Что хочет автор. Литературные конкурсы

Интересный преподаватель, этот Леонид Маркович Яновский. Созвал двадцать четверокурсников в выходной день, и слушает… их молчание.

Передний ряд – те самые “Empty spaces…” из The Show Must Go On бессмертного Фредди.

“Однако мы заговорились, дорогой Фагот, а публика начинает скучать…” – произнёс воображаемый Воланд в голове Иллариона.

“Ну… ну… сейчас же засмеюсь… Ей-богу накажет…”

Выскочившему из ниоткуда в головном монологе “накажет”, было суждено стать детонатором сдавленного смешка.

Тишина нарушена. Лари мгновенно опускает взгляд, подносит кулак ко рту и…

“Ага… я, мол, вот… подавился, пока дышал носом… Дайте откашляться!”

Пауза затягивается.

Вроде, внешняя среда не собирается проявлять ответных реакций.

Фронтовые снайперы могут высунуть из окопа маленькие зеркальца (на половину длинны мизинца) и осмотреться.

Он возносит взор к доске и тут же напарывается на очи Яновского (до чего лишенные эмоций!)…

Так смотрят друг на друга нетерпеливые незнакомцы в очереди.

Окаймлённые радужной синевой зрачки… Они у Леонида Марковича всегда были какие-то чересчур оживлённые.

“Эдакая пакость… И чего ты туда глянул?”

И снова прежний канал – лакированная парта.

“Ну? И что он может сказать тебе? Четвёртый курс… все адекватные… никакой демагогии… Здесь, наконец, думают, прежде чем говорят…”

Обладание последним свойством изложения мыслей возвышало попадающихся на жизненном пути Лариона до уровня великих людей; и профессор Яновский, хоть и прослыл в представлении студентов жутким вредителем, честно заслужил это возвышение. Скорее всего, именно поэтому Лари и выбрал его своим дипломным руководителем.

– А… э… – начал кто-то сзади справа. – Можно вопрос по теории?

Ах, да. Этот робкий голосок принадлежит одному молодцеватому хорошисту, по имени Паша. Славный бескорыстный смиренник, коих осталось не так много в рядах современной молодёжи. Умница… первый шаг всегда самый тяжёлый.

– Я для этого и пришёл. – Леонид Маркович вмиг окутал Павлика своим хищным взглядом.

Ох, как неловко стало бедному любознательному! Он почувствовал себя Фродо, замеченным оком Саурона.

– А, вот модуляция…

– Объясните, пожалуйста, разницу между дифференциальной ИКМ и дельта модуляцией.

Яновский фыркнул, словно сказанное было расценено им, как строчка из прокламационной агитки а ля “Мы добились значительных прогрессов за последние четыре года!.. Чувствуется улучшение!..”.

– Ну… И что вам не понятно?

Лари догадывался, что никаких объяснений по теории предоставлено не будет, ещё когда увидел расписание сессии… В который раз, предчувствие его не подвело.

– Нет, нет. Я понимаю принцип действия; я не уловил разницу.

– Ну, ИКМ модуляция… – Леонид Маркович повернулся к доске и в два счёта изобразил на ней вертикальную ось амплитуды напряжения сигнала и горизонтальную – времени. – Вот – ваш сигнал… вот – отсчёты… проводите дискретизацию… вот – ваша дельта… её квантуете и передаёте. Что не ясно?

Павел безнадёжно выдохнул. Так расстраиваются люди, которых публично рядят в непонимающих азы непонятнокакоказавшихсяначетвёртомкурсе. Он махнул рукой и решил как можно скорее остановить бессмысленный трёп Яновского.

– А, ясно, ясно… Я понял. Спасибо большое.

Профессор развернулся и отколол следующее:

– Это же всё было на лекциях… Вы на лекции ходили? – здесь бывалый четверокурсник уже отключил бы слуховое восприятие, но Паша был уж чересчур пугливый, добрый и нежный. Сказывалось отсутствие опыта экстремальных ситуаций. Ноль пересдач, ноль комиссий. Всего пара троек за шесть предыдущих сессий.

– Как ваша фамилия?

– Шевелёв… Двадцатый в списке…

Яновский секунд десять водил пальцем вдоль строки посещений напротив фамилии “Шевелёв” в своей мятой бумажке.

– Ну, вроде ходили… Так в чём же дело?

“Ой, кончай… Только не спрашивай у него конспект. Я же тебя уважать перестану!” – Лари утомлённо нахмурился.

Лариону вдруг пришла странная неуместная мысль: он ведь никогда не видел, как Яновский моргает. “Вздор… Да и какая разница?”.

– Ещё вопросы?

Наконец, староста решила поднять тему табу.

– Скажите, а автоматы будут?

“Ура!” – синхронно взвыли в сердцах молодые люди.

Око Саурона устремилось на Наташку.

“Идёт загрузка, не закрывайте диалоговое окно…”

– Ну, они будут? – терпеливо повторил женский голос.

– А чего вы спрашиваете? Каждый свою ситуацию знает. Автомат у меня один – тройка D.

– Вот. Не все знают. А можете сказать, пожалуйста, кто точно претендует? И можно ли поставить сейчас?

Пару секунд Яновский не шевелился. “Такое чувство, что он не может одновременно двигаться и обрабатывать принимаемую информацию...” – подумалось Иллариону.

– Так… только сейчас и можно.

В коечном итоге были по порядку названы все фамилии.

В принципе, расклад ожидаемый: все получили автоматы, кроме Лариона. А ведь его предупреждали в начале сентября, что у Яновского к дипломникам особая политика. “Либо пять, либо два” называется.

Движение в кабинете вспыхнуло и угасло с невероятной быстротой, словно старая пожелтевшая газета. Согласившиеся на трёшку радостно закидали зачётками преподавательский стол и разошлись. Остались лишь Наташа да Лари.

Леонид Маркович старательно выводил свою подпись в соответствующих ячейках зачёток и периодически поглядывал в почти заполненную ведомость. Выражением лица в эти секунды он походил на бывалого ювелира с прогрессирующей близорукостью.

– Да, да?.. Ах, да, да… – Наташа хотела напомнить ему о деньгах за проездной на следующий месяц. – Наташенька, солнышко, завтра. Завтра, хорошо?

– Завтра последний день. Не забудь.

– Конечно, конечно. – он зачастил с задержкой оплаты в последнее время, из-за чего старосте приходилось закладывать за него из своего кармана.

Она улыбнулась мягкою улыбкой и повернулась к профессору.

“Хорошая хозяйка будет…”

– Всё? – осведомился Яновский, отложив ручку и недовольно воззрившись на незаполненные промежутки столбца оценок ведомости.

– Остальные ещё не подтянулись… Можно им завтра получить?

“Да они попросту клали на вас…” – Лари добавил к ответу соратницы немного правды.

Поискав что-то в глазах студентки, Леонид Маркович парировал следующим образом:

– Решили положить на меня? Ну что же, легкомысленно… И ведь не первокурсники уже… Передайте им, чтоб готовились.

Натали собрала синие книжечки в стопочку и ушла, вежливо попрощавшись.

В кабинете остались двое, и один из них, который постарше, некоторое время показательно игнорировал присутствие второго.

Но Лари – это тебе не Павлик. Никакой воли эмоциям, никакого страха, никаких реакций на провокации.

– Ах, это вы…

“Пушкин…”

– Да, это я…

– Где? Работа есть?

Конечно же… Он спрашивает о работе по диплому. “Нет её. Тратите время, товарищ профессор…”.

– Завтра можно поднести?

– Завтра? Ах, нет уж. Не нужны мне эти ваши “в последнюю ночь”… Вы, пожалуйста, готовьтесь сдавать по полной программе. Мои дипломники должны быть компетентны в вопросах транспортных сетей.

Проформа на проформе. Можно было не оставаться и не ждать, пока он не проставит оценки. Всё было ясно.

– Разрешите идти готовиться?

Разворот, несколько шагов к двери, скрип допотопных петель… И бессонная ночь впереди.

2. Ларион – любитель поболтать с собой

Захотелось взглянуть на часы и подсчитать время. Рука нащупала во внутреннем кармане пиджака телефон, вытащила его и интуитивно отключила блокировку клавиатуры.

Сейчас полтретьего. Дома в полчетвёртого. К четырём сядем. На подготовку, таким образом, двенадцать плюс… ещё до восьми сколько?.. Ну, четыре… Шестнадцать часов? Шестьдесят четыре вопроса теории… По пятнадцать минут на каждый? Верно?

– Ух, несладко… Но всё же лучше, чем тогда, когда нужно было готовить математический анализ… По пять минут на билет… помнишь?

Да… Ночь была несладкая.

“А если учесть погрешность? А? Время на кофе, туалет, ванную?..”

Почему некоторые студенты любят делать всё в последнюю ночь?

Я вам отвечу. Главная причина – это стимул. Когда лентяй осознаёт, что откладывать уже не на когда, и времени нет даже понервничать, он забывает обо всём второстепенном и начинает усиленно учить. Высокая вероятность угодить на пересдачу лучше всего стимулирует его продуктивную зубрёжку.

Также, любой бездельник назовёт вам следующий резон: всегда откладывай на послезавтра то, что можешь сделать сегодня, и получишь два свободных дня!

Мы пробуем раз, затем второй, и нас уже не остановить… Это, как наркотик. Ночные корпенья с последующими утренними волненьями и невероятными восторгами.

И мы сдаём в итоге, а вы слушаете бесчисленные невообразимые истории.

– Учитывать скучно. Да и мы же не хотим паники?

Девочка в оранжевой вязаной шапчонке обогнала Лариона и оглянулась. Судя по всему, она хотела увидеть у него в ушах минигарнитуру.

“А то, что же это? Он сам с собой разговаривает?”

Лари это понял, встретился с ней взглядом, улыбнулся и выкинул такое:

– Ой, смотри, нас уже дама услышала. Тише говори, что ли.

Сперва, шапочка расценила реплику, как обращение в свой адрес, но, разобрав последние четыре слова, растерянно нахмурилась, развернулась и ускорила шаг.

– Куда же вы побежали? Завтра, и ровно в полдень я приду к вам домой! Что? Вас не будет? А я возьму, и приду!

Лари расхохотался.

Это истерика? Скорее всего. Хорошо, если истерика.

За семь лет физико-математической гимназии и три с половиной года политехнического института истерика – это, наверное, самое безобидное, что может произойти с человеком, который ещё не превратился в вычислительную машину.

Если истерика радости, значит, пока можно не бояться истерики страха.

– Может, зацепить кофеина?

А он всё хотел покончить с чрезмерным употреблением кофе. Кардиологи ведь уже начали перья поднимать! На медосмотре в конце ноября обругали его ЭКГ... Запретили плаванье. “Сволочи!”

– Но печатать справки на Петькином цветном они же не запретили! Ха, ха, ха!

Попытались запугать историями о скорой преждевременной кончине. Короче, как говорил дядя Сеня – папаша Лариного крёстного, – “у-у-ужас!”.

– Нет! Никаких аптек. Народными способами. Иди и упивайся чёрным беспросветным.

“А, может, как вариант…”

Да. Один из внутренних голосов сейчас предложит ему купить две пол-литровые банки энергетического напитка.

– Нет. Деньги на ветер.

И он был прав. Если чипсы – это способ продать одну картошку по цене килограмма, то банка энергетика – это способ продать полтаблетки кофеина-бензоата натрия по цене десяти. “И ещё вопрос, что по печени и сердечку бьёт больше …”

Ноги затопали быстрее и совесть ощутимо успокоилась.

“Хочешь посмеяться?

– Представь, что к без пятнадцати восемь утра ты дойдёшь до последнего вопроса…

– Ха, ха, ха. Хорошая шутка.”

Самым паршивым в предстоящем экзамене было то, что Яновский не даст списать и проштампует листики. Лари принципиально решил не пользоваться микронаушниками (чего не было замечено за большинством его одногруппников) и иными электронными средствами, тем самым окончательно ограничив себе выбор подготовки.

“Придётся учить, друзья… Да, учить… Всё честно… Как бы это смешно не звучало.”

На эскалаторе его угораздило затесаться в организованную группу школьников. Пряча от них глаза, он решился на крайности – начал читать надписи на рекламных плакатах в плафонах балюстрадных светильников.

“Какого чёрта ты не отремонтировал наушники? Ждёшь, что сами отремонтируются?!”

Детские крики душат его уши… По телу пробегает дрожь отвращения…

Вдруг захотелось схватить обеими руками голову и разбить ею встречный молочно-белый лампион.

Ларион затянул строки актуальной песни:

Между Мегамизантропом и мной

Возникает эта пропасть весной.

Но лишь только зимний ветер подул,

Мы живём на этом свете в ладу...

затем перестроился в левый ряд и принялся спускаться. Динамики времён холодной войны попросили его не бежать, и тут же получили в ответ виноватое:

– Тысяча извинений! Боле – ни-ни!

В момент, когда ступеньки кончились, и под ногами выросли порфирные плиты перрона, до роковой встречи Иллариона оставалось всего три минуты.

Не успел. Поезда нет. Ещё одно убеждение Лари: если зашёл на станцию и увидел пустые рельсы, значит, где-то потратил лишних тридцать-шестьдесят секунд.

– Но, ведь, если поспешить и потратить, скажем, не тридцать, а минус тридцать? Результат же будет таким же…

“Правильно. Спешить не нужно. И опаздывать тоже. Всё нужно делать вовремя…” – многозначительно заключила отвечающая личность Лари (мастера своевременного решения проблем) в его младой голове и дополнила мысль характерным жестом ладони (кажется, позаимствованным у товарища Сталина).

Оранжевые точки на прямоугольнике чёрного табло собрались в следующие символы: один, четыре, двоеточие, пять, один.

Чёрная дыра-труба справа осветилась изнутри желтизной идеально удивлённых глаз электрички и затрубила рельсошпальный гимн.

Мимо, походкой манекенщицы, прошагала фрейлейн в короткой чёрной дублёнке и новеньких облегающих джинсах, шикарно подчёркивающих соблазнительные бёдра.

“Ничего, рассекает… Как по подиуму.”

Лари улыбнулся. “Странно…”

“Что же это такое?.. Почему люди вызывают у меня только резкие эмоции?”

Вот уж вопрос, так вопрос. А, между тем, ответ прост.

Помечтать на отвлечённую тему практически нереально, когда все ваши мысли заняты лишь предстоящей неизбежной (да ещё и неприятной) тратой времени. Это, конечно, возможно, но с эффективностью применения резиновых дубинок против бронетехники. В такие моменты мозгу, чтобы не войти в состояние истерии, крайне необходима любая подходящая пища для мимолётных рассуждений, в роли которой чаще всего выступают реакции на внешние раздражители. И выходит, что вследствие стопроцентной концентрации на окружающем мире отклик эмоций получается чрезмерно бурным.

Двери разъехались. Вышло несколько человек. Лари подождал немножко, и нырнул на их место. Это его любимые двери – вторые первого вагона.

– Осторожно, двери закрываются…

Электричка тронулась. “Ну что же, прощай до завтрашнего утра, любимая станция.”

3. Роковая встреча

Он изучал прыщи на своём отражении в чёрном окне над надписью “не прислоняться” и вспоминал, как по-украински будет “госпитализировать”, когда в воздухе появился один до боли знакомый аромат.

“Спирт! Где?!”

Лари оглянулся и оценил обстановку.

У соседней двери рвало его ровесника.

Люди в радиусе пяти метров от места происшествия разбежались, будто из малого вышел не сегодняшний коньяк, а инопланетный хищный организм.

– Ну, перебрал, ну с кем такого не бывает… – процитировал Лари строку из песни петербуржских панков.

Но юношу выворачивало не на шутку, и самым забавным было то, что, пытаясь остановить процесс перекрыванием рта ладонью правой руки, он лишь бессмысленно препятствовал свободному падению потока отвергнутого организмом алкоголя на обклеенный линолеумом пол вагона, будто стремясь подхватить его и засунуть обратно.

“Странно…”

Да. Посмеялись. Хорошо. Можно и подумать малость. “Чего это мы в без десяти три уже лыка не вяжем? В двадцать-то лет? Непорядок…”.

Паренёк кашлянул, раздробив на миг струю где-то на полстакана брызг.

Человеку всё интересно, и Лари, как образцовый нонконформист в вопросах общения с душевнобольными, алкоголиками, наркоманами и строгими профессорами; в который раз послужил живой иллюстрацией к этому утверждению, начав плавно подруливать к “расточающему внутренний мир” бедолаге.

Ему это всегда нравилось… поворачиваться к нуждающимся лицом, когда остальные повернулись к ним задницей. Да, может, они и окончательно безнадёжны… пускай от них больше вреда, чем пользы… пускай противны… но, в конечном счёте, он ведь тоже может когда-нибудь напиться. И что тогда? Сработает у окружающих это “обращайся, как хочешь, чтоб с тобой обращались”, а?

Юнец кашлянул ещё раз, и теперь Лари понял. “Задыхается пацан…”. Скорее всего, он простужен вдобавок к отравлению. Насморк…

“Как по-украински насморк? Ой, не вспоминай…”

А чего тут рассуждать? Два уверенных прыжка и три удара по спине. Можно и четвёртый для профилактики.

Тук-тук-тук… Тук!

Кашлянул сильно… Брызги… Громкий глубокий вдох. Спина разгибается.

“Интересно, а он в одиночку бы выкарабкался?”

И глаза окружающих: пенсионерские любопытные, подростковые радостные, женские обеспокоенно-сочувствующие, мужские – полные воспоминаний.

Вдруг, пациент начал терять равновесие. Глаза его помутнели.

– О, пожалуйста, только не сейчас… – успел расстроено выговорить Ларион и подхватил падающее в лужу тело.

“Ещё повезло, что не бомж…”

Скорее всего, всё дело было именно в этом. Недужный человек был привлекательным, надушенным (хоть Лари в духах ничего и не понимал), и к тому же очень аккуратно одетым: блестящие чёрные сапоги, шерстяные тёмные штаны в ёлочку, кожаный френч, заячья ушанка…

– Куда?! Стой, сукин сын! Команда была стоять!

Почувствовав, что удержать тяжеленные (а на первый взгляд всего килограмм семьдесят) телеса он не в силах, Лари осознал абсурд ситуации и громко безудержно захохотал, введя тем самым созерцающих пассажиров в дикий парализующий ступор.

– А… ага… ата-гада… во-от, во-о-от так вот… – бурчал Лари, улыбаясь и подтягивая парня к скамье.

“Кресло мне!..”

Наконец, они уселись.

Активность улеглась, и за пару последующих минут окружающие даже успели попривыкнуть к господину выпимши – в точности, как рыбы к поначалу спугнувшему их, спустившемуся с поверхности камню.

Пока поезд катился до концевой станции, Ларион пытался не терять надежды, что молодой человек очнётся.

Да куда уж там! Тормоза электрички выли с настойчивостью аэродромной сирены, но он не просыпался… Динамик умолял не забывать в вагонах вещи, но он игнорировал его… И когда в окнах забелела проплывающим мрамором конечная, он так и продолжил спать крепким младенческим сном.

Одному Богу было известно, почему Илларион взял под руки этого несчастного алкоголика и вытащил из поезда. К счастью, по близости не было синих фуражек.

Пора идти… Учить… Но что-то сковало ноги… Что-то впилось занозой в мозг… Странная мысль, заякорившая Лари у отключившегося незнакомца. Предчувствие?

“Вполне возможно…”

– А оно, кстати, тебя ещё не подводило.

Хороший начал медленно клониться вперёд и Лариону пришлось усадить его надёжнее и поправить немного съехавшую на лоб заячью шапку.

Электричка потухла и закрылась, после чего покинула станцию.

Несколько мгновений Лари оценивал ситуацию. Ему вдруг показалось, что если он сейчас уйдёт, то случится непоправимое…

“Щипачи ведь в два счёта обчистят… как пенсионерки земляничную лужайку…”

– Ну, и что делать будем?

Решение пришло довольно быстро. Первым делом нужно (“Кричать караул!”) вернуть парня в реальный мир.

Лари достал из внутреннего кармана пиджака блестящую фляжку и медленно отвинтил её крышечку. Затем глянул по сторонам и сделал глоток. Недорогой трёхзвёздочный коньяк обжёг студенческие гланды и проник в желудок, попутно провоцируя раскат бодрящего тепла, проносящийся волной по всей грудной клетке.

Минутное умиротворение… Лариону представилось, что завтра уже наступило, он сдал экзамен, надел внезапно заработавшие наушники и услышал песню любимой группы…

– Огромною и тёплою волною… накрывает нас обоих… Снег падает и тает на твоих ладонях…

“Не нужно нервничать. Осталось меньше двадцати четырёх часов. Ты сейчас будешь дома, сядешь, всё повторишь…

В смысле первый раз увидишь?

Не разводи мне панику!”

Минутка прошла… Мираж беззаботности растаял в знойной атмосфере обязанностей.

– Ладно. – Лари открыл глаза и неохотно проверил наличие пьяненького.

Да. Всё ещё здесь. Немного приоткрытый рот, испачканный подбородок, незащищенная шарфом шея, тяжёлое сопение…

– Ну что же… Как говорится… – после произнесения чего он поднёс горлышко фляги прямиком под нос спящего и…

Это действие будет понятно лишь тому читателю, который уже испытал на себе крушащую силу последствий интоксикации.

Ещё школьником, Лари получил крайне неприятный опыт сильного отравления просроченными шпротами, который привил ему недельное отвращение не только к их запаху, но и даже к внешнему виду. История настолько укоренилась в памяти подростка, что всплывала при каждой визуальной встрече с плоским цилиндром консервы “Рижского золота”.

Юнца вырвало ещё разок. Лари вовремя убрал руку и улыбнулся.

– Давай, давай… Вообще, нехорошо так делать в общественном транспорте. Народ не поймёт.

В пьяных глазах появились признаки сознания: они увидели, что натворил пищеварительный тракт на пыльном граните дебаркадера.

Лари обрадовался. Всё произошло достаточно быстро. Незнайка сделал подряд три хороших дела и заслужил волшебную палочку.

– Ну, выход… – незнакомец не дал ему договорить.

– Парень, где я? – “Довольно неплохое произношение, как для вернувшегося в реальность мастера спирта…” – отметил Лари и понял, что его радость о скором исчерпании проблемы преждевременна. Тон вопрошающего не вмещал в себе ни капли обеспокоенности, напротив – в нём сквозило явное раздражение с оттенками безнадёжного разочарования.

Осознав суть вопроса, студент несдержанно засмеялся, после чего сделал серьезное лицо, тупо уставился в стену напротив и выпалил:

“Всю жизнь ждал подходящего момента для этой фразы…”

Решив, что сейчас некстати разбазаривать время, Ларион терпеливо и быстро передал хронологию последних пятнадцати минут. В течение всего рассказа очнувшийся начисто вытирал своё помятое лицо крупным ситцевым платком.

– Понюхал коньячку и очнулся… Всё.

– Зеркало есть?

Лари немного помедлил, и, вперив в доселе испачканную щёку собеседника оценивающий взгляд, ответил:

– Да, вроде, уже ничего нет.

– Зеркало есть? – спокойно повторил гражданин.

– Да, пожалуйста. – Ларион усмехнулся, опустил глаза и слегка нагнулся вперёд, чтоб подняться. “Какая там благодарность? О чём ты?..” Он выпрямился и указал рукой на подвешенное слева от тоннеля большое прямоугольное зеркало. – Ну, если помощь боле не нужна, я, пожалуй, удалюсь… То завтра экзамен… и в вытрезвитель особо некогда играть…

Парень в заячьей шапке встал на ноги, устремляясь к зеркалу; и если бы Лари не повернулся бы к нему в этот момент спиной, он, скорее всего, заметил бы это подозрительное изобилие резких нетерпеливых движений в его походке.

Всего пара шагов отделяла юного любителя помогать нетрезвым элементам от ступеней эскалатора в момент, когда его уха достиг нацеленный в спину оклик:

– Молодой человек!

“Ты сильно старый, можно подумать…”

Лари обернулся. Очевидно, какая-то его часть ожидала услышать нечто подобное.

Заячья шапка находилась посреди перрона и неспешно приближалась.

“Неужто совесть проснулась?”

Подойдя вплотную, она пристально посмотрела в глаза студента. Пауза висела довольно долго, но Лари не засмеялся. В нём нежданно вспыхнул интерес сыграть по правилам незнакомца.

– Я, должно быть, отнял у вас много времени?..

– Спасибо вам… Бывает, знаете, говорят: относись к другим так…

– Как относишься к себе… – нетерпеливо закончил Лари.

Юноша улыбнулся.

Вновь повисла пауза.

В ушах молчащих утонул во внимании одинокий гул удаляющейся электрички.

Лариону стало не по себе. Он что-то почувствовал. Проскочила мысль, будто перед ним вовсе не молодой человек. По крайней мере, согласно психологическому возрасту. Что за речь? А наряд! А глаза! В них слишком… Слишком…

“Много пережитого?..”

Но… Пусть!.. Время! Время!

– Ладненько, послушай, я…

Интонацией, с которой прозвучало предугаданное слово, часто пользуются любители добродушно пристыдить, а так же простые вежливые люди, которым начинают повторять понятные вещи.

– Да, я говорил…

– Экзамен? Ну что же, ступайте. Но позвольте вам задать последний вопрос. Вы вправду хотите убить предстоящую ночь… на подготовку?

“Бас сказал безжалостно: “Готово дело. Белая горячка.””

На сей раз Лари не сдержал смех.

– Есть предложения?

Незнакомец иронично улыбнулся.

– Не хотите… Знаю, не хотите. Вы цените своё время… Спасибо вам, – затем его правая рука нырнула в левый внутренний карман пиджака и вытянула оттуда нечто блестящее, отдалённо напомнившее Лариону круглую плоскую табакерку, – я вам дам один ценный совет. Не убивайте время, и оно не убьет вас.

Предмет был обмотан длинной цепочкой. Стало ясно: это карманные часы.

– Возьмите.

Лари молчал. В большей мере из-за того, что никогда не видел подобный раритет вживую.

И, вот металлическая тяжесть уже у него в ладони.

Хмель вышел вон. Незнакомец отдаёт дорогую вещь…

“Кому это выгодно? Зачем он это сделал?”

– Ты трезв?

– Заводить раз в сутки… В полночь.

Через пять минут Ларион уже шагал по околице спального района и слушал тиканье старинного механизма причудливых часов.

Когда заводят часы, они идут. Когда заводится человек, время в нём - останавливается.

Укорачивает жизнь не время. Жизнь укорачивают теряющие его.

Леонид С. Сухоруков

В Киеве молодой человек бросился под поезд

20-летний молодой человек покончил с собой, бросившись под поезд Святошинско-Броварской линии на станции «Академгородок».

Теги: общество: суицид

В Киеве на станции метро «Академгородок» молодой человек бросился под колеса поезда. Как сообщает Life News, около 15 часов 20-летний молодой человек покончил с собой, бросившись под колёса поезда Святошинско-Броварской линии на станции «Академгородок».

«По словам очевидцев, мужчина сам кинулся под прибывающий поезд, к сожалению, спасти его не удалось», - рассказал источник в правоохранительных органах.

Личность погибшего устанавливается. Предсмертной записки милиционеры не обнаружили.

В половине четвёртого Лари вставил ключ в замочную скважину входной двери своей квартиры.

Механизмы повиновались почти бесшумно.

Мгновение, второе… Он внутри.

Следующее размеренное движение – дверь захлопнута.

Быстро разувшись, он раздевается донага и отправляется в ванную. Отражение над умывальником встречает его бодрой улыбкой.

Шипит тёплая хлорированная вода.

Руки мылят одна другую. Приятное ощущение питательной влаги охватывает высохшую истрескавшуюся кожу.

Шипенье стихает. Дверь ванной со скрипом закрывается. Свет гаснет.

Не медля ни секунды, студент стягивает в гостиную необходимый для подготовки хлам.

Стащив с платьевого шкафа, он собирает посреди комнаты массивный ольховый трёхсекционный стол. Здесь будут разложены ответы на билеты. Все вместе в несколько рядов на форматных листиках чистой писчей бумаги, чтоб одновременно бросаться в глаза.

Запись в дневнике №1 9.01.2014

Приступы неконтролируемой агрессии. Говорю сам с собой. Много. Пугает…

Сегодня помог одному парню в метро. Он на радостях подарил мне часы. Вот, всё-таки люди, а? Чудаки…

Ладно, иду готовиться. Завтра экзамен по Яновскому. Пожелайте мне удачи.

Хорошо, когда у вас есть готовые ответы на вопросы экзаменационных билетов. Всё, что теперь нужно сделать – это распечатать каждый на отдельном листе.

Файл на шестьдесят четыре странички. Двенадцатый шрифт. Междустрочный интервал один и пятнадцать десятых.

“Меняем шрифт на десяточку, колибри… интервал – единица… выравнивание текста – по ширине…”

Стук по клавишам…

Вот, с горем пополам удаётся всё скомпоновать в шестьдесят две страницы.

А пока шумит принтер, можно сходить поставить чайник, отключить телефоны и… принести новые часы в гостиную.

Может, всё это лишь желание как можно дольше тянуть время? Ведь, по сути, уже можно было сидеть и учить…

“Нет. Я бы не смог шестнадцать часов подряд читать с экрана двенадцатый Times New Roman… Я бы ослеп…

Но, с другой стороны, я бы спас… Сколько?”

Пружина откинула крышку часов. Громкое тиканье впилось в уши Лариона.

Острые стрелки были наведены на полпятого…

– Уже по плану два билета…

Принтер стих. От него веет жаром. Согнувшаяся стопка А-четвёртых торчит из верхнего канала, как язык из набегавшейся собаки.

Только теперь Лари осознал, сколько ему сегодня предстоит выучить.

“Боже… Это же непереплетённый Толстой…

– Ты видишь эту стопку?

– Вспомни комиссию. Сколько тогда было?”

Тогда было явно больше.

– Давай будем учить.

Самое трудное – начать. Но Лари готов. Он берет первый лист и начинает читать вслух.

– Билет номер один. Основные узлы трактов передачи и приёма индивидуального и группового оборудования оконечной станции первичной ЦСП плезиохронной цифровой иерархии, функции, возможности использования и реализации.

Улыбка возникла и тут же исчезла.

“А что мы вообще учим?..”

Окно чернело. Время текло быстрее. Чай остыл.

Прошёл час.

Лари приступил к изучению второго билета.

Минуты выпрыгивали из рук как скользкие покрытые слизью речные рыбы. Препятствовать их побегу было всё труднее.

– Плывём далее… Состав, предназначение и характеристика приборов…

Со вторым, третьим и четвёртым было гораздо быстрее. Они втроём съели всего час.

“Но и запомнились хуже…”

К одиннадцати часам Лари выучил пятнадцать билетов и решил прерваться для приема пищи.

Запись в дневнике №2 9.01.2014

За семь часов родил пятнадцать билетов. Получается около двух билетов в час. С таким темпом до восьми я выучу ещё около восемнадцати…

Что? Этого не хватит, чтоб сокрушить легионы Мордора? Ну, не хватит – пойдём пересдавать.

Сделаю, что смогу, и совесть будет чиста.

Всё равно всё это до одного места. Забуду сразу после сдачи.

Наспех состряпанная яичница с голландским сыром и укропом разгулялась в студенческом желудке с двумя сотнями миллилитров чёрного кофе без сахара.

Вернулась бодрость.

Лари вспоминал о часах.

– А давай, повесим их за цепочку на люстру над столом, и будем следить.

Руки его еле ощутимо дрожали, вымывая посуду.

Из смесителя пошла тёпленькая водичка.

– Через три-четыре часа тебе начнёт рвать крышу. Ты это прекрасно знаешь…

Тарелка легла на устелённую вафельным полотенцем толстую столешницу близ мойки. Очередь вилки.

“О, этот божественный покой… Наслаждайся, пока можешь… А, кстати, заметил, как время экономишь? Каждая секунда на счету… Эх, как классно было вчера, когда ничего этого не нужно было… Валяешься, киношки смотришь… Но ничего, ничего. Сам знаешь – не всё в жизни мёд. Есть деньки вроде этого. Таковы законы мироздания. Такова дань…

А насчёт того, что крышу сорвёт, так это будь благонадёжен. И никаких восемнадцать ты не выучишь…

Нервная система попыталась дать сбой и устроить небольшую истерику, но Лари своевременно распылил на её побеги порцию креплёного оптимизма.

– Пахать! В морге передохнёшь.

И улыбка тут как тут.

Вернувшись в гостиную, он первым делом повесил на люстру часы.

Было одиннадцать сорок.

– Билет номер шестнадцать. Фазовая характеристика и групповое время прохождения канала тональной частоты. Определение, необходимость применения, нормирование и измерение.

Лари прочёл первый абзац три раза подряд и глянул на часы. Минутная стрелка сместилась до сорока пяти минут.

“Угу, хорошо…”

– Да, да, да. Не отвлекайся. Быстрее. При линейной фазовой характеристике, то есть когда...

Внезапно явилась незваная мысль. Она ещё не показывалась на свет, но подступала достаточно громко… Каблуками по коре головного мозга, оставляя вдавлины, тут же заполняющиеся пурпурной кровью и ещё чем-то желтоватым. Боль. Так бывает, когда вспоминаешь о том, что кое-что забыл, но что конкретно – не помнишь. Эврика!

– Он сказал заводить в полночь. Ну, что же.

Аккуратно взявшись за стёртую до желтизны посеребренную латунную головку, Лари завёл часы, не подозревая, на что обрекает себя этим.

Второй абзац оказался понятнее. На него ушло всего три минуты.

Далее был последний, забравший ещё четыре. Оставшееся до полночи время Ларион потратил на повторение. Процесс оживился. Следующий билет был ранее читан и, неясно каким образом, дался всего за десять минут.

Семнадцатый был незнаком, но когда Лари закончил с ним и глянул на часы, то сильно удивился. Прошло всего шесть минут.

– Ну, молодец! Ура, товарищи! Давай, не отвлекайся! Катимся дальше.

Строка за строкой, формула за формулой, график за графиком, Лари глотал подряд громоздкие абзацы теории. Каждое новое слово добавляло люменов к его всеобщей просветлённости в вопросах транспортных сетей. Становилось всё проще.

Восемнадцатый… Девятнадцатый… Двадцатый.

Войдя в кураж, студент совсем забыл о времени и, глянув, наконец, на циферблат висящей обновки, остановился на месте и замолчал.

– Этого не может быть…

Стрелки кололи число двенадцать. “Ноль часов, пять минут…”

– Крякнули часики.

Лари отправился на кухню. Висевшие там кварцевые Q&Q, так же сообщали пять минут первого.

“Я бы и прочесть их не успел бы за это время!”

В коридоре лежал сотовый. Он не показал ничего нового. Шесть минут.

Лари вернулся в гостиную и посмотрел ещё раз на карманную цибулю таинственного встречного.

– Исправные…

Ладони невольно легли на борта черепа.

– Это кофеин… Он обостряет восприятие.

Височная артерия пульсирует, как куриное сердце…

“Давление подскочило… Кардиологи обидятся…

У меня ведь крыша не едет?”

Произошло необъяснимое.

“Всё просто на самом деле. Всё объяснимо. Стимулированная кофеином ЦНС заработала продуктивнее. Ты прочёл и подумал, что запомнил хорошо. Такое бывает. Попробуй сейчас ответить на… скажем… девятнадцатый.”

– Билет номер девятнадцать… Коэффициент нелинейных искажений канала тональной частоты… обозначение, определение, влияние КНИ на качество связи по КТЧ, нормирование, измерение и оценка…

“Название правильное. Без запинки. Итак, дальше.”

И вдруг, губы начинают самопроизвольно излагать ответ…

– Измерение проводится в часы наименьшей загрузки системы в следующем порядке, – загибается большой палец правой руки, – устанавливается номинальное ОЗ КТЧ, – загибается указательный, – на вход КТЧ включают ИГ…

“Чёрт дери меня! Всё верно…”

Дрожащие руки отыскивают листик с ответом на девятнадцатый билет. Глазные яблоки дёргаются в зеницах из лева вправо.

– Слово в слово.

Ещё раз на кухню. И дай бог ему понять, что он хочет увидеть.

Секундная стрелка настенных часов лениво отщёлкивает секунды. Сорок две… Сорок три…

“Но она их отщёлкивает!”

Второй голос:

– А что ей делать? Зависнуть?

Семь минут первого.

“Семь? Это значит, что бегая и восторгаясь своею скоростью ты потерял уже две минуты… а это равно почти одному с половиной билету…”

Как здорово… Пятнадцать минут на один билет плавно трансформировались в полторы…

“Что же, будет что обсудить во время застолья…”

Он вернулся в комнату.

Внутренний голос вновь принялся погружаться в пучину нечитанной теории и мазать ею чистые полотна памяти.

Ни секунды спокойная квартирка не отдала тишине.

Ковёр – огромная мягкая щётка – шипит от прикосновений остывших ступней. Голос отталкивается от стен, потолка, частично стекает в уши.

Двадцать второй, пятый, девятый…

На кухне свистит чайник.

Звёзды небосвода украшают лик ночи, спрятанный фатою тюлей. В соседнем доме чернеют окна. Свист прекращается. Пар, поднимаясь из стального горлышка, обжигает пальцы.

– Ай! Горячо… приемных оптических модулей (ПРОМ) является фотодиод, который играет роль фотодетектора… Две ложки растворимого, две сахара… функция фотодетектора ВОСП сводится к преобразованию входного оптического сигнала в электрический, который затем подвергается усилению и обработке электронными схемами фотоприемника… Мешаем…

Кофе горчит… Пока не хочет лезть в горло большими глотками; обжигает нёбо. Язык бросается натирать пострадавшую кожу.

Ответвление.

“…самый тёплый, влажный и нежный орган человека. Ни один орган не сравняется с ним также и в работоспособности. Он способен выполнять сотни самых различных операций. В частности, им можно похлопывать, поглаживать…”

Сжечь ответвление!

Боль унимается. Всплывшие строки из книги знаменитого сексолога медленно исчезают из эфира…

“Перемешалось… Ты устаёшь…”

– Скоро буду ловить… тараканов, крыс, чёртиков или шмыгающих собак…

В руке тяжесть чашки. Стеклянная ручка медленно нагревается.

Холодный кафель сменяется коридорным паркетом, который, в свою очередь, сменяется ворсистостью ковра.

Стол посреди комнаты обложен А-четвёртыми, как центральный одесский пляж подстилками в середине августа.

Тик-так, тик-так, тик-так…

“Успеешь! Успеешь глянуть на часы. Не отвлекайся!”

Тридцать, три, семь, сорок…

Комната кружится. Трудно ходить. Шаги превращаются в некую музыку. Ноги – палочки, пол – большой бас-барабан. Тук! Тук! Тук!

Попытки остановиться и присесть были дважды предприняты, но не принесли желаемого результата – напротив, каждое мгновение расслабления обрекло тело на пять-шесть секунд восстановления, необходимых для возвращения в нормальный рабочий ритм.

Принимать горизонтальное положение Лари боялся. Ясно, как день: лечь – означает уснуть…

Ухудшается контроль равновесия. Мозжечку не хватает кислорода?

“Да нет. Мозжечок просто устал…”

Коридор… Воздух совсем иначе пахнет.

Снова странность: он лучше различает запахи, хотя и дьявольски истощён. Но, на самом деле нет никаких запахов. “Нет никакой ложки?”. Да. Бодрствование плавно сменяется сном. Появляются галлюцинации.

Осталось совсем чуть-чуть…

Боль… Боль в пояснице, висках, лобной доле…

Пятьдесят… на полу не хватает места для прохода – всюду листы… Пятьдесят четыре…

“Что тревожит? Почти ведь всё глотнул…

– Всё помню… Всё помню…

– Вынь глаз, протри… красные капилляры – стеклянные трубки… могут треснуть. Всё рассыплется… осколки… в кровь попадут… умрёшь… Да… и… ноги поколоть можно, особенно если захочешь белки омыть в ванной. А если потом мыться там? Душ принимать, а? Ноги надо беречь… исколотые ноги?.. О битые ракушки… Ну и давно же ты не мыл ванную, если там растут двустворчатые моллюски!

– Растут – хорошо! Значит, вода чистая. Тогда, там ещё и раки должны жить.

– Так иди, проверь! Утром что-то нужно будет сготовить. Еды нет, а ты ещё и ехать куда-то собрался…

– В город, надо полагать.

– Ой… Так, нужно сходить на автовокзал, посмотреть, когда рейс до Киева.

– Да в полшестого, как обычно.

– Я бы не стал рисковать. А сейчас иди, проверь раков.

– Если будет много, оставим на выходные к пиву.

– Отличная идея!”

5. Somnus + ambulare

Лари глянул на дверь.

– Раколовки у меня нет.

Спине невыносимо жарко. Ах, да. Это всё пышные кудри наросших за сегодня знаний. Рука ныряет в гущу теории и вырывает одну строку.

– Причинами влияния одного направления КТЧ на обратное являются монтажные переходы в аппаратуре, а для АСП с одним кабелем основной причиной таких помех является переходное влияние на ближнем конце кабельных усилительных участков…

“Длинная… Ничего, скоро постригусь. Не нравится такая прическа.”

“В ванную. Будем ловить так.”

– Ну, в принципе, ты раколовками и ловил-то всего раз, так что не расстраивайся.

Идти было тяжело. Паркет под ногами плавился подобно пломбиру на летнем солнце, заставляя тем самым студенческие ступни проваливаться в себя, словно в трясину. Исчезали границы отдельных дощечек, кое-где на поверхности возникали и вскоре лопались пузырьки. В нос бил тяжёлый запах лака.

Коридор – тоннель. Его стены прикрыты обоями с рисунком осыпающегося белого цвета фруктовых деревьев. Обилие летящих лепестков напоминает Лариону снегопад… Из вертикальных плоскостей прорезаются бронзовые побеги. Обращаясь блестящими стебельками, они увеличиваются на глазах и закручиваются в причудливые спирали. А вот и первые изящные листья на них… Распускаются, открывая взору окаймлённые собою хрустальные бутоны-плафоны… набухающие… загорающиеся…

Остановившись, Лари срывает пять бра. Это удаётся ему без дополнительных усилий.

Беспокойство…

Болотный холод по щиколотку.

Где паркет уложен был, хлюпает гниль…

Запахи старых слизней и высыхающих пиявок…

Глаза наперебой сосут тьма и окрас лесных луж… Окрас воды, скопившейся в трухлявых пнях… Окрас воды, в которой не видно отражения…

Носки чёрные… вбирают непрозрачную влагу, и бог знает, что ещё вместе с нею.

Дрожащие руки… лезут снять… Букет роняется. Падает, тонет. Погрязает в нечистоты. Хрусталь исчезает в прелой коре, мёртвой тине, тушках разлагающихся земноводных, надкрыльях и оторванных лапах водяных клопов, хищных жесткокрылых и прочего плейстона.

– Пол менять придётся…

Водящееся в мертвечине копошащееся нечто чует живую плоть.

Где жизнь – там и смерть… Отмирающий эпидермис – излюбленное лакомство здешних микроорганизмов. Они спешат к Ларионовым ногам, как сперматозоиды к яйцеклетке. Меж пальцев появляется зуд.

С потолка спрыгивает гибкая люминесцентная лампа и, двигаясь подобно ужу, устремляется в угол. На своём пути она обнаруживает корягу и без раздумий подныривает под неё. Свет исчезает и тут же показывается.

Плюх, плюх… Ближе к ванной.

На кухне сияние…

Сделанный в виде синей стеклянной трубки настольный ночник откладывает лампочки. Немалая кладка получается.

“Здорово… Столько малюточек! Чем же я вас кормить-то буду?

– Эдакий ты мелочный!”

– Я просто…

“Ничего страшного. Мы соберем их в корзину, пойдём на главную площадь города и будем бесплатно раздавать. Ведь это так здорово – дарить просветления!..”.

– Да, я хочу! Хочу!

Лари увидел себя в шумном центре столицы с огромным лукошком лампочек. “Берите!” – кричит он… “Берите, ну же!” – а окружающие лишь фотографируют да удивлённо косятся, спеша пройти мимо.

Но, когда является она и принимает его свет, остальные попросту выцветают из окружающего пейзажа; остаются лишь смазанные пометками разноцветности одежд траектории их каждодневных маршрутов. Потенциальные приманки для внимания – объемные шарообразные капли уникальной контрастности на полотне обыденности – теперь они превращены тычущим пальчиком времени в полупрозрачные пятнышки… бессмысленные разводы…

В кармане запиликала… музыкальная шкатулка?

Блестящий тяжёленький кружок металла… Это часы. Репетир играет двенадцать раз.

Большой палец нажимает на кнопку. Крышка отбрасывается. На лице той самой в этот миг рисуется самая милая улыбка в мире и, отяжелев, стекает слеза.

За стёклышком нет стрелок; лишь циферблат да название завода-изготовителя: “Молния”.

В ванной, к сожалению, раков не оказалось. Вместо них там бултыхала ножками прекрасная обнажённая девица.

– Привет, мой хороший. Заходи, заходи. Ух, а патлы! Патлы-то отрастил!

Лари слегка удивился. “Почему это она не позвонила перед приходом?”

– Как ты здесь купаешься? А? Здоровенный же дядя…

– Да… Как-то…

– Согнув ножки, да? Как на плацкартной боковушке?

– Примерно так, да…

Захлестнутый озадаченностью, парень лишь пожал плечами.

– Тебе нравится?

– Так купи душевую.

– Но ты ведь не хочешь её покупать.

Дама расстроено мотнула головой.

– Хорошее начало, – иронично, – садись.

Пена скрывала подробности её божественного тела. Лари послушно опустился на миниатюрный табурет у тюльпана-умывальника.

– Как живёшь, чем занимаешься? А хотя… Нет-нет-нет! – она скривилась и резко запротестовала себе. “В точности, как Якин, предположив, что Иван Грозный перед ним – это Юрий Никулин в гриме!” – подумал студент. – Давай с самого начала. Кто ты?

– Я – Лари… учусь в…

Она перебила, отправив взгляд куда-то вправо вверх.

– Лари! Разве это твоя доминантная черта?.. Давай глянем, как ты учишься.

Немного выпрямившись, девушка открыла взору юноши соблазнительные очертания своих грудей. Жест был неслучаен – глубокий жёлобок над соприкосновением прелестей дополнялся выступающим уголком маленького синего блокнотика.

“О, боже… Откуда у неё моя зачётка?”

Спустя несколько секунд купальщица уже оглашала Ларины оценки.

– Итак. Первый семестр – две тройки, второй – пять, третий… ну, тут было опасно, поэтому ты взялся за ум – одна; но дальше – снова пять… Какой вывод можешь сделать, Лари?

– Я – ленивый бездельник.

Мгновенно раздался громкий шлепок-хлопок, и правая Ларионова щека вспыхнула жгучей болью. От удара зачётка обернулась быстро рассасывающимся облачком синего дыма.

– Дурак… – немая сцена длилась шесть секунд, в течение которых глаза барышни усиленно излучали разочарование. Успокоившись, она улыбнулась и продолжила. “Чокнутая…

– Всего лишь импульсивная.

– Нечего выгораживать! Тебя всё равно никто не слышит!”

– Ладно. Потом… Что ещё?

– Я… Ну… Играю на инструменте. На досуге сочиняю песни. Но это несерьезно.

– Сочиняешь ночью, да?

– В основном.

– Ночь прекрасна. Я её тоже больше, чем день люблю.

– Проще абстрагироваться от будничного…

– Угу. Да и не только поэтому. На кухне сочиняешь?

– Да. На кухне тепло, уютно.

– Много уже родил? – в её улыбке затеялся явный намёк.

– Корзина наберётся? – и снова перемена эмоций. Доселе радостные глаза заблестели, а губы охватила едва зримая дрожь.

Лари умолк. Он снова что-то вспомнил…

“Но что конкретно?”

– Корзина?..

– Ладно. Всё это уже не имеет значения. – смахнув рукой слезу, девица встала на ноги и уселась на край ванны, напоминая движениями путешественника, проводящего традиционный обряд “сидения на дорожку”.

– В смысле?

– В прямом. Ты своё отжил.

Абсолютное безразличие, возникшее в голосе гостьи, помогло Лари, наконец, осознать, с кем он имеет дело.

Некоторое время продолжалось молчание.

– Знаешь, почему?

Лари догадался почти сразу.

– Кардиологи не прикалывались?

Смерть отрицательно помотала головой и, грациозно опустив ручку в запененную воду, вытащила большой блестящий серп.

– Даме другая коса полагается.

Поднеся его остриё к уху, а ручку ко рту, она заговорила:

– Чего не звоните? Что-то стряслось?.. Ага, мы тут уже заболтались… Что, что?! Да ну! Шýтите! Вот это совпадение!.. И что делать теперь?.. Ясно. Ясно… Хорошо. Да, до связи.

К своему глубокому удивлению Лари не сильно обеспокоился. Для него сейчас существовал лишь экзамен. “Умри, но сдай!”. Терпеливо дождавшись пока разговор кончится, он улыбнулся и приготовился внимательно слушать. Восторженная Смерть глянула ему в глаза и защебетала:

– Так он тебе их отдал?

– И ты уже успел завести?

– О, часы… Ха-х… Кому – часы, а кому – годы…

– Если ты о карманной цибуле от “Молнии”, то да. Мне её давеча подарил один любитель бухать по утрам.

– Ну, что же. Всё правильно сделал. – она повернулась, ступила на гладкий кафель, сняла со змеевика полотенце и принялась вытираться. – Ты мне сегодня не понадобишься.

Мысли Лариона яростно разрывались на части ошарашивающим происходящим, наготой смертельной красоты и сильнейшим любопытством.

– Что значит “не понадоблюсь”? Что за дела? Что с часами? Кто этот крендель в метро?

В своей кокетливой манере она громко выдохнула, села парню на колени и обняла его левой рукой.

– В моей работе часто приходится болтать с людьми.

– Ой, не люблю это дело, – промямлил Лари, сбитый с толку мощнейшим приливом тестостерона, – извини. Продолжай.

– Особенно часто приходится выслушивать, как они унижаются…

– Ты говоришь, точно банкир, выдающий разрешения на получения кредитов.

– Почти, – “Пора кончать шуточки…”, – хохмач ты наш…

Она ухмыльнулась и игриво ущипнула студента за кончик носа. Неожиданность жеста удвоила Ларину растерянность.

– Однажды мне попался окончательно упрямый клиент. Семьянин. Как и все, умолял меня о времени. Умолял вернуть ему прожитые зря часы, дни, месяцы… Говорил, не хватает совсем чуть-чуть чтоб дождаться внуков… Я спросила его, помнится: что для него “потраченное зря время”.

– И что он сказал?

– В точности то, что я хотела услышать.

– Что, смотришь? Ты скажи мне. Тебе пора знать. – её правая рука начала поглаживать космы теории на его голове.

– Это вре-е-емя... потра-а-аченное на-а-а?

– Всякую ерунду?

– А именно?

– Интернет в основном…

– Думай шире.

– Ну… Вещи и дела, которые не приносят пользу?

– А ты толстолобик ещё тот. – холодная длань оставила прическу и постучала по Лариному лбу, как по двери.

– Я посмотрела историю жизни этого парня и тут же согласилась ему помочь.

– У него с пятидесятого года хранились карманные часы. Я кое-что подкрутила в их механизме и вернула ему со словами, что после того, как он заведёт их, ему вернётся всё утраченное за шестьдесят четыре года время.

– Он завёл, и?..

– И оно ему вернулось. Но… он почему-то не стал разумно им распоряжаться. Напился, как свинья и прыгнул под поезд. И всё в один день. Таким образом, моя отчётность не пострадала – дата смерти не изменилась.

– Постой, постой! Это этот, которого я сегодня…

– Тот самый.

– Он покончил с собой? Но, погоди… Тому, которого я сегодня видел – лет двадцать, не больше.

– Вот, что значит жениться по расчёту в двадцать лет!

– То есть… Он проснулся двадцатилетним?.. И-и?..

– Да. Но вокруг уже не было плодов его бурной, более чем полувековой, деятельности. Ни детей, ни внуков, ни жены.

– Боже правый!..

– Бр-р-р! У меня тоже бы крыша поехала! А здесь ещё и áлкоголь…

Лари помолчал, вспоминая глаза того горемыки в заячьей шапке. Невыносимая тоска обесцветила все его настоящие волнения.

– Получается, ты пытаешься сказать мне, что… потраченное зря время – это время, о котором мы жалеем?

– Время, потраченное на то, что мы не любим делать.

– Браво! А теперь, скажи мне, за что ты получил зачёткой?

– Я назвал себя лентяем за то, что не хотел делать то, чего не люблю.

– Теперь понял?

Развесив полотенце, Смерть собралась уходить, но у Лари ещё были вопросы.

– Подожди… Что будет дальше со мной?

– Ничего. Часы я забираю. Не подумай. Мне не жалко. Просто они тебе не понадобятся боле. А сам… сделай выводы и сходи к кардиологам, если не хочешь снова меня встретить… В ближайшее время.

И она медленно растворилась в воздухе.

Эпилог. Ларион сдаёт Яновского и делает выводы

“Ну, конечно же, я заснул в кресле!

– Я тебе говорил, не садиться! Говорил, или нет?”

Страшные боли сковали мозг. Немного сместились некоторые шейные позвонки.

К щеке прилип листик с ответом на шестьдесят четвёртый билет.

– Я успел? Победа?!

Глаза побежали по комнате в поисках “Молнии”, но часов нигде не было.

Лариону пришлось обратиться к настенным Q&Q на кухне.

Часы сообщали одиннадцать сорок шесть.

Десять секунд студент неподвижно стоял и бледнел. Ему показалось, что сердцу неким образом удалось подстроиться под ритм щелканья секундной стрелки и образовать в грудной клетке своеобразное эхо…

Далее всё происходило быстро: он снял часы и вынул из них батарейку, после чего решил позвонить товарищу.

– Алло, привет! Который час?.. Я серьезно… Серьезно я, чёрт! А… Ага… Спасибо.

“Действительно… Сорок шесть.”

Успокоившись, учащийся осмотрел билеты и убедился в том, что знает их все чуть ли не наизусть.

– Ну, что же... тогда… Имеем право! – произнёс он и ушёл спать.

Экзамен начался в девять, и закончился в десять. Лари отхватил четвёрку.

Ни с кем не говоря, он отправился в свой любимый местный бар и не раздумывая заказал пинту тёмного импортного пива.

Через три минуты знакомая официантка уже принесла заказ. Откупорив бутылку, она поставила её на белый бирдекель.

И когда, наконец, горлышко пузырька коснулось потрескавшихся студенческих губ, Лари внезапно заметил одну довольно странную деталь. Бирдекель был не круглым, как обычно, а квадратным.

Правая рука перевернула его, и юнец тут же чуть не выронил своё пиво.

Это была фотокарточка.

На ней изображался вид из зеркала парикмахерского салона, охватывающий его, Лариона, сидящего в кресле и густо обросшего строками теории.

Картинка начала двигаться. Сзади подошла та самая купальщица и принялась нежно отрезать лохмы изящным глянцевым серпом. Она заглянула из снимка прямо в глаза Лари и шаловливо подмигнула, после чего подошла к зеркалу, выдохнула на него и написала на запотевшей поверхности пальчиком: