Крис прислушался. Вскоре шуршание шин по гравиевой дорожке переместилось по направлению к воротам. Жена, прихватив детей, укатила к своей мамочке. Чуть что, сразу бежит к ней.

 

Крис поймал себя на мысли, что всегда думал об этом с некоторой завистью, - у него самого не было таких близких отношений с родными, а матери он не знал вовсе, - та оставила его с отцом, когда Крис был совсем крошкой. Перед отъездом из Вашингтона Крис поместил отца в Дом престарелых, - за стариком нужен был уже особый уход.

 

Крис перезванивался с ним, но последний раз навещал отца ровно год назад, на этом настояла Рита, она даже предлагала перевезти старика в Орегон.

 

Слава Богу, отец сам отказался от этой затеи, наверное, понял, что тем самым создаст сыну и невестке немало хлопот.

 

После сегодняшнего скандала, внезапно разразившегося за утренним чаем, Крис был вне себя от ярости и обиды на свою жену, которая на самом деле, конечно же, была ему очень дорога. Он полюбил ее, как ему казалось, так давно и любил уже так долго, что это чувство словно проросло в нем, окутало подсознание самым естественным образом, и стало физически неразделимым со всей остальной его сущностью.

 

Хотя Рита всегда была такой: взбалмошной, неуправляемой и неблагодарной. Упорно делает вид, будто перемены, наступившие в их жизни столь незначительны, что и не стоят явного восхищения.

 

Крис в бессильной злобе, душившей его изнутри, с размаху смел бумаги, аккуратно сложенные чистюлей женой у него на столе. Что еще осталось от нее, прежней, так это - ее патологическая страсть к чистоте.

 

Нет, сегодня же он отправится в Лас-Вегас и потратит значительную сумму без ее ведома, так, как заблагорассудится! Дрожащей рукой Крис вынул из кармана пиджака ключ от сейфа.

 

Перед тем, как набрать код, еще раз на всякий случай выглянул в окно. И не напрасно. Как раз в этот момент он увидел, как из припаркованной у дома машины вышел улыбающийся Робин. В отличие от Криса, тот явно пребывал в самом прекрасном расположении духа. В руках у Робина были роскошные пионы.

Крис спустился вниз и успел перехватить незваного гостя еще во дворе. Стараясь не показывать своего раздражения, предложил выпить по стаканчику виски на свежем воздухе, в любимой беседке Риты, сплошь увитой плюшем вперемежку с гирляндами из душистых мелких роз. Точно такой же розовый орнамент украшал плюшевую ограду и беседку во дворе у тестя. Криса раздражала эта вечная перекличка в его доме с «папиными» розами, шкафами и пирогами.

 

- Риты дома нет? – поинтересовался Робин, заприметив, что ее машина на обычном месте отсутствует.

 

- Она уехала с детьми погостить у матери. А что?! – вопрос прозвучал вызывающе. Что за манера притаскиваться к чужой жене с букетом?

 

- Насколько я помню, сегодня очередная годовщина вашей свадьбы, - Робин положил цветы на стол и взял бокал. - Но что-то я не вижу особой радости на твоем лице.

 

Брови Криса поползли к переносице. Ему показалось, что Робин знает об их ссоре, и теперь пришел просто поиздеваться над своим извечным соперником. Между ними, несмотря на дружеские отношения, всегда существовало негласное соперничество, и виной тому была, конечно, Рита.

 

- Надо же, не забыл, - усмехнулся Крис.

 

- А почему я должен был забыть? - Робин на враждебный тон хозяина ответил своей обычной широкой «провинциальной» улыбкой, - я ведь как-никак был шафером на вашей свадьбе.

 

- Ну да.

 

На этом настояла Рита. У Криса в Орегоне, куда он переехал из Вашингтона за год до знакомства с будущей женой, не было никого из близких, и Рита предложила взять в шаферы Робина, с которым вместе росла, и, которого, по ее словам, считала, чуть ли не своим братом.

 

Крис не был в восторге от их дружбы и не скрывал своего недовольства от жены. Что за странная дружба между взрослыми мужчиной и женщиной? Крис всегда считал, что такая, так называемая дружба, должна основываться исключительно на взаимном (пускай даже на подсознательном уровне) притяжении полов, поскольку в человеке это заложено самой природой.

 

Рита смеялась над подозрениями мужа и всегда говорила, что как раз в этом Крис может быть спокоен, - изменить с Робином для нее было равносильно измене с собственным братом. Крису пришлось привыкнуть к их обоюдной страсти к игре на гитаре и бесконечным диспутам на темы современного искусства. Но даже когда ему надоедали их «великосветские» беседы, он никогда не оставлял наедине жену и ее друга.

 

- Крис, у вас проблемы? – Робин спрятал, наконец, улыбку. - Хочешь поговорить?

 

- Послушай…, - Робин почти угадал. Сейчас обиженному Крису было просто необходимо излить на кого-нибудь свою накопившуюся желчь.

 

И кандидатура Робина как нельзя лучше подходила для такого случая.

 

– Что ты все время лезешь со своими вопросами? Хочешь, чтобы я поплакался тебе в жилетку?!…

 

- Крис…

 

- Заткнись! – довольно грубо оборвал его Крис. – Думаешь, я ничего не понимаю. Ты ведь только и ждешь момента, чтобы подставить мне подножку. Думаешь, тогда Рита достанется тебе?

 

- Крис, попридержи язык, – чувствуя, что Крис на взводе и ищет повода для скандала, Робин решил развеять беспочвенные сомнения ревнивого мужа. - Рита мне как сестра…

 

Но это утверждение, казалось, только еще больше разозлило Криса.

 

- Сестра… брат… как мне все это надоело! – с ненавистью хрипло произнес он. - Если бы ты не встревал в наши отношения, Рита никогда не позволила себе таких вольностей…- Крис опорожнил свой стакан. – Святоша!

 

- Не советую тебе сегодня напиваться!– Робин не стал больше пререкаться, встал и своей обычной пружинящей спортивной походкой направился к машине.

 

- А я не нуждаюсь ни в чьих советах! – выкрикнул вслед ему Крис.- Все только и делают, что советуют! Тесть, жена, друг жены…– Робин шел, не оглядываясь.

 

Не в силах больше сдерживать рвущуюся наружу ярость, Крис вдруг схватил со стола бутылку и запустил ею в Робина - бутылка пролетела в сантиметре от головы, - тот непроизвольно испуганно отпрянул в сторону. Затем медленно развернулся.

Было заметно, что Робин тоже не на шутку разозлился.

 

- Ты ненормальный, ты мог меня убить, – он вернулся в беседку. Тяжело дыша, схватил Криса за грудки, притянул к себе. – Я вижу, убийство становится для тебя вполне обыденным делом, - прошептал он свистящим шепотом в лицо Крису. - Только я не тот немощный старец Вильямс, поэтому я тебе отвечу!

 

Робин с размаху въехал кулаком Крису прямо в челюсть. Крис застонал и, не удержав равновесия, растянулся на пороге беседки. Робин был на голову выше Криса, а привычная работа механика натрудила руки почище спортивных снарядов.

 

Крис поднялся не сразу. Держась за челюсть, присел на краешек шезлонга, забытого под деревом.

 

Он не спускал ненавистного взгляда с Робина, который, постояв еще немного, опять круто развернулся, и без лишних слов продолжил свой путь.

 

- Постой! – вдруг окликнул его Крис нетвердым голосом. Робин оглянулся. – Кто тебе рассказал про старика?

 

* * *

Они сидели с Робином все в той же беседке – друг против друга. Робин, чтобы расслабиться после пережитого стресса, выпил еще немного. Крис хотел последовать его примеру, но Робин довольно грубо, но решительно забрал у него из рук стакан.

 

- На сегодня достаточно! – Крис на этот раз не стал возражать. Робин поставил бутылку под дерево. – Если хочешь, давай поговорим. Для начала о Вильямсе.– Он посмотрел Крису прямо в глаза и спросил. – Ты ввел старику лекарство, от которого тот отбросил коньки? Скажи, тебя об этом попросила его дочь?

 

Крис принялся растирать все еще ноющую челюсть. С ответом он, явно, не спешил.

 

- Молчишь?! – Робин криво усмехнулся. – Да уж, тебе нечего сказать. – Робин поднял вверх наполовину наполненный бокал. – За старика Вильямса, да упокоит Господь его мятежную душу.

 

На Криса нашло что-то вроде ступора, - нечто среднее между пьяным отупением и вполне осознаваемым ужасом внезапного разоблачения.

 

- Вильямс был совершенно безнадежен, - вяло промямлил он в конце концов.

 

Робин опять усмехнулся.

 

- А помнишь старушку - француженку, по фамилии Шарадон, кажется? Она обитает в доме из розового туфа, недалеко от школы. Два года назад она ослепла, и прогноз врачей также был безнадежен.

 

Я вчера ее видел, она читает без очков. Она боролась: выискала в Интернете специальные программы, ей даже какие – то травы из русской Сибири присылали, помнишь, Рита рассказывала…

 

- К сожалению, диагноз Вильямса был однозначен, - упрямо повторил Крис. - Я просто избавил его от ненужных страданий.

 

- А ты кто, Господь Бог, чтобы решать, что Вильямс уже достаточно настрадался? – Робин внимательно посмотрел на Криса. – И как ты себя чувствуешь в его обличии?

 

Крис не выдержал. Он вдруг начал кричать, размахивая руками.

 

- Эвтаназия разрешена законодательством штата, есть письменное прошение дочери Вильямса! Я не занимаюсь ничем противозаконным!… Я врач и не имею морального права отказывать в помощи, когда меня об этом просят!…

 

- Ты подобрал себе замечательную компанию, - не обращая внимания на его слова , продолжил Робин. - Этого поляка Гершевича выгнали из психбольницы за то, что он проводил над своими больными опыты.

 

- Он хороший специалист, - хрипло проговорил Крис. Затем, откашлявшись, добавил, - и проводил не опыты, а научное исследование. – По лицу Робина Крис понял, что его гость все же остался при своем мнении.

 

- Крис, наш городок слишком мал для того, чтобы можно было скрывать такие вещи. - Крис понуро опустил голову. – Неужели, ты думаешь, что деньги, полученные от Греты Вильямс, пойдут тебе впрок? – Робин вздохнул. – Она всегда боялась, что старик отпишет дом своей бывшей жене, которую очень любил.

 

- Хватит меня лечить! – опять взорвался Крис. - И не смей делать из меня преступника!

 

- Неужели ты не понял еще, почему над твоим домом рушится крыша? Ты хочешь потерять Риту?

 

Крис испуганно взглянул на друга своей жены.

 

- Она знает?

 

- В нашем городе трудно удержать тайны под замком…

 

Крис почему-то сейчас вспомнил, как удивился вчера, когда на его приветствие не ответил сосед – юрист.

 

Этот заштатный городишка разительно отличался от огромного мегаполиса – Вашингтона, в котором Крис родился и привык жить. На первых порах ему даже казалось, будто все здешние жители принадлежат к какому-то одному огромному семейному клану, - настолько, на его взгляд, непозволительно близкими были отношения между ними.

 

Все здесь друг с другом здоровались, все друг о друге знали, даже в День благодарения и на Рождество жители неизменно собирались на главной площади, чтобы разделить свою радость с остальными.

 

Семья Риты была типичной для данных мест – образец идиллических родственных отношений. Если бы не Рита и не работа… привыкший к шумной сутолоке большого города, где легко затеряться и не обязательно выставлять напоказ свою добродетель, Крис давно вернулся бы обратно в Вашингтон.

 

Он долго рассылал свои «cv», пока его не заинтересовало предложение, поступившее из здешних мест. В местном госпитале ему предложили выгодные условия работы главного врача – анестезиолога. Немного посомневавшись, но, в конце концов, придя к мысли, что «лучше быть первым парнем на селе, чем последним в городе», Крис распрощался с должностью ассистента и прибыл в пункт назначения – маленький городишко штата Орегон, где судьба свела его с самой прекрасной женщиной на свете – Ритой. Они поженились через полгода после знакомства. В здешних местах не принято было долго ходить в бойфрендах.

 

Крис был очень счастлив со своей женой, любил не меньше, чем она его, а их мальчики были просто чудо.

 

В последнее время Рита поговаривала о том, что им не мешало бы завести третьего ребенка – рыжеволосую, как она, дочурку.

 

Крис был не против, да и достаток позволял строить самые смелые планы…

 

Но вдруг все переменилось. Рита, эта добродетельная, наполненная светом любви, вечно воркующая с малышами и мужем, женщина в один миг превратилась в грубую, упрямую и злую мегеру.

 

Без всякого повода стала срываться на детях, пропускает мимо ушей просьбы собственного мужа, а сегодня на замечание по поводу неприготовленного завтрака просто послала его ко всем чертям.

 

Теперь-то он знал причину столь неожиданной перемены в собственной жене. Не иначе, как нашелся злопыхатель, рассказавший о госпитале, об этом Вильямсе. Скорее всего, это сделала новая санитарка.

 

Эльза никогда бы не открыла рот понапрасну, знала, за что брала деньги. К тому же, у нее были какие-то понятия о профессиональной этике…

 

На последнем слове мысль словно споткнулась и начала разворачиваться в обратном направлении.

 

А что, собственно, ему следует скрывать, что он сделал такого, за что его непременно должна мучить совесть? Старик был обречен, точно так же, как Смит, как старушка Крамер, коматозный Флинт…

 

Имеются письменные свидетельства от самих больных или от их ближайших родственников. Кто может усомниться в достоверности подписанных документов, разрешающих «положить конец той или иной личности, идя навстречу ее собственному желанию»? Именно так оговорено в законе, - идя навстречу желанию пациента. Или его родственников, если больной сам не в состоянии…

 

Какие могут быть подозрения или претензии к Крису, он не родственник – лицо незаинтересованное, он - врач…

 

Нет, себе он лгать не мог. Незаинтересованное?! Перед глазами возник чек с размашистой единицей и несколькими красиво очерченными нолями.

 

Это – от Греты Вильямс за старика отца.

 

Но почему он – «незаинтересованное, постороннее лицо» - должен мучиться угрызениями совести, когда родная дочь Вильямса спокойно закрыла на все глаза, да еще не пожалела денег для того, чтобы поскорее услать своего старика на тот свет?

 

К тому же старик и впрямь был безнадежен. И конец его был бы ужасен. А так, Крис, можно сказать, помог бедняге уйти чуть пораньше, но «уйти достойно», без этих страшных неминуемых мук, просто и легко – во сне.

 

Старик мог бы и сам подписать себе приговор, но он так отчаянно цеплялся за свою никчемную жизнь. Никчемная, потому что даже дочери своей он был не нужен.

 

Вообще, как заметил Крис, в мире существует странный парадокс: молодость – время, которое действительно стоит того, чтобы беречь каждую секунду – безрассудна.

 

Часто молодые люди совершенно неоправданно рискуют или без сожаления расстаются с жизнью по какому-нибудь глупому незначительному поводу.

 

А старики, даже пройдя долгий жизненный путь и неминуемо осознав, насколько быстротечна и порой бессмысленна их жизнь, становятся сверхосторожными и цепляются за нее до последнего вздоха.

 

А ведь, если посмотреть на вещи трезво, - в этом жестоком мире слабому, немощному, в принципе, и делать- то нечего. Только мучиться и страдать от своей беспомощности. Так что, его миссия, считал Крис, в некотором роде, даже гуманна: освобождает общество от изжитого, ненужного материала, а человека – от ненужных страданий и отвернувшегося от него общества.

 

Старушка Крамер… все еще жизнерадостная, несмотря на свои 93 года и полнейшую неподвижность, вызванную перенесенным инсультом. Доктору Гершевичу долго пришлось ее обрабатывать, но даже после этого явных признаков апатии к жизни у нее не выявилось.

 

Видимо, природный оптимизм и являлся тем самым генератором, вырабатывающим ее неиссякаемую энергию жизни. В истории старушки было все «по – Бидструпу».

 

Двадцать лет назад опекуном состарившейся состоятельной старой девы – госпожи Крамер - с радостью стал ее старший племянник. Конечно же, в надежде на скорый уход богатой тетушки с бренной земли.

 

Все свое свободное время он посвящал «любимой тете», заботился, ездил с нею на оздоровительные курорты.

 

Из – за постоянной занятости он не успел обзавестись семьей и умер в возрасте 55 лет от инфаркта, так и не дождавшись вожделенного наследства.

 

Младший племянник, боясь повторить роковой путь своего брата, на этот раз решил сократить время своего опекунства. После недолгих переговоров с «сочувствующим» врачом – Крисом – он получил пакет акций тетиной компании, а Крис – красивую небольшую яхту «Санта Эсьмиральда» для прогулок по озеру. В результате переговоров пострадали интересы лишь третьей стороны – самой старушки Крамер.

 

Она получила не совсем то, что хотела – участок на местном кладбище, где теперь ее регулярно навещает «безутешный», но богатый любимый племянник.

 

Крис вспомнил своего первого больного, подвергнутого эвтаназии. Это был коматозный пациент по фамилии Флинт. Он лежал без движений почти семь лет – результат авиакатастрофы - не справился с управлением маленькой «Цессны». Существование мужа в таком подвешенном состоянии – между жизнью и смертью – целых семь лет его жена (не без помощи «светила психиатрии» - Гершевича) посчитала кощунственным.

 

По уверению врачей, процессы, происходящие в его организме, были необратимыми. К тому же, за семь лет ее жизнь изменилась. Женщина была молода и красива, и ей хотелось устроить свое будущее, пока не поздно.

 

Она встретила и полюбила другого мужчину, и муж стал просто помехой в ее благополучной жизни.

 

Перед тем, как подписать бумагу об эвтаназии супруга, она долго плакала, было видно, что принять решение ей стоило больших нервных затрат. Доктор Гершевич с трудом успокоил несчастную вдову…

 

Крис хорошо запомнил тот день, борьбу, происходившую у него внутри. После подписания всех бумаг, при свидетелях в систему жизнеобеспечения больному была введена большая доза снотворного.

 

И хотя Крис пытался успокоиться мыслью о том, что «все вполне законно», и что «он помог уйти достойно», он долго не мог преодолеть чувства брезгливости к самому себе.

 

Свои «гуманные» действия для себя лично он констатировал как банальное убийство, несмотря на вроде бы приемлемую упаковку из слов в виде загадочного термина – «эвтаназия»…

Но ,в конце концов, мораль отступила на задний план.

 

Среди среднего медперсонала в отделении для безнадежно больных дискуссии по поводу целесообразности эвтаназии тоже никогда не велись.

 

Для них достаточно было заключения врача – профессионала, то есть Криса. А постоянные премии и прибавки к зарплате накрепко затыкали рты.

 

«Все законно» – это был главный аргумент для очистки совести. Выполняя поручения, или подписывая какие – то свидетельские «нужные» показания, они тем самым перекладывали весь моральный груз совершенных деяний на ответственного за все - главного врача.

 

«Если это не сделаю я, то сделает другой врач, - говорил себе Крис. - Никогда не остынет место, где можно хорошенько поживиться, такова уж человеческая натура».

 

Старая опытная медсестра Эльза все же не выдержала.

 

За все это время с момента первого случая эвтаназии она словно растаяла – похудела почти вдвое. Крис всегда чувствовал, что с нею что – то происходит, прочитал однажды это по ее глазам, - внешне она оставалась по – прежнему невозмутимой и исполнительной. В конце – концов, Эльза ушла, как Крис ее не уговаривал,– боялся, что с уходом молчаливой медсестры все, происходящее в их отделении, может предаться гласности. Так оно и случилось, хоть Эльза была здесь ни при чем.

 

По городку поползли слухи, с ним перестали здороваться. Но никаких претензий со стороны правоохранительных органов, слава Богу, не поступило. Да, и какие могли быть претензии? Все бумаги в порядке, все законно, ни к чему не придерешься.

 

Все в порядке… только почему – то «рушится крыша его дома», правильно сказал Робин. Крис подумал о том, что в их отношениях с Ритой с некоторых пор тоже происходят «необратимые процессы».

 

* * *

Крис гнал автомобиль. Легкий дождь брызгал на переднее стекло, но черная туча, нависшая над горизонтом впереди, грозила разразиться серьезным ненастьем. При мысли о проливном дожде Крис поежился.

 

Как можно любить дождь? Радоваться тому, что на тебя, одетого в костюм и хорошие ботинки, вдруг ни с того ни с сего выливаются потоки холодной воды?

 

Рита, например, в дни, когда на улице стоит подобная сырая погода, бывает особенно счастлива, а серое небо и лужи вызывают у нее романтическое настроение. Если верить теории о переселении душ, то не исключено, что в прошлой жизни его жена была лягушкой.

 

При мысли о цели своего визита: что ему сейчас придется оправдываться, просить и унижаться, злость на Риту только усиливалась.

 

Машина шла по автобану в первом ряду на приличной скорости. Вскоре по бокам дороги исчезли последние зеленые деревца, и впереди расстелилась бескрайняя серо-голубая долина. До дома родителей Риты оставалось не больше пяти миль.

 

Крис почувствовал, что начинает волноваться. Он не сомкнул глаз всю ночь после разговора с Ритой. Неужели все, что она вчера наговорила по телефону – правда?

 

Она больше не хочет с ним жить?! Эта самонадеянная женщина считает, что одним своим железным решением имеет право перечеркнуть всю его жизнь?!

 

Она, видите ли, не сможет жить с убийцей? Она назвала его убийцей?! Кто может доказать, что он хоть на йоту преступил закон? Новая санитарка? Вряд ли ей удастся свидетельствовать против него! Существует закон, и этим все сказано!

 

Кстати, сама Рита – активистка всяких общественных и политических мероприятий городского масштаба – в числе первых проголосовала за депутатов, протащивших этот самый закон об эвтаназии в законодательство штата.

 

Не было бы закона – никому и в голову не пришло отправлять человека на тот свет прежде времени – слишком уж сложно в некоторых случаях совладать с искушением…

 

Крис вдруг подумал: почему этот чертов закон был принят именно здесь, в Орегоне, таком спокойном, консервативном, гордившемся своими устоями и традициями, штате?

 

Говорят, что жестокие люди очень сентиментальны. О жителях этого штата можно было сказать с точностью наоборот.

 

Добропорядочные, отзывчивые, и как следствие, сентиментальные филантропы штата решили пойти дальше всех в своей «гуманомании» - в борьбе за уничтожение барьеров человеческого счастья, всего, что могло мешать жить и наслаждаться жизнью.

 

Они приняли закон об эвтаназии, который, по их мнению, выполнял самую, что ни на есть, гуманную функцию – избавлял человека от ненужных страданий (а окружающих от лишних хлопот).

 

Но не жестоко ли пользоваться человеческой слабостью в момент отчаяния, который по своей сути есть не что иное – как крик о помощи? - признался, наконец, себе Крис.

 

Кстати, о возможных интерпретациях закона никто даже не обмолвился. Еще бы, разве можно подвергать сомнению нравственность представителя самой гуманной на свете профессии – врача?

 

«Словно, я не такой же – из плоти и крови – человек», - с усмешкой подумал Крис.

 

Рита, Рита! Вечно рассуждает о каких-то революциях, общечеловеческих ценностях, о справедливости.

 

Глупая, дожила до стольких лет и все еще не поняла, что миром на самом деле правят не президенты, не сторонники всяких там гуманитарных международных организаций, и тем более, не Папа римский.

Миром правят деньги. Банально, но от этого никуда не денешься. И если ты хочешь хоть немного взлететь над остальными и пожить, не «влача существование», а – всласть, так, как тебе того хочется, то для этого приходится закрывать глаза на многие вещи и чаще всего – на общепринятую мораль.

 

Резкий сигнал сзади заставил его вздрогнуть.

 

Черный BMW несся с запредельной скоростью, явно в надежде, что Крис уступит ему полосу.

 

Впереди на одной с Крисом скорости вот уже около десяти минут шел белый «Линкольн», справа, как назло, маячил хвост другой машины. Уйти было некуда.

 

Крис весь сжался и вдруг услышал сзади отчаянный визг тормозов. BMW, чтобы избежать столкновения с машиной Криса, вырвался на встречную полосу.

 

И в ту же секунду раздался страшный звук удара, - встречный трейлер не дал шанса водителю осуществить свой маневр. Машину развернуло и понесло прямо на Криса.

 

Последнее, что он увидел – искаженное маской ужаса лицо шофера BMW – совсем еще юное…

 

* * *

- Ты счастлив? – спрашивал его старый Вильямс.- Скандала так и не последовало. Твое дело предали забвению. - Крис уловил в его словах насмешку.

 

- Ты не умер?! – ответил вопросом на вопрос Крис. Почему – то от сознания, что старик все же выжил, он почувствовал облегчение.

 

- Я – нет, – старик усмехнулся, – я просто ушел из этой жизни. Ты ведь сам помог мне «уйти достойно». Легкая смерть… Бедняжка Грета, с чем ей придется жить! Мне жаль ее, ведь она – моя дочь.

 

- Ты простил ее? – опять задал вопрос Крис. Он понял уже, что все происходит во сне, поэтому его не пугала близость отправленного им на тот свет старика.

 

- Даже, если Грета узнает об этом, она никогда не простит совершенного злодейства в первую очередь себе, – старик покачал головой. - Что с нами сделали деньги!

 

Мы размениваем на них свои души, мы готовы увязнуть в болоте собственной низости ради тридцати сребреников, – он смотрел Крису прямо в глаза. - Человеку дано слишком мало времени, чтобы понять это. Душа – вот что остается с нами, - единственное, на что власть денег не распространяется. Можно с нею лукавить, усыплять ее, тешить иллюзиями, но обмануть самого себя еще никому не удалось.

 

Ты все-таки подставил свою душу под удар. Теперь пришла пора расплачиваться…

 

Вильямс продолжал говорить, но в следующее мгновение Крис увидел, что лицо старика вдруг сделалось прозрачным, и на его месте проступили черты улыбающейся, как в последнюю минуту перед смертью, «блаженной» старушки Крамер.

 

Затем исчезла и она, и Крис увидел Флинта, здорового, рослого, все еще красивого, каким Крис запомнил его по фотографии в газете, поместившей некролог о смерти молодого преуспевающего бизнесмена.

 

Флинт тоже что-то начал выговаривать Крису, но тот уже не слушал, ему хотелось поскорее проснуться, избавиться от надоевшего наваждения. С чего бы это мертвецы решили учинить над ним суд? Пускай лучше занимаются своими прямыми наследниками!

Внезапно перед ним возник образ отца.

 

Он не говорил ничего, просто смотрел на сына так, как если бы сильно соскучился. «Неужели отец тоже умер?» - разволновался Крис, обнаружив того в компании мертвецов.

 

Он подумал о том, что давно не звонил отцу в пансионат…

 

Голоса смешались в едва различимую какофонию звуков, но вскоре и она смолкла, и стало совсем тихо.

 

Крис очнулся от нового, еще более громкого гула голосов. Он ничего не видел, но чувствовал рядом чье-то присутствие. Внезапно он услышал голос Риты.

 

- Эвтаназия?! Нет, это невозможно, - Рита судорожно вздохнула. Крис понял, что жена только что горько плакала.

 

- Регрессивные процессы, протекающие в организме вашего мужа необратимы, - услышал он голос пройдохи Гершевича.

 

Крису стало жутко. Он слишком хорошо знал, что означают эти вступительные слова.

 

Этот подлец Гершевич готов отправить патрона на тот свет, даже не предоставив тому никакого шанса?!

 

Сразу же после аварии. Сколько же он здесь провалялся?

 

Сутки, двое? Ну, ничего, сейчас он встанет и выдаст негодяю по первое число! Завтра же вышвырнет этого поляка – садиста из клиники.

 

- Ваш муж пролежал без движений в коме почти пять лет. И вы еще тешите себя надеждой? –

 

Дыхание Криса, казалось, остановилось. Пять лет? То, что он услышал, повергло его в повторный шок.

 

Придя в себя, он хотел тут же вскочить и наброситься на Гершевича с кулаками, но, к своему ужасу, не смог сделать ни малейшего движения, даже пошевелить мизинцем.

 

Он не чувствовал ни своих рук, ни ног. В его пустом теле только мерно и спокойно билось сердце, это был единственный орган, который Крис ощущал.

 

Его мышечная деятельность, как он, наконец, понял, была полностью атрофирована.

 

- Зачем ему вести такой получеловеческий образ жизни? – продолжал между тем обрабатывать Риту «специалист по психиатрии». – Я думаю, если бы он сейчас мог нас слышать, то, не задумываясь, дал бы согласие на собственную эвтаназию. –

 

Крис почувствовал, как у него на голове буквально зашевелились волосы, хотя в его положении они могли и вовсе отсутствовать. «Нет, Рита, только не это!» – в ужасе молил Крис.

 

- А он нас может слышать? – испуганно прошептала Рита.

 

- Думаю, нет.

 

- Думаете или знаете наверняка? – Крис узнал голос Робина.

 

Так вот по какой причине ведется разговор у его постели!

 

Эти школьные друзья сообща решили просто избавиться от него, как от ненужного балласта их жизни.

 

А потом на его же «грязные» денежки устроить себе безбедное житье?

 

- Об этом не может быть и речи! – вдруг решительно произнесла Рита. – Позвольте спросить, по какому праву вы вообще завели с нами этот разговор? - Она всегда отличалась излишней прямотой.

 

- Простите. Я подумал, что тем самым смогу помочь решить вам некоторые проблемы…,- по-видимому, его пошлый намек понял не только беспомощный Крис.

 

Раздался звонкий звук пощечины.

 

- Рита, что ты делаешь?! – Робин оттеснил Риту от психиатра.

 

- Это вам за мужа и за остальных, кого вы уже успели отправить на тот свет! – услышал Крис прямо над своей головой возбужденный голос жены. – Я постараюсь, чтобы о ваших грязных делишках узнало как можно больше людей не только нашего штата!

 

- Истеричка, – невозмутимо между тем отреагировал Гершевич. – Ничего вы доказать не сможете. Только повторно испачкаете имя своего мужа, - его голос набирал уверенность. - Эвтаназия разрешена законодательством штата, зарубите себе, в конце концов, это на носу. –

 

Крис услышал, как за ним захлопнулась дверь.

 

- Каков подонок! – возмутился Робин.- Рита, не теряй надежды, - обратился он к ней, - помнишь старуху-француженку, ту, что ослепла?

 

- Мадам Шарадон, - подсказала Рита слабым голосом. Она судорожно вздохнула. – Робин, я так устала от всего этого. Иногда мне кажется, что доктор Браун прав… я уже почти привыкла к мысли, что Крис… мертв…это невыносимо…

«Доктор Браун? Ну, да, «свято место пусто не бывает», - с горькой иронией подумал Крис.

 

- Они взяли тебя в оборот, но ты не сдавайся, – сказал Робин.- Даже этот специалист не в силах предугадать, какие чудеса может творить человеческий организм.

 

И потом, Крис не глубокий старик, все еще может поправиться.

 

«Старина Робин, если бы ты знал, как недалек от истины и как я тебе благодарен за такую поддержку!» Крис знал, что, то, что он пришел в себя – есть первый шаг к выздоровлению, - дело теперь только во времени. И в том, с какой интенсивностью будет проводиться лечение.

 

На душе у Криса творилось невообразимое.

 

- Все в божьих руках и мы не вправе вмешиваться в дела нашего Создателя, - заключил друг семьи.

 

- Да, да, - виновато произнесла Рита, – спасибо тебе, Робин, если бы не ты, мне было бы гораздо тяжелее. – Крис услышал, как скрипнул стоявший у кровати стул. Рита присела рядом с мужем. – Как у тебя дела с Сицилией? – спросила она Робина.

- Все хорошо, - слишком уж бодро отозвался тот.

- Может, наконец, женишься? – в палате на несколько секунд повисла неловкая тишина. – Ладно, Робин, - словно извиняясь, произнесла Рита, - если можно, оставь меня с Крисом.

 

- Тебя подождать?

 

- Нет, я не знаю, сколько пробуду здесь. Робин, - окликнула Рита, когда тот уже взялся за ручку двери, - а что будет, если Крис вдруг… все же придет в себя? – однако в ее голосе не было надежды. - Ты считаешь, я должна простить и вернуться к нему?

 

Перед тем, как ответить, Робин глубоко вздохнул.

 

- По-моему, он уже сполна заплатил за все. Ты ведь его все еще любишь…

 

- Робин, - все тем же тихим слабым голосом произнесла Рита, - я, правда, очень устала от всего этого… я не знаю, как мне быть…Крис говорил, что, то, что он делал с такими же безнадежно больными более гуманно…

 

За Робином закрылась дверь.

 

Крис почувствовал на виске прикосновение теплых губ жены.

 

– Крис, милый! – прошептала Рита.- Я молюсь за тебя…

 

Рита опять заплакала, закрыв лицо руками. Она не успела заметить, как из-под дрогнувших закрытых век мужа вдруг выкатились две слезы.

 

Рита плакала довольно долго, пока в палате не появился доктор Браун. Следы от слез Криса на больничной подушке к тому времени давно просохли.

 

- Я понимаю ваше горе, - услышал Крис незнакомый вкрадчивый голос и сразу догадался, кому он мог принадлежать. – Но все так безнадежно, так безнадежно…