Геннадий умирал. Умирал в легком ясном сознании. Чему сам удивился. Ясное сознание? Да еще с утра, после тяжелого забытья? И главное, никакой изматывающей боли. Такое состояние он помнил только в детстве, когда просыпался летним утром, кругом щебечут птицы… от открытого окна тянет ароматом цветов, насаженных вокруг дома. И чуть слышный упругий звон струи молока, бьющегося в жестяное дно ведра. Это мама доит корову. Потом выпроводит ее в стадо. И незабываемый вкус парного молока. Мать ласково гладит рукой по голове и целует в макушку. Он же счастливо улыбается и идет в кровать досыпать. Сквозь слипающиеся ресницы любуется на хлопочущую маму, занятую утренними делами, и незаметно проваливается в свой детский радужный сон. Как давно это было! Геннадий дернулся от неожиданности… Как давно это было? А сколько ему сейчас лет? И где мама? Эти мысли вспороли ему мозг. Где он вообще? Мама, мама… - чуть слышно позвал он.

- Настя, слышишь, маму зовет? – раздался женский голос.

- Отходит, бедняга, – отозвался кто-то из медсестер.

Кто отходит, куда отходит? Умирает что ли кто? – беспокойно зашевелился Геннадий, - неужто я? Да нет… - успокоил себя Гена, - как я могу умереть, если мне вон как хорошо, будто дозу принял? А, правда с чего это вдруг мне светло и легко? Может, кто из медсестер пожалел, да вспрыснул мне морфия? Да нет… от них, без приказа не дождешься, не имеют права. А все-таки… почему ноги не болят? Ведь сам видел до чего они дошли. Одни раны от уколов. А какие были боли, на стенку лез, пока очередной укол не принимал. Ладно, кореш Толян подсоблял готовить эту муть. Герыча уже давно нет, не купишь ни за какие деньги. Приходится варить из всякой дряни. А это кто там знакомым голосом говорит? Неужто Толян пришел?

Гена пошевелился и издал негромкий стон.

- Ну как там Крокодил Гена? – спросил нетрезвый голос, - лучше ему?

- Какое лучше, - раздраженно ответила медсестра, - отходит твой Крокодил. Не видишь, глаза открыты, да не мигает? В забытьи он. Ничего не чует, не слышит. Недолго ему осталось.

- Вот дела-то. А помрет, кто хоронить будет? Мама померла, родни нет, а? – забеспокоился Толян.

- Да не боись, на земле не оставят. Государство похоронит. Вот ведь жизнь, а, Настя? Живут, пьют, питаются, как попало, колют в себя всякую мерзость, гниют заживо. Государство лечи их, корми, помрут, еще и похорони за общественный счет. А все вы, дружки…

- Да причем здесь я, вообще? Я сосед его по лестничной площадке. И вообще всякую заразу не колю, я больше по водке мастер.

- Толян, Толян, - разлепил губы Геннадий, - где я?

- Генка, здесь я. В больнице ты. На «скорой» тебя увезли вчера. Я позвонил, слишком уж ты плох был.

- Толян, ты прости уж меня, если что не так… Только дождись… - прошелестел Гена.

- Да ты что, Крокодил, помирать собрался? Вот подлечат тебя, и все будет нормалек.

Гена уже не слышал его. Опять провалился в свое счастливое забытье.

- Что опять обеспамятел? – спросил Толян. Медсестра посмотрела, пощупала пульс:

- Да, без памяти. Вряд ли уже выберется, – констатировала она. Неожиданно Толян всхлипнул. Медсестра недоуменно повернулась к нему:

- Ты чего это?

- Да жалко бедолагу, человек все-таки.

- Чем так жить, лучше умереть.

- Кому сколько жить, то только Господу ведомо, – перекрестился Толян.

- Это правда, - согласилась медсестра, - а чего вы его Крокодилом зовете? Вроде имя у него хорошее - Геннадий.

- Так он один живет. Отшельник. Да еще на дурь такую перешел, что «крокодилом» называют. Вот и пошло, как в мультике. Крокодил Гена.

- Такие ведь долго не живут, а он как умудрился до тридцати четырех лет дожить?

- Он год как перешел на «крокодил».

- А начинал с чего?

- Как Гена рассказывал, в детстве зимой на горке ногу сломал. Бедро. Ну, срослось неправильно, да нерв какой-то то ли защемили, то ли порвали. В общем, боли страшные. Дальше лечится средств не было. Мать одна. Да и времена были лихие. 90-е… Тут мама возьми и помри. Один остался в квартире. Дали инвалидность. Здесь приятель к нему повадился. Он Гену и приучил боль снимать папиросой, набитой «травой». Ну и понеслось по наклонной. Сначала «травка», а там и потяжелей наркотики. Потом и до герыча черед пришел, ну, героин значит.

- Да знаю что такое, - отмахнулась медсестра, - ты дальше рассказывай.

- Ну а потом и героина не стало. Хоть убейся, нигде нет. Хорошо полиция работает. Весь извели. Тут и пришлось Гене на «крокодила» переходить. Он уже без дозы не мог. Криком кричал. Все деньги только и уходили на покупку всякой дряни. Есть уже совсем перестал. Видишь, одни кости.

- И не говори. Как узник Освенцима. Вроде всего насмотрелась в больнице, а как увидела его, прямо-таки содрогнулась. Надо же до чего себя человек довел, – поежилась медсестра.

- А вчера кое-как укол сделал ему. Весь искровенился. Вен уже нет. В общем, мука мученическая. А сделал, так хрипеть начал. Я с перепугу «скорую» и вызвал.

- Правильно сделал, - сказала медсестра, - если бы помер в квартире, сейчас бы в СИЗО сидел, до окончания следствия.

- Страсти какие, – перекрестился Толян.

Гена очнулся и с усилием скосил глаза на сидящего рядом человека. Узнал Толяна.

- Толян, Толян, - просипел несчастный Гена. К нему медленно и неумолимо возвращалась боль.

- Что Гена? Может, хочешь чего? – наклонился Толян.

- Толян, мне больно, очень. Помоги!

- Медсестра, он говорит, что больно ему, помогите.

- Чем? Обычный укол ему не поможет, а больше дозы делать не велено. Да и куда делать, не тело, а сплошные раны.

- Ну, хоть что-нибудь?

- Ладно, пойду врача приведу, - и ушла торопливой походкой.

Гену крутила жесточайшая боль, выворачивала все суставы. Сердце прыгало мячиком в грудной клетке, стукаясь об ребра. Гена глухо застонал, руки повело в разные стороны. Толян схватил их и, прижимая к кровати, плаксивым голоском шептал:

- Крокодильчик, родненький, потерпи. Врач уже идет. Гена, еще немного, сейчас укольчик сделают.

Гена все больше выгибался от боли, уже не стонал, а кричал страшным криком и вдруг захлебнулся и затих. Дверь открылась, и вошел молодой врач. Он наклонился, пощупал пульс, посветил фонариком в зрачки:

- И чего звали? Он уже умер, оформляйте, - равнодушно распорядился. Медсестра послушно кивнула головой:

- Посторонний, покиньте комнату, - толкнула она Толяна. Мужчина поднялся и направился к выходу. На улице остановился, окинул взглядом здание больницы, вздохнул:

- Эх, Гена. Гена Крокодил, – погремел мелочью в кармане, - пойти помянуть или же в церкви свечку поставить за твой упокой?

Толян стоял в размышлении, затем махнул рукой и пошел в сторону церковных куполов, что виднелись в конце улицы.