На двор к старшине прискакал княжеский тиун. - Собирай народ! Будем ряд рядить да разговоры разговаривать! Дело есть! - Как же я сей час соберу тебе, княжеский ты человек, ведь заняты все! Кто на промысел пошел, кто на пахоту. День-то весенний зимнюю ночь баюкает! - Ты мне, дед, басен не бай, а пошли мальцов, пускай оббегут кормильцев, и чтобы к заходу солнца собрались все тут. Татя и душегубца изловить надобно. Добром прошу. Не поможете – придут к вам на постой княжеские дружинники. Они облаву учинят, как на зверя лютого, да и вы горя намыкаетесь. - Постой, княжий человек, не гони лошадей. Разве я против помочь? Я только не хочу людей от дела отрывать. А помочь тебе мы сможем и без того. - Это как это? - Да есть у нас один человек. Бортничать к нам прибился. Так с тех пор, а это почитай годков семь минуло, ни одного татя, ни одного душегубца у нас нет. Да и округ нас нет. Ходит по соседям, помогает. - Да что же это за ведун такой? Чай на требухе знаки читает? - Он знаки на всем читает. И на небе, и на земле, и на живых и на мертвых. Пойдем, познакомлю. Ежели он не пособит – тогда людей собирать будем и все, что нужно сделаем. - Ну и горазд же ты уговаривать! Если не пособит к утру – будут здесь княжеские дружинники. - На том и порешим. Эй, Сидоров, что ль, пойди-ка бортника приведи. Скажи: «дело есть княжеское». После того, как посверкали босые пяты отрочати , тиун зашел в дом старосты. Но не успел он закончить с угощением, как вошел высокий, сухощавый старик с седой бородой и синими-синими, пронзительными глазами. Одет он был просто, в некрашеные полотняные штаны и полотняную рубаху. Пояс один имел богатый. И висело на нем множество мешочков да узелочков. Да на ногах не лычаки носил, а из кожи выделанную обувь. Звали его на греческий манер – Артемисий. Но по виду лицо наше, нос без горбинки, лик светел. -Ну, сказывай, кого искать в наших краях будем. Сам ли видел его, или на словах, что знаешь, какова вина его. - Значит, он месяца два тому на двор пришел. Умениями всяких ремесел хвалился, а паче всего золотыми делами. Вот и взял его князь на свой двор дабы приданое дочери приготовил. А сей душегубец, как допустили его к дочери княжеской, ее то и погубил, а сам со всем золотом и каменьями, которые у него в работе были, бросился бежать. Да вот следы в ваши края и привели. - А что же дружинники зевали, подпустили близко к княжне? - Не подпустили. Он монисто сработал хитрó. Как только горячее тело восковый запор расплавит, тотчас же игла тончайшая с ядом смертельным в тело вонзается, в аккурат где крови самый сильный ток идет. Княжна захотела покрасоваться перед сном, и не стало ее. А как кинулись за ним – нет его. Говорят, еще после обеда пошел на речку камень особый искать. - Так, значит, он еще вчера пешим ушел. А кому княжна обещана была в жены? - Ну, так все знают, Брячиславу Всеволодовичу. К осени и пир готовили, и обручение уже было… - Нешто не краснá девица, али не по нраву стала? - Красна, красна и люба ему вельми! Да сватали намедни ему латинскую кралю, Велеславу. И, говорят, очень она ему разумом понравилась, пока нашу-то лебедушку не увидал. Да и отец Брячислава положил породниться с нашим князем десять лет тому… - Да… Коли не изловим татя, будем воевати. Ну, добро. Расскажи-ка мне, княжий человек, каков зрак душегубца. - Невысок ростом, кряжист. С палицей везде ходит, хоть и летами не стар. По виду лет на тридцать пять. В руках крепок. Был бы повыше, то дружинником впору быть такому. Говор немного не нашенский. Хоть и правильно все кажет, а словно бы акает часто, да книжных слов много говорит. В грамоте, говорит, книжной научен, оттого и молвит по- ученому. Но какая уж там ученость! Как с дворовыми бабами похабничать, так книжность с него вся и слетала начисто. А до блуда всякого до чего охочь был, так это на словах и не передать сразу. Правда, мужнину честь блюл, вот и сохранялся от побивания палками и каменьями. Да и ни одной дочери никакая добрая мать не подпустит и на полет стрелы. Но уж с беспутными сиротинушками он услащался до того, что замалым душа от тела не исходила. Наберет таких, чуть не с десяток, бает им что-то, а потом блудит ночь целую до утра. А после лежит полдня чуть жив, несколько дней не ест ничего, почти не пьет, да художествует на золоте. - Бери, тиуне, двух наших добрых общинников, да езжай вниз по реке нашей. Как к пойме спустишься, так и ищи шалаш. Но подходите к нему тайно, без коней. Возьмёте его – ничего не слушайте, свяжите и сюда спехом. Солнце к закату клонилось, а к поселению три тяжело ехали три всадника. Через седло одного было перекинуто связанное тело. - Ну, ведун, все по твоему слову вышло! Заработал ты княжескую милость! Будете без оброка осенью! - Ты, тиуне, не гони лошадей. Дело то ведь не сделано до конца. Давай его сюда, да спехом, спехом, а не то не довезете живу, а потом воевать почем зря станете! Тут у нас поруб есть. И правда, тело человека было безвольным, обмякшим. Он был без сознания. - Да чего он! Вроде не сильно-то и помяли его, так, маленько пригладили, чтобы не шипел и не дергался… - заобижался детина, косая сажень в плечах, который снимал и нес его на плече как куль муки к порубу. К порубу уже быстрым шагом шел Артемисий . Он доставал на ходу из своего мешочка какую-то металлическую вещичку. - Ану, разжимай челюсти – скомандовал он детине. – а ты, малец, крынку молока добудь мне из-под земли. Да бегом! Он вытащил синеющий язык, и пленник задышал вольнее. После он потребовал засапожник, и одним махом разрезал одежду. Вокруг тела была обвита змея, а вся грудь истыкана маленькими ранками. Артемисий тотчас же прикончил полуживого гада. А после влил насильно полкрынки. Это была нелегкая работа. Молоко просилось назад, но Артемисий упрямо вливал и вливал по глотку-два, покуда не прижилось. - Что ты маешься с ним! Все равно ведь не жить ему. Не тут поляжет, так князь порешит. - Нет, пускай сперва предстанет пред ясны очи князя и поведает, зачем он все затеял. Иначе воевать князю, и нам вместе с ним, если не с Брячиславом, то с латинянами! Он пошептался с какой-то бабкой, и та осталась в порубе с бранцем, которого приказали приковать. Молодой юноша бегал по поселению, носил в поруб то одно, то другое. А Артемисий вместе с тиуном остались в доме старосты на ночь. Тиун все не отставал от Артемисия: - Ты мне скажи, как только дознался обо всем? Искусство какое тайное знаешь? - Никакого тайного искусства в том нет, чтобы врага рода человеческого обличить и пособника его изловить. Пришло это зло к нам оттуда, откуда и книжность, с Болгарии. Сей человек, хоть и родился на нашей земле, а обучался наук, ремесел и грамот у богумилов. Там он пристал к ихнему молилищу, усладился их жизнью, и поклялся жизнь свою положить, душу высвобождая , да еще и с собой взять чем поболее. Рассудил он так: сам я немного смогу освободить от жизни народа, но если распрю какую или войну разжечь, то тогда многие души от тел отойдут. Это я понял из твоего рассказа о нем, ведь мне доводилось эту нелюдь видеть и раньше. Они дрожат над жизнью животины бессловесной, а человеческая жизнь для них - что прах под ногами. Вот и наш, вон, брата ползучего себе нашел. - А не помрет к утру? - Нет, не помрет. У змеи-то яда совсем не осталось. Весь израсходовал на княжеское монисто. А с того, что попало – отпоим травами и молоком. К утру можно будет везти. - А откуда ты знал, где его искать? - Он, сердешный, свою змейку за службу хотел отблагодарить, а может и новую себе найти питомицу. Яду то больше не осталось. Чем народ-то губить? Вот и отправился в безлюдную пойму пожить. Ведь вода еще не совсем сошла, а люди его посуху искали бы. - Правда твоя, Артемисий. Я думал по балкам и тропкам облавы учинять. Ведь в округе, вроде, нигде больше его не видели. Но откуда он взялся у нас? - Этого злых дел мастера я давно заприметил. Сказывали, что год тому назад в одном лесном поселении кровопивец ночной завелся. У молодых девушек он ночью кровь выпивал, и те умирали с маленькими кровяными ранками на шее. Так и выпустело то поселение, ушли оттуда люди. Мне удалось расспросить девицу, которая пришла к нам с семьей жить. С ее слов, незадолго до того, как пришел кровопивец, был в поселении гость, волхв. Он волховал девицам на судьбу да на суженого, и задешево монисто присушливое торговал. Это монисто, говорил, нужно в полнолуние перед сном и с мыслями о суженом надеть, и к утру он сам прибежит и будет в ногах валяться. Ее-то и так ее, зачем другие. Вот и не взяла. А девчата брали. Добрые мониста были, даже с золотом. А мужикам про навь, да про упырей рассказывал. Говорил, что скоро они нападут, если не купить у него оберег защитный. Может, кто и купил бы, да цену больно высокую называл. Всего день был. Все хаты обошел. А как ушел – началось у них все сбываться по слову волхва того. Тиун стиснул кулаки так, что костяшки побелели. Этакий душегубец подарит монисто девице – и все! Артемисий взял его за плечо – ну, тихо, остынь. Пускай князь рассудит. Да накажет волхвов-то, буде такие появятся, ловить, да за душегубство с них спрашивать. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
