(фрагмент)

Вымахал Данила молодцем добрым. И стать ладна, и рука крепка. Подковы гнул, когда молодечеством хвалился. А как станет стенка на стенку, угол на угол – то он первым зачинает и последним уходит. Но не заносился. Не из чего было. Найденышем был. Мамку-то его в полон брали, в полоне она Данилу и нашла. Так что роду своего не знал, и сколько он не старался, не мог перешибить славы рода любого, самого болезного паренька. Но алчущий славы огонь теплился в Даниле, и выгорали все другие хоти.

В дружину к князю Данила не собирался. Этак всю славу князю отдашь, а честь по уста потечет, да в рот не попадет, меж пальцев пройдет, а ничего не оставит. Любо было ему свое дело начать, да не из чего. Так и пошел в подмастерья к кузнецу. Слыхал он от одного сказителя, что был один северный герой роду неизвестного и силы немерянной, который так же к кузнецу учиться пошел, добыл у него меч, а после тем мечом себе богатства несметные подземных жителей отвоевал, победив дракона. Ну, дракона Данила не видел, а он привык верить только тому, что видел, а вот меча доброго ему и вправду не за что было добыть.

Кузнецом был человек суровый и прижимистый. Он когда-то сам в походы ходил с князем, но в первых же боях получил рану такую, что ни пеше не комонно биться не мог, и хромал всю жизнь. Прежнего ученика, говорят, до того уморил тяжелой работой, что тот сам ушел, не стерпев трудности. Оглядывая Данилу Викул пощелкивал языком.

- А и не жаль такому молодцу силушку свою в железо отдавать?

- Коли есть, так еще прибудет, а как нет, так и не было.

Понравился ответ кузнецу. Взял его в кузню. Но к молоту и близко не подпускает. Таскает Данила воду, уголь, дрова цельный день. А Викул знай себе стучит да стучит. То большим молотом, то малыми перезванивает. Неделя, месяц, полгода Данила таскал, рубил, топил, а молота в руках не держал. Викул же нарадоваться не мог. Даже повеселел. Данила, так тот наоборот, помрачнел. Правда раздаваться стал в плечах пуще прежнего. Ведь то, что за два раза нести надо было, о, со злости, конечно, за один раз норовил взять. А иногда и втрое и вчетверо наворачивал. Так один раз он и приступил к Викулу:

- Ты посмотри, я тебе за утро денька на два всего натаскал. Дай мне за молот хотя бы подержаться. Полгода прошло, а я не умею и косы отклепать! Срамота!

Викул смерил ученика взглядом, и увидел вдруг, что стоит перед ним детина, не в пример прошлого дохляка. Этот, как удача ему будет, и самого Викула в бараний рог скрутит. И решил ему за шкуру масла залить.

- Хорошо. Пойдем. Есть у меня одна тонкая работа, в которой твоя помощь нужна.

И заставил его молот на весу держать, а сам на нем как на наковальне кует.

Данила выдержал. Правда, под конец чувств чуть не лишился. Наутро приходит к кузнецу, молчит, а от самого так и разит гневом. Словно облако красное нашло. Видит Викул, что несдобровать ему. Что кончились его хитрости и уловки. И если он не будет делать того, что хочет Данила, неизвестно, кто кому прислуживать начнет. И стал его он учить понемногу. Крицу (заготовку из печи) выковать, печь заложить. Да Данила все быстро, молча, сноровисто, и с каким-то упорством делает. Руки у молодого кузнеца не только силой, но и уменьем наливаться стали. Вот и решил сгубить молодца Викул. Подпилил ручку ковша для расплавления свинца как раз так, чтобы на того, кто держит его все и выплеснулось, и говорит Даниле, чтобы тот с огня снял и по формам разлил. Но Данила не был настолько прост. Силищи-то не меряно. Вот он и взял только одной рукой за ручку ковша, а в другую взял ухват, и только его к низу приставил, как ручка то и обломилась. Удержал Данила ухватом ковш, ни капли не перелилось, а сам смотрит: где же хозяин кузницы, почему не помогает. Э, где там! Все понял Данила, когда увидел, как Викул к двери жмется да глазенками мечет искорки по углам. Взял подпорченную ручку ковша, подошел медленно к Викулу. Викул даже шагу назад ступить не смеет, ведь ноги-то покалечены. А покажешь спину – враз в ней ручка от злополучного ковша застрянет, уж как пить дать. Внушительно подняв ручку, Данила тихонько пробасил:

- Завтра найдешь себе другого ученика. А с тобой мы сочтемся. Научишь меня делать боевой меч - и мы квиты.

И в довесок к своим словам ручку ковша, на три пальца толщиной, Данила согнул пополам, и, бросив ее под ноги Викулу, вышел.

Наутро возле кузницы уже суетились трое рабов из тех, что последними взяли . Данила усмехнулся. Значит, он за троих работал. Да еще на кузне неизвестно за скольких. Викул раздал распоряжения, кивнул приставленному к пленным ратнику, и повел Данилу в лес. С собой у него была большая рогожа и лопаты. Так они всегда ходили, когда нужно было добывать железистую землю, из которой крица получалась. Но пошли они не на то место, где обычно копали, а в топь. Данила уже начал присматриваться к Викулу: не норовит ли тот его на скользком месте подловить да в болоте утопить… Но как бы прочитав его мысли Викул успокоил Данила:

- Лет двадцать тому, тебя на свете тогда не было, большой пожар в лесу был. У меня еще ноги здоровые были, вот я и добрался до острова посреди топи, откуда пожар начался. А там скала невысокая со срезанной вершиной. Туда и упал раскаленный камень с неба, от него и пожар был. Сам он из чистого железа. Такого у нас не получится никогда. Я тогда взял кусочек, приносил кузнецу. Тот хвалил очень, спрашивал где взял, да я утаил. А уже после того, как ноги поранил, то не мог туда добраться. Там ноги здоровые нужны. Кочки далеко одна от другой, хорошо прыгать нужно. А я – калика.

- А что же другого кого не надоумил?

- Раб, так тот с тем железом и откупится может. Вольный кто, так не пойдет ради одной благодарности в топь. А ты пойдешь. Ради меча, вон, меня замалым не порешил.

Вскоре дошли до топи. Данила сделал себе два шеста высоченных и, приладив рогожку, пошагал на середину, к острову. Добравшись до нужного места, нашел расселину в камне и стал ее расковыривать. Вскоре нашел бурые куски породы и отправился назад с добычей. Викул все ждал. Посмотрев на добычу, он довольно хмыкнул.

- Это только половина работы. Нам нужна глина. Много глины. И камни. Гладкие, длинные, речные.

Данила только супился. Но на следующее утро он принес четыре разноцветных комка глины.

- Это вязкая, это сухая, а это – то что нужно. Плотная, бурая. Ну что же, теперь уголь ищи.

Целую неделю Данила жег уголь и носил глину. Викул приготовил печь, но не такую, в которой они крицу делали. Ведь тогда просто перемалывали железный камень, и перемешивали его с углем и дровами. На этот раз Викул сделал толстостенный сосуд, обжег его, сложил туда породу, добавил песка, какую-то стекляшку, пережженных костей, и потом это все закрыл крышкой и замазал глиной. После положил это все в печь из камня и глины, насыпал полную печь угля, замазал ее сверху, и стал раздувать мехами. Работать пришлось остаток дня и целую ночь. Но к утру все выгорело. Разобрали печь, разбили сосуд и стали трудиться над маленьким брусочком.

- Как назовешь его? – Викул вопросительно поднял бровь.

- А ты чьи кости пережег, когда внутрь сосуда уголь добавлял?

- Да разные. Собачьи в основном. Они лучше всех.

- Ну что же, пускай называется «Борзой».

- А почему же не «фаермир» или «ульфред» какой-нибудь?

- Это все имена волшбы, да мне не идут. Мой меч противу волшбы куется. А «борз» на таком древнем языке, что тех, от кого он пошел, забыли, и значит «волк». Я вот тоже потерялся, отца не знаю. Значит, имя меча по мне будет. Волку ведь никакие чары нипочем.

Ковка – дело долгое и аккуратное. Один неверный удар – и все насмарку. Ковали вместе, долго. Меч выходил длинный, но легкий. Ведь Данила по собственному почину на середине меча выковал глубокий и широкий желоб, истончив материал в нем до предела. Викул стал готовить его для закаливания. Ходит, шепчет что-то. А Данила поднял глаза и тихо так говорит:

- Никаких духов нечистых мой меч не будет иметь. Самое чистое и самое доброе масло подарит крепость железу.

- Да откуда ты знаешь, что нужно делать? Я ведь кузнецом всю жизнь работаю, а ты меня учишь.

- Ты косы и серпы в масле калишь, потому что железо тонкое. И они гнутся, но не ломаются. Мой меч тоже тонкий и ему гибкость нужна. Гибкость и острота. Иначе не взять ему ни лат ни кольчуги.

- Поди ж ты! И где ты взялся на мою голову такой! – с притворной злостью прошипел мастер. Сердце его уже таяло от того, какую настырность и какой ум в ремесле проявил ученик. Даже жаль отпускать такого. Сколько повидал их на своем веку! Если сметлив попадется, так норовит что-нибудь умыкнуть или обмануть. А тугодумы в рот заглядывают, все здоровье кладут, а сами своего разумения приложить не могут. Выбиваются из сил, а уходят еще большими дураками, чем пришли. За рукомесло же никто из них ревновал.

Зашипел меч, не треснул и не согнулся. Добрый меч.

Теперь осталось заточить и украсить оружие. Целую неделю миловал и гладил Данила своего любимца. Он сам статен был, а меч ему под стать. Подошел к нему Викул.

- Ну, и куда подашься? К князю?

- Нет. Княжеская честь мне пресновата будет. Я пойду по земле нашей свою судьбу искать.

- Разбойничать, что ли?

- Да зачем же разбойничать? Добрым людям помогать, уму-разуму учится. Тесно мне у нас. А у князя душно.

- Ну что же, не хочу, чтобы и меня ты злым словом помянул. Держи, вот, владей.

И Викул протянул ему кольчугу ратника.

- Я ведь не всегда согбенный такой был, как нынче. В молодечестве под твою стать плечи имел. Вот тебе она впору и будет.

Данила рассматривал дорогой подарок, не смея верить глазам. Местами кольца были из металла другого цвета. Пробиты или разъяты, значит. Боевая кольчуга. Поклонился Данила.

- Век твою науку не забуду. И доброту твою. Нет и не было зла на тебя. И дело твое любо. Но зов во мне горит и ко другой жизни ведет.

- Зов не каждый может слышать. Только человек с чистой кровью. Для того и родами мы меряемся. Говорят, только у князя кровь говорит. А ты – безродный. Чудеса. Но я могу теперь быть спокоен. Не зря я, значит, все секреты рукомесла своего собирал и не зря ты у меня их взял.

Вот такие задушевные беседы вели мастер и ученик всю неделю. Хотел ли мастер оставить ученика, удержать его. Хотел. Но не мог, ибо сам себя молодым помнил. Ничто не может сдержать полет сокола, когда он видит цель.