De profundis. Колосьев тучных семь, и семь коров откормленных – и словно в львиный ров, я вновь схожу во тьму бесплотной тенью, заговорённой от когтей, клыков, и памяти палящей языков, и медленного яда сожалений. От наваждений в сумрачном лесу ни мужество, ни мудрость не спасут, в пути не будет ни воды, ни хлеба. Но всё слышней неведомая суть звенит внутри, и держит на весу вся сила синевы иного неба. Щебень. Дробится уходящая дорога, в песок и щебень смалывая дни. Во мгле белеют плиты у порога, теснятся тени на изнанке ночи, свободные от смертных оболочек, и вздрагивают редкие огни. И я как тень сижу на перекрёстке, не вглядываясь, что там впереди, перебираю камни дней в извёстке, слюде и глине. Вот и обгорелый, в который отошла душа от тела. И жду тебя. И медлю уходить. Слово. Погасло. Отболело. Отошло в неназванные области былого, утратило убийственную суть, звучание стрелы и власть стрелой дыхание прервать. Истлело слово, навылет пробивающее грудь, ни шрама, ни следа. Но не вольна я извлечь его из памяти. Застыло и словно ждёт неведомого дня, в безмолвии своём суровом зная, что обретёт значение, и силу, и голос, чтобы вновь убить меня. |