1920 г.

- Мама, мама, смотри, яблоня моя зацвела!

- И правда, зацвела! Считай, подарок на день рождения и тебе, и себе сделала.

- Почему – и мне, и себе?

- А ты забыл разве, что вы с яблонькой ровесники? Папа твой её посадил, когда ты родился. Тебе пять лет завтра исполнится, и антоновке тоже пять.

- А почему она – антоновка?

- Сорт такой. Вот еще подрастет чуть-чуть, и будут у тебя яблоки, большие-пребольшие. А выбрал твой папа этот сорт потому, что его самого Антоном звали.

- Я тоже хочу быть Антоном, как папка и яблоня!

- Нет, ты Егор, Георгий! Мы с папой тебе имя не просто так дали. Папка-то наш - Георгиевский кавалер, герой. И ты героем будешь, когда вырастешь. А Антоном, если захочешь, сына своего назовешь.

- Не, я не хочу сына. Вон, у Петьки Макарова младший брат, ничего хорошего! Бегает за нами, играть мешает, да еще родителям на нас жалуется.

- Сейчас не хочешь, так потом захочешь. Знаешь, как папа твой радовался, когда ты родился.

- А где он сейчас, папка мой?

- Я тебе уже сто раз говорила. Ты родился, папку снова на войну забрали. И погиб твой папа.

- А яблоня осталась, чтобы нам веселее было, да?

- Да, чтобы веселее было…

 

1942 г.

Анна повернулась на другой бок, взбила подушку, прислушалась к стону ветра за окном. Нет, не уснуть ей в эту ночь, низачто не уснуть. Все мысли – об этой черноглазой девчонке, что лежит сейчас там, за стеной, в комнате сына, в его кровати. Чего Анне, вдове, стоило уберечь сына в лихие годы, выкормить-выучить, вырастить красавца парня? Немногие и при отцах росли такими умными да работящими. А Георгий в инженеры выбился, институт закончил. На заводе его ценили, сам товарищ Орджоникидзе именные часы за доблестный труд подарил.

Вот только жениться так до войны и не успел. Одногодки уж давно в отцах ходили, а её Георгий все на заводе пропадал. Как войну объявили, сыну бронь дали, но он пошел добровольцем. Ох и выла Анна, в ногах у сына валялась, умоляла не ходить на войну. Было это уже все в её жизни, хватит! И война с германцем, и проводы. Вернулся тогда Антон на побывку, сына новорожденного повидал, яблоню под окном посадил. И снова ушел. Чтоб уже никогда не вернуться. Если и сына заберет война, не пережить этого Анне.

Но сын, всегда послушный, уважительный, в тот раз ослушался. А, впрочем, сама виновата. Сама сыну в уши напевала: и про папку - Георгиевского кавалера, и про геройство. Вот теперь и жди милости от войны проклятой.

Сын писал часто, как и обещал. В другие дома на их улице на окраине города уже залетали похоронки, заходились криком матери-жены, но ей, Анне, пока везло. И вдруг вчера – стук в калитку. И девчонка эта, худая, черноглазая, на выпавшего из гнезда птенца похожая. Спрашивает – вы, мол, Анна Николаевна? И письмо протягивает.

Анна отдернула занавеску. Светает. Снег пошел, первый, мокрый. Достала из-под подушки письмо, поднесла к окну. «Здравствуй, дорогая мама! Я жив-здоров, воюю помаленьку. Мама, это письмо тебе передаст Оксана. Когда я вернусь, мы с ней поженимся. Я люблю её очень, как ты любила моего отца. У неё никого больше не осталось на свете, кроме меня и тебя. Береги её, пожалуйста. Твой Георгий».

Анна так опешила вчера, что даже ни о чем не расспросила черноглазку. Да, впрочем, и не до того было. Девчонка чуть с ног не валилась от усталости и голода. Долго мылась в большом деревянном корыте, пыталась стирать выношенное бельишко. Анна дала ей свое старое, ставшее давно тесным платье. Накормила и, увидев, что у гостьи уж глаза закрываются, уложила спать.

Не такой виделась ей в мечтах жена сына. Высокой, статной, под стать Георгию, голубоглазой. И лучше – своей, заводской, поселковой. Мало тут, что ли, невест? Вон у кумы Игнатьевой три дочки, одна другой краше. Старшая тоже институт кончила, врач, две меньшие учатся, одна – на бухгалтера, другая учительницей будет. А эта, Оксана, ни ростом не вышла, ни фигурой. И выговор у неё не наш, и вся она чужая. Где Георгий нашел её там, на войне, на какой дороге?

Так и не сомкнув глаз за всю ночь, поутру Анна отправилась на смену. Теперь они, бабы, стали главными работниками на заводе. Оксана все еще спала. Анна оставила ей на столе хлеба и несколько картошек. Вернувшись вечером, увидела, что гостья съела лишь половину пайка. Зато прибралась в доме, натаскала воды из колонки, помыла пол. А еще на столе лежало небывало большое, словно светящееся изнутри яблоко.

- Здравствуйте, Анна Николаевна! – лицо Оксаны тоже точно светилось от улыбки, - представляете, с утра шел снег, а с ветки прямо мне под ноги упало это яблоко! Просто чудо какое-то!

- Ну ж, чудо, - проворчала, пытаясь скрыть нахлынувшую глупую радость, Анна, - это же антоновка, она долго родит.

- Да, мне Георгий рассказывал. Все-все рассказывал: и про то, что яблоню отец в день его рождения посадил, и почему именно антоновку. Вы попробуйте яблоко, оно должно быть очень вкусным, морозцем прихваченным.

- Сейчас вместе поедим, а потом яблоком закусим. И вот еще что – там, в буфете, возьми штофик. Выпьем с тобой за знакомство, за Георгия нашего и за победу.

- Я не могу, Анна Николаевна, - бледное личико Оксаны вдруг вспыхнуло алым, - нельзя мне.

- Вот как? – улыбнулась Анна, - что ж, значит, дождалась антоновка и Антона…

 

1956 г.

Налётчики особо не таились, словно в своем саду хозяйничали. Рыжая тощая девчонка, рискованно встав во весь рост на ветке, немилосердно трясла яблоню, а два таких же рыжих близнеца дошкольного возраста собирали сбитые яблоки в корзину.

- Эй, ты, рыжая! Проваливай отсюда! – заорал Антон, выскочив из подъезда.

- Вот прямо побежала, - нагло засмеялась девчонка, - твоя, что ли, яблоня?

- А вот и моя! – Антон не ожидал отпора, а потому несколько растерялся.

- Яблоня – общая! – заявила рыжая и вновь дернула за ветку. Большое яблоко стукнуло Антона по плечу, - мы теперь тоже в этом доме живем, значит, имеем право яблоки собирать.

- Вот как? – рассвирепел Антон, - вы в этот дом только вчера, небось, въехали, а я тут родился!

- Да? Значит, тебе года три, да? Дом то только недавно построили, - засмеялась девчонка.

- Дом построили на месте, где дом моего прадеда стоял. А яблоню эту мой дед посадил, когда мой отец родился.

Антон сам себе удивлялся: чего это он перед этой нахалкой вроде как оправдывается? Но девчонка перестала смеяться:

- А где сейчас твой дед? И отец?

- Отец на заводе. А деда я и не видел никогда, он на войне погиб. На другой войне, еще до революции.

Девчонка спрыгнула с яблони и подошла поближе.

- А отец твой на войне был?

- Был.

- А ранения у него были?

- Да. Легкие совсем, повезло.

- А нашему не повезло. Его в живот ранило. Он вернулся, вот, братья у меня родились. Но, как мама говорит, война догнала папку. Он в прошлом году умер.

Помолчали.

- Меня Антоном зовут, а тебя?

- Вера.

- Слушай, я эту яблоню как облупленную знаю. Так что ты внизу собирай, а наверх я полезу, поняла?

 

1970 г.

Егорке не нравилось, что бабушка Аня стала так редко с ним играть. Раньше она пела ему песни, рассказывала сказки и смешные истории про двух мальчишек: Антона и Георгия. Егорка смеялся и просил бабушку познакомить его с такими веселыми и хулиганистыми мальчишками. А бабушка говорила, что Антон – это его папа, а Георгий – дедушка. И все эти истории случались с ними, когда они были маленькими.

Еще бабушка разрешала ему валяться в снегу и бегать по лужам. И потихоньку зашивала дырки на штанах после неудачной попытки влезть на забор. А потом бабушка заболела. Мама сказала, что бабушке не под силу теперь следить за Егоркой, и его отдали в детский сад.

В детском саду было много игрушек и детей. И дома тоже было много народу: мама Вера, папа Антон, дед Георгий, молодая бабушка Оксана и старая бабушка Аня. Но все, кроме старой бабушки, были всегда заняты и редко играли с Егоркой. А теперь и бабушка Аня не вставала со своей постели.

Утром, перед тем, как идти в детсад, Егорка всегда заходил в комнату бабушки Ани, чтобы сказать ей «Доброе утро!». Бабушка улыбалась и целовала правнука. А в последние дни она каждый раз спрашивала:

- Как там наша антоновка? Не зацвела еще?

Егорка, только проснувшись, выглядывал в окно, а потому знал ответ на вопрос. Не цветет. Другие яблони уже отцветают, а эта, упрямая такая, не хочет цвести! Егорка видел, что бабушка Аня огорчена упрямством яблони, и даже подумывал соврать, но боялся. Бабушка сильнее всего сердилась на вранье. Да и яблоня – вот она, под окном. Наберется бабушка Аня сил, выглянет в окно в надежде на цветы яблоневые посмотреть и поймет, что Егорка – обманщик.

Тем утром Егорка не выдержал, подошел к яблоне, стукнул её по толстому стволу и сказал: «Цвети, лентяйка! Как тебе не стыдно! Все цветут, одна ты бездельничаешь!»

- Ты что это антоновку бьешь? – удивилась мама.

- Ничего, - пробормотал Егорка.

А ведь помогло! Помогло! Когда Егорка и мама возвращались из сада, они еще издалека заметили, что на яблоню будто белое облако опустилось.

- Мама! Мама! Смотри, расцвела наконец наша антоновка! – закричал Егорка.

Но мама не обрадовалась. Она вдруг остановилась, глядя на белую машину с красным крестом у подъезда. А потом побежала, словно забыв о Егоре. Он кинулся было за ней, но остановился, с трудом дотянулся до самой нижней ветви яблони и сорвал один цветок.

В подъезд зайти Егорка не успел: осторожно протискиваясь, оттуда вышли два парня в белых халатах. С носилками, на которых лежала бабушка Аня.

- Бабушка, бабушка, смотри, она зацвела!

Бабушка подняла голубые выцветшие глаза и посмотрела на яблоню. Егорке показалось, что она хотела улыбнуться, но не смогла.

- Бабушка, это тебе! – он вложил белый цветок в бабушкину руку и горько заплакал.

 

1984 г.

На носу Новый год, а такая тоска! Катя отложила в сторону тетрадь с недоделанным домашним заданием и подошла к окну, разрисованному ледяными узорами. Всего пять часов, а на улице уже темно. Родители на работе, бабушка в больнице. Дед опять ушел в военкомат, все пытается узнать хоть что-то о Егоре. Взрослые почти не говорят с ней о брате, думают, она маленькая еще. Глупости, ей двенадцать, и она все понимает. Вот только лицо брата все труднее вспомнить, его улыбку. Катя бросила взгляд на фотографию в рамочке на книжной полке. Нет, тут Егор серьезный, сам на себя не похож. Настоящий, живой Егор всегда смеялся, дразнил её, придумывал дурацкие прозвища. Катя злилась тогда, а сейчас все бы отдала, чтобы вновь услышать брата.

Стукнуло в окно. Это ветер помог дотянуться до стекла яблоневой ветке. В этом году яблоки уродились на диво. Бабушка все сокрушалась – жаль, Егорка в армии, он так любил антоновку. Она сначала словно не хотела понимать, что с внуком беда. А потом вдруг слегла.

Катя не понимала, как мог Егор пропасть? Она знала, что там, в Афганистане, погибали солдаты. Об этом мало говорили, но она знала. Погиб сын маминой сослуживицы. Был ранен парень из соседнего дома. А Егор – пропал. Катя слышала, как дед говорил папе что-то про плен. И представляла себе кадры из фильмов про войну: колючая сетка, бараки, истощенные люди в полосатой одежде.

Звонок телефона взорвал тишину. Катя взяла трубку, но не сразу узнала голос мамы:

- Катя, Катя! Егор нашелся! Егор жив! Он не в плену, он в госпитале, в Ташкенте! Он был очень тяжело ранен, долго был без сознания, и с документами какая-то путаница получилась! Но сейчас все уже хорошо! Он жив, Катя, он жив! Папа уже едет домой, и я скоро приду, мы вечером улетаем в Ташкент, к Егору!

Катя, не выпуская трубку из рук, села на пол. По щекам текли слезы, а сердце билось так, словно хочет выскочить из груди. Что это она тут сидит? Нужно же помочь маме собрать вещи! Катя вскочила, подставила к шкафу стул, с трудом стащила самый большой чемодан. И вдруг вспомнила самое важное. Метнулась к балконной двери, открыла дверь самодельного деревянного шкафчика. Осторожно достала ящик с песком. Все-таки бабушка смогла их сохранить! Огромные, золотистые, пахнущие жарой и летом, присыпанные песком в ящике хранились плоды старой антоновки.

 

2000 г.

- Бабушка! Там нашу яблоню срубить хотят! – Антошка ворвался в комнату вихрем, - я пытался помешать, но они не слушают!

- Тише! – остановила Вера внука, с опаской оглядываясь на комнату свекрови. После смерти мужа Оксана Григорьевна совсем сдала. Первый инфаркт у неё был в восемьдесят четвертом, когда Егор пропал. Теперь она, разменявшая девятый десяток, чудом пережила второй. И любое волнение могло стать роковым.

Старая антоновка в последние несколько лет была главным врагом у некоторых соседей. Их бывший заводской поселок превратился в «район, близкий к центру». Кирпичный сталинский дом стал почти престижным. Коммуналки расселяли, квартиры покупали «новые русские», подкатывали к подъездам на дорогих иномарках. С гаражами в округе было туго, машины «ночевали» под домом и старой яблоней. Осенью начинались проблемы: крупные золотистые плоды сочно шмякались о крыши машин, оскверняя гламурный блеск яблочным пюре, а то и оставляя вполне приметные вмятины.

Бои автовладельцев против яблони велись без правил. Антоновку травили какими-то химикатами, пытались подрубить, спиливали ветки. А она все цвела раз в два года, посыпая землю белым ковром, все дарила прохожим яблоки осенью. Впрочем, у старой яблони была своя «армия» - большинство старых жильцов, кое-кто из новых. И, конечно, большая семья Веры и Антона. Вот только силы, похоже, неравные…

Вера вышла из подъезда, Антошка выбежал следом. Вычислив по начальственному голосу главного среди рабочих, Вера обратилась к нему:

- Вы не имеете права уничтожать эту яблоню! Я вам не позволю!

- Все мы имеем, вот распоряжение, - бригадир сунул под нос Вере какую-то бумажку и скомандовал рабочим-гастарбайтерам, - пилите!

Но один из рабочих что-то пробурчал невнятно, показывая на яблоню. Вера подняла голову и замерла от страха. Там, на тонкой ветке, высоко над землей сидел Антошка.

- Эй ты, слезай сейчас же! – заорал бригадир.

- Я не слезу! Можете со мной пилить, если хотите! – Антон говорил так уверенно, что казался сейчас гораздо старше своих двенадцати лет, - это – наша яблоня! Её мой прапрадед посадил. И никто её не срубит, понятно!

- Мамаша, это ваш парень? – злобно поинтересовался бригадир.

- Мой, - Вера сама удивилась тому, с какой гордостью прозвучал её голос.

- Тогда скажите ему, пусть слезает! – мрачно сказал бригадир, - мы должны спилить яблоню, и спилим её.

- Парень мой, - медленно сказала Вера, - и яблоня тоже моя, наша, вы ж слышали. Ничего я не буду говорить своему внуку. Если б могла, сама бы к нему туда забралась, понятно вам?

Бригадир внимательно посмотрел на Веру, потом бросил взгляд на Антошку. Плюнул под ноги, махнул рукой рабочим – уходим.

Вечером, когда герой дня рассказывал о происшедшем родителям и деду, мнения о его поступке разделились. Антон-старший и Егор признали тактику правильной, а жена Егора, Наталья, жутко встревожилась и даже впервые в жизни упрекнула свекровь – как та могло позволить внуку так рисковать.

Всех рассудила неожиданно появившаяся Екатерина. Она давно уже жила на другом конце города, с мужем и дочкой, работала в газете.

- Молодец, племянничек! – взъерошила она Антошкину шевелюру, - так держать! Ты время выиграл, теперь им ничего уже не сделать! Вот!

Она положила на стол свежий номер своей газеты. На последней странице большую часть листа занимала статья - «Антоновка». Вера сразу узнала семейные фотографии. Антон-первый с Георгиевским крестом, рядом – молодая Анна. Фронтовая фотография Георгия. Оксана в белом халате, видно, только что вышла из операционной. Они с Антоном-вторым где-то на юге, счастливые, молодые. Егор на фоне далеких неродных гор. И, конечно, антоновка – в цветах, словно в свадебном платье.

- Ух ты! А меня почему тут нет? – притворно обиделся Антошка.

- Я думала, не заслужил еще, - подколола Катя племянника, - впрочем, я ж тогда не знала, что ты на яблоню влезешь, чтобы врага отогнать.

- Да, весь в прадеда пошел герой наш, - за спиной Антона стояла Оксана.

- Бабушка, зачем ты встала? Тебе ж нельзя! – первым опомнился Егор.

- Можно. Я ж все видела утром, волновалась, думала, не переживу. А сейчас мне вдруг так хорошо стало! Так что еще дождусь я, когда наша антоновка снова зацветет!

 

2015 г.

- Папа, а когда мы маму с Георгием домой заберем?

- Послезавтра.

- И я с ним буду играть, да?

- Ну, сразу не будешь. Понимаешь, Аня, Георгий только родился, ему нужно сначала подрасти. Ты ведь взрослая совсем, тебе пять лет, а ему и пяти дней еще нет, поняла?

- Поняла. А он быстро вырастет? А то я стану старая, как прабабушка Вера и прадедушка Антон, и не смогу с Георгием поиграть.

- Не волнуйся, ты не успеешь до этого состариться, я тебе обещаю.

- Я вообще не хочу быть старой. Вот прабабушка Вера еще не сильно старая, поэтому немного красивая. А вот наша яблоня такая старая, корявая вся, и никогда не цветет. Совсем некрасивая.

- Да, наша антоновка совсем старой стала. И не цветет уже лет семь. Но мы ж её все равно любим, правда, Аня?

- Конечно, любим, - согласилась девочка, - она же наша, да?

Дочка с отцом ехали в магазин. Покупать подарки для мамы и приданое новорожденному братцу. Дома в ожидании нового жильца хлопотали старшие родственники. Все были заняты, и в этот день никто не заметил, что после долгого перерыва на старой антоновке вновь распустились белые цветы.