Нынче тихо... Нынче тихо. Опять не спится на окраине февраля. Посмотри, как твоя синица превращается в журавля и врывается в мир манящий, настоящий, как всё вокруг, где её всё больней, и чаще, и больней выпускать из рук в это небо, где только звёзды нам остались. На свет добра, в этот чистый морозный воздух, состоящий из серебра. И совсем не законы химии, а простые мои слова на стекле превращают иней в белоснежные кружева... Понимаешь, в одну из вёсен, после долгих холодных стуж иногда наступает Осень – состояние тел и душ. Просто, снег – это те же листья, молодой журавлиный пух, просто, азбука наших истин – научиться считать до двух, бросить гати, раздвинуть топи и пройти. Как пройдёт любой. Что ж так холодно? Как в окопе перед боем. А утром – бой. Она ушла... Она ушла, и комната пуста. На ширине тетрадного листа и на словах, которые вдвоём, не скажется отсутствие её. Она ушла. Вестимо ли, мой друг! Её искать бессмысленно, как звук, как отпечатки пальцев на воде - её искать... Искать её везде… Она ушла. Расхоже. Хоть кричи. Не от себя оставила ключи. Лишь окоём оконного стекла запомнил миг, когда она ушла. Она ушла. Куда – ни приведи Господь, - я никогда не уходил. Разрежен воздух в комнате пустой. Но, всё равно, спасибо за постой. Уже не май-месяц... Уже не май месяц, и не цветут вишни. Уже не плюс десять, а минус сто с лишним. И не скользят сани по насту слов к югу, где мы с тобой сами любили друг друга. Тебе не я ль грежусь в своём плаще мятом? Уже не май месяц в календаре пятым. Недостаёт мая, а жить ещё долго, и я уже знаю, куда впадёт Волга и отойдёт лето, смывая сны снами… Представь, что всё это произошло с нами. |