…и прядут они свои Фантазии в Тени, чьи Лучи идут во все стороны и все же встречаются в Общем Центре, и указывают на Одну вещь

Э. Эшмоул

 

Тихо падает снег, на землю, на воды, обволакивает, укутывает. Мутен февральский горизонт, близок – рукой достанешь. Тянется к горизонту Купеческая гавань - корабельный, островной, шипастый город, иссеченный каналами. Большой старый дом – сам кораблю подобный – грузно выплывает на набережную, разворачивает нос к ветру, держит путь прямиком в Зунд. А в каютке-мансарде сидит маленький бледный человечек, коему решительно плевать, куда плывет караван копенгагенских домов, увлекаемый своим флагманом – в Зунд ли, на полюс, в ледяную преисподнюю…

Человечек занят весьма важным делом.

Каютка мала, светла, и напоминает волшебный фонарь. Окна выходят на три стороны света, за ними проплывают снежные облака, тени, видения. Мансарда сотворена уютной, но взглянешь – холод пробирает. Пустынна – хоть и забита вещами. Бесприютна – хоть живет и дышит в ней человеческое существо. Морские сквозняки гуляют по комнатке, печка дымит, и почти не греет, и челочек в старой университетской мантии напрасно шарит бледными ладошками по ее изразцам.

Он ведет дневник. Не для себя – все этапы работы он держит в своей лысеющей головенке. И не для потомков. А так, чтоб не спятить окончательно.

- Апокатастос, - старательно проговаривает он, записывая, - суть неизбежное возвращение вещей в исконном своем обличье. Древние уверяли: все вернется, жизнь, описав круг, обернется, и там, где чаяла найти призрак с косою, узрит себя же…

Он начинает всегда старательно, будто школьник, но вскоре почерк становится нечитаемым, чернильные брызги пятнают лист.

- …рассуждали о далеком, отвлеченном. Но я говорю: смысл сего изречения прост, близок к обыденности, страшен. Мастера не раскрывают его никогда – он под знаком тайны, sub rosa…

 

Rosa… Рыхлого бледного человечка уносит в прошлое. Университет! Когда это было, сколько веков с той поры пронеслось? Он, baccalaurius artium, только-только проникся роковою страстью к сомнительным фолиантам. И к Розе.

Роза Грундтвиг, купеческая дочь из Купеческой гавани. Рыжее солнышко, яркая вспышка смеха. Слишком громкого, слишком вольного смеха. Вот Роза идет в церковь, вот Роза кусает краснощекое яблоко, бродит по ярмарке, вертит рыжей головкой… А бледный малорослый бакалавр штудирует рукописные книги, водя пальцем по формулам. Грифоны норовят куснуть его за палец, фениксы срываются с огненных насестов, летят в ночь. Выражение «алхимическая женитьба» невольно наводит на непристойные мысли. А мимо шествует Роза – чистый ангел, багряная жена. Все вместе.

Роза…Круглая башня-обсерватория, куда она мечтала подняться.

- Роза, здесь так мило! – это восклицает темнокосая Грете, Розина подружка.

Ступеньки в башне мшистые, влажные, слишком крутые…

- Роза! Бог мой, осторожно!...- взвизгивает Грете…

 

Хлопнула дверь. Человечек вздрагивает, поспешно пряча свою писанину. Старичок в шапке с наушниками, хозяин доходного дома - капитан флагманского корабля. Взгляд его обегает каморку: едва тлеющая лампа, дымящая печь, покрытое пылью алхимическое барахло – прошло, что ль, увлечение?

- Доброго дня вам, господин Корнелиус!

Хозяин принюхивается, сморщив крысиное личико.

- Как вы тут сидите – не продохнуть ведь. И холодно, как в аду. Говорят, вы совсем не выходите. На здоровье, часом, не жалуетесь?

- Ммм.. нет…

Ему ведь не объяснишь, что Великое Делание подходит к своей кульминации, что близится чудо палингенезиса. Что делатель не должен думать о мирском, покидать свою келью, беседовать с кем-либо… Но хозяину дома не прикажешь убираться из комнаты.

- Осмелюсь спросить об уплате…

- Будет. Все. Как обычно.

Старик удаляется, унося на личике сомнение и неприязнь. Опасное создание этот безумный бакалавр. Иногда постояльцы жалуются на резкое зловоние, идущее из мансарды. Однако это затишье почему-то кажется еще более грозным признаком. Хорошо бы избавится от него. Но протеже его сиятельства не прикажешь съехать немедленно. Все, все он безумцы – кто чрезмерно увлекается науками…

 

В окошках волшебного фонаря – ночь, мелькают, кружатся тени и случайные огни. Невзрачный человечек с желтым обрюзгшим лицом, господин Корнелиус, неутомимо прядет свои фантазии. Он записывает, сидя у среднего, восточного окна. Его маленькая лампа подсвечивает каютку изнутри мягким светом. Каким уютным гнездышком видится она с набережной бездомному бродяге!

- Я убежден, что средь бесконечного множества миров существует мир истины. Отражения всех вещей, существ, событий нашего темного уголка бытия живут там вечно, не ведая страданий, избавленные от недостатков физических и нравственных. Этот мир чистого огня, чистого духа суть венец эволюции материи. Его не достичь, не разглядеть за завесою семи небес…

Господин Конелиус переводит дыхание.

- …не достичь тому, кто не способен измениться. Меняться же на нашем языке значит – умирать. Цель Работы – возрождение через смерть не просто прежнего обличья, но образа идеального, чистого, посредством коего наш, бренный мир соприкоснется с вечным.

Дом-корабль скрипит, покачивается, убаюкивая бакалавра, плывет куда-то. В ночь, в метель. Втекает в поседелый Зунд, по которому шли полвека назад в таком же февральском мраке шведские суда, дабы взять штурмом славный город Копенгаген. Истинный, звездный ветер подхватывает флагман, уносит в ночные, странные миры.

 

На севере, востоке и юге расцветают сказочные белые сады. Запад, как и положено стране теней и воспоминаний, до поры сокрыт. В крошечной мансарде наступают дни строгой аскезы, телесного и духовного изнурения. Печка не топится вовсе.

Господин Корнелиус восседает за столом, похожий на куль, обмотанный ветошью. Старая грязная мантия ниспадает на грязный пол.

- Истинная соль, выделяемая из пепла, является зерном, содержащим образ. При нагревании колбы можно наблюдать фантом растения, либо животного. Мне удалось получить фантомы ромашки, утесника, розы, саранчи, бражника и, наконец, мыши. Однако истинный палингенезис, возрождение феникса, требует гораздо более длительного времени. Двенадцать ступеней очищения соли, двенадцать этапов совершенствования духа, двенадцать домов на пути солнца. Завтра светило входит в последний дом. Смерть элементов состава. Записи я сожгу, развею над крышами, подобно всем Великим мастерам. Все останется под покровом тайны – sub rosa…

Роза, Роза Грунтдвиг! Разве могла она полюбить такого, как господин Корнелиус? Да и не подозревала она о чувствах бакалавра. Пустая, безжалостная кокетка, вместилище греха, что могла она знать о том, в какой форме была отлита? Та женщина была лишь сырым материалом. Но там, в мире истины, не существует Розы Грунтдвиг. Истинная Роза, влюбленная в Корнелиуса, суть королева цветов, небесная непорочная, воплощенная любовь.

 

И вновь день сменяет ночь. День Марса, не самый лучший, но, похоже, сегодня все произойдет.

Бакалавр, шатаясь, подходит к запорошенному среднему окну. Долго смотрит в белесую муть. Тихо падает снег, на землю, на воды морские, на шипастые острые крыши.

- Если он не перестанет, нас просто засыплет, - спокойно говорит Корнелиус. – И никто не откопает меня.

В резком белом свете он напоминает восставшего из гроба мертвеца.

Впереди – завершающий этап, доступный пониманию любого профана – розжиг печи, взаимодействие реактивов, трансмутация под действием тепла…

Слабость вдруг кидает бакалавра на оконную раму. Роза… Рыжая головка вертится, как у лесной сойки. Заливистый смех пляшет, словно солнечный луч на старых камнях. Это ли не было красотой? Это ли не было истиной?! Пред тобой было совершенство, безумец. Ты убил его, убил саму Жизнь…

Господин Корнелиус с трудом выпрямляется. Нынче же дух его будет переплавлен в тигле. И свершится его алхимический брак.

 

Тени сгущаются. Ярко пылает лабораторный атанор. Содержимое намертво запечатанной колбы претерпевает последние трансформации. Многократно очищенная соль. И мастер, прошедший путем солнца, достигший знака Рыб.

Корнелиус уверен в себе, он больше не осторожничает. Давно прошли все мыслимые сроки нагревания, а масса на дне сосуда все также черна и мертва…

Он только моргнул, когда соль ярко вспыхнула и, вмиг пройдя все цветовые градации, засияла ослепительно-белым.

И в средоточии этого буйного пламени угадывается силуэт, абрис. Женская фигура не более мизинца. Но она непрестанно растет, словно бы шествует из неизмеримой дали. И каждым шагом своим покрывает расстояние от звезды до звезды, от вселенной – к вселенной. С простертыми руками грядет она, Королева непорочных, Роза Небесная…

Рыжие волосы обратились в златые, а в глаза смотреть невозможно – это чистое пламя. Божьим майским громом несется ее зов:

- ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ…

Вот уж ее совершенное тело вырастает до размеров человеческих, выступает за стенки сосуда, просачиваясь, словно сияние, что одевает ее в шелка пламени. Завороженный кошмаром, тянется Корнелиус к ее пальцам, и бренная плоть его стекает, оплавляются кости, с треском сгорает моль-душа… где же обещанный дух, совершенный и вечный?..

 

Ночью из гавани видели: большой доходный дом, похожий на флагманский корабль, вдруг распустился, как белая огненная роза. Потом громыхнуло, и дом осыпался грудой ошметков. Словно бы в трюме его взорвалась дюжина пороховых бочек. Хороший, старый дом, что пощадили шведские корабельные пушки, не тронул Большой пожар. Говорили еще, будто виноват живший в мансарде сумасшедший, возомнивший себя адептом. Но кто узнает, как все было на самом деле? Sub rosa…