Кремлевский старец! Впереди цинга, изъеденные мошкою болота, и ссохшегося тополя нога обветрена, как в октябре погода, и чудь, и мерь, и черти-кто еще в бойницы глаз горизонтально смотрит, и небо, словно прорванный мешок, крупицы сеет с цветом желтым воска. Ни волоска Москвы, что лезвиями кровель изрезав воздух, тихо изошел заката зеленеющею кровью, ни Питера. Исакий под горшок острижен, маятник Фуко стучит в груди и в жилах тонко ноет. |