Граждане не любят чародейства. Им… Нет! Постойте-ка! Стойте, говорю! Я с вами!.. Нам конечно же приятно пройтись бреднем народной фантазии по подводным царствам и употребить на свою читательскую уху всех сказочных утопленников, а вместе с тем и главного морского проказника – Нептуна. Потом всей семьей отправиться в шапито, чтобы полюбоваться с какой искренней, счастливой яростью, с каким неимоверным удовольствием пожилой добропорядочный колдун отпиливает своей молодой блудливой жене ноги.

«Эх! – мечтают в такие притягательные секунды мужчины. – Мою бы к этому кудеснику! Пусть раскидает ее по частям и уйдет обедать! А еще бы теще голову открутить и швырнуть гиене в пасть. Жалко животное. Но что делать?»

Но что делать? Из каких медоносных источников черпать довольство, когда глумливый фокус нападает на тебя самого, причем не по предварительной договоренности, а по закону традиционно-пакостной внезапности?!

Как позволить себе радость? Какими губами улыбнуться, если крепкозубая цыганка сверхзвуковой ведьмой уже выскочила из-под земли, схватила твою растерянную руку, потребовала позолотить свою и только после того, как ты нечаянно простился с деньгами, торжественно объявила: «Умрешь завтра, в полночь!»?

И вот здесь-то приходится скорым поездом возвращаться в себя, хвататься за сердце и визгливо, но бесполезно кричать: «Милиция! Полиция! Мать вашу! Товарищи люди! Что ж это творится на белом свете?! Последние купюры отдал, а мне смерть продали! Лови суку!»

Гадалка в ответ: «Не ори! Не сбудется!» – щелкает пальцами и исчезает так же подлостремительно, как и появилась.

В другой раз: получаешь жалованье, примерным семьянином шагаешь домой, встречаешь приятеля, заходишь с ним на пару минут в пивную, через неделю просыпаешься: мало того, что ни денег, ни жены, так еще и жилплощадь другая! Когда успели квартиру разменять? Одним словом – магия!

Или так: собрался на службу, наказал любимой быть умницей, в лифте вспомнил, что что-то забыл, не важно – что, но забыл точно. Возвернулся – по квартире чужой голый мужик мечется. Загадка не в том, что тЫ его не знаешь, а в том, что «умница» твоя его тоже в первый раз видит. Потом выясняется, что этот голыш-истеричка и не мужик вовсе, а сантехник! Почему членооткрыт? Всюду мистика! Не зря говорят – возвращаться плохая примета! Зачем жить?

Ах, где они – былинные скатерти-самобранки, ковры-самолеты, сапоги-скороходы и прочие благотворящие чудеса? От современного чуда человеку приходится иметь лишь исключительные по своей суЧности беды. Одни вслед за свиданием с волшебством сразу же обзаводятся визитными улыбками душевнобольных, другие предпочитают уезжать с места «чудесной» встречи на погребальных колесницах, третьи после подобных рандеву обретают веру в мистических существ, но теряют доверие существ реальных. Не пропадают в иллюзиях только вечноживые четвертые – те, что наделены комфортабельным мышлением – умением не замечать лишнего – и всегда находят какой-нибудь ловкий способ увильнуть от сверхъестественной гадости.

Именно они, эти смекалистые вездеходы, не пожелав довольствоваться единственно своими отрицаниями, объехали и уразумили весь человеческий мир: насытили его неплодородные обывательские головы научным навозом.

Унавоженный homo sapiens плавится от умиления. Еще бы! Приведений аннулировали, агнца позволили подарить горячо любимому государству, истукана – осквернить.

Гражданину доходчиво… («Пилите гири, Шура!» – «Михаил Самуэлич, а почем вы знаете, что они золотые?» – «А какие же они, по-вашему?») …доходчиво разъяснили, что ничего потустороннего нет, т. к. ничего потустороннего никто! нигде! и никогда! не видел, а если и видел, то подобное видение имеет лишь одно право – быть галлюцинацией.

Зато каждый землянин уже наблюдал воочию отсутствие жизни на всех остальных планетах его родной, несказанно солнечной системы и авторитетно может заявить: «Там ничего нет! Там неподходящая для живых организмов температура и кислорода мало!»

А вот на полянах Земли много, но то, что, к примеру, рыбам от этого «много» весьма плохо, совсем не важно.

Кого интересует доклад кенгуру о невозможности проживания на северном полюсе? К черту пингвина, считающего аномалией африканского страуса! Пускай белка полагает, что в ее лесном пруду никто не живет. Не станем мешать. Ей так думается не потому, что она обитает на дереве, не имеет способности дышать жабрами и плавать с аквалангом, а лишь потому, что дура!

Но люди разумны! С ними спорить не надо. Если чего сказали, значит – так оно и есть! Беда в том, что говорят они разное.

Одни проповедуют, что «…сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его: мужчину и женщину сотворил их», другие своему происхождению от никем не обнюханных Адама и Евы всячески сопротивляются – этим приятнее быть потомками пахучей обезьяны, какого-нибудь архаичного птеродактиля, произойти от дико-безобразной каракатицы, от любой иной, но обязательно – материальной! твари.

Первые призывают к смирению, сообщают: «На все воля Божья», – вторые командуют: «Вставай! Проклятьем заклейменный!» – и принимаются обустраивать мир «своею собственной рукой».

Ах, как это завлекательно! Как упоительно! Просто здорово быть ревностным, несгибаемым сторонником любого из этих очаровательных мнений! Главное – не сразу двух, а только одного, ведь вся прелесть суждения состоит исключительно в его непреклонности.

Не умей размешивать! Если ты опасаешься гнева небесного и собираешься показаться на Высшем Суде, тогда уж будь любезен – опасайся так, чтобы негодяю, ударившему тебя по правой щеке, не пришлось долго ждать, пока ты подставишь ему щеку левую. Не стесняйся – предложи для расправы и нос, и губы, и бровь пшеничную. Пусть многогрешные кулаки изотрутся о богобоязненный профиль и правоверный анфас. Но если Господней бдительностью ты не обеспокоен, если силы провидения во твою голову не укладываются, то здесь и того проще: наступили в густозаполненной электричке на пятку – не медли! Отвергни: «Извините, ради Бога!» – нету Бога! нету Бога! – рви стоп-кран, ломай двери и выбрасывай из вагона всех до единого пассажиров к чертовой матери!

Разве не в том заключается человеческое счастье, чтобы, избрав себе жизненный принцип и став преданным, неразменным союзником какого-нибудь оправдательно-удобного догмата, освободиться от необходимости думать? Что может быть наиболее мучительным для человека, как не беспрерывная мысленная активность – лихорадка вечнотягостных сомнений? К чему брать лучшее из одного и извлекать ценности из другого, терзаться в поисках компромисса, во всем знать меру, помнить о Господнем и при том еще и самому не плошать, когда этим антипраздничным реквизитом заведует слово «тяжело», а наше мил-сердечное, любимо-сокровенное слово – слово «легче»?

Несметное войско человеческих желаний и надежд устремлено не к горестной долине тяжелой правды, а в близлежащий скверик беспечальной легкости, не страшно, что искусственной. Вот потому-то мы так истово выписываем сами себе об-лег-ча-ю-щие жизнь рецепты. У нас от всего находится микстура, в том числе и от умственного беспокойства.

К легкости:

«Дайте мне разрушить все до основания! Ничего не боюсь! Ни кары, ни прозрения – призрения! Не страшусь ни Царя, ни Бога, ни Героя! Мечтаю разделять и властвовать! После нас хоть потоп!»

К легкости:

«А я слепо повинуюсь небесному диспетчеру. Тили-тили. Перестал двигаться. Трали-вали. В искательных потугах проку нет. Все предрешено. Что волен изменить человек?.. В том-то и дело, что ничего. А если будет плохо (а плохо неизменно будет) казниться не стану – утешусь самооправданием. Я здесь никаким своим плотским местом не повинен. Надо бичевать всевышнюю инстанцию. Ведь это судьба, злодейка мощновредная, изобрела для меня телевизор, подстелила под бока мягкие подушки родительского дивана, заставила всю жизнь лежать и чесать розовые ноги». – Счастливы обладающие!

Так вперед – к легкости! Оденемся в гранитные, стойкие убеждения, отринем инакомыслящих и устремимся каждый во свою крайность.

В те края твердокаменные, как выяснилось, есть только две дороги, две тропы (третьего не суть, что не дано, а суть, что не надо), различие которых состоит лишь в том, что шагающий по одной действительно от судьбы не уйдет, от избравшего другую она сама никуда не денется – всенепременно настигнет его в должное время, но не покаянием, а возмездием.

И не случится ли так, что мы бранились и воевали сами с собой? Может, истина схожа с Землей? Может, она тоже круглая? Что если, даже направляясь в разные стороны, мы обреченно движемся друг другу навстречу?

Дай ответ, человечество! Ты же издавна пристрастилось клеить на все объяснительные этикетки, всему ставить диагнозы, сочинять на будущее расписание благих и уродливых дней, выводить законы бытия по математическим формулам или мистическим звездам, публиковать свои измышления на гербовой бумаге, чтобы никто уже не смел в чем-либо сомневаться. Ты – разумно! Ты… Довольно самоотречений – мы! Мы разумны на столько, что не стесняемся давать в словарях (толковых бескрайне и крайне бестолковых одновременно) определения любви, счастья, души, высокоторжественно ссылаем дьявола в религиозно-лживые представления, Иисуса Христа в библейскую мифологию, о Боге Отце слагаем как о верховном существе, управляющем миром, и тут же лукаво добавляем: якобы.

«Вот если у той березы, – гуляя в рощице и указуя перстом вдаль, предлагаем Господу, – дашь мне гриб, тогда поверю, что ты есть!»

Человек воскидывает к Богу ультиматумы, торгуется, словно тот сбывает черешню на Кузнечном рынке по максимально-завышенной цене и не желает объявлять скидки.

«Уцени, будь другом! – любезничает попрошайка. – Хоть крохотной уступочкой побалуй! Прояви сговорчивость! Уступи! Скинь! Дай!»

«…у той березки… – искусительно шепчет нечестивец. – Это же так просто».

Это очень просто! Сегодня выпросить гриб, на следующий день оставаться дома и требовать рождения подберезовика прямо в кастрюле, послезавтра заставить варить себе суп, через три дня… Через три дня на земле наступит рай: довольствоваться малым граждане нашего мира не уполномочены.

Так можно ли приветствовать восхождение из царства грибов в обетованные приюты блаженства? (Приветствовать можно – испытать нельзя.) Как осознать, что для приобретения права на скитания в заповедных кустарниках грез недостаточно надеть резиновые сапоги и сплести корзинку?

Когда мы прекратим потуги все щупать, пробовать на зуб, возводить в материю и, лишь получив карательной плетью по ягодицам, верить?!

Нам отрадно-приятно, любо-симпатично вывешивать на свое сознательное древко кумачовое «якобы», бродить развеселой демонстрацией по главным улицам атеизма, а провалившись в канализационный люк, с лысиной уйдя в нечистоты и кое-как вызволив из дерьма губы, вопиять безутешно:

«Боженька! Господи ты Боже мой! За какие грехи дитя свое караешь-наказуешь?!»

Спаси нас, Господи! Мы… Прочь – я! Я не обучен жить просто так! Я хочу получить награду как за сделанное хорошее, так и за несделанное плохое! Чтобы я путешествовал маршрутом добродетели, обязуйся обустроить в конечном пункте рай, дай твердой веры в муки вековечные – устраши меня адом, только тогда… может быть, тогда я перестану насильничать, красть, лицедействовать, возлюблю как самого себя Эдика Поплавского, пригрозившего поселить мою плоть в колумбарии, если я в скоротечное время не возверну ему долг. Посули мне награды, Господи! Я попробую не соблазниться на развратную бабу, раскаюсь в содеянном, раздам долги и впредь – изрыдаюсь, захлебнусь слюной, траурно высморкаюсь, но пронесу стакан ласкового, улыбчиво-желанного, задушевно-отличного вина мимо своих неистово вздрагивающих губ, потому как:

«У кого вой? у кого стон? у кого ссоры? у кого горе? у кого раны без причины? у кого багровые глаза?

У тех, которые долго сидят за вином, которые приходят отыскивать вина приправленного.

Не смотри на вино, как оно краснеет, как оно искрится в чаше, как оно ухаживается ровно;

Впоследствии, как змей, оно укусит, и ужалит, как аспид;

Глаза твои будут смотреть на чужих жен, и сердце твое заговорит развратное;

И ты будешь, как спящий среди моря и как спящий на верху мачты.

И скажешь: «Били меня, мне не было больно; толкали меня, я не чувствовал. Когда проснусь, опять буду искать того же».

Еще мне сказали, что я родился на чердаке высотного здания живых организмов и что в моей метрике написано: sapiens. Сообщили, что все остальные глупы или хуже того: талантливо-безмозглы.

Я верю – верю, ибо видел, как за конфетку опошленная цирковыми бантами собака прыгает через огненный обруч, как косолапый медведь за кусок сахара катается на коньках, как тюленю за милость дрессировщика приходится вращать на своем скользком носу непослушный мячик. А мне – всепланетному государю, двуногому рыцарю, мерзавцу звучно-гордому – только за то, что я не возьму в руку придорожного камня и не ахну им по малосимпатичной голове зазевавшегося пешехода – предлагается вечная жизнь в оазисах лучезарного Эдема.

Создаются религии, воздвигаются церкви, издумываются нравственные каноны, ежедневно читаются проповеди, и сотни молитв возносится к небу – все для того, чтобы я не ходил сегодня к жене Андрея Сергеевича Рогатых, соблазнительно сосланного на два дня в город Череповец… и завтра не ходил, никогда не ходил к ней.

Меня призывают опомниться, поругивают притчами, но я все равно пойду – пойду с несокрушимой твердостью.

Утром возвернусь домой, отыщу под родной подушкой часы своего лучшего друга (марки «Измена») и зачем-то спрошу:

«Что это?»

«Подарок!» - не растеряется официально отмеченная в моем паспорте женщина.

«Кому?» – прошепчу.

«Тебе, – скажет официальная. – Кому же еще?» – И, изобразив на лице возмущенную невинность, пойдет в атаку:

«Где ты был?» – прикрикнет она.

«Да», – невпопад отвечу я, потом спрячусь в ванной, напущу теплой воды и открою себе вены.

Но прибежит скорая помощь и прикажет мне жить.

Я буду жить, стеречь свое бренное существование лекарствами, нравоучительствовать, извергать нелепости, уничтожать продовольствие, гулять с официальной в парках и садах, где липы шелестят, и ждать командировок Андрея Сергеевича.

Господи, ну почему? почему я такой дурак?!

Почему ты мешаешь космическим ракетам летать, а они не дают тебе сидеть на облаке?!

«Скажите, дяденька. Зачем сожгли Джордано Бруно?»

«Он утверждал, что Земля вертится».

«Ну так ведь она действительно – вертится!»

«Во времена этого прекрасного ученого наша планета еще была заселена невеждами…»

…а по сему и не вертелась!!!

«19 / III.

тов. Степанов!

Сейчас кончил просмотр 160 страниц Вашей книги.*

__________________________________

 

* Речь идет о рукописи книги И. И. Скворцова-Степанова (1870 – 1928) «Электрификация РСФСР в связи с переходной фазой мирового хозяйства» (1922)

 

Насколько бешено (вплоть до нецензурности) я Вас ругал за то, что Вы способны теперь сидеть месяцы за опровержением Кунова, настолько от этой книги я в восторге. Вот это дело! Вот это – образец того, как надо русского дикаря учить с азов, но учить не «полунауке», а всей науке.

Напишите еще <...> такой же томик по истории религии и против всякой религии <...> с обзором материалов по истории атеизма и по связи церкви с буржуазией.

Еще раз: привет и поздравление с великолепным успехом.

Ваш Ленин».

Меняются времена – меняются и формулы. Пока Земля держалась на «Божьем слове», церковные люди казнили еретиков и сжигали их сочинения; планета «завертелась» – еретики принялись убивать церковных людей и рушить храмы.

Все умеют убивать! И слуги Господни, и подданные дьявола!

И кто есть кто? кто проповедует зло? кто «вечно сеет благо?..»

Когда сатана перестанет быть Богом?

Когда, наконец, Бог спустится с небес и расселится в душе у каждого?

А пока…

«Ты чего плачешь?»

«Согрешил я».

«Ну и что?»

«Как – что?»

«Зачем плакать?»

«Так душа ведь болит!»

«Ой! Тоже мне – нашел себе «гематому»! Сходи к врачу – он даст тебе таблетку».

Таблетку

от покаяния,

от души,

от совести,

от Бога!