Слуги принесли для скромной трапезы: крем-суп из миндального ореха с кусочками тыквы и спаржей; ботвинью с гренками и тертым сыром; филе палтуса с салатом из фенхеля и апельсинов; фуа-гра с манго, имбирем и соусом гренадин; запеченного леща со свиными потрохами, сладким картофелем и дольками яблок; конфи из голубиной ножки в золотой фольге; копченую утиную грудку под соусом валуаз с черными трюфелями и рукколой.

 

Когда за слугами, разлившими по бокалам джулеп и удалившимися из гостиной, закрылась бамбуковая дверь, Король со словами:

 

- Ну-тес, господа, объясните мне, что это такое, - извлек из-под стола картину и показал ее своим сотрапезникам.

 

Главный Тайный Полицмейстер уже, разумеется, знал о происшествии, случившемся во время прогулки Короля. Знал он так же, что в происшествии была замешана какая-то картина, но вот сюжет картины был ему не известен. Тем не менее, ни один мускул не дрогнул на его суровом морщинистом лице, когда Король показал им полотно.

 

Наиглавнейший Художник, наоборот, не смог сдержать свои эмоции, и, схватив со стола по ошибке вместо ножа, свою золоченую кисть, с которой он всегда являлся к Королю, принялся ее ковыряться в своей тарелке.

 

Вопрос, заданный Королем, был очень простой, но…. Понятно, что ответ: “Это - картина, ваше Величество” – был совсем не тем ответом, который интересовал Короля, и даже уточнение, что это – портрет совсем не спасало положения. Но что именно желал он узнать?

 

Наиглавнейший Художник, так же как и Главный Тайный Полицмейстер, был из числа тех соратников короля Августа, которые активно участвовали в создании нового мирного, но очень замкнутого королевства. Они были верными помощниками Августа 1 и много сил отдали на то, чтобы их королевство больше не оказалось под властью Канцлера или какого-нибудь другого воинственного соседа.

 

Они так привыкли к борьбе с врагами, что позднее, когда угроза внешних врагов потеряла свою актуальность, а жизненное пространство всех жителей королевства замкнулось в его границах, они по привычке продолжали искать врагов. А если, что-то очень долго и упорно искать, то непременно найдешь, даже если этого и нет на самом деле.

 

Еще мальчиком Эрвин, так звали Наиглавнейшего Художника, мечтал стать художником, и он много извел бумаги на свои рисунки. Нельзя сказать, что он совсем не умел рисовать, но ведь, чтобы быть настоящим художником этого мало. Но если стать настоящим художником по указу Его Величества невозможно, то стать Наиглавнейшим художником королевства очень даже запросто. За то, что он был преданным и верным соратником короля, Август пожаловал Эрвина это звание.

 

Эрвин создал гильдию и сделал из двух преданных ему, но тоже бездарных художников, своих заместителей, которые стали называться главными художниками королевства. Женщин в гильдию не брали – Эрвин записал это в уставе организации, а причиной тому была история из его молодости, которая брала свое начало еще в детстве.

 

На одной улице с Эрвином жила девочка по имени Елира. Они ходили в одну школу и в один класс. Вы помните, что Эрвин изводил в детстве много бумаги, стараясь стать художником. Елира тоже любила рисовать, но делала она это не потому, что хотела стать художницей, а потому что ей это нравилось.

 

Эрвин считал, что он должен нарисовать закат над городом. Окно в его комнате выходило на запад, и он часто видел, как солнце исчезает за крышами домов. Он пытался отобразить виденное на бумаге, но у него ничего не получалось – то у него вместо заката получался оранжевый мячик на крыше, то яичница не понятно откуда взявшаяся на небе – одним словом, не получался закат, хоть ты тресни.

 

Как-то Елира зашла к нему в гости и увидела, как он мучается над очередным закатом. Дело было вечером. И вдруг солнце, залив красным цветом половину неба и осветив прощальным светом крыши домов, пуская солнечные зайчики от блестящих металлических труб, стало быстро исчезать за горизонтом.

 

Елира спросила у Эрвина:

 

- Можно взять твои краски? И бумагу?

 

- Зачем тебе? – недоверчиво посмотрел на нее Эрвин.

 

- Хочу попробовать нарисовать закат.

 

- Ты?! Да ты только испачкаешь бумагу! Где тебе! – как многие мальчишки в таком возрасте, он не воспринимал девчонок всерьез.

 

Елира пожала плечами и ушла. Правда две слезинки выкатились из-под ее длинных ресниц и поползли по покрасневшим щекам, но никто этого не заметил. А Елира, придя домой, села за стол, взяла свои краски и кисти, положила перед собой чистый лист бумаги и закрыла глаза.

 

И так она вспомнила до мельчайших подробностей и со всеми оттенками картину заката, а потом открыла глаза и принялась рисовать. У нее получилось замечательно – так что, глядя на ее картину, невольно хотелось взглянуть на часы и поторопиться к своему дому, так сильно чувствовалось, что еще две-три минуты и солнце закатится за крыши, оставляя на небе лишь багровый отсвет, и станет стремительно темнеть на улице.

 

Елира принесла картину в школу, чтобы показать Эрвину. Случайно рисунок попался на глаза учительнице и сразу же ей очень понравился. Она предложила оставить его в школе как украшение. Для картины заказали настоящую рамку, и повесили в рекреации напротив входа в учительскую.

 

Эрвин страшно завидовал, но еще сильнее его душила злость и на себя, и на Елиру за то, что он не может так нарисовать. И было ему ужасно обидно, что жизнь так несправедлива – ведь он извел столько бумаги и красок, но у него ничего не получилось, а она… она взяла и нарисовала.

 

“А может, это и не она рисовала? Может быть, это ее папа или старший брат?” – мелькнула мысль у Эрвина. Каждый раз, когда он проходил в школе мимо рисунка, к нему вновь и вновь возвращались те же неприятные чувства, и ощущение было, словно его разом укололи десятью иголками.

 

Наконец, он не смог больше этого терпеть. Однажды, оставшись после уроков, Эрвин спрятался в туалете и дождался, пока все учителя уйдут, а старенький сторож, пройдя по этажам и выключив свет, задремлет в своем кресле возле двери. Тогда Эрвин вылез из своего убежища, подкрался к рисунку, сорвал его со стены, быстро сунул себе за пазуху, на цыпочках подошел к окну, аккуратно, так чтобы не скрипнули петли, открыл его, убедился, что на улице никого поблизости нет, и выбрался через окно.

 

Сначала он пошел шагом, чтобы не привлечь ничье внимание, но, пройдя два квартала и завернув за угол, бросился бежать, что было сил. Он убежал на пустырь за мельницей и там, вытащив из-за пазухи свою ношу, достал спички. Руки не слушались его. Спички ломались, и не хотели гореть. Все же раза с десятого ему удалось зажечь спичку и запалить рисунок.

 

Этот маленький факел, вспыхнувший в руке у Эрвина, был предвестником огромного костра, зажженного на главной площади города, много лет спустя, когда он уже стал наиглавнейшим художником и основал свою гильдию. Тогда ему не пришлось самому обжигать пальцы, чиркая спичками, – он просто отдал приказ, все остальное сделали другие.

 

Этот день вошел в историю как День Художественной Революции. Тогда, как и в день предполагаемой казни короля Августа 1, на площади собралось множество людей. Посередине полыхал костер. Наверное, это был самый красивый в мире костер. Пламя костра переливалось всеми цветами радуги – зеленые, синие, оранжевые языки пламени вспыхивали тут и там, и вот они уже меняли свой цвет на бирюзовый, красный, фиолетовый.

 

Но это был и самый зловещий в мире костер. В этом костре горели картины, рисунки, зарисовки – горели души рисовавших их художников, ведь настоящая картина – это обязательно частица души художника, его настроение, его печаль или радость.

 

После этого дня в королевстве остались только картины, если их так можно назвать, которые совместно рисовали художники гильдии. Разве что не нашлись смельчаки, решившиеся ослушаться Указа короля и спрятать у себя запрещенные теперь картины.

 

Все это случилось не за один день. И большому костру на площади, предшествовала длительная подготовка. Эрвин вел долгую и кропотливую борьбу с художниками, которые не хотели подчиняться правилам гильдии.

 

Вначале, под лозунгом борьбы за чистоту и невинность, он объявил, что все картины, на которых есть обнаженная натура, являются аморальными и вредно действуют на подрастающее поколение.

 

Король Август был хорошим воином, но плохо разбирался в живописи, а так как Эрвин, верный соратник, попросил его, то он не стал задумываться и вникать, а просто подписал указ, составленный Наиглавнейшим Художником.

 

Указ гласил, что рисование обнаженной натуры, а так же хранение дома картин такого содержания, является преступлением против нравственности и против королевства, и будет наказано. Те, у кого имеются такие картины, должны в 3-х дневный срок сдать их в гильдию королевских художников, где они будут помещены в специальное хранилище, а позднее будут выставляться на выставках, на которые будут пускать только взрослых, и где можно будет увидеть эти картины.

 

- Да и то верно, неча мелюзге на голых девок зыркать, – говорил своему приятелю, сидя в кабаке и обсуждая вновь вышедший указ, какой-нибудь мужик, у которого отродясь в доме никаких картин и не было. - А мы с тобой, Педро, сходим в ихнюю музею, да поглазеем, а? Че скажешь-то? Э, да ты уже дрыхнешь, Педро, а я-то хотел пропустить с тобой еще по паре стаканчиков.

 

Или какая-нибудь бабенка, полоща в корыте белье, и сплетничая с забежавшей к ней на минуточку товаркой, всплескивала мыльными руками и говорила:

 

- До чего же мудрый у нас король! Срамота-то она и есть срамота! А они туды ж, давай ее малевать, хороши художнички, нечего сказать.

 

Наиглавнейший Художник был хитер и понимал, что новшества надо внедрять в сознание народа медленно, не спеша. Тогда народ будет постепенно привыкать, и воспринимать это как само собой разумеющееся.

 

Он поначалу даже не вовсе запретил рисовать обнаженную натуру – такие картины можно было писать, но только в специально отведенных для этого гильдией местах. Понятно, что в такие места могли попасть только члены гильдии.

 

Обещанный гильдией музей так и не открылся, а Наиглавнейший Художник издавал новые и новые запретительные указы. Нельзя было рисовать животных, так как те по природе своей не могут позировать художнику, а значит изображение их недостоверно и вводит граждан в заблуждение.

 

Нельзя рисовать выдуманных сказочных персонажей, так как во избежание путаницы они всегда должны изображаться одинаково - по канонам, утвержденным гильдией, а право рисовать их имеют только члены гильдии, в соответствии со своими рангами, рисующие ту или другую часть тела.

 

Потом под запрет попали пейзажи, потом натюрморты. Все это происходило постепенно исподволь, подводя народ к Дню Художественной Революции, когда на огромном костре запылали разом все запрещенные полотна.

 

Поднося ко рту ложку с миндалевым супом, Наиглавнейший художник размышлял над простым вопросом, заданным Королем. Даже ребенку было ясно, что картина была из числа запрещенных – она была написана не членами гильдии, не по канонам гильдии, и вообще, изображение, стиль и манера письма вызывающе отличались от официально признанных в королевстве.

 

Собственно, находки не уничтоженных на костре Дня Художественной Революции картин случались время от времени и раньше. Не часто, но случались. Почти все талантливые живописцы, несогласные с Наиглавнейшим художником, если они упорствовали в своем неповиновении, либо были изгнаны из королевства сразу вскоре после революции, либо перестали рисовать вовсе.

 

Несколько самых активных противников Наиглавнейшего художника были под разными предлогами схвачены и брошены в тюрьму. Это остудило пыл других непослушных.

 

В случае, если это просто была одна из запрещенных картин, которую кому-то удалось сохранить в тайне, и которая так некстати попалась на пути его Величества, то это был просчет больше Тайного Полицмейстера, чем Наиглавнейшего художника.

 

Если это недавно написанная картина, то тут тоже в большей степени недосмотр Тайного Полицмейстера. Поэтому Полицмейстер и взялся, как ему того не хотелось, первым отвечать на вопрос Короля:

 

- Ваше Величество, нам уже известно, что эта, так называемая картина, а проще говоря, мазня до того как она попала на глаза Вашего Величества находилась в руках мальчишки лет 12-ти. Мы также имеем его описание и в самое ближайшее время мои люди найдут его и схватят.

 

Полицмейстер посмотрел на Короля, ожидая какой-нибудь реплики из монарших уст. Но пауза затянулась. Наиглавнейший Художник громко хлюпнул супом. Неожиданно, как для Полицмейстера, так и для самого себя, Король проговорил:

 

- А могут ваши люди так же быстро найти молодую рыжеволосую девушку в алом платье, гулявшую сегодня по центральной улице.

 

Как не были искусны в придворной игре Полицмейстер и Наиглавнейший Художник, но они не смогли скрыть своего удивления. Король, как бы очнувшись от накативших воспоминаний и чтобы загладить неловкость, быстро добавил:

 

- Мне кажется, что девушка имеет отношение к этому делу.

 

* * *

 

Как любой девушке, Нести, конечно же, хотелось поскорее показаться кому-нибудь в новом наряде. Она надела платье, туфли, перехватила волосы алой лентой, прошлась несколько раз по комнате от окна к двери и обратно, затем решительно распахнула дверь и отправилась гулять.

 

Ей не терпелось поскорее дойти до центральной улицы города, где было много магазинов с большими стеклянными витринами, в которых можно было хорошенько рассмотреть себя, как в зеркале.

 

На центральной улице было народу больше чем обычно в такое время, так как ожидалось, что вот-вот проедет карета Короля. Нести шла, и все невольно обращали на нее внимание и засматривались.

 

Она подошла к витрине большого кондитерского магазина – там были выставлены различные сладости: шоколадный бурый медведь, сахарный белый, мармеладные зайчики, белочки и лисицы. Несси подошла к витрине и стала всматриваться в нее, чтобы разглядеть свое отражение.

 

Продавцы, вышедшие на улицу, так как карета Короля уже приближалась, и другие прохожие, столпившиеся у витрины, расступились, сами любуясь такой яркой, нарядной и красивой девушкой, и одновременно освобождая пространство около витрины, чтобы не мешать ей себя рассмотреть как следует. А Несси не замечая этого, отступала от витрины, поворачиваясь то одним, то другим боком, и все кто был рядом, тоже смотрели на нее.

 

И всадник из кавалергарда, сопровождавшей карету, именно тот самый всадник, который немногим раньше чуть было не задавил Дэймона, тоже засмотрелся на Нести, и только в самый последний момент осадил лошадь, так как, отступая от витрины и кружась, Нести оказалась на пути королевского кортежа.

 

Она, стоявшая одна посреди расступившейся толпы, вдруг оказалась прямо напротив кареты, и взгляд ее встретился с взглядом Короля, выглядывавшего из-за занавесочки. Нести смутилась, отвернулась и тут, наконец, поняла, что является объектом внимания всех окружающих. Король тоже немного стушевался – девушка поразила его своей красотой, а он, вместо того чтобы прямо и гордо, как подобает королю, смотреть на нее, выглядывал из-за какой-то дурацкой занавески, как последний соглядатай.

 

Карета проехала, а Нести пошла, размышляя про себя, как ни странно, вовсе не о встрече с Королем, а о рыцаре, который странным образом снился ей иногда. На утро после такого сна она никогда не помнила, что именно происходило во сне, но была убеждена, что она была свидетельницей какого-то захватывающего действия с участием рыцаря, который в конце сна вдруг застывал, превращаясь в картину, и именно эта картина оставалась на утро в памяти Нести.

 

- Конечно, Ваше Величество, немедленно приступим к поискам, - проговорил Полицмейстер, с облегчением раздумывая, приступить ли ему к запеченной голубиной ножке или отведать фуа-гра под гренадиновым соусом.

 

Пока Тайный Полицмейстер расправлялся с запеченным лещом и свиными потрошками, ему в голову пришла замечательная мысль: “Зачем гоняться в поисках золотой рыбки, бороздя океан, когда рыбка и сама приплывет, если грамотно заманить ее в сети. И почему бы тайной полиции когда-нибудь да не воспользоваться явными методами.”

 

В тот же день по городу пошли глашатаи. Они останавливались на всех перекрестках и зычными голосами выкрикивали:

 

“Молодая рыжеволосая девушка, гулявшая сегодня по главной улице в алом платье, может явиться в королевскую канцелярию. Если эта окажется та самая девушка, которую разыскивают, то она будет удостоена аудиенции Его Величества Короля.”

 

Тайный Полицмейстер проинструктировал своих помощников, что глашатаи непременно должны говорить МОЖЕТ, а не ДОЛЖНА явиться, полагаясь на любопытство, которое, как известно, сгубило кошку, а в каждой женщине обязательно есть хоть немного от кошки, а уж в рыжей-то и подавно.

 

И ох-хо-хо! Результат превзошел все ожидания – к канцелярии выстроилась очередь из женщин самых разных возрастов и расцветок волос в платьях различных оттенков красного.

 

Большинство пришедших, очевидно, не попадали под описание Короля. Были блондинки утверждавшие, что в комнате, куда их вызывали слишком яркий свет, и поэтому их волосы кажутся слишком светлыми, шатенки напротив говорили, что из-за недостаточного освещения в комнате невозможно оценить огненный цвет их волос. Попытки выдать сиреневые, оранжевые, розовые платья за алые тоже не приносили их обладательницам желаемого результата.

 

“Однако, на сколько проще было придворным разыскивать Золушку,” – думал Полицмейстер, - “у них был шаблон, по которому они могли производить отбраковку. Туфелька – вот идеальный и объективный шаблон.”

 

Так размышлял Полицмейстер, направляясь к Королю, после того как из многочисленных претенденток было отобрано полдюжины хоть как-то соответствовавших описанию и, по мнению Полицмейстера, весьма привлекательных. Он хотел предложить Королю лично взглянуть из потайной комнаты через потайное отверстие на отобранных претенденток. Король будто бы прочитал мысли Полицмейстера о Золушке и вдруг ни с того ни с сего сказал:

 

- На ней были еще такие очаровательные алые туфельки с пряжками в виде сердечка.

 

- Это очень существенная деталь для расследования, Ваше Величество, - сказал Полицмейстер, - мы немедленно учтем эту важнейшую улику.

 

Король поморщился. Ему было неприятно, что Полицмейстер о замечательной незнакомке говорит как о заурядном преступнике, но он должен был продолжать начатую им игру.

 

Полицмейстер зашел в комнату, где ожидали удачливые претендентки, бегло взглянул на их ноги и сухо проговорил:

 

- Все свободны.

 

И тут же решил, что хватит этих психологических экспериментов, и надо возвращаться к обычным сыскным методам, использую широкую сеть внештатных агентов и соглядатаев.

 

В городе каждый год проводился Карнавал-Маскарад. Это был один из лучших дней в году. Многие жители любили его даже больше, чем Новый Год. В этот день каждый выдумывал себе какой-нибудь костюм и обязательно закрывал лицо маской, выходя из дома.

 

Все старались в этот день побольше быть на улице, там царило всеобщее оживление, всюду раздавались громкие голоса и смех. В этот день можно было заговорить с любым человеком и не бояться, что он не захочет с вами разговаривать – ведь даже если он не ответит вам, он никогда не будет знать, кому именно он не ответил. Под маской люди становились более раскрепощенными, избавлялись от робости и неуверенности в себе.

 

“Ну и что с того, что я ляпну какую-нибудь глупость или задам наивный вопрос – ведь никто меня не узнает” – такие мысли развязывали языки даже самым завзятым молчунам.

 

А разговорившись, люди становились откровеннее и начинали говорить такое, чего бы никогда не сказали без маски. Это был воистину прекрасный день для шпионов и агентов полиции. Во-первых, они сами оставались скрытыми под маской, а во-вторых, нужно было только навострить уши и слушать, о чем болтают люди.

 

Яго был агентом по убеждению. Его не надо было вербовать. Он сам пришел в тайную полицию и предложил стать агентом. Он работал не за страх, а за интерес. Ему интересно было выслеживать, подслушивать и разузнавать тайны.

 

Ради того чтобы подслушать секретный разговор, он готов был полдня просидеть в мусорном ящике, а когда ему удавалось напасть на след подозреваемого, он готов был сутки напролет без сна, без отдыха и даже без обеда вести наблюдение.

 

Яго не только во время карнавала, но и в обычные дни любил использовать разные костюмы. Однажды он переоделся сгорбленной старухой и ходил как буква Г, согнувшись в пояснице. Это было удобно, так как никто не видел его лица, разве что дети малые могли заглянуть ему в глаза, но при этом, правда, и сам сыщик в основном видел только ноги людей.

 

Вот так двигаясь сгорбленным за показавшимся ему подозрительными мужиком, он вдруг увидел у себя перед носом красные туфельки с пряжками в виде сердечка, которые, словно играя друг с другом в догонялки, весело сменяли лидерство в гонке.

 

Яго сразу забыл про подозрительного мужика и засеменил за красными туфельками. Туфельки, звонко стуча каблучками по булыжной мостовой, двигались довольно быстро. Согнутым в три погибели, угнаться было за ними не так-то просто.

 

Туфельки уже совсем было скрылись из виду, и Яго лихорадочно размышлял, как быть – разоблачив себя, разогнуться и бросится в погоню или все-таки как-то сохранить инкогнито. И тут он увидел, что на его счастье, туфельки зашли в бакалейную лавку.

 

Когда он досеменил до бакалейной лавки, красные туфельки как раз выходили из нее, и рыжеволосая девушка, обладательница этих туфелек, несла под мышкой кулек с покупками. Яго услышал, как, провожая до порога лавки свою покупательницу, бакалейщик, прощался с ней:

 

- Заходите еще, милая Нести, я всегда рад Вашему появлению. И Приятных Вам Сюрпризов на Карнавале.

 

- И Вам Сюрпризов, спасибо за доброту, - отвечала девушка.

 

Как я уже говорил, в этом королевстве Карнавал был одним из любимейших праздников его жителей, и по традиции люди желали друг другу накануне Карнавала Приятных Сюрпризов, потому что считалось, и совсем небезосновательно, что во время Карнавала можно найти свою любовь или завести нового друга.

 

Маски скрывают лица, но сердца, наоборот, раскрываются, поэтому существовало поверие, что если ты очень хочешь встретить или найти кого-нибудь, то это произойдет именно на Карнавале. Конечно, это случалось не с каждым, но в глубине души каждый верил в магию этого дня, и именно поэтому с нетерпением ждал Карнавала и готовил красивые и необычные костюмы.

 

Карнавалы проходили уже много-много лет, и со временем пожелание Приятных Сюрпризов, стало привычной фразой вежливости, на подобие того, как, говоря при встрече знакомому «здравствуй», мы не отдаем себе отчет, в том, что желаем человеку здоровья.

 

Яго вошел в бакалейную лавку. Бакалейщик поприветствовал ее:

 

- Доброго здоровья Вам, бабуля! Как ж это Вам так в спину вступило, что не разогнетесь? Чем могу помочь?

 

- Здравствуй, здравствуй, милый человек, - зашепелявила старушка, - А согнули меня годы и ноша моя тяжелая – такие вот мои годы, ну, да я привычная уж, не слишком-то и маюсь. Вона лучше погляди глазами своими сокольими, что я под дверью твоей подобрала.

 

- Что же Вы нашли, бабуля?

 

- Да вот, вишь, платочек белый, совсем не запыленный. Его, поди ж, та девушка, что только сейчас из лавки вышла, и обронила. Я-то все больше в землю гляжу, вот и приметила. Надобно бы вернуть хозяйке.

 

Никакого платка, конечно же, Нести не роняла, а это, как вы догадались, была именно она. Просто таким способом Яго решил разузнать про обладательницу туфелек, которую разыскивал Король.

 

- Да это же моя постоянная покупательница, - всплеснул руками бакалейщик и попытался выйти на улицу, чтобы окликнуть девушку, но Яго нарочно загородил весь проход и неуклюже топтался в дверях.

 

- Ее зовут Нести, и она очень добрая и приветливая девушка, даже когда глаза у нее грустные. Она бедная и заходит ко мне не чаще чем раз в неделю. Но она обязательно еще придет, так что можете оставить платок у меня, я непременно передам, - потеряв надежду догнать девушку, сказал Бакалейщик.

 

- А можить, он ей сегодня понадобится, тем более, что у бедной девушки, небось, лишних платочков-то, поди, не бываить, - заворчала старушка, - Давай-ка, мил человек, говори где она живет, а уж я старая доковыляю, у меня забот не много и гулять мне полезно.

 

- Да, точного адреса-то я не знаю, только по-моему живет она на соседней улице, в бежевом доме с мансардой, что от угла третьим стоит, - сказал Бакалейщик. - Там еще напротив – старый клен.

 

- И на том спасибо, - проговорила бабуля.