Жизнь запишу я одной большой дробью, имеющей смысл, пока стучит барабанной дробью внутри моей фаустовой чернильницы из тела, и сканер небесный узнаёт мои черты лица. За дело. Занесу в числитель несколько дней, счастливей которых не знаю поныне, В знаменатель впишу уныние, хандру, депресняк, и прочее суицидальное. Над чертой поставлю домик на улице дальней, под ней – подъезды, лестниц пролеты, мусорки, пролеты свои собственные, хоть их вспоминать не с руки. Сверху пусть сидят честно выполненные обещания. Снизу протертые колени в попытках избежать обнищания. Рядом все дела (сотни, тыщи) которые не сделал, мои косяки, чужие номера и постели. Дроби черта пройдет лезвием насквозь, между глянцем несбыточного и облезлым «Сбылось!». Отделит надежду отчаявшегося от отчаяния надеявшегося, когда ты судьбой не за плечи, за горло, за шею взят, тебе грозят бумаг залежи, бураны полустанков сонных, и ты уже сам лежишь, этой чертой надвое располосован. И пытаешься сосчитать, что там «под», сколько «над». Теряешь дней своих секунды, как пузырьки – лимонад. Пытаешься в числитель улыбку направить – хотя бы одну еще, чтобы дробь, наконец, стала неправильной, и существующий, порядок вещей или беспорядок переменить наконец, не на щите в этот раз быть, а на коне. Дроби черта – над пропастью канат, дрожащий струнно. Господи, не сосчитать никак… Подели, если не трудно. |