику, а затем по глубоким залысинам на голове, втягивал в себя живот и обещал себе записаться в спортзал и бассейн, как только найдет работу.

 

Сегодня по радио вспоминали сюжеты самых крупных компенсаций за полученные физические и моральные травмы последнего двадцатилетия. В частности, рассказали про старушку, которая лет двадцать назад или больше случайно пролила на себя горячий кофе, получила сильные ожоги, и в результате сеть Макдональдс, где это случилось, выплатила ей по суду несколько миллионов долларов.

 

Кровь прилила к щекам Игоря, и он сказал себе: "А я тоже обольюсь! Обязательно!"

 

Он доел остывшую яичницу с неожиданно появившимся аппетитом, сварил еще кофе и, мечтательно выпустив в окно кухни дым сигареты, впервые за несколько месяцев улыбнулся.

 

Однако через несколько минут он представил себе изуродованные ожогами ноги, и у него заныло в области сердца... А вдруг он искалечит себя, а денег не дадут? Старушке повезло, а ему... Он – не из удачливых...

 

"Лучше упасть в дорогом магазине... Сделать вид, что подскользнулся... Говорят, как минимум пять тыщ получить можно... Это если без переломов, а так, за синяк. Но нужно лечиться. Желательно долго. А если с переломами, то и все двадцать тыщ реально поиметь, но для этого нужно, чтобы магазин был виноват в падении посетителя. Ну, например, масло разлили или, скажем, стекло битое не убрали, а человек порезался".

 

С этого дня жизнь Игоря стало ярче и насыщенней. Депрессия немного отступила. В глазах появился блеск предчувствия халявных денег.

 

"Но сначала нужно найти слабое место у этих америкосов. А это не просто", – размышлял он, прогуливаясь по улицам и с раздражением замечая американскую предусмотрительность.

 

"Все обдумали, гады! Вот, к примеру, взять люки... У них они плотно закрыты. И захочешь провалиться, а не получится. А это бы потянуло тыщ на сто с лишним! По радио весь прейскурант травм подробно рассматривали. Конечно, для эстетов – удовольствие не из приятных – в канализацию провалиться. Но потом отмоешься, ванну из французских духов примешь, и все! Не считая переломов, конечно. Но они заживут. Зато обеспечен на всю жизнь! Так нет же! Люки все как приваренные намертво. И в магазинах все вылизано. Таблички, блин, выставили: "Осторожно! Свежевымытый сырой пол. Не упадите!" Сволочи какие! Вот, у нас в Минске для травм столько возможностей! Но там, правда, хрен заплатят. Ну, держитесь, америкосы! Я найду у вас слабое звено, а не найду, так сам его организую: оболью незаметно ступеньки водой на морозе в ювелирном магазине и упаду. Или еще что-то придумаю..."

 

Свои планы Игорь тщательно держал в секрете. Вот получит он крупную сумму и тогда еще подумает, как преподнести ее происхождение. А то теща скажет, чего доброго, что упасть каждый дурак может. Или того хуже, выступит с речью, что имитировать травму – это непорядочно. Она иногда бывает такой принципиальной, аж противно! Порядочно – непорядочно... А на работу не брать без знания английского языка и заставлять от безденежья изнывать – это порядочно?! А себя дерьмом чувствовать – это порядочно? Это вообще убийство моральное, если уж на то пошло...

 

Нет! Он придумает легенду происхождения денег...Что-нибудь романтичное. Ну, например, что его наградили за возвращение потерянного кошелька владельцу. А содержимое кошелька было... ОГО-ГО! И вот, в благодарность за честность, владелец отдал Игорю половину от своего ОГО-ГО.

 

Игорь представил себе, как бы он выглядел в роли героя такого жанра и мечтательно заулыбался. В нем, несмотря на возраст, все еще жил юный дух романтизма, иногда переходящий в авантюризм. А чему тут удивляться? Не затем мы рождаемся, чтобы послушно помереть, так и не попробовав совершить что-нибудь недозволенное, дерзкое и рискованное. Но вскоре Игорь "спустился на землю":

 

"Нет, не годится! Жена знает, что я ни за что не возвратил бы такой доходный кошелек. Одно дело – отдать старушке потерянную ею пенсию, и совсем другое – бежать за богачом, чтобы вернуть не значительный для него, но значительный для меня куш. Тут мало быть просто порядочным. Тут нужно быть... благородным. А есть ли вообще на свете такие благородные, чтоб самим голодать и от икры отказываться под тещиным взглядом, а миллиардеру вернуть сущую для него мелочь – один потерянный им миллион? Короче, нужен другой сюжет! Ладно... Сначала я получу деньги, а уже потом придумаю легенду их происхождения", – уговорил он себя.

 

Пятнадцать метров до богатства

 

В последнее время все его внимание было направлено на поиски благоприятного места для травмы. Пока ничего интересного не попадалось.

 

И вот в четверг ему наконец повезло. В крупном супермаркете какая-то старушка прямо при нем выронила на пол банку то ли с белым соусом, то ли с майонезом. Банка была стеклянной. Такое вообще редкость: вся упаковка тут обычно из пластика. И вдруг – двойная удача: стекло битое и жирный продукт!

 

Игорь напрягся. Момент был достойным. И упустить его – непростительно. Уже через две минуты все уберут и вымоют. Он не раз такое наблюдал.

 

До банки было метров пятнадцать. Игорь направился к майонезной луже, мысленно готовясь к падению. Внутри все запело и одновременно заволновалось.

 

И вдруг его резко оттолкнула тяжелым бедром полная блондинка средних лет, стремительно летевшая в ту же сторону. Игорь в сердцах громко обматерил ее по-русски.

 

Из-за нее он чуть было и на самом деле не упал. Обидно было бы вот так свалиться, но не в лужу, а на чистый сухой пол. За это вряд ли заплатят...

 

– Сам придурок! – на чисто русском успела прокричать бывшая соотечественница и, не сбавляя скорости, добежала до вожделенного места, падая туда с великой осторожностью, чтобы не слишком ушибиться.

 

Дама улеглась в центре лужи, целомудренно поправила юбку, оголившую ее полные бедра, и только после этого стала звать на помощь. Видимо, она и знала-то по-английски одно это слово: "HELP!"

 

Рядом с ней засуетились продавцы и покупатели. Ее пытались поднять, что было не так-то просто сделать: дама была очень калорийна (и колоритна тоже). Навскидку килограммов 125 в ней было точно. Как минимум. А колорит ее поражал сочетанием цвета и объема: ярко-зеленая короткая юбка с летящей оборкой на необъятных бедрах, ярко-алая блузка с глубоким вырезом на груди самого большого размера на свете ("Роза в зелени, блин!" – подумал Игорь!), тонна косметики на пышущем здоровье лице и псевдобархатные красные сапоги выше пухлых колен... Такие сапоги тут носят одни проститутки и вновь приехавшие иммигранты, набросившиеся на наконец-то доступные и уже давно уцененные здесь товары.

 

Неожиданно из-за витрины вышла девочка лет тринадцати и умоляюще произнесла:

 

– Мамуля, лежи, не вставай! Иначе ничего не получишь. Пусть они скорую помощь вызовут!

 

Игорь саркастически хмыкнул и мгновенно представил себе картину, как и он из вредности "случайно" падает рядом, валетом или в обнимку с соотечественницей. Вот была бы потеха! А жене потом расскажут, что он ей публично изменил в луже майонеза...

 

Тещин подвиг

 

Домой он вернулся в жутком настроении. Какой он все-таки неудачливый! Упасть – и то не сумел. Когда еще подвернется новый случай!

 

Однако дома его ожидал непредвиденный сюжет: теща сломала ногу на обледенелых ступеньках медицинского офиса. Домой ее привезли в гипсе, на инвалидном кресле. Когда посторонние покинули квартиру, теща победоносно улыбнулась, несмотря на случившееся, и значительно посмотрела на родных. Затем она попросила воды, прочистила горло и выступила с речью:

 

– Я всегда говорила: "Кто рано встает, тому Бог подает". Я пришла к доктору за три часа до открытия офиса. Вы все спали богатырским сном, когда я уже была там. Это рядом, через дорогу. Офис был, конечно, закрыт. И никто не успел посыпать ступеньки песком или солью, не говоря уже о том, чтобы попросту сколоть лед. Но они, разумеется, отвечают за безопасность своих клиентов. А у меня, между прочим, двойной перелом лодыжки со смещением! Уже и гипс наложили, и укол обезболивающий сделали, и рентген! – гордо заявила она и торжественно продолжила: – Детки мои! Все, что мне выплатят за страдания, я вам дам на первый взнос. Купите квартиру! Что же делать, коли зять у меня непутевый такой!

 

И тут Игоря прорвало:

 

– Когда, говорите, вы к врачу пришли? За три часа до открытия офиса? – Игорь сделал выразительную паузу, наслаждаясь тещиным волнением, и продолжил не без удовольствия: – Зря старались, мама! Жаль мне вас очень! Ну, просто до невозможности жаль! Но я уверен, что ничего они не заплатят: у них уборка льда наверняка документально предусмотрена позже, в определенное время. Вы бы еще в три часа ночи к ним пришли и упали! Но я высоко ценю вашу самоотверженность.

 

Тещу отпаивали валерианой и другими травами, привезенными из Белоруссии, давление ее прыгало несколько месяцев, но потом нормализовалось.

 

Игорь оказался прав: офис был юридически защищен от внеурочных падений на ступеньках.

 

Однако тещина травма принесла ему неплохую зарплату и медицинскую страховку, обеспечив его на полгода оплачиваемой работой: он ухаживал за тещей, вывозил ее гулять, помогал по дому, ездил с ней по магазинам. Ах, да... За родными же нельзя по закону заботиться за зарплату! Ну, так что вы думаете? Наши ли люди не найдут выход из такого положения?

 

Игорь обхаживал родную тещу, а соседка по дому возила на коляске своего папу, который недавно тоже где-то свалился бездарно, без всякой компенсации. Так они поменялись клиентами! На бумаге, конечно. Игорь получал зарплату за заботу о соседском старике, а дочь старика якобы работала по уходу за Еленой Анатольевной. Так звали тещу Игоря.

 

Поначалу нелегко им было отношения налаживать, теще и зятю, хоть они друг от друга и зависели очень. Она от него – физически, он от нее – материально. Она с трудом сдерживала сарказм по поводу долгожданного трудоустройства зятя: "Это за счет меня он получил работу! Если бы не моя травма, не видать ему зарплаты и страховки медицинской, как своих ушей! Интересно, что он заговорит, когда моя нога заживет и сосед поправится!"

 

Кроме того, Елена Анатольевна не могла смириться с напрасно сломанной ногой, а главное, с насмешкой в глазах зятя в тот самый день, когда он буквально с издевательской улыбкой разоблачил бессмысленность ее героизма.

 

Игорь же считывал ее мысли, словно сканер, и злобно отвечал ей молчаливым взглядом, выражавшим примерно следующее: "Благодетельница ты наша, мать твою! Да если бы не я, выдало бы тебе агентство чужую бабу, которая хрен бы за тобой так ухаживала, как я тут выкладываюсь".

 

Он бережно лелеял все свои обиды на тещино высокомерие американского периода жизни, мысленно повторяя перед сном весь перечень нанесенных ею моральных уколов. Он пускал с балкона сигаретный дым в облака, спешащие вдаль, возможно, именно туда, где прошло его детство и вся сознательная жизнь. А сверху, как ему казалось, за ним наблюдали с тревогой и нежностью родители, умершие несколько лет тому назад один за другим. А он, приближающийся к понятию "пожилой мужчина" и свежеиспеченный иммигрант, смотрел на эти облака и вспоминал родителей, подсознательно ожидая от них помощи... Иногда казалось даже, что они вот-вот подадут ему какой-то знак.

 

Игорь разглядывал привезенные из Минска альбомы с фотографиями, подолгу задерживал взгляд на портретах родителей, и сердце его сжималось от боли и стыда при воспоминании о своем не таком уж редком хамстве матери, когда та доставала с лекциями, да и с отцом особой дружбы он не водил, злясь на него за постоянные нравоучения и непрошеные советы. Господи, как жадно впитывал бы он эти советы сейчас! С какой страстью вжался бы лицом в материнский клетчатый халатик из фланели, который она больше всего любила носить дома! Были бы они живы, приласкали и пожалели бы его, пожилого ребенка, потерявшего вдруг опору и надежду на все хорошее.

 

Письмо

 

Ночью опять не спалось, а утром случилось нечто из ряда вон выходящее. Игорь спустился за почтой, достал рекламу, счета и вдруг заметил странное письмо на свое имя с пометкой на русском языке красным фломастером – "лично в руки". Сердце застучало надеждой на радостное известие, на чудо!

 

"Может, меня разыскал кто-то из однокурсников? Предложат общение, участие в бизнесе или просто помогут с работой, или..."

 

Он поднимался по лестнице, торопливо вскрывая конверт задрожавшими вдруг пальцами.

 

Теща пила чай... Она научилась виртуозно управлять инвалидным креслом и целый день самостоятельно раскатывала по квартире, вместо того, чтобы спокойно лежать, задрав кверху ногу на три подложенные для этого подушки.

 

Игорь торопливо извлек письмо из конверта прямо в прихожей, соединенной с кухней без всяких дверей и штор, и прочитал (про себя) письмо под пристальным любопытным взглядом своей вездесущей загипсованной подопечной. Он побледнел, бросил письмо на пол, и, не сказав ни слова, выскочил, как ошпаренный, на улицу, хлопнув дверью.

 

Елена Анатольевна метнулась за письмом, энергично вращая колесо "инвалидки". Однако поднять письмо с пола в ее положении было не так-то просто. Уж как она только ни пыталась изловчиться, но ничего не выходило. Чуть кресло не перевернула и не вывалилась на пол сама!

 

Тогда она позвонила на мобильник зятю. Она чувствовала, что спрашивать о содержании письма не стоит, поэтому пожаловалась на сильную головную боль и колики в сердце:

 

– Игорь, сердце что-то прихватило, голова кружится и болит. Не оставляй меня одну, пожалуйста. Мне страшно.

 

Вернувшись, Игорь заметил след от колеса инвалидного кресла на конверте и понял, что теща кружила, как коршун, над письмом, не раз проехала по нему в надежде ухватить, но, видимо, не смогла достать. Об этом косвенно говорили ее умоляющие глаза и волевые усилия придать взгляду невинное направление, избегая опасного ракурса: прихожая-вешалка-конверт.

 

Немного поколебавшись, он поднял письмо и молча передал его теще. Увидев ее лицо через пару минут, он побежал за валидолом, предложил вызвать неотложку, но она отказалась. С минуту они оба не шевелились, и вдруг теща зарыдала. Такой реакции от своего врага он никак не ожидал, поэтому растерянно смотрел на нее, не зная, что делать.

 

Наконец Елена Анатольевна немного успокоилась, собралась и произнесла:

 

– Я в это не верю. Я знаю свою дочь дольше, чем ты ее знаешь. Этого не может быть. Она любит тебя, всегда любила и продолжает любить. Слышишь? Она вообще не способна на измену. Это мог написать какой-то враг или завистник. Не улыбайся так издевательски! Ты хочешь сказать, что завидовать нечему? Представь себе, что вам очень даже могут завидовать!

 

Пусть ты пока не нашел себя в США, но вы с Анечкой любите друг друга, у вас прекрасный сын, без пяти минут врач в новой стране, у вас есть я, ваша мама, любящая, преданная мама для вас обоих. Это ты думаешь, что я тебе враг, а я за тебя глотку разорву любому. Ну, злюсь я в душе, что ты такой неприспособленный, что долго спишь по утрам, вместо того, чтобы рано встать и пойти хотя бы волонтером поработать для начала, ну и что с того! Я тоже права по-своему. Но ты мне как сын. Ты – отец моего внука. И никакого другого зятя мне не нужно. Я твоей маме обещала о тебе заботиться, когда она умирала. Ты этого не знаешь, а между нами такой разговор был. Так что я тебя в обиду не дам по-любому. В общем, даже мысли такой чтоб у тебя не было, что Аня тебе изменяет! Ты хочешь, чтоб я поверила, что моя дочь, моя родная кровь, ведет двойную жизнь, предает всех нас и спит с каким-то там итальянским сотрудником? Не смей оскорблять меня и Аню даже мыслями такими! Она кто в твоих глазах, шлюха?

 

– Но откуда вам знать? Вы же не можете гарантировать...

 

– Нет, могу! Я вижу, как она смотрит на тебя, как защищает тебя, когда я нападаю, как переживает за тебя, я же – мать! Сегодня вечером все прояснится. Если это окажется правдой, во что я не верю ни минуты, я откажусь от своей дочери. Я буду жить с тобой и внуком. Начало иммиграции – это испытание для всех. Предать мужа, потому что он не такой ловкий и не может себя найти, – это подло!

 

– Но, может, она просто меня разлюбила?

 

– Неделю назад любила, а вчера разлюбила? Да она позавчера просила меня быть с тобой поласковей, говорила, что уж очень я строга к тебе. Ты как думаешь, это она от любви к тебе или к итальянцу старалась меня воспитывать?

 

Игорь не верил своим ушам. Тещин голос нервно звенел искренним негодованием, щеки ее покраснели. Она держалась за сердце.

 

Он побежал за тонометром, измерил теще давление и тут же вызвал скорую помощь.

 

В больнице

 

В Америке неотложка приезжает очень быстро, да еще и с полицейскими на борту, но помощь на дому, как правило, не оказывается. Только кислород могут дать или жгут наложить, ну, в общем, сделают только самое необходимое, чтоб не помер человек. Везут сразу в госпиталь.

 

Игорь попросил разрешения врача сопровождать тещу в машине скорой помощи, так как у них на семью был пока всего один автомобиль, и его чаще всего забирал сын, чтобы ездить на занятия. Жена добиралась на работу на метро, хотя недавно ей удалось договориться с соседкой по дому, чтобы та подвозила ее, так как работали они (волею судьбы) в одной организации.

 

Игорь сидел напротив тещи в специализированной медицинской машине. А врач колдовал над пациенткой, лежавшей на специальных носилках, временно трансформированных в кровать. Теща пыталась схватить Игоря за руку, словно маленькая испуганная девочка, впервые попавшая в кабинет в зубному врачу и услышавшая свирепый рокот бормашины.

 

Еще сегодня утром он почти ненавидел эту женщину, а в данную минуту испытывал к ней самые нежные чувства. Она искренно и глубоко расстроилась из-за того же, из-за чего и он. Значит, их объединяет общая боль. К тому же она нуждается в нем, держит его за руку, и при этом пытается еще и успокоить его:

 

– Игорь, я уверена, что это письмо написала какая-то мерзкая завистливая баба. Нужно вывести ее на чистую воду. Обещай мне, что Вадик ничего не узнает! Хотя бы пока ничего ему не говори. Он же у нас такой впечатлительный! Все сразу разрушится... Он бросит занятия и вообще, стыдно-то как перед ним! Я письмо спрятала, так что ты пощади ребенка. Мы сами разрулим. Не скажешь ему?

 

– Конечно, не скажу! Не волнуйтесь! Но почему же вы так расстроились? Выходит, вы меня утешаете, а сами верите...?

 

– Нет, не верю! Тут совсем другое. Ой, Игорек, трудно мне говорить. Я потом тебе расскажу, позже...

 

Доктор зашикал на Игоря, запретил разговаривать с пациенткой, и в салоне воцарилась тишина. Сирена помогала машине преодолеть дорожные заторы, и, наконец, удалось добраться до госпиталя. Минуя очередь, теща оказалась в emergency room (палата для экстренной помощи), а Игорь пошел на улицу покурить, подбодрив тещу обещанием вернуться к ней через пару минут.

 

Когда Аня вернулась с работы, ее ждала записка: "У мамы высокое давление, мы уехали в госпиталь. Звони мне на мобильник. Игорь".

 

Вызвав такси, она тут же примчалась к матери. Лицо ее было очень встревоженным, волосы растрепались, дыхание сбилось (она, видимо, бежала).

 

Игорь разрывался между потребностью обнять и успокоить жену и впервые в жизни нагрянувшим желанием ударить ее.

 

"Нет дыма без огня", – вспомнил он давно забытую пословицу, и кровь прилила к его лицу.

 

– Игорек, а ты-то что такой красный? Ты себе давление не измерял? – волнуясь, спросила та, от которой он пытался мысленно отгородиться воображаемой стеной.

 

– Со мной все в порядке, – сухо произнес Игорь и добавил по-деловому:

 

– Врачи советуют маме провести пару дней в больнице, чтобы проверить ее сердце в условиях стационара. Здесь за работой ее организма будет наблюдать монитор 24 часа в сутки, и мама согласилась с доводами врачей.

 

Аня заплакала, обняла мать и спросила:

 

– Мамочка, ты, правда, считаешь, что все так серьезно?

 

– Перестань драматизировать! Я останусь просто для проверки, пусть обследуют, как положено. А вы идите домой, а то я спать хочу. Аня, попроси-ка у медсестрички еще одно одеяло для меня, а то знобит что-то.

 

Как только Аня вышла из палаты, Елена Анатольевна схватила Игоря за руку и умоляюще воскликнула:

 

– Если ты хочешь, чтобы я не умерла от переживаний и гипертонического криза, дай мне слово, что об этом письме ты не скажешь ни звука никому, включая мою дочь, до моего возвращения из больницы! Я вернусь домой и придумаю, как найти автора письма. А пока обещай, что дома будет тихо!

 

Пришлось пообещать, хотя и трудно было представить себе совместную жизнь с женой после таких известий.

 

Аня принесла второе одеяло, которое теща тут же положила в ноги, заявив, что теперь ей уже стало жарко.

 

Елена Анатольевна лежала на удобной кровати в двухместной палате, за занавеской, разделявшей ее от соседки. Над головой – электронные приборы, фиксирующие работу сердца. Рядом – капельница с каким-то раствором, а на пальце – прищепка, вроде тех, которыми пользуются для сушки белья (врач сказал, что это штуковина сахар в крови замеряет).

 

По обе стороны кровати сидели зять и дочь и смотрели на морщинистую руку, беспомощно подрагивавшую поверх одеяла, на трагическое и немного испуганное лицо далеко не молодой женщины, которая объединяла их многие годы невидимыми энергетическими волнами заботы и любви. А ведь они привыкли к ней, как к предмету интерьера, который иногда радовал, но чаще раздражал. Даже Аня, как внезапно понял Игорь, не ценила мать в той мере, как она того заслуживала. А ведь когда-нибудь будет так же, как и он, убиваться... В эту минуту теща вдруг стала для него родней жены. Впрочем, жены ли? Может, уже бывшей жены? А вдруг она собирается оставить его в самое ближайшее время и лишь обдумывает, как лучше сообщить об этом?

 

На улице был жуткий ветер. У входа в госпиталь стояла их машина. Сын хотел подняться к бабушке, но врачи сказали, что ей сделали успокоительный укол, так что ей лучше поспать.

 

Молча сели в машину и вернулись домой.

 

Дыхание измены

 

Сославшись на плохое самочувствие, Аня легла спать в комнате мамы, что больно царапнуло Игоря по самолюбию.

 

"Ну, конечно, сразу не перестроиться после близости с другим мужиком!"

 

Он выскочил на улицу покурить. Господи, сколько же он курит в последние несколько дней! Хотелось тут же собрать чемодан и уехать, куда глаза глядят. Стало трудно дышать. В голове закопошились тревожные мысли, пытаясь выстроиться в параллельные шеренги диалога: "Ехать некуда, да и тещу нужно навещать, тем более, что она – в инвалидной коляске. Но остаться дома и делать вид, что все в порядке, – это тоже не по силам нормальному человеку. Я не привык лицемерить. Запросто могу не выдержать, сорваться и устроить скандал: так хочется все высказать в глаза! Ну, предположим, покажу я жене письмо... Она – в отказ, само собой, и что дальше? Только спугну! Нет, тут нужно что-то другое придумать, но что именно? На детективов денег точно нет!"

 

Всю ночь он не мог сомкнуть глаз, а утром попросил сына отвезти его к бабушке в больницу.

 

Теща немного пришла в себя и рассказала Игорю жуткую историю, объяснившую ее гипертонический криз и столь острую реакцию на письмо о дочкином предательстве, в которое она ни минуты не верила.

 

Оказывается, подобный сюжет произошел когда-то и с ней самой. Ее муж, получив такое письмо, слег с инфарктом, а вскоре умер, так и не узнав, кто автор этого незабываемого произведения, а главное, не успев убедиться в подлой клевете завистливой подруги Елены Анатольевны, давно тайно вздыхавшей по ее мужу.

 

Сценарий подруги не предполагал смертей, но он, по ее мнению, почти гарантировал развод. А это открывало шансы для новых отношений разведенного с ней лично, как искренно полагала подруга, которой казалось, что гостеприимство хозяина дома в ее адрес означает нечто гораздо большее, чем просто любезность. О том, что получатель клеветнического письма давно страдает сердечной недостаточностью, "писательница" не имела понятия. На похоронах она горько рыдала и призналась в авторстве своего "шедевра". Игорь знал, что отец Ани умер от сердечного приступа, но ему никто никогда не рассказывал о причинах этого приступа. Елена Анатольевна всплакнула, вспомнив мужа и обстоятельства давней трагедии, продолжавшей разъедать ее изнутри, как неизлечимая коварная болезнь.

 

Успокоив рассказчицу и немного придя в себя от услышанного, Игорь посмотрел на часы и, сославшись на срочное дело, вышел из здания больницы. Он вытащил из кармана заранее приготовленный адрес парфюмерной фабрики, где трудилась его супруга, попросил охранника на выходе из госпиталя вызвать ему такси, и сказал себе вслух:

 

– Ну, что, Игорек! Сейчас ты все узнаешь. Крепись!

 

Этой бессонной ночью он решил потратить свою зарплату за пару месяцев, которую так берег для отпуска с женой, на такси и, вообще, на всю операцию по разоблачению супружеской измены.

 

"Если у нее роман, значит, они вместе куда-то ходят, развлекаются. В конце концов, должны же они в гостиницу поехать или к нему домой! Не на работе же им любовью заниматься! Буду следить за ней столько, сколько нужно, пока не выслежу", – решил он, но тут же вспомнил, что с работы она обычно приходит вовремя.

 

Мысленно проведя ретроспективный анализ поведения жены за последнее время, он не нашел в нем ничего нового и подозрительного и подумал:

 

"Все равно буду следить: эта пунктуальность ее возвращений с работы тем более подозрительна! Нормальные женщины заходят в магазины после работы, тряпки покупают или рассматривают, маникюр делают, а эта домой несется отметиться, чтоб никто ничего не заподозрил. И потом, к сексу она как-то перестала стремиться, да и мне что-то не до этого, настроение не то... Так, может, она из-за этого... Ну, могла же просто дать мне понять, чтоб я не сачковал, что нужно, мол, так я бы – пожалуйста! Если только подтвердится, что она... Я не прощу ни за что!" – Игорь еще раз закурил, запрещая себе смаковать детали воображаемой измены, и решительно вытащил мобильник:

 

– Сергей? Это я, Игорь! Хочу подтвердить нашу вчерашнюю договоренность. Если мне понадобится где-то пожить неделю, пока я что-то решу, я могу рассчитывать на тебя? В любой момент, говоришь? Я понимаю, что уже вчера договорились, но вдруг ты передумал или еще что... Спасибо, Сережа! Мы с тобой скоро вдвоем свободой наслаждаться будем...

 

Сценарий разрыва, или Слежка

 

Вчера, обдумывая сценарий расставания с женой, если измена подтвердится, Игорь позвонил своему единственному в Америке знакомому. Не друг он ему, конечно, никакой, а так, сосед по парте, что называется. Они познакомились на курсах английского языка, где были самыми старыми студентами из всех, кто там был. Общались они все это время в основном по телефону, хотя иногда встречались и ходили в дешевую кафешку посидеть и поболтать. Игорь особенно не откровенничал с Сергеем, хотя и испытывал определенную симпатию к этому сибирскому увальню, так и не успевшему к пятидесяти годам обзавестись семьей. В гостях друг у друга они не бывали, до этого не доходило пока.

 

И вот вчера вечером, выскочив с сигаретой на улицу, Игорь вытащил мобильник, в котором был записан телефон Сергея, и позвонил ему, рассказав в сердцах все, как на духу. Потребность с кем-то поделиться победила и доводы разума о необходимости быть осторожным и никому не доверять, и страх возможного презрения в свой адрес, если он все-таки окажется рогоносцем. Сибиряк отреагировал как родной брат, которого у Игоря никогда не было, но о котором он всегда мечтал:

 

– Даже не думай ни о чем! Если понадобится моя помощь, только позвони! Может, все еще будет нормально, так что ты заранее не накручивай себя, а то потом обратно не раскрутишь, слышь, так бывает! Но насчет пожить у меня – не заморачивайся: нет никаких проблем. Буду рад. Мне одному тоскливо бывает.

 

Игорь проверял оружие для возможного боя: "Так, денег пока хватит, потом что-то придумаю, ночевать есть где, а уж в Минске друзей полно, пропасть не дадут".

 

Внутри все окаменело, и он внутренне перевоплотился в бесчувственного робота. Наверное, это просто защитная реакция человеческого организма.

 

Таксист попался русскоговорящий, что в Бруклине – не редкость. Игорь и обрадовался, и огорчился одновременно: легко объясниться, но могут вдруг найтись общие знакомые с женой. Хотя это вряд ли возможно: ведь они тут недавно!

 

Без пятнадцати пять машина подъехала к проходной парфюмерной фабрики, и водитель хотел высадить Игоря, но тот попросил припарковаться через дорогу (чуть поодаль и не очень заметно). Пообещал хорошо заплатить. Таксист понимающе кивнул, развернул машину, припарковав ее самым замечательным образом: проходная обозревалась, как на ладони, а такси с пассажиром оставалось не в фокусе выходящих с работы.

 

В пять с минутами в толпе выходящих из проходной Игорь наконец заметил Аню с красным пакетом в руках, озиравшуюся по сторонам.

 

"Наверное, выискивает соседку, которая в последнее время возит ее с работы и на работу", – успокаивал себя он, ощущая в висках громкие удары сердца.

 

Дойдя до обочины дороги, Аня завернула за угол и кому-то приветливо помахала рукой. Из шикарного "лексуса" торопливо выскочил высокий брюнет в костюме и галстуке и, обойдя машину, услужливо открыл дверь для дамы, затем вернулся за руль, после чего машина сдвинулась с места. Горло сдавило так сильно, что Игорь не сказал, а прошипел водителю:

 

– За ними!

 

Тот и без указаний все давно понял и, то ли из мужской солидарности, то ли из жалости к соотечественнику, а может, и просто из природного детективного авантюризма так резко газанул, что Игоря отбросило назад.

 

Азарт таксиста радовал и ужасал: опасаясь отстать от "лексуса", он игнорировал сигналы светофоров, рискуя получить серьезные проблемы, словно преследовал свою собственную жену, а не жену пассажира.

 

Минут через двадцать "лексус" притормозил у помпезного и, видимо, очень дорогого ресторана. Аня вышла из машины, заботливо подхваченная элегантным спутником, а тот натренированным жестом предложил ей взять себя под руку, и через мгновение они скрылись за дверьми ресторана. А еще через минуту Игорь прочел СМС сообщение от супруги: "Я сегодня задержусь по делам. Навести маму, а я заскочу домой и тоже приеду в больницу. Аня."

 

Кровь прилила к щекам Игоря, что-то сдавило в груди, и он беспомощно откинулся на спинку сидения. Таксист с искренней тревогой предложил отвести его в госпиталь, но Игорь отказался и назвал свой домашний адрес.

 

Ехали молча, за что Игорь был очень благодарен понимающему водителю. Тот вел себя не просто учтиво, а милосердно, не позволив себе ни одного лишнего взгляда или вопроса, словно был настоящим психологом. А может, он и был психологом по образованию, ведь из наших бывших в таксисты шли прежде всего люди с гуманитарными дипломами, ведь им намного трудней найти себя в новой стране.

 

Прощай, супружество!

 

Оказавшись в квартире, Игорь, даже не разувшись, вытащил с антресолей чемодан, и, открыв его прямо на незастеленной кровати, начал бросать в него свою одежду. Он побросал все в кучу, что попалось на глаза: рубашки вместе с обувью, документы и альбом с фотографиями родителей, фотку сына в красивой рамке, спокойно висевшей до этого на стене, свои лекарства... Он сунул туда же тапки и зубную щетку, приборы для бритья, закрыл чемодан и, не оборачиваясь, пошел к двери. Потом обернулся, посмотрел на оставленный сыном конспект на кухонном столе, на висевшую на стуле сиреневую блузку жены, которую они недавно вместе выбирали, на их свадебный портрет на стене, водруженный туда в первый день приезда в США, судорожно глотнул воздух, закрыл за собой дверь и вышел.

 

Он шел пешком. Чемодан на колесах не очень-то мешал. Необходимо было идти как можно дольше: каждый шаг помогал какому-то процессу внутри его организма, и он сожалел, что так быстро дошел до метро.

 

Портфолио

 

Вдруг он вспомнил, что так и не нашел папку со своими работами. В ней он хранил свои самые лучшие фотографии, сделанные им в разные годы жизни. Эти фотографии – его профессиональная гордость. Некоторые из них побывали на выставках! Если ему и суждено впечатлить какого-то владельца фотобизнеса США молча, не сказав по-английски ни слова, так только этими фотографиями. Они были для Игоря своеобразными кубками и медалями стареющего олимпийского чемпиона или короной Папы Римского, и потерять их означало бы напрасно прожить жизнь.

 

Сначала он решил, что переложил папку в другое место и забыл, куда именно. Иначе она бы попалась ему на глаза, так как она всегда лежала рядом с чемоданом, и, забирая его, он неизбежно наткнулся бы на папку. Но около чемодана ничего не было. Однако память кричала о том, что папку туда положил именно он и с тех пор к ней не прикасался. Никакого другого тайника для этой папки он не выбирал. Разве что теще или жене она помешала там, наверху...

 

Возвращаться не хотелось. Дважды за один день навсегда уходить из своего дома невыносимо трудно.

 

"Заберу потом, через неделю или месяц. Какая разница! Главное не сломаться сейчас", – успокаивал он себя.

 

И вдруг он понял, что еще раз увидеть жену будет выше его сил. Пока никого нет дома, нужно вернуться, найти портфолио, вызвать такси и уехать.

 

Он присел на скамейку, чтобы немного отдохнуть. Закурил, пытаясь расслабиться и ни о чем не думать. Тут же зазвучали басы тревожных мыслей о будущем, послышались автоматные очереди претензий к судьбе, на голову потекла тягучая мыльная пена слезливой жалости к себе, в сердце застучало стаккато паники, и на фоне всего этого оркестра эмоций и ощущений вдруг пронзительно и невыносимо скорбно закричала любовь к жене, возненавидеть которую он еще не успел.

 

"Она – дрянь, ничтожество и шлюха. Она – предатель!" – уговаривал он себя. А его внутренний оппонент, обладавший большей властью над его чувствами, чем он сам, не соглашался и отвечал ему с великим возмущением: "Это неправда: она прекрасна, даже если и не верна тебе. Ты сам виноват, ты – лох, слабак, не способный выучить английский, обеспечить семью, и вообще, с чего ты взял, что она должна продолжать любить тебя, нищего, лысого и заплывающего жиром, если ее готовы любить такие красавцы и богачи?"

 

Игорь закрыл лицо руками, положил голову на лежавший у него на коленях чемодан и просидел так неизвестно сколько. Очнувшись, он поймал такси, чтобы вернуться домой и все-таки найти портфолио своих работ до прихода жены и сына, не травмируя себя встречей с ними. Когда-нибудь потом, не скоро, он сможет общаться с сыном по телефону и видеться... А сейчас ему нужно унести ноги и выжить...

 

По дороге домой, сидя в такси, он пытался придумать, что делать с тещей и как ей все преподнести, чтобы ее не убило известие об измене дочери, об их расставании, и вообще, на кого переложить уход за ней, ведь он, скорее всего, через неделю будет уже в Минске.

 

Чтобы убедиться, что дома никого нет, он позвонил на домашний телефон. Сработал автоответчик с записанным голосом жены. Он повесил трубку, вошел в квартиру и самым тщательным образом обследовал антресоли, стенные встроенные шкафы, залез под кровать и диван, проверил каждый уголок квартиры, но папку со своими работами так и не нашел. Это было, по меньшей мере, странно. Но и страшно!

 

"Не могла же папка уйти сама. Значит, ее кто-то забрал..."

 

Но зачем? Продать? В тайне от него? Это было бы высшей подлостью! К тому же, это не так-то просто сделать, ведь нужно найти покупателя. А в США что-то продать – проблема. Даже он уже знал это. Да и товар это особого рода, на знатоков рассчитанный.

 

Что еще? Воры? Но почему такие интеллектуальные, даже, можно сказать, утонченные воры: дубленку его не взяли, норковую шубу жены, привезенную из Минска, тоже не тронули, золотой портсигар на прикроватной тумбочке лежит, как никому не нужный мусор, и даже деньги, оставленные тещей на "черный день" в ее тайнике, известном всей семье, лежат на месте, а найти их – раз плюнуть... И только его фотографии, его портфолио – пропало... Что за чертовщина! А может, все его сокровища кто-то положил на сервант?" – Игорь с надеждой залез на стул и стал шарить рукой по запылившемуся верху серванта в поисках заветной папки.

 

Духи

 

В этот момент щелкнул дверной замок и в квартиру вошла зареванная жена с черной тушью от ресниц, размазанной по щекам. В ее руках была черная кожаная папка, которую он искал, а из кармана плаща торчал скомканный красный полиэтиленовый мешок, тот самый, который, как Игорь запомнил, был при ней в момент встречи с любовником.

Увидев чемодан на пороге квартиры и мужа, пытавшегося удержать равновесие на внезапно закачавшемся под ним стуле, она молча села на скамейку в прихожей и закрыла лицо руками. Примерно минуту Игорь так и простоял на стуле, не сообразив, что нужно делать. Затем они оба мучительно отгадывали значение происходящего при полном молчании, понимая, что без разговора обойтись не получится.

Наконец Аня спросила упавшим голосом:

– Что происходит?

– Я ухожу от тебя, вернее, уже ушел, но вернулся за портфолио, без которого мне никогда не найти работу, да и вообще, в нем – вся моя жизнь, как ты, наверное, знаешь.

– Игорь, я ничего не понимаю. Что случилось? Ты разлюбил меня? У тебя другая женщина? Почему ты бросаешь меня в такой момент, когда моя мама в больнице! Это... это вообще неслыханно!

– Нет у меня никакой другой женщины! Я просто...

– Что просто? Ты просто сбегаешь в самый трудный момент! В чем причина? Объясни наконец! Что тебя вдруг так прорвало? Неустроенность? Мое невнимание? Что? Впрочем, это уже не так важно, раз ты дошел до того, что собрал чемодан. Счастливого пути!

Аня схватила со стола его сигареты, хотя никогда не курила, и попыталась прикурить, но ничего не получалось, спички ломались.

– Аня, ты же не куришь! Тебе нельзя!

– Надо же, какая трогательная забота о брошенной жене! Какое тебе дело до моего здоровья? А я-то, идиотка, ездила ради тебя с каким-то ничтожеством в ресторан! Таскала твое портфолио, чтобы показать твои работы другу этого негодяя, владельцу огромного ресторана! Поверила этому итальяшке, что тебя возьмут фотографом, из-за чего две недели терпела его дурацкие сальные комплименты и совместные ланчи в обеденный перерыв, а он меня просто надул, как школьницу! Он такой же родственник этого владельца ресторана, как и я. Думал меня обмануть! А я по-итальянски понимаю еще со времен обмена студентами, помнишь? Так он меня надуть решил и говорит владельцу: "Подыграй мне! Скажи, что возьмешь ее мужа фотографом, что ты – мой давний друг! Уж больно хочется мне ее попробовать. Не молода, но есть в ней что-то такое... Трудно будет ее уложить, но я всегда своего добиваюсь". И вот, стали они мне сказки рассказывать о твоем скором трудоустройстве... Я выслушала этот поток обещаний и на вполне приличном итальянском сказала им обоим, что я о них думаю, потом поймала такси и приехала. А тут... и дома "хорошие" новости. Отлично! Может, это и к лучшему: где тонко, там и рвется.

Что же ты остановился? Ты вернулся за портфолио? Вот оно! Забирай! Чемодан, как я вижу, ты давно собрал. Если что забыл, не переживай, я не присвою. Кстати, теперь и у меня работы не будет, я туда больше не пойду. Мне все эти суды за сексуальные домогательства не по душе, и я этой грязью обливаться не собираюсь. Так что ты выбрал удачное время для разрыва, дорогой!

Игорь обессиленно рухнул в кресло. Он мгновенно поверил каждому слову жены, каждой ее слезинке, красным пятнам на любимой шее, которые выступали всегда, когда она негодовала, а главное, той брезгливости, которая искажала ее лицо, когда она вспоминала своего сотрудника, попытавшегося надругаться над ее самоотверженным порывом помочь ему, Игорю. Он с трудом преодолел потребность схватить жену на руки и закружить по комнате, расцеловать ее и признаться в том, что он пережил на эти два дня и как сильно любит ее. В этот миг он пожалел о том, что он взрослый мужчина, которым не положено прыгать от счастья и плакать от него же.

Он резко встал, прошел в комнату тещи, открыл ящик, в котором та хранила свои бумаги, и нашел то самое проклятое послание неведомого врага, подписавшегося, как водится в лучших традициях жанра, "доброжелатель".

Не говоря ни звука, он подошел к жене и протянул ей письмо. Еще не приступив к чтению, чувствительная к запахам Аня поднесла конверт к носу, пытаясь отгадать знакомый и весьма ощутимый аромат, исходивший от него, на что не обратили никакого внимания ни ее муж, ни ее мама.

Затем она прочитала письмо, посмотрела на Игоря, на чемодан, на папку с работами мужа и, несмотря на недавние нервы и слезы, безудержно расхохоталась. Истерика Ани продолжалась недолго. Успокоившись, она опять поднесла письмо к носу, втянула ноздрями воздух и произнесла:

– Ты понимаешь, что мы чуть не расстались из-за этой идиотки?! Это же моя сотрудница, Светка, та самая, которая возит меня на своей машине и напрашивается в подруги. Других русскоговорящих в этой организации нет. И запахов таких больше нет нигде. Да это же те самые последние духи, что тестировали у нас на работе! Их пока нет в продаже. Они не могли быть куплены в магазине. Я как раз запомнила, что Светке они очень понравились и она надушилась ими на халяву, пока никто не видит. А запах этот очень стойкий! Господи, конечно, она и есть автор письма! Тут к гадалке ходить не нужно. А я еще хотела пригласить ее на наш юбилей! Ведь через два месяца мы будем справлять двадцать пять лет со дня нашей свадьбы. Я обсуждала с ней свои планы по поводу торжества, фасон платья, которое хочу купить для этого события, и я же рассказала ей про обещания итальянского сотрудника устроить тебя на работу в ресторан в качестве фотографа. Она еще подсмеивалась надо мной, говорила, что он за мной просто ухаживает и никакого мужа устраивать не собирается. А я свято верила его словам и бескорыстию.

 

Какая же она тварь завистливая! Ну и дура же я: даже внимания не обратила на ее слова: "Везет тебе, Анька! Муж есть, любовник намечается... А тут... сижу я одна, и ничего у меня с личной жизнью не получается". Господи, как она могла дойти до такой мерзости?

 

В этот вечер они были счастливы, как никогда прежде.

 

Теща – друг и соратник.

 

Аня взяла больничный у врача, знакомого еще по Минску. Она поведала ему свою историю, он проникся и помог ей с трудоустройством в химическую лабораторию своего друга. А все-таки Аня – везучая!

Елена Анатольевна, вскоре после несостоявшегося ухода Игоря из дома, выписалась из госпиталя и вернулась домой.

За эти месяцы, что она была в гипсе, они с Игорем не просто забыли о былой взаимной неприязни, но и заново открыли друг друга! В их родственных душах созрел общий план получения компенсации за страдания. И падать вовсе не нужно. Достаточно отравиться некачественным продуктом в дорогом ресторане. Рвота, понос, – одним словом, почти гарантия! И никаких ожогов и переломов! Принес с собой протухший кусок мяса или рыбы и незаметно проглотил...

 

Елена Анатольевна продумывала детали... Игорь просил ее не спешить. Вот нога заживет, и тогда...

– Поешьте клубнички, мама! Я намыл целую миску! – нежно предлагал теще Игорь.

Теперь он с полным правом ел прямо у тещи на глазах красную икру в любых количествах. А почему бы нет? Он нормально зарабатывал для начинающего иммигранта. Вот только, что потом делать, когда у соседа и у тещи все заживет?

– Игорек! После твоего отравления в дорогом ресторане нам уже не понадобится работать вообще! Стоит ли беспокоиться? Мы получим такие деньги! Откроем свой ресторан или дом отдыха...

– Мама, вы меня пугаете. Такие деньги, как вы намекаете, закатывая глаза, можно получить только посмертно. И потом, вы же говорили, что травиться собираетесь лично вы. Вы что, уже передумали?

– Ничего я не передумала! Чтоб вы так были здоровы, как я не передумала! Какая разница, кто будет травиться? Не будем унижать себя деталями великого сценария! У нас один общий бюджет, так? Стоит ли мелочиться? Если нужно, могу отравиться и я. Я даже готова умереть ради вас всех. Но боюсь, что моя смерть не даст желанных денег: скажут, что старость была виновна в данной смерти больше, чем несвежее мясо или рыба... Вот если бы умер кто-то молодой, тогда бы у них не было шансов отпереться... Нет, это я просто так, чисто теоретически... Сынок, никому умирать не придется. Ты тоже клубничку ешь!

Игорь потянулся за сигаретой. Стремно, конечно, имитировать отравление. Но теща права. Лучше он возьмет это на себя. А она ему подыграет.

Теперь у него был единомышленник. Надежный и тайный: Анечку, жену Игоря и дочку Елены Анатольевны, решили не посвящать в крамольные планы. Зачем ей волноваться? Она вся такая... правильная... Нет в ней этой жилки авантюрной... Она может лишь честно вкалывать без особого полета фантазии. Да и сынуля тоже не в папу пошел и не в бабушку. Сидит и зубрит свою медицину с утра до ночи. Ну, что делать? Не каждому дано!

 

P.S.

 

Прошло четыре года. Недавно Игорь наконец окончательно расплатился с адвокатом, который защищал его и тещу от обвинений в попытке скомпрометировать многолетний безупречный авторитет ресторана. Адвокат был не из дешевых, но тут уж – не до капризов: нужно было отбиваться, ведь могли и посадить. Так что оставшиеся средства от проданной в Минске квартиры нашли свое достойное применение в новой стране, но и их не хватило. Вся семья работала на то, чтобы замять несостоявшуюся аферу.

В выбранном тещей дорогом ресторане были незаметные для глаза встроенные видеокамеры над каждым столиком. Камеры эти и зафиксировали тот торжественный момент, когда теща вытащила из косметички (как ей казалось, абсолютно незаметно) протухшую рыбную котлету в полиэтиленовом мешочке, принесенную из дома, а ее любимый зять проглотил котлету по частям, смешав на тарелке с ресторанным блюдом. Ел он все это, правда, без особого аппетита, запивая каждый кусочек вином и сельтерской. Котлету специально держали на домашнем подоконнике в жаркое солнечное время июля в течение двух суток до похода с ресторан.

Теща с нежностью смотрела на Игоря, ожидая последствий. Они просидели за столиком с момента открытия ресторана до позднего вечера, надеясь на появление признаков отравления, но ничего не происходило.

Когда ресторан уже закрывали и Игорь стал расплачиваться, он вдруг понял, что умирает. Его вырвало на белоснежную скатерть, и он тут же потерял сознание. Скорая помощь увезла его прямо из ресторана.

Игоря с трудом привели в норму. Вернувшись домой, он узнал о провале операции и необходимости защищаться от обвинений ресторана.

Адвокат не зря запросил сумасшедшие деньги. Он сумел повернуть дело так, что принесенная с собой котлетка была вроде как попыткой тещи сэкономить на дорогой ресторанной еде: она предвидела, что зятю покажется маленькой заказанная порция и он захочет повторить заказ, а для их бюджета начинающих иммигрантов это было бы явным перебором. Откуда ей было знать, что котлетка эта протухла?

Конечно, дураков нет, и всем была понятна задуманная авантюра, но доказать наличие корыстного умысла в действиях Игоря и его тещи адвокаты ресторана не смогли.

Жена Игоря пошла на повышение. Сын стал американским врачом и успешно работает, а не так давно он женился на очень красивой девушке-коллеге. Ее греческие родители уже многие годы владеют большим рестораном в Бруклине. Желая помочь семье своего зятя, которого они обожают, они взяли его папу к себе в бизнес. Игорь уже вполне в состоянии объясниться по-английски в пределах необходимого. По крайней мере, ему хватает знаний языка, чтобы дружить с семьей своей невестки и работать в их ресторане по своей любимой специальности: он снимает свадьбы, дни рождения и разные юбилеи.

А фотограф он классный!