Нормальные люди летом едут «к югу». А чудаки, подобно перелетным птицам, стремятся к северу. И я, как чудаки и птицы, в который раз иду на русский север. Не пешком иду, а на большом теплоходе, по каналу Москвы, по водохранилищам, включая Рыбинское «море», по красавице Шексне.

Всего два дня на Вологодчине. Мало? Очень мало! Но время – величина относительная, и сорок восемь часов иногда дарят целый калейдоскоп впечатлений и эмоций.

Рассвет последнего дня лета я встречаю на палубе. На горизонте – «ядерные грибы» дыма из труб. Живописно, но неэкологично. Череповецкий металлургический комбинат дает стране сталь, работу – людям, деньги на социалку – области, как и 60 с лишним лет назад, как в 90-е годы, когда многие предприятия становились банкротами.

Экскурсовод Лидия знакома нам по прошлым посещениям Череповца. Доброжелательна, компетентна, рассказывает увлекательно и, что особенно трогает – с любовью к родному городу и его жителям. Обязательные для посещения туристами пункты: памятник основателям города инокам Феодосию и Афанасию, Воскресенский собор, площади, улицы, история, современность.

Грустная нота: выставленное на продажу здание, где в годы войны базировался госпиталь, где спасал раненных бойцов знаменитый Амосов.

Трогательная нота: памятник металлургам «Преемственность поколений». Вернувшийся с работы молодой отец надел свою каску на малыша, и тот бодро и гордо шагает в будущее.

Нота боли и гордости: памятник медсестре. Девушка в грубых сапогах, с медицинской сумкой через плечо ведёт за руку малышку, эвакуированную из блокадного Ленинграда. Девочка прижимает к себе куклу – единственное, что осталось у неё от мирной жизни.

Лидия рассказывает: её бабушку и годовалую мама вывезли из блокадного Ленинграда. Тут, в Череповце, местные жители делились с блокадниками всем: квадратными метрами, постельным бельем, куском хлеба. И, что особенно важно – работой. Благодаря таким добрым душам бабушка Лидии смогла выжить, вырастила дочь. Я задала наивный вопрос жителя мегаполиса: «А вы нашли потом семью, у которой жили во время войны бабушка и мама, женщину, что отдала бабушке своё место счетовода?» Лидия засмеялась: «Никого не надо было искать, общались всю жизнь, мы же друг другу ближе иной родни!»

Мы покидаем Череповец и направляемся в село Сизьма. На теплоходе предлагали туристам разные варианты экскурсионного маршрута, но у нас не было мук выбора: едем в Сизьму, туда, где уже были, где ждут нас настоящие подвижники, из ничего создавшие музейный комплекс, восстановившие храм Николая Чудотворца, построившие часовню Ксении Петербуржской. И всё это – в селе, где даже школы нет, а число жителей не дотягивает до трех сотен.

Не умею я рассказывать про святыни. Скажу только, что благодаря самоотверженности работников музея и помощи благотворителей сельская церковь поражает богатством убранства. А с колокольни открывается умиротворяющий вид на село и поля вокруг.

Подробное описание сизьменских музеев (истории села, пива, хлеба, крестьянского быта) – дело неблагодарное: экспонаты, среди которых нет картин кисти Тициана или вещей великих мира сего, лучше рассматривать, слушая пояснения экскурсовода, наслаждаясь своеобразным сизьменским говорком, тщетно пытаясь угадать предназначение мудреных предметов крестьянского быта.

«Залетевших» с юга и из центральной России туристов поражает крестьянский дом. Язык не поворачивается назвать его избой. Он больше похож на рубленный замок, где под одной крышей – и горницы, и место для скота, и поражающий воображение хоздвор, на второй этаж которого по специальному помосту можно въехать на телеге.

Сизьменские экскурсоводы на экскурсоводов-то и не похожи. Они как настоящие хозяева принимают дорогих, долгожданных гостей, с радостью рассказывают о своём житье-бытье, угощают хлебосольно тем, что готовили их прадеды-прабабки, что, как ни странно, готовят до сих пор в Сизьме и окрестных деревнях. Необыкновенно вкусные (оторваться невозможно, а потому все с радостью соглашаются на предложение хозяев взять все, что не смогли съесть, с собой) пироги. Особый напиток – то ли квас, то ли пиво. И, конечно, сизьменские шти. Именно шти!

Рассказ о приготовлении штей звучит почти как сказка. Компонентов у блюда – минимум: капуста, ржаная мука да мясо. Капуста рубится, бродит, пересыпается из корыта в котёл, протыкается специальной палкой, чтобы выпустить газ. В какой-то момент, что меня особенно поразило, заготовка выставляется на мост. Хотя реки в Сизьме нет, моста тоже, действо мне представилось фантасмагорическое: здоровенные мужики тащут не менее здоровенный котел с бродящей капустой на мост через некую гипотетическую реку. На самом деле мост – это что-то типа сеней, соединяющих жилую часть избы с хоздвором.

В общем, в конце концов капустная заготовка для штей оказывается в погребе, на холоде. Хозяйка по мере надобности отхватывает в «тарку» (то есть в посудинку какую-то) нужное количество капусты, бросает её в чугунок, туда же отправляет мясо (раньше – обязательно баранину, теперь требования к мясу не такие строгие, мы ели с говядиной), заливает водой – и в русскую печь. Шти получаются необыкновенно вкусными. Впрочем, не поручусь, что секрет кроется не только в рецепте, но и в русской печке, в чугунке, в свежести мяса, и уж, конечно, в сизьменском воздухе, катализаторе аппетита затравленных выхлопными газами мегаполисов туристов.

Все хорошее, как известно, кончается. Мы, переполненные впечатлениями, съеденным, выпитым, взятым «сухим пайком», а также грибами (пять минут пробежки по перелеску перед отправлением автобуса от часовни Ксении Петербуржской равняется двум набитым лисичками пакетам), прощаемся с радушными хозяевами, с Сизьмой, и возвращаемся в Череповец.

Вы любите сливочное масло? Нет-нет, я не зациклилась на еде. Просто в Череповце мы направляемся в музей Верещагиных. Масло? Причем тут масло? Всем известно, Верещагин – знаменитый художник, показавший в своих картинах весь ужас войны и погибший, как настоящий офицер (он и был им) при взрыве броненосца «Петропавловск» в Порт-Артуре.

Всё так. Но сыновей в семье предводителя череповецкого дворянства Василия Верещагина было четверо. Названный в честь отца великий художник-баталист – второй по старшинству. А старший из братьев, Николай, морской офицер (кадетский корпус окончили все четыре брата) стал создателем целой отрасли промышленности в России – сыро- и маслоделия.

Трудно поверить, но настоящего сыра и сливочного масла (во всяком случае, нормального качества) до конца 19-го века в нашей стране делать не умели. Именно Николай Верещагин стал исследователем, изобретателем, предпринимателем и организатором производства в «одном лице», благодаря ему появилось и прославилось на весь мир вологодское масло с чудесным ореховым привкусом. Ненавижу слово «бренд», но куда от него теперь денешься. Созданное Верещагиным масло стало и остается одним из самых известных брендов не только Вологодчины, но и всей России.

А начиналось все тут, в совсем, в общем-то, небольшом и нероскошном доме дворянина Василия Верещагина в Череповце. И, хотя младшие братья-офицеры, в отличие от старших, не стали знаменитостями, ни один из Верещагиных не посрамил фамилии, каждый служил России.

Вечером наш теплоход покидает Череповец. А утро первого осеннего дня застает нас в селе Горицы. Туман поднимается над Шексной, солнце освещает украшенные резными наличниками дома и храмы Горицкого женского монастыря, где жили не по своей воле многие знаменитые женщины России. Монастырь реставрируется, но как трудно и медленно, как далеко ему до былого величия и процветания!

А мы – в Вологду, на автобусах, по территории национального парка Русский Север, мимо горы Мауры, полей и лугов, сёл и деревень, озёр и речек со смешными названиями, мимо таёжных лесов, где цветут орхидеи (звучит неправдоподобно, но всё так и есть!). Промелькнули на дальнем берегу озера хорошо знакомые нам башни и стены Кирилло-Белозерского монастыря, остался позади поворот к Ферапонтову монастырю.

Деревни и сёла, остающиеся по обе стороны дороги, гордятся своими уроженцами: Гиляровским и Ильюшиным, Рубцовым, Гаврилиным. С левой стороны миражом появляется и тянется, тянется, то исчезая за деревьями, то возникая вновь, уходящая к горизонту синева большой воды. В какой-то момент кажется, что занесло нас-таки на юг, куда-нибудь в Крым, и вокруг вовсе не луга и поля, а таврическая степь.

На самом деле на пятьдесят четыре километра вдоль дороги вытянулось Кубенское озеро. Если не спускать с него глаз, можно разглядеть на острове белоснежный Спасо-Каменный монастырь, один из старейших на русском севере, возведенный в 1260 году спасшимся во время сильного шторма князем Глебом Васильковичем Белозерским. Возрождение монастыря в наше время – тоже дело подвижников, семьи Плигиных.

В семи километрах от Вологды – село Молочное, где продолжают дело, начатое Николаем Верещагиным, где вопреки всем кризисам и реформам делают то самое масло с ореховым привкусом.

И вот мы – в сердце Вологды, на Кремлевской площади. Парадокс: с Кремлевской площади мы идём вроде как в Кремль, и экскурсия называется «Семь чудес Вологодского Кремля», да только Кремля-то в Вологде нет, разобрали его двести лет назад. А кремлём теперь называют Архирейский двор.

Кремль - не кремль, а храмы и укрепления поражают воображение. И экскурсия интересная. Но меня манит высота колокольни Софийского собора. Восхождение требует определенной физической закалки и некоторых усилий, но открывающийся вид того стоит. На продуваемой всеми ветрами смотровой площадке никого нет, и я в одиночестве наслаждаюсь видом на храмы, на реку Вологду, на стайку первоклашек с пожилой учительницей у церкви Александра Невского.

Первоклашки рассматривают памятник Батюшкову. Поэт, офицер, человек судьбы великой и трагической. В Вологде провел последние годы жизни и встретил смерть. Памятник, как мне кажется, очень хорош и необычен, как и сам Константин Батюшков.

Тут же, на Кремлевской площади, в бывшем купеческом доме, больше похожим на небольшой дворец – Музей кружева. Самая, пожалуй, яркая и нежная картинка вологодского калейдоскопа. От стенда к стенду, от зала к залу перед нами разворачивалась история кружевного северного чуда. Говорят, мол, у кружевниц золотые руки. С этим не поспоришь. Только мне кажется, чтобы создавать подобные вещи, одних золотых рук мало. Нужны еще и глаза, чтобы видеть окружающую красоту, и большая душа, чтобы красоту эту чувствовать, и ум, чтобы претворить, переплавить любовь к природе, к людям, к Родине в картину, не кистью написанную, а деревянными коклюшками выплетенную.

Концентрация красоты в Музее кружева зашкаливает. Однако тут можно не только восхищаться и изумляться, но еще и историю изучать. Вот кружевами выписано название: «Северсталь». Да-да, та самая, которой принадлежит Череповецкий металлургический. А вот советский кружевной неологизм «Губкустпромсекция» не так-то просто расшифровать. Кружевной трактор напоминает о сельской механизации, вплетенный в кружево всадник-красноармеец – о Гражданской войне. И вожди тут: Ленин, Сталин и даже Троцкий.

В экспозиции – два свадебных наряда, кружевных, конечно. Один – роскошный, длинный, созданный как выставочный экземпляр. Второе платьице – гораздо проще, короткое (в начале семидесятых такие и носили), мать-кружевница сделала для своей дочки. С ранних дочкиных лет начала его плести, готовиться к будущей свадьбе. И успела – дочь в этом платье замуж вышла, а через много лет подарила платье музею. И скромный по сравнению с другими экспонат, но в душу и в память западает.

Что еще сказать о Вологде? Памятные по песне «дома, где резной палисад» мы видели. Некоторым туристам, правда, показалось, что их недостаточно много сохранилась. Вологда им представлялась тихим патриархальным городишком, сплошь деревянным. А меня вологодский калейдоскоп не разочаровал. Жаль, времени было мало, много не успели посмотреть. Значит, есть повод вернуться.