Меня всегда интересовали имена людей изобретших деньги, зеркало и мышеловку. Неужели эти имена растворены во времени.

 

ДОЧЬ ОВИДИЯ

(психологический шедевр)

 

Таверна Овидия располагалась на главной дороге, ведущей с востока на запад, напротив городского форума, на пересечении с маленькой улицей, что вела не к фасаду главной общественной бани, расположенной в 15 минутах ходьбы песочного или солнечного времени.

Овидий как всегда встал с первыми петухами. Работа в таверне уже кипела. Всё как всегда, всё как обычно, вино, мясо, дичь. Аппетитные запахи в воздухе приманивали на завтрак первых горожан, с быстро начинающих оживать улиц.

В торговых рядах форума уже бурлила торговля. Торговцы навязчиво рекламировали свою сельскую продукцию, ещё с вечера свезенную с ближайших провинций. Этот август оказался удачным на урожай, прилавки базара ломились от фруктов и овощей, а холодные струйки фонтана так и просились омыть сочный персик и вкусить его нежную мякоть, что и делали некоторые покупатели.

Я проснулся от тепла солнечных лучей на своих веках и лёгкого дуновения утреннего ветерка нежной прохладой залетевшим в моё окно и наполнив комнату аппетитными ароматами с таверны Овидия расположенной на первом этаже дома.

Мне захотелось вина, но не того в кувшинчике стоявшем на моём столе, разбавленном на половину водой, чтоб на протяжении знойного дня утолять жажду, а того вчерашнего, в таверне у Овидия. Таверна так и называлась «У Овидия». Вечером у Овидия всегда было полно народу, в особенности в праздничные дни, а праздничных дней на год хватало.

Я подошёл к окну выходящее на внутренний дворик дома, Овидий стоял у фонтанчика омывая лицо после сна.

- Овидий, окликнул я его с третьего этажа своей комнаты. - Когда можно спуститься на куриный супчик?

- Уже подходит, ответил Овидий, - спускайся не медля.

Я поспешно набросил на себя тогу, висевшую на спинке кровати, и по винтовой лестнице спустился к фонтанчику во внутренний дворик, чтоб тоже умыться. Через окно я увидел, как стряпуха наливала горячую порцию бульона, по всей видимости, в мою тарелку. Осторожно держа за глиняные края, подала её единственной дочери Овидия. Клавдия, также бережно взяв, отнесла тарелку с супом на стол в противоположный от двери угол таверны, где я больше всего любил сидеть за кувшинчиком сладкого вина. Где я полюбливал рассказывать мемуары о своей службе в армии, о доблестных боях с варварами, так часто беспокоивших границы империи. Где я мог поздними вечерами смотреть в любопытно зажженные глаза юной Клавдии с нетерпением ожидавшей развязки моих славных подвигов в рукопашных боях с дикарями. Она словно не замечала отсутствие моей правой руки, которую я потерял в боях за взятие Дакии, так же как и я не замечал отсутствие одной из своих рук в воображаемых картинах ночных страстей с единственной дочерью Овидия. Она возбуждала моё воображение. Я знал, что близилось четырнадцатилетие Клавдии и по закону достижения совершеннолетия, она не сможет с утра до ночи ходить в корсете и набедренной повязке даже в самое жаркое время года, наступит время туники – женского платья. Иногда мне казалось, что она умышленно трётся об меня, сидя по правую мою сторону. Я старался своими рассказами отвлечь Клавдию от напрягающих мыслей, возникавших в её юном темпераментном сознании и горячим огнём разжигающие это милое очаровательное создание.

Она услужливо налила мне в чашу живительной утренней влаги, поближе пододвинув тарелочку супа с куриными потрохами и как всегда подсела рядом.

- Как спалось, Клавдия? Спросил я, жадно прильнув к чаше с вином. - Я слышал у тебя скоро день рождение?

- Да, опустив глаза, скромно ответила Клавдия, - через семь жарких дней, в праздник святой Дианы, мне исполнится 14.

- О, я рад за тебя Клавдия, я непременно в этот вечер спущусь поздравить тебя, я непременно в этот вечер выпью хорошую порцию вашего замечательного вина.

- А ты не забудешь, предостерегающе спросила Клавдия.

- Я вспомню, когда в этот день увижу тебя в платье взрослой девушки. Ты же с утра уже будешь в нём?

- Да, ответила Клавдия, - моя первая настоящая туника будет в розовых тонах очень тонкой материи присланная моим старшим братом из Сирии, он уже год как назначен трибуном в своей когорте.

- О, я рад и за твоего старшего брата Клавдия, из него получится хороший воено-начальник.

Становилось жарко, первые посетители начали обсыпать Клавдию своими заказами. Клавдия поспешно удалилась исполнять их утробные желания, сказав мне на прощанье, что с последними лучами солнца занесёт ко мне в квартиру кувшинчик с вином от жажды, если я до этого сам не спущусь к ней. Я, поблагодарив Клавдию, не спеша, поднялся к себе. Солнечные лучи уже не били прямым потоком в моё окно, они косо скользили по правой стене моей комнаты, постепенно растворяясь в жаре знойного дня. Убогая обстановка моей комнаты не особо смущала меня в период написания мемуаров. Ранняя пенсия и пособие по инвалидности хватали мне не только на папирусы и чернила, но и на сносную трапезу в таверне и даже на театральные представления еженедельно проходившие в городском амфитеатре. Я даже мог позволить себе жертвовать медные монеты в бассейн храма богов, в благодарность за рождение левшой. И может быть, мне ещё удастся в кратчайшие сроки завершить книгу о военных событиях десяти летней давности, и может быть она попадёт в императорскую библиотеку или даже в руки самому императору и может быть император заметит своего верного война и приблизит к себе в знак великой милости. Может даже, я получу в награду большой дворец в центре Рима с сотней рабов и рабынь, исполняющих любое желание. И может быть, я сделаю предложение Клавдии стать моей женой, не смущаясь отсутствия своей правой руки. Свои мечты я подкреплял ежедневным писательским трудом, подстёгивая его вечерами вином в таверне Овидия, и после падал на свою кровать в ночном хмельном угаре. Более трёхсот свитков папируса было исписано мной за неполный писательский год моей писательской деятельности. Я не торопил события, но и не откладывал их. Я упрямо старался исписать, хотя б один свиток в день. И старался уместить свои тексты не в две, а в три колонки, чтоб рационально и экономно использовать листы папируса. Работать ночами при свете лучины мне не очень хотелось, в виду жарких вечеров и большой задымленностью в комнате. Тем более, что все вечера напролёт я проводил у Овидия в компании его юной дочери, предаваясь пьянству и пафосным рассказам своей не столь ещё далёкой молодости. Иногда зимними вечерами я предавался и философским грёзам, думая о том, каким будет мир через тысячу лет или через две тысячи, сколько грянет войн за этот период, когда не будет меня, таверны Овидия, и даже Клавдии. Интересно будут ли читать грядущие поколения мою книгу о какой-то давно забытой войне, на которую я пошёл в год рождения Клавдии. А может быть у них к тому времени будут тысячи книг о других войнах и может быть их император не будет знать о нашем и конечно же те далёкие потомки не будут знать ни меня ни таверны Овидия. Эх, время, время думал я, ты как большие жернова всё перемалываешь в пыль, ты жестоко и могущественно, а я и все мы просто пылинки твоего огромного ветра, ветра, который дует только в одну сторону, ведомую только ему и нашим богам.

Мне не очень хотелось сегодня работать, до конца дня я ели исписал одну колонку, но зато до дна иссушил кувшинчик с вином, наполовину разбавленный водой. Есть тоже не хотелось. Мне хотелось увидеть Клавдию, но я заставил себя не спускаться вниз, а дождаться её у себя, как было договорено. Я сидел в темноте на своей кровати, опершись спиной о камни холодной стены.

 

О, камни хранившие вечность,

О, камни холодный гранит,

Вы времени вечная млечность,

Субстанция, что не горит.

 

О, камни свидетели мира,

Свидетели эр и эпох,

В таверне стихает уж лира,

Под кости азартный горох.

 

Стихает и уличный гомон

И оргии пьяных дебош

И дворик гостиничный полон –

Ночлежка для знатных вельмож…

 

Мои мысли остановили торопливые шаги послышавшие из за двери на винтовой лестнице, потом кто-то поскрёб дверь не дёргая шнурок железного звонка. Я подошёл к двери и, не спрашивая имени гостя, слегка приоткрыл её. Это была Клавдия. Она как пушистая ночная кошка проскользнула ко мне в комнату. Я поспешно закрыл дверь на щеколду.

- Я принесла фаршированных фиников под фруктовым соусом и кувшинчик вина, - шёпотом заговорила она. Я сдёрнул с окна соломенные шторы, и комната осветилась интимным лунным светом, потом наполнил до краёв свой трофейный серебряный кубок, налив немного вина и в чашу для Клавдии.

- Ты будешь вино, я налил тебе?

- Да, мягко ответила Клавдия. Я страстно припал губами к кубку и в голодной жажде поглотил половину его содержимого. Клавдия отпила маленький глоточек со своей чаши, взяв своей детской ручкой финик, приблизившись, преподнесла его к моему рту. Вместе с фиником в мой рот угодили и два её пальчика. Я взялся своей единственной рукой за её кисть и начал страстно облизывать все её пальцы. Прохладная влага вина разгорячила меня. Я продолжал страстно облизывать её тонкие пальчики, крепко сжав запястье её нежной руки. Потом я как-то резко, неожиданно для себя завалил её на кровать, сорвав зубами с неё корсет – тоненькую полоску материи. Её пышные груди обдали меня жаром. Я только сейчас понял, как мне не хватало правой руки. Я только сейчас понял, то вечное зло, исходящее от вечной войны. Клавдия, чуть приподняв свои бёдра, решила помочь мне, инвалиду войны. Она лёгким движеньем руки сбросила свою набедренную повязку, попутно проделав тоже самое и с моей. Ещё секунда и она сделала то, что должен был сделать я, при наличии правой руки. Хоть я и был левша по природе, но подобную церемонию всегда исполнял правой рукой. Она, сжав зубы, вскрикнула, как-то внутренне, в себе, и начала подобно змеи извиваться подо мной, яростно царапая ногтями мою спину и страстно целуя обрубок моей правой руки…

04.11.04.

Ашот Караханов.