(Первая встреча)

1. Джульетта.

Июнь 2000 года.

Жаркое, ослепительное июньское солнце добела раскалило крыши, стены и мостовые древнего Лиссабона. Но, несмотря на это, на шумной улице старого города яблоку негде было упасть. Мимо невзрачного на вид парадного входа в пенсау «Магнолия» непрестанно сновала многолюдная, пестрая толпа жителей и гостей столицы. Временами кто-то выныривал из кипящего людского потока и окунался в живительную прохладу этого жалкого подобия гостиницы. А иногда какой-то отчаянный смельчак выскакивал из пыльного коридора и очертя голову бросался в бурлящий водоворот потных человеческих тел.

Не знаю, когда и зачем было построено это здание, но, похоже, со времен Великого Лиссабонского землетрясения здесь не производился даже поверхностный косметический ремонт. Видавшие виды стены номеров обветшалого пенсау были потрескавшимися, обшарпанными и уже давным-давно утратили свой изначальный цвет. Окна и двери этого подобия отеля, казалось, вот-вот отвалятся и рассыплются от дряхлости в пыль и прах. А деревянные лестницы душераздирающе скрипели и визжали под ногами трепещущих от страха постояльцев.

И хотя здание пенсау находилось почти что у самого центра города, но снаружи оно напоминало чудом уцелевшее строение Хиросимы после американской ядерной бомбардировки. Архитектор давно забытой эпохи когда-то замыслил, что наружные стены его детища будут иметь приятный тепло-оранжевый оттенок. Но время и местами обвалившаяся штукатурка превратили их в подобие шкуры старой и облезшей пятнистой пантеры.

Тем не менее, седой и угрюмый Дон Жузе, являющийся и хозяином, и портье пенсау в едином лице, непомерно гордился своим, так сказать, благотворительным заведением. Листая за стойкой в минуты досуга эротические журналы, он любил мимоходом заметить, что совершает Богоугодное дело, давая надёжный приют бедным иммигрантам с Востока за столь умеренную суточную оплату. По компетентному мнению хозяина пенсау, полтора контуша с человека за 24 часа постоя являлись чисто символической оплатой за его скромные, но весьма хлопотные услуги. (Прим. В 2000-ом году это приблизительно соответствовало 7,5 американских долларов) Однако по каким-то неведомым науке причинам беженцы из бывших португальских колоний избегали селиться в номерах сердобольного и благочестивого Дона Жузе.

Такое забытое Богом место просто обязаны были облюбовать мыши, крысы и прочие мелкие паразиты. Поразительно, но грызуны и домашние насекомые здесь почему-то совершенно отсутствовали! Словно и они брезговали этой ветхой развалюхой под гордым и вызывающим названием «Пенсау Магнолия». Хотя где-то в глубине моего сознания зародилось кошмарное подозрение: в темных дырах и щелях здания водится нечто такое, чего страшатся не только крысы, но даже вездесущие клопы и тараканы.

Но здесь их с успехом заменяли сомнительные личности всевозможных мастей и окрасок, паразитирующие на бедственном положении моих несчастных земляков и соотечественников. Так называемые «трудоустроители» брались за определенную плату (по 350 долларов с украинцев и по 400 с россиян) подыскать им в кротчайшие сроки более-менее приличную и прибыльную работенку.

Вот уже вторую неделю я прозябал в этой грязной дыре, с надеждой и нетерпением ожидая разрешения моей нелёгкой проблемы.

- Ты кто? Инженер? - неприязненно покосился на меня мой трудоустроитель Маркэл и с печальной безысходностью выдохнул: - Значит без специальности.

Этот широкоплечий, не в меру накачанный парень обладал поразительной способностью перевоплощения, появляясь в каждый последующий день в пенсау под новым оригинальным именем. В нашей комнате он отзывался на имя Маркэл, в соседнем номере его звали Павел, этажом ниже - Ион. Хозяин же заведения обращался к нему не иначе как к сеньору Алешандеру. От такой глубокой конспирации и шпионской осмотрительности неприятно веяло ледяным ветерком с трудом забываемой Холодной войны.

Маркэл раздраженно швырнул на мою смятую постель ручку и блокнот, исписанный какими-то корявыми иероглифами, драматично возвел руки к облупленному потолку и трагическим голосом произнес:

- Боже мой! Кого только не присылают нам эти долбаные турагентства! Сколько им можно объяснять, что нам нужны строители, строители и только строители! Ну, где же я найду тебе работу?

Постепенно, знакомясь с обитателями пенсау, я обнаружил странную закономерность, а если быть точнее - аномалию. Кого здесь только не было?! В гостинице можно было встретить кого угодно: уголовников, скрывающихся от карающего правосудия; рэкетиров, вытесненных из родных мест более удачливыми конкурентами; чиновников и работников силовых структур, неугодных новым властям; офицеров и прапорщиков, уволенных за ненадобностью из рядов вооружённых сил; учителей, не желающих жить на нищенскую зарплату; инженеров и рабочих разорённых промышленных предприятий; неудачливых торговцев и обанкротившихся бизнесменов; молодых специалистов, не сумевших найти работу на Родине, и студентов, так и недоучившихся из-за нехватки денег на взятки преподавателям. А вот строители среди постояльцев пенсау практически не попадались.

Мои последние деньги неудержимо таяли, а подходящей работенки всё так и не находилось. К моему глубочайшему удивлению, сердобольный Маркэл вернул мне из задатка 50 долларов, чтобы я мог хоть как-то питаться и оплачивать моё проживание в гостинице. А ведь на первый взгляд казался таким чёрствым и бесчувственным громилой! В ответ на слова моей искренней благодарности крепыш густо покраснел и сконфуженно пробурчал:

- С худой овцы шерсти не настрижёшь. Потом вернёшь с первой зарплаты.

Я ютился в одной комнатушке с веселым и жизнерадостным Володей-каховчанином, а также с мрачным и молчаливым Степаном из Тернополя. Общая иммигрантская судьба сблизила нас – таких непомерно различных и вовсе не схожих друг с другом.

 

Мы неспешно вышли из пенсау и уныло поплелись вниз по оживленной и многолюдной улице. Словно стайка певчих птиц, на бойком перекрестке щебетала группка беззаботных, миловидных и развеселых девушек. Над ними грозно и сурово возвышался немного обрюзгший гигант с курчавой, иссиня-черной ассирийской бородой. Как мудрый лев-вожак, он зорко и невозмутимо следил за порядком в своей шумной и суетной стае.

- Пошли за хлебом! - обливаясь потом, буркнул я и покосился на уныло бредущего рядом Степана. Но тот внезапно остолбенел и с немым восторгом вперился во что-то весьма необычное на другой стороне запруженной транспортом улицы. Казалось, что мой высокорослый и статный сосед по номеру попросту перестал меня замечать.

- Матерь Божья! Какая же она красивая! - наконец, простонал он.

Я изумленно проследил за его мутным, затуманенным взором. В сонме веселых и разбитных подруг стояла ОНА, стройная как былинка, но в тоже время с крутыми бедрами и впечатляюще-пышным бюстом.

- Как голубя среди вороней стаи,

Ее в толпе я сразу различаю, - пронеслись в моём сознании слова великого поэта. Только по иронии судьбы вороны почему-то были белыми, а голубка – абсолютно черной. Дело в том, что миловидная девушка, несомненно, была законнорожденной дочерью знойной Африки, и ее предки вышли из самих глубин свободолюбивого Черного Континента.

Взоры Степана и африканки встретились, и будто незримая нить соединила их необычайно ранимые и чувственные сердца.

В этот момент к нам подбежал Федор из соседнего номера пенсау и неистово заорал над самым моим ухом:

- Хлопцы! Я тут нашел ложу, где отличную колбасу дают! Ну, точно, как наша докторская! (Прим. Loja – магазин, порт.)

- Это в Советском Союзе колбасу давали, а здесь её сбывают. Да еще и местную валюту за неё по какой-то неведомой мне причине требуют! - с сарказмом ответил я, звеня мелкими монетами в моём кармане.

- Так всего же 600 эскудо за кило, - как бы оправдываясь, проворчал Федор. - Считай, что задаром. Как хотите, а я побежал.

Весть о дешевой колбасе не на шутку озадачила меня и основательно взволновала мою трепетную душу. Я обернулся к Степану, но тот словно растворился в спёртом воздухе и материализовался на противоположной стороне проезжей части улицы. Рискуя угодить под колеса, я зигзагами пересек густой поток автомобилей и резко дернул Степана за рукав рубахи. Но он, вне всякого сомнения, меня не видел и не слышал.

- Я - Степан! - тыкал он себя в грудь. - А ты?

И палец с грязным ногтем уперся в розовую блузку чернокожей девушки.

- Sou Julia, - застенчиво улыбнулась экзотическая красавица.

Всё это чем-то напоминало мне сцену встречи Колумба с аборигенами Нового Света. И, пока дело не дошло до меновой торговли, я, что было мочи, гаркнул Степану прямо в оттопыренное ухо:

- Там колбасу дешевую дают! Бежим, а не то останемся голодными!

Но мой офонаревший товарищ даже не шелохнулся. Ничто материальное и прозаическое, тем более какая-то залежалая колбаса, в данный момент его совершенно не интересовало.

- Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда, - вспомнил я древний афоризм и вприпрыжку бросился за уже скрывшимся за углом Федей.

 

Степан вернулся в пенсау только к позднему вечеру. Нижняя губа его была разбита, а под глазом отчетливо проступал огромный синяк. Да и сам он выглядел так, будто его метров двадцать протащили по шершавому асфальту, да ещё при этом непрерывно встряхивая и переворачивая. Его гордость и величайшая драгоценность, фотоаппарат «Зенит», которым он щелкал на каждом углу столицы, а также наручные «Командирские» часы бесследно и, похоже, безвозвратно исчезли.

- Боже Праведный! Что с тобой стряслось?! Где ты был?! - ужаснулся потрясенный Володя. - Неужели местная Мафия?!

- Да что ты! - всхлипывая от обиды и досады, промямлил Степан. - Я был у Юлии дома, в её комнате.

И неожиданно на помятом и подпорченном лике тернопольца возникло выражение неописуемого счастья и безумного блаженства. Чудные воспоминания затмили и изгнали чувство боли и унижения из его израненного сердца. И расплывшиеся в улыбке распухшие губы бедняги чуть слышно пролепетали:

- Я никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Теперь я знаю, что такое Рай.

- А когда Рай закончился? - бесцеремонно вернул Степана на грешную землю Володя.

- Тогда Юля начала что-то говорить. Но вы же знаете, что я по-ихнему ни бум-бум, - тяжело вздохнула жертва неудачного стечения обстоятельств. - А она говорила все громче и громче. Наверно думала, что я плохо слышу. А тут, вдруг, вернулся её старший брат. Ну, тот, что с бородой. Да так разорался, застав нас вместе! Ну, я попытался объяснить ему, что мы любим друг друга, что у меня самые что ни на есть серьезные намерения, что я даже готов жениться на Юлии. А он мне своим кулачищем прямиком в глазик! Вывернул карманы, снял часы и....

Глаза бедолаги заблестели и наполнились хрустальной влагой.

- ... и отобрал мой «Зенит»! - чуть не рыдая, закончил он.

 

Надо заметить, что Степан был неважным собеседником и явно польстил славному городу Тернополю, назвавшись его уроженцем. Скорее всего, его исторической Родиной было захиревшее и глухое село достаточно-таки отдаленное от шумного областного центра. И только благодаря неустанной заботе папиного ремня и подвигу старенькой сельской учительницы, он все-таки умудрился овладеть основами родной речи. Зато изъяны воспитания и образования ему с успехом заменяли огромный рост и бугристые мышцы, которым позавидовал бы и сам Арнольд Шварцнегер.

Но самое удивительное заключается в том, что, увидев Степана впервые, я принял его за нескладного и долговязого парнишку, которого по хилости комиссовали из армии. Просторная рубаха, широкие штаны и простецкое личико придавали ему вид юнца, которому папаша презентовал свои личные вещички для поездки в неизведанную Португалию. Меня просто изумило, когда Володя по секрету шепнул мне на ушко, что этому парню уже за тридцать и у него две дочери школьного возраста. Но настоящее потрясения ожидало меня поздно вечером, когда Степан перед сном непринуждённо сбросил маскирующую его одежду. Такого идеального, богатырского телосложения я в жизни моей ещё ни разу не видел! И это была не гипертрофированная мощь профессионального культуриста, а природная красота сильного, крепкого и в тоже время невероятно гармоничного тела мужчины.

На следующее утро Володя, по своей ловеласовской привычке, принялся заигрывать с горничной, которая готовила соседний номер к предстоящему въезду новых постояльцев. А та, воспользовавшись таким случаем, попросила заморского любезника помочь ей передвинуть шкаф в подсобном помещении. Я имел неосторожность как раз проходить мимо и каховчанин тут же ухватил меня рубаху:

- Василий! Не в службу, а в дружбу, помоги нам передвинуть шкафчик в вещевой кладовке!

Но на поверку шкафчик оказался огромным трёхстворчатым шифоньером, который был доверху набит всё ещё влажным постельным бельем. И как мы ни пыхтели, ни кряхтели, но даже втроём сдвинуть эту громадину с места так и не изловчились.

- Нужно разгружать шкаф, - высказал я моё компетентное суждение. – Вот тогда, хоть и с трудом, но мы всё-таки его передвинем.

- Ещё чего! – проворчал Володя, виновато косясь на улыбающуюся горничную, которая вполне годилась ему в тёти. – Ведь шкафчик-то нужно передвинуть лишь в ближний угол, всего-навсего на какой-то вшивый метр. Лучше сбегай в наш номер и позови на подмогу Степана.

Когда же я вернулся с тернопольцем, то в кладовке почему-то уже никого не было. Мне ничего не оставалось, как объяснить Степану поставленную задачу и отправиться на поиски хозяйки и её навязчивого каховского воздыхателя. Они оказались в том же всё ещё незанятом номере и их отношения, как мне почудилось, переходили в стадию непринуждённого и взаимновыгодного сближения. Об этом наглядно свидетельствовала рука Володи, беспечно лежащая на крутом бедре миловидной горничной.

- Володя, угомонись! Не нарушай законы причинно-следственных связей! – бесцеремонно прервал я процесс наведения мостов дружбы между народами. – Сначала услуга, затем благодарность! Если Степан сейчас уйдёт, то тебе придется срочно нанимать бригаду местных лиссабонских докеров!

Володя что-то глухо вякнул и смиренно поплелся за мной, как узник совести на бессрочную сибирскую каторгу. Однако Степана у входа в подсобное помещение мы, к сожалению, так и не обнаружили.

- Ну, вот! Смылся! – раздосадовано забрюзжал каховчанин и без всякой надежды заглянул в открытую дверь кладовки.

Неожиданно лицо моего друга вытянулось, а очи выпучились, рискуя выпасть из широко растворенных глазниц. Я отодвинул моего впечатлительного компаньона в сторону, опасливо заглянул в подсобку и очень осторожно вошёл. Не узрев ничего ужасающего, я попытался потихоньку заглянуть в шкаф. И только тут уразумел, что шифоньер уже стоит в углу, как того и желала наша приветливая и покладистая горничная.

- И как он только умудрился это сделать? – услышал я за спиной сдавленный голос Володи. – Если он просто затолкал его в угол, то на полу должны были остаться царапины. А их нет! Видно, действительно, сила есть – ума не надо!

В последующие дни мы пытались наладить контакт с угрюмым тернопольцем и найти хоть какие-то общие темы для разговора. Но на все наши вопросы он отвечал неохотно и односложно, а иногда и попросту издавал какие-то непонятные зверские звуки.

А вот фотодело Степан знал и любил, и мог часами восторженно говорить о фокусах, ракурсах, выдержках и экспозициях. Именно поэтому потеря «Зенита» была для него таким тяжким ударом и невосполнимой утратой.

 

- И ты не мог скрутить этого бородатого нахала в бараний рог и вышвырнуть его из открытого окна! Или хотя бы галантно спустить этого увальня вниз по лестнице! – брызгая слюной, возмущался Володя. – На память о вашей незабываемой встрече он оставил себе твой фотоаппарат и «Командирские» часы! А тебе – синяки, ссадины, да ещё и разбитую губищу в придачу! И ты так безропотно позволил ему себя разукрасить?! В тебе же звериная сила!

- Но ведь он же брат Юлии и обязан о ней заботиться, - заунывно стенал Степан. – И ему, видно, вовсе не всё равно, что будут потом трепаться о ней соседи.

- Но ты хоть что-либо запомнил из всей той белиберды, что изливал на тебя бородатый? - не унимался Володя.

- Чаще всего он повторял слово «дынейру», - расстроено буркнул Степан.

Мне показалось, что Володю-каховчанина сейчас хватит удар. Он, как подкошенный, свалился на пол и начал кататься, истерически хохоча, хватаясь руками за живот и суча ногами по пыльному, выцветшему ковру. Приступы дикого смеха сменялись какими-то нечленораздельными звуками, шипением и бульканьем, так что я стал серьезно опасаться за его психическое и физическое состояние. Конечно, если б Степан не был так занят своей собственной трагической судьбой, то, может быть, и обратил бы внимание на судороги и конвульсии соседа по номеру. Но личное несчастье всецело завладело его душой. И что ему было до того, что кто-то корчится в эпилептическом припадке у его не в меру благоухающих потных ног.

По всей видимости, Степан был в плену традиционного обывательского мифа, усердно раздуваемого турагентствами СНГ. «Стоит вам только ступить на португальскую землю и пообщаться с аборигенами, как через месяц-другой вы с легкостью заговорите на кристально-чистом языке Камоэнса, легендарного творца и созидателя эпических «Лузиад».» Поэтому Степан считал излишним изучать португальский язык и даже не купил дешевого разговорника, всецело полагаясь на скудные знания своих случайных товарищей.

- Динейру - это деньги! Это то, ради чего ты сюда приехал! - наконец, выдавил из себя между приступами хохота Володя.

- И что ты хочешь этим сказать?! - вдруг грозно и воинственно нахмурился возмущенный Степан.

- Он хочет сказать, что прекрасная Джулия - обладательница древнейшей в мире профессии, а ее «старший брат» обычно значится в полицейских протоколах как сутенер и сводник, - мягко пояснил я насупившемуся простофиле.

Глаза Степана сузились, и в них появился какой-то противоестественный и жутко нездоровый блеск. Его огромные кулаки сжались, могучие мышцы напряглись. И я начал серьезно опасаться, что сейчас буду расписан под Хохлому за оскорбление чести и достоинства прекрасной и непорочной дамы. Моя рука судорожно нащупала спинку стула, чтоб было хоть чем-то, в случае чего, остудить пыл влюблённого и страстного Монтекки. Но блеск в очах Степана постепенно угас, и руки его безвольно обвисли, словно избитые, старые плети. Ошеломленный великан с огромным трудом совершил несколько глотательных движений и хриплым голосом простонал:

- Пречистая Богородица! И что же теперь скажет Катя?

Так случилось, что жена Степана два года назад уехала на заработки в Италию и растворилась на необъятных просторах старушки Европы, прислав лишь краткую весточку:

«Не жди. Я вышла замуж. Живи, как знаешь».

А вскоре Степан встретил Катю, которую постигла аналогичная участь. Ее муж отбыл на заработки в соседнюю Польшу и нежданно пропал без вести. Родственные души сошлись, но денег на беспроблемную жизнь катастрофически не хватало. И вот Степан отправился пробивать окно в Европу, а Катя осталась присматривать за двумя дочерями Степана и своим малолетним сыном от первого брака.

- Не кручинься, молодец! - произнес кое-как пришедший в себя Владимир. - Многие мои друзья даже не считают изменой такие увлекательные приключения, особенно, если была использована защитная «кольчуга».

Лицо Степана вытянулось:

- Какая такая кольчуга?

- А было ли при вашей пылкой встречи использовано маленькое, но очень полезное резиновое приспособление? - вкрадчиво поинтересовался я. - При надувании, оно разительно напоминает детский воздушный шарик. Хотя основное его назначение как раз для того, чтобы детей не было.

Лицо Степана вытянулось еще больше и стало похоже на среднеазиатскую дыню, поставленную на торец.

- Да-а-а-а ... Тогда синяк под глазом и разбитая губа покажутся тебе легким огорчением сорванца, поставленного за шалость и озорство в угол. Если конечно, сравнить с тем, что может обнаружиться в ближайшем прекрасном будущем, - глубокомысленно заметил я. - Перед тобой открывается широкая перспектива приобрести что-либо весьма экзотическое: начиная от модного в артистических кругах СПИДа, кончая банальной гонореей, называемой в простонародье триппером.

- Не сгущай краски, Василий! - вмешался уже совершенно оправившийся от потрясения каховчанин. - У него все-таки есть очень даже неплохие шансы выжить. Примерно 50 на 50.

 

Каким-то образом весть о приключениях Степана молниеносно разнеслась по переполненному пенсау, и обитатели соседних комнат с невероятною быстротой наполнили нашу неуютную спальню. Возникло нечто вроде стихийного симпозиума на тему «Спонтанная страсть и её печальные последствия». Причём оппоненты спорили до хрипоты в голосе, до конца отстаивая свою непреложную точку зрения.

- Такие страстные порывы надо тушить вручную, собственными руками, - гремел бас Федора, бывшего пожарника из Ровно.

И он наглядно показал, как это, по его личному мнению, нужно воплощать в жизнь.

- И тогда всякие глупые мысли никогда не будут лезть в вашу пустую, безмозглую голову. Излишнюю озабоченность как рукой снимет. За это могу поручиться собственной головой. Даю правую руку на отсечение! - заверил Федя, дружески похлопывая Степана по плечу.

Несомненно, бывший борец с огненной стихией имел громадный опыт в этом нелегком, ответственном, но очень полезном деле.

- Не тушить, а душить! И душить в зародыше! - резким голосом, похожим на скрип не смазанной телеги, возражал ему Иван Сергеевич, бывший работник государственной безопасности, уволенный за злоупотребление служебным положением и алкоголем.

Неожиданно он плутовски ухмыльнулся, хитро по-ленински прищурил глазки и весомо высказался:

- Вспомните бессмертные строки Александра Сергеевича Пушкина: «Души прекрасные порывы!»

- Но ведь другой великий поэт говорил, что «если чувствам ходу не давать, они мельчают от переполненья», - попытался защитить Степана учитель словесности из Омска Петр Игоревич.

- Ой-ой! Только не надо цитировать Вильяма! – перекосилось лицо Ивана Сергеевича, будто он хлебнул глоток неразведённого уксуса. – Гений, который написал «Отелло», был бы со мной вполне солидарен!

- Нет, нет! Вы абсолютно неправы! – вступился за Петра Игоревича Саид - студент-недоучка из Душанбе, выдворенный из университета за аморальное поведение. - Всем истинным влюблённым присущи страстные душевные порывы и ради возлюбленной своей они готовы на безумные поступки. Один великий восточный поэт как-то сказал.

И юноша нараспев с вдохновением продекламировал стихи на неизвестном мне языке.

- Чего, чего?!! - с удивлением уставились все присутствующие на жизнерадостного низкорослого таджика.

- На русский язык это можно перевести приблизительно так:

«Ради родинки смуглой твоей, одного благосклонного взгляда,

Я отдам Самарканд с Бухарой и в придачу богатства Багдада», - растолковал почтенной публике свои вирши вечно улыбающийся Саид.

- Ха-ха-ха! - снова истерически захохотал Володя и, с трудом успокоившись, беззаботно подметил: - По сравнению с твоим расточительным восточным шейхом, наш Степан - просто скряга! За час любовных утех он отдал всего лишь старенький «Зенит» и какие-то паршивые ручные часы!

- А телесные повреждения?! А изорванная одежда?! А моральные страдания?! - возмутился Иван Сергеевич. - На Западе, при знании местных законов, за всё это можно привлечь хулигана к ответственности и получить солидную денежную компенсацию!

- Опомнитесь, дядя Ваня! - иронично скривил губы Володя. - Мы - нелегальные иммигранты! И находимся на территории Португалии незаконно!

- Ничего! Пусть это будет ему горьким уроком! На ошибках учатся! - оптимистично заверил Фёдор.

- А после ошибок лечатся! - ехидно захихикал Володя.

- Не тело бренное нужно лечить, а душу бессмертную, - подал свой веский голос монаха-расстриги Викентий, отлученный от церкви за богохульство и вольнодумство. – Прелюбодеяние – одна из восьми греховных страстей, которая отдаляет нашу душу от Бога. Преклони колени, сын мой, перед Творцом нашим! Молитвами святыми и слезами раскаяния очисти себя от скверны порочной!

- Да бросьте Вы Ваш «опиум для народа», батюшка! – цинично забрюзжал Салех Баятов, оставшийся не у дел преподаватель научного коммунизма, изгнанный из Баку за нелояльность к новой власти. – Жизнь человеку дается только одна! А этому парню будет хоть что-то вспомнить перед тем, как он сгинет, сгниет и распадется на атомы.

- Всякому рабу Божьему в конце жизненного пути воздастся по заслугам, - мягко улыбнулся бывший священник. – Душа после смерти попадает именно туда, куда она и заслуживает сообразно воззрениям и Вере оного человека. А где же окажется душа атеиста? Если поразмыслить логично, она попадет в «Никуда» и будет пребывать там вечно! А Вам не кажется, милейший, что это «Никуда» и есть самый глубинный и ужасающий круг Ада?

Постепенно страсти улеглись, и искатели лучшей доли разбрелись по своим душным комнатушкам. И лишь Степан так и остался сидеть неподвижно на ветхом стуле с выражением лица городничего из финальной сцены «Ревизора».

Утром судьба увлекла меня в далекий город Фамаликау, и я уехал поднимать строительную индустрию Португалии до высшего мирового уровня.

 

Три года спустя, возвращаясь из отпуска, я случайно оказался на том же самом перекрестке улиц старого Лиссабона. Джульетта все так же стояла в кругу своих легкомысленных подруг под бдительным надзором сурового «ассирийца». Только гигант ещё более обрюзг, а его благородный нос был каким-то странным образом уродливо деформирован. По-видимому, перебитая в драке переносица срослась неправильно и обезобразила лицо верзилы, сделав его внешний вид ещё более грозным и устрашающим. Я бы даже сказал, воистину зверским. Да и формы Джулии расплылись и округлились, а взор стал циничным, оценивающим и вызывающим. Наши взгляды встретились, и она подарила мне дерзкую и многообещающую улыбку. И я увидел ее мелкие, утратившие белизну и тронутые кариесом зубы.

«Ведь женщины как розы. День настанет,

Цветок распустится и вмиг увянет», - вспомнил я гениальные слова Шекспира, развернулся и решительно зашагал прочь.

 

2. Альфонс.

Со Степаном Тягнибедой мне «посчастливилось» случайно встретиться через полтора года в славном приморском городе Порто. Это произошло в крупном гипермаркете на шумной рождественской распродаже. Мой товарищ по иммиграции за это время основательно возмужал и заматерел, и заметно прибавил в мышечной массе.

Гигант не сразу признал меня, но затем искренне обрадовался нежданной встречей со старым знакомым. Он предложил мне прогуляться по древнему Порто, уверяя, что знает все закоулки этого города не хуже своих пяти пальцев. Я милостиво согласился - и жестоко-жестоко об этом пожалел.

Мой самозваный гид воистину оказался человеком-приключением, умеющим навлекать на свою белобрысую голову всевозможные беды и неприятности. Мы раз за разом попадали в нелепые ситуации и только каким-то чудом выходили целыми и невредимыми из ряда, казалось, безвыходных положений..

(Прим. Эти события описаны в рассказах «Нищий», «Меценат» и «Муза»).

Общаясь с моим старым знакомым, я с удивлением обнаружил, что несмотря на катастрофические провалы в гуманитарном образовании, Степан имел глубочайшие познания в точных науках. Кроме того, меня буквально шокировало то обстоятельство, что великан довольно неплохо владеет французским и английским языками.

(Прим. О том, как Степан помимо воли овладел этими языками, рассказывается в повести "Сивоконь и Храбрый Лев").

К вечеру над Порто сгустился липкий туман и мы, как мне показалось, заплутали в узких улочках и переулках старого города. Но мой поводырь оставался хладнокровным и невозмутимым, обещая вывести нас прямо к такому желанному мне автовокзалу.

 

И мы двинулись резвым шагом вперед, пытаясь наверстать упущенное нами в передрягах время. Вскоре слева, в иллюзорной, туманной мгле, стал вырисовываться силуэт средневекового кафедрального собора. За ним тянулась высокая каменная стена из крупных, но хорошо пригнанных гранитных блоков. Улица круто поднималась вверх, стена понижалась и, пройдя метров сто, мы увидели за оградой расплывчатые очертания крестов, часовен, склепов и усыпальниц. Жуткие, приглушенные, зловещие звуки доносились из-за мрачной замшелой стены. Я мог бы поклясться, что за каменной оградой предостерегающе ухает накликающая злосчастье сова. Степан пугливо скукожился и плотно прижался ко мне.

- А знаешь, Василий. Панически боюсь кладбища, особенно безлунной или туманной ночью, - робко прошептал он.

- Теперь пора ночного колдовства.

Скрипят гроба и дышит ад заразой.

Сейчас я мог бы пить живую кровь,

И на дела способен, от которых

Отпряну днем, - трагическим надрывным голосом произнес я.

Степан боязливо попятился от меня, очевидно опасаясь помутнения моего разума. Затем, неожиданно, подбоченясь, он пододвинулся ко мне впритык и густым, раскатистым басом, усиленным ночным эхом, зычно прогремел:

- Я сам неукротим сейчас и страшен,

Как эта ночь. Нас лучше не дразнить,

Как море в бурю и голодных тигров.

От затемненных ворот кладбища отделились две серые, неясные тени и очертя голову, во все лопатки бросились вниз по улице, повизгивая и завывая от неописуемого ужаса.

- Степан! Ты хоть знаешь, чьи слова ты сейчас произнес? - ошеломленно воскликнул я.

Меня просто потрясло, что я, вдруг, услышал монолог Ромео из уст гиганта.

- Конечно, знаю! - с издёвкой подтвердил мою смутную догадку Степан. – Когда наш старпом с похмелья (особенно проигравшись в карты) заступал на ночную вахту, то пинком ноги открывал дверь в боевую рубку и со зверским выражением лица провозглашал вот эти слова. Это значило, что он не в духе и к нему с глупыми вопросами сейчас лучше не подходить.

- Какой такой старпом? - опешил я.

- Да, в своё время, двенадцать лет назад, отдавая гражданский долг ещё нашей Советской Родине, служил я на авианесущем крейсере оператором РЛС. Наш старпом был большим оригиналом! За словом в карман не полезет и палец ему в рот не клади, - хмуро объяснил бывший матрос и, нежданно, заметно повеселел. - А давай-ка, Василий, я тебя запечатлею на фоне кладбищенской стены и крестов! Мне почему-то кажется, что должен получиться отличный снимок!

Он уверенным движением вытащил из своей плечевой сумки допотопный фотоаппарат с огромным объективом, ловко пристроил к нему старенькую фотовспышку и быстрым профессиональным взглядом оценил съемочную площадку.

- Так! Туман рассеивается прямо на глазах. Освещение от уличных фонарей сносное. Встань вот сюда и сделай умное лицо. Я же сказал, умное! - властно приказал самозваный режиссер.

Затем вращательным движением ладони он взъерошил мои волосы на голове, ловко поставив их дыбом.

- Замечательно! - самодовольно расценил результаты подготовительной работы фотохудожник. - Но вот лицо...

И мастер портрета задумался, потирая пальцами свой массивный подбородок.

- Чем тебе не нравится моё лицо?! - с возмущением запротестовал я. - Лицо как лицо! Мои друзья, знакомые и родственники никогда на него не жаловались! Наоборот, находили его вполне милым и фотогеничным!

И тут я заметил, что лицо самого Степана неожиданно перекосила гримаса неподдельного, леденящего душу ужаса. Его остекленевшие, немигающие глаза уставились на что-то отдаленное поверх моей головы.

- Г-г-г-осподи! Ч-ч-что это? - заикаясь, прохрипел он и предупредительно предостерег: - Не оборачивайся, а то привлечешь внимание этой твари! Б-б-боже мой! Она лезет через стену прямо сюда. Не шевелись!

Степан как-то весь съёжился, ссутулился, сжался, будто пытаясь спрятаться за свой древний фотоаппарат. Его полусогнутые ноги мелко дрожали, и, казалось, гигант вот-вот потеряет сознание от увиденного им кошмара.

Я сам оцепенел и почувствовал, что волосы мои зашевелились, как потревоженные змеи на голове Горгоны Медузы. Ослепительная вспышка света больно резанула по моим глазам, и я в мгновение ока погрузился в непроницаемую и кромешную тьму.

 

- Ну, вот и прекрасно, - будто во сне услышал я спокойный голос Степана. - А я боялся, что аккумулятор разрядился, и вспышка не сработает.

Мои глаза постепенно адаптировались к полумраку, и я различил могучую фигуру Степана, который спокойно укладывал свой фотоаппарат в сумку. Я резко оглянулся, но за моей спиной, кроме серой гранитной стены и мрачного кладбища, ничего приметного так и не заметил.

- А куда же подевалась тварь? - севшим от нервного потрясения голосом, прохрипел я.

- Какая тварь? - непонимающе округлил глаза удивленный фотограф. - Ты случайно не прихворнул, Василий? Температуры нет?

До меня начало потихоньку доходить, что я оказался невинной жертвой коварного и жестокого розыгрыша.

- Ах ты, бесстыжий проходимец!!! - разъяренно взвизгнул я. – Чуть-чуть заикой меня на всю оставшуюся жизнь не сделал!!! Так значит, ты меня просто-напросто надул?!!

- Ну, не просто надул, а очень даже основательно. Видел бы ты свою физиономию! - оправдываясь, утешил меня гений стоп-кадра. - Должен же я был хоть как-то создать соответствующее выражение на твоем лице?

- Да на кой леший оно тебе сдалось?!! - брызгая слюной, заорал я.

- Ты б ещё у Шишкина спросил, зачем он своих медведей рисовал. Небось, опасная была его когтистая и зубастая натура? А он рисовал! Искусство требует жертв.

- Так он же рисковал своей личной жизнью и здоровьем, а не чьими-то чужими! - не унимался я.

- Ну, извини, друг! Зато ты даже не представляешь, какой изумительный снимок получится! - вдохновенно произнес Степан.

Снимок действительно удался на славу. Позже, разглядывая фотографию, я еле распознал своё обезображенное ужасом лицо на фоне расплывающихся в туманной дымке крестов, надгробий и шпилей.

- И что же я буду делать с такой вот фотографией? – совсем растерялся я.

- Как что?! - всплеснул руками Степан. - Я сделаю тебе с десяток отпечатков. Отошлешь друзьям, знакомым, близким и дальним родственникам. Подпишешь: «Моя счастливая и беззаботная жизнь в Португалии». А то они думают, что мы тут беззаботно деньги лопатою загребаем. А милосердные и сердобольные португальцы толпами гоняются за нами, чтобы вручить нам щедрую и безвозмездную гуманитарную помощь.

- Да. Неплохо было бы, - подумав, согласился я. - Постой, Степан! А чем ты только что меня фотографировал?

- Как чем? Конечно же, моим любимым «Зенитом»! - самодовольно ухмыльнулся Степан.

- Но ведь твой фотоаппарат, как и «Командирские» часы, отобрал у тебя «брат» Джульетты ещё полтора года тому назад! - недоверчиво воскликнул я.

- Какие «Командирские» часы? - лукаво прищурился гигант. - Вот эти, что ли?

Он подтянул левый рукав куртки, обнажив запястье, и я увидел «Командирские» часы на их обычном, то есть законном месте.

- Не может быть! - с трудом выдавил я из себя. - Или я тогда в Лиссабоне что-то по рассеянности пропустил?

- Ах, да. Я и забыл, - тихо рассмеялся Степан. - Ты ведь на следующее утро уехал в Фамаликау. Вечером предыдущего дня ты мне доходчиво объяснил, что Джулия - продажная женщина, а бородач - её сутенер, и требовали они от меня денег за предоставленные ими интимные услуги. И мне стало до глубины души обидно за мою беспробудную глупость и тупость. Я ведь всегда считал себя стреляным воробьём и умудренным опытом мужчиной. И, вдруг, ни с того ни с сего, так по-идиотски попал впросак! Но давай признаемся себе честно, что чернокожая Джулия казалась воистину прекрасной и невинной на вид девушкой. Когда я узрел её впервые, то понял, наконец-то, значения имени Афродита!

- Воздай хвалу Господу Богу, что в этой восхитительной Афродите не оказалось ничего венерического, - слишком тонко для невежественного исполина пошутил я.

Тернопольский богатырь с укором взглянул на меня своими иссиза-голубыми глазами. Однако по лику Степана я так и не смог распознать, понял ли он смысл моего остроумного каламбура.

- Ты веришь в любовь с первого взгляда? – взирая в туманную даль, осведомился гигант. - Это было какое-то наваждение, помутнение разума! Я втюрился, как неискушённый мальчишка! Слепая страсть застилала мои влюбчивые глаза, и я не различал даже очевидного.

- Как говорил мой друг Шекспир:

«Любовь слепа и нас лишает глаз.

Не вижу я того, что вижу ясно.

Я видел красоту, но каждый раз

Понять не мог, что дурно, что прекрасно», - с грустинкой в голосе проронил я.

- Оказывается, твой Шекспир, если захочет, и с рифмой неплохо дружит, - удивленно приподнял брови исполин.

Тогда в июне 2000 года я был крайне удивлен, что Степан, обладая таким огромным ростом и могучей мускулатурой, так безропотно позволил «разукрасить» себя синяками, ссадинами и кровоподтеками. Вне всякого сомнения, курчавый бородатый сутенер и сам был необычайно крупным и высоким молодым мужчиной. Но, поистине, нужна была недюжинная сила, чтоб одолеть двухметрового белокурого великана.

Позже, узнав Степана поближе, я понял, что его, не встретив сопротивления, мог обидеть даже самый малый несмышленый ребёнок. Но лишь только тогда, когда гигант всем сердцем ощущал свою личную вину или чувствовал, что он безусловно, в корне неправ. Но если уж Степан был искренне убеждён, что дело его справедливое и законное, то с ним не смог бы совладать даже взвод отборной национальной гвардии.

Тогда он был воистину уверен, что Джулия - весёлая и жизнерадостная лиссабонская девчонка, а бородач - её старший брат, ревностно оберегающий честь и достоинство своей милой сестренки. И нужно было быть действительно слепым от нахлынувшей страсти, чтоб принять эту сладкую парочку хотя бы за очень отдаленных родственников.

- Эх, если б я тогда знал, что французский и португальский языки довольно-таки схожи, то может со мной и не приключилась бы такая нелепая история! - сокрушенно молвил Степан.

- Языки романской группы подобны, так как имеют общие корни и происходят от древней латыни, - проинформировал я друга. - Но как же тебе всё-таки удалось вернуть утраченные в передряге вещи?

- Пришлось немного подсуетиться, - посуровевши поведал гигант. - Обладая незаурядной зрительной памятью и феноменальной наблюдательностью, я без особого труда нашел дорогу в апартаменты Джулии. Входные двери оказались почему-то не запертыми. И, зайдя в комнату африканки, я обнаружил, что она как раз очень интенсивно делиться своим богатым опытом в познании «Камасутры» с каким-то прищуренным японским туристом. А тот, выпрыгнув из кровати в чём мать родила, принял весьма устрашающую и чересчур воинственную боевую стойку. И затем с криком «Ки-йа!!!» он бросился мне доказывать, что дама отдала ему предпочтение, как более галантному и изысканному кавалеру.

Тогда я вежливо, но крайне настоятельно, призвал самурая к спокойствию и порядку. (По неосознанному, непроизвольному движению руки богатыря я сразу же сообразил, как он это непосредственно сделал) Достав представителя страны восходящего солнца из-под обломков шкафа, я на английском языке спокойно разъяснил незадачливому ниндзя, что его дама меня сегодня абсолютно не интересует. Но мне очень бы даже хотелось пообщаться с достопочтимым «импресарио» его чересчур любвеобильной смуглой партнерши. А в это время Юля, забившись под кровать, подняла такой визг, будто её «менеджер» позабыл ей заплатить за честно отработанные ночные экстраораши. (Прим. Extrahoras - сверхурочные часы работы. порт.)

- Afonso! Afonso! Afonso! - истерически причитала она. (Прим. Afonso - имя, часто встречающееся в Португалии.) Очевидно, альфонса своего ненаглядного к себе подзывала.

В дверях опочивальни появилась недоумённая и заспанная рожа бородача, основательно перекошенная признаками хронического похмельного синдрома. Но, увидев меня, он как-то сразу повеселел, расцвел и по-отечески ласково поинтересовался: «Dinheiro?» Какой наивный парень! Наверно думал, что тяжкие угрызения совести чуть ли не до смерти меня доконали. Что я всю ночь страдал от бессонницы, думая о том, как бы побыстрее вернуть ему с процентами тот сладострастный сексуальный должок. А как же! С утра сбегал в банк и взял кредит под залог моей трехпалубной прогулочной яхты, чтоб до последнего эскудо рассчитаться с почтеннейшим, благородным джентльменом! А если быть честным, то у меня на тот момент осталось всего лишь 10 долларов на пропитание и проживание. И когда я смогу получить мою первую зарплату, мне тогда ещё было абсолютно неведомо.

Я попытался объяснить бородатому, что во время нашей вчерашней встречи совершенно случайно произошло досадное, можно даже сказать, анекдотичное недоразумение. И мне очень бы хотелось вернуть мой «Зенит», как память о моем безвременно усопшем отце, и часы - подарок моей нежной и горячо любимой сестрички. Похоже, бородатый совершенно не владел английским языком, но достоверно уразумел, что денежек я ему сегодня точно не приволок. Он ещё больше заулыбался, закатил рукава и с тошнотворным хрустом стал разминать суставы пальцев своих бугристых, мускулистых лапищ.

Тогда я ему языком знаков и жестов доходчиво пояснил (и Степан потряс своими могучими кулаками): изъятые им вещи мне крайне дороги, как память о моих очень близких и весьма обожаемых родственниках. И без этих милых моему сердцу семейных реликвий я, ни при каких обстоятельствах, отсюда не удалюсь. Бородатый во время этих мануальных разъяснений как-то ненароком оступился и нечаянно раздавил своим необъятным задом старинный ореховый комод. А жаль! Добротная была вещь! Но, по-видимому, альфонс так и не понял сути моей незамысловатой и чрезвычайно вежливой просьбы. Он стал визжать, как не дорезанный поросёнок, с которого Никита Кожемяка собственноручно снимает последнюю шкуру. На его истошный вопль сбежались три воспитанных на чистом сливочном масле мордоворота, очевидно закадычные дружки и коллеги злополучного бородатого альфонса. Они ненавязчиво поинтересовались, о чём тут идет такой задушевный разговор и почему в помещении такой ужасающий беспорядок.

Я и им на том же языке знаков и жестов (и Степан снова потряс своими огромными как чайники кулачищами) попытался разъяснить сущность возникшего недоразумения. После десяти минут бесплодных и очень болезненных дебатов, наконец-то выяснилось, что один из дружков бородатого худо-бедно понимает разговорный французский язык. Правда у него было омерзительное произношение вероятно из-за сломанного носа и только что выбитых передних зубов. Он так безбожно картавил и шепелявил! Но меня он всё-таки понял и кое-как перевёл своим соратникам смысл моего нижайшего и весьма умеренного ходатайства.

Тогда альфонс смущённо хлопнул себя ладонью по лбу и рассыпался в тысячах извинениях, разутешенный тем, что мне нужна всего-навсего такая малая, пустячная безделица. Он дружелюбно пригласил меня присесть на прикроватную тумбочку - единственный предмет мебели, оставшийся к тому времени почти что не повреждённым. Из всех присутствующих лишь бородатый не утратил способность более-менее резво передвигаться на ногах. Он клятвенно заверил меня, что через пять-шесть минут принесёт мои часы и фотоаппарат в целости и сохранности. Однако, проявляя излишнее рвение, вертлявый хлопотун непомерно шустро бросился к выходу из помещения для очень занятного и полезного времяпровождения. А так как один его глаз совершенно «заплыл», а второй превратился в подобие щелочки-амбразуры, то он самую малость не вписался в дверной проём. И со всего своего разгона бородач врезался лбом точнёшенько в лакированный дубовый косяк.

А дуб оказался превосходнейшего качества! Альфонс теннисным мячиком отлетел от входа приблизительно на три с половиной метра назад. Он колодой грохнулся на спину, чуть не проломив деревянный пол вместе с опорными железобетонными балками. Мужик всё-таки крупный, упитанный! На лбу бородатого недотепы мгновенно выскочила шишка, размером примерно со страусовое яйцо. Бедняга как-то чудно по-жабьи квакнул и тотчас обмяк, очевидно, немедля лишившись сознания.

- Тебе уже приходилось где-то видеть страусовые яйца? – несказанно удивился я.

- Вообще-то, в натуре, нет, - смутился гигант. - Но ещё в пятнадцатилетнем возрасте, выступая на первенстве города в беге на 110 метров с препятствиями, я ненароком поскользнулся и с размаху сел пахом на чересчур жесткий брус предпоследнего барьера. Тогда мои яички распухли так, что доктор не удержался и со смехом заявил, что они у меня точнёхонько как у африканского страуса. Кстати, Василий, у тебя есть очень мерзопакостная привычка - перебивать рассказчика.

- Прости, дружище! Больше не буду! - твёрдо пообещал я расходившемуся сказателю. - Так что же произошло дальше?

- С чем? С моими яичками? – осведомился бывший спортсмен-многоборец.

- Нет. С бородатым альфонсом и его соратниками, - обозначил я сферу моих интересов.

- К счастью, вскоре в дверном проёме появился мордатый, кривоногий верзила, дружок бородача, который почему-то немножечко запоздал на «Ялтинскую конференцию». Увидев репродукцию картины «Куликово поле после Мамаевого побоища», он начал дико извинятся и заявил, что очевидно по рассеянности перепутал входные двери. Хотя самой двери, по сути, в проёме к тому времени уже давным-давно не было. Она валялась на полу, сорванная с петель, в смежном с Юлиной спальней коридоре. Несмотря на стоны и мольбы сотоварищей, мордатый джентльмен попытался предательски дать стрекача. Я еле успел схватить его за шиворот, с трудом затащил в комнату и через шепелявого переводчика по-дружески втолковал, что, собственно говоря, сами переговоры уже успешно завершены. Осталось всего лишь выполнить условия достигнутого международного соглашения. Шепелявый толмач долго и настойчиво упрашивал мордатого, кривоногого сеньора. Жалобно всхлипывая и шмыгая носом он, как я уразумел, всё-таки объяснил уцелевшему коллеге, что речь в данный момент идёт о жизни или смерти его верных сподвижников. И если у него есть хоть капля сострадания, то он не откажется выполнить скромную просьбу своих давнишних и очень близких приятелей. Что ты на меня так смотришь, Василий? На мне ни бананы, ни ананасы, ни грейпфруты не растут!

По всей вероятности, вид у меня был совершенно растерянный. До сих пор я считал Степана Тягнибеду невеждой, весьма неважным рассказчиком и не в меру косноязычным собеседником. Он с большим трудом подбирал нужные слова и выражения, а нередко путал, коверкал и искажал их правильное произношение. А зачастую гигант был просто не в состоянии четко и ладно высказать даже очень простую и нехитрую мысль. Однако сейчас его речь текла спокойно, гладко и ясно. Когда он был увлечён своим головоломным повествованием, у него неожиданно «прорезалось» своеобразное, неординарное красноречие.

- Нет-нет. Всё в порядке, - успокоил я Степана. - Так чем же закончилась вся эта увлекательная катавасия?

- Наконец, шепелявому сутенёру и его «отдыхающим» на полу собратьям, удалось уговорить своего чрез меру капризного и несговорчивого коллегу. Тот быстро, насколько позволяла его косолапая медвежья походка, бросился прочь, выполнять последнюю волю своих друзей и партнеров.

Через минут пять он приволок огромный картонный ящик и довольно-таки внушительный пластиковый мешок. Из ящика мордатый коллекционер выложил на ковер около трёх десятков цифровых фотоаппаратов и портативных кинокамер. По-видимому, натуральная оплата за сексуальные услуги в Лиссабоне считается вполне обычной формой взаиморасчета. Там были «Сони», «Грюндиг», «JVC», «Шарп», «Самсунг», «Панасоник» и прочая дрянь, но моего верного «Зенита» в том ящике по какой-то причине не оказалось! Тогда мордатый кладовщик вывалил их мешка на пол целую груду ручных часов всевозможных современных марок и моделей. Чего там только не было?!! Но среди «Ролексов», «Ориентов», «Сейко», «Скотчей», «Ситизен», «Гессов», «Оксигенов» и всякой иной гадости я моих «Командирских» часов так и не обнаружил.

- Граждане!!! Да что же это твориться!!! - возмущенно гаркнул я. - Ведь это великий грех - обижать бедного, несчастного и беззащитного сиротинушку!!!

Среди сообщников альфонса началась кошмарная паника, однако мордатый быстро нашел выход из сложившейся патовой ситуации. Он притащил откуда-то ведро холодной воды и попытался открыть холодильник. Но тот, после конфиденциальных «переговоров», разительно напоминал помятую консервную банку и почему-то упорно не желал открываться. Я помог кривоногому выломать дверцу холодильника и достать из перекошенной морозилки несколько кювет с припасенными заблаговременно кубиками льда. Мордатый вывернул в ведро весь имеющийся в наличии запас льда и энергично размешал этот арктический коктейль концом пляжного зонтика. Вскорости кубики льда почти что растаяли, и ведро с «лекарством» извне покрылось обильной холодной испариной. Тогда доморощенный реаниматор вылил эту отрезвляющую смесь прямо на голову почивающему на полу альфонсу. Тот фыркнул, словно морская корова и с мученическим стоном приподнялся на дрожащих от напряжения локтях. Затем он с трудом, насколько смог, приоткрыл свой основательно закисший правый глаз-щелочку.

Понадобились еще около пяти минут, чтобы бородач пришел в себя и вспомнил, где он находится и что с ним намедни здесь приключилось. Альфонс, сильно заикаясь, покаялся, что отнёс часы и фотоаппарат в ближайшую антикварную лавку, находящуюся приблизительно в трёх кварталах отсюда. Он, шатаясь, поднялся на трясущиеся ноги и, опираясь на плечо кривоногого, отправился к местному антиквару. Курчавый сутенёр клятвенно пообещал товарищам вернуться так быстро, насколько это позволят его тяжкие производственные травмы.

Их не было долго, наверное, около получаса. Я уже начал было нервничать и терять моё натренированное ангельское терпение. Но ещё больше разнервничались друзья бородатого альфонса. Они начали стонать, ныть, а потом и тихо подвывать, проклиная свою горькую и жестокую судьбинушку.

Альфонс появился как нельзя вовремя и пресёк уже было начавшуюся истерику среди своих коллег по цеху интимных развлечений. Он страшно извинялся перед всеми присутствующими за то, что так непредвиденно долго задержался. Но упрямый антиквар ни за какие коврижки не желал возвращать полученные им для продажи часы и фотоаппарат. Владелец лавки говорил, что впервые видит такие добротные и редкие образцы кустарного производства. Он уже нашел богатого покупателя, известного коллекционера, который посулил баснословные деньги за такие необыкновенные раритетные вещи. Хозяин лавки пообещал бородатому 40% от суммы сделки, лишь бы тот только оставил ему эти уникальные шедевры прошлого тысячелетия. Но альфонс объяснил антиквару, что, если сюда прейдёт хозяин этих вещей, то лавку придется перепрофилировать в дровяной склад, или же в пункт по приёму драгоценного и цветного лома. Поглядев на жалкий вид бородача, и послушав увещевания кривоногого сутенера, антиквар, скрипя сердцем и со слезами на глазах, расстался с такими редкостными и необыкновенными бытовыми приборами. Звать полицию торговец древностями побоялся, так как большинство его товаров были крадеными или отобранными силой у иноземных туристов вещами. По крайней мере, именно так и перевёл мне разглагольствования бородача шепелявый интерпретатор.

Под бурные аплодисменты и ликование друзей бородатого альфонса, часы и фотоаппарат были торжественно возращены в моё непосредственное владение.

Тут из-под обломков кровати какими-то винтообразными движениями выбрался японец и на английском языке попросил прощение за то, что своим неуместным появлением прерывает столь праздничную и торжественную церемонию. Он аккуратно собрал остатки своей одежды и извлёк из бокового кармана ободранного пиджака чековую книжку и авторучку. Затем прищуренный сюдзин протянул их мне и попросил, чтобы я оставил автограф на любой приглянувшейся мне чистой странице. Японец сказал, что его синяки и ссадины скоро сойдут. Но ему очень хотелось бы, чтоб у него, хоть что-то осталось на память о встрече с таким великим и талантливым человеком. Тут и все остальные участники пресс-конференции стали подсовывать мне всякие журналы, проспекты, чеки и листочки, чтоб я соизволил расписаться на них. Ну, чего только не сделаешь для таких милых, отзывчивых и радушных джентльменов! (Прим. Сюдзин – господин. япон.)

Все присутствующие ещё раз извинились за причинённое мне беспокойство и неудобство, и торжественно пообещали подать иск в суд на газеты «Jogo», «Bola» и «Record» вместе взятые, за то, что они не осветили должным образом нежданный визит одного из братьев Кличко в португальскую столицу. (Прим. «Jogo», «Bola» и «Record» - спортивные газеты в Португалии) Сутенёры дружно и льстиво заметили, что, перекрасив волосы в белый цвет, я стал выглядеть ещё более величественным, грозным и устрашающим.

Поглядел я на помятые, обезображенные пороками и излишествами лица альфонсов. И, поверь, Василий, мне стало до боли в сердце жалко этих непутёвых и безалаберных ребят. Ведь, в принципе, не такие уж они и плохие парни. Быть может, им просто не повезло с их первой школьной учительницей. Попалась им черствая мымра, пришедшая в школу не по призванию, а чисто из шкурнического желания заполучить престижную профессию. Случайный человек в образовании, купивший «корочку» педагога за кусок чисто хлебного свиного сала. Или за бочонок портвейна, если учесть специфические местные условия. Хотя теперь дипломы покупают за наличные, которые не пахнут и не воняют трупной гнилью нашего циничного, разлагающегося общества. И в результате из весёлых, игривых ребятишек выросли вот такие пропитые и прокуренные прожигатели жизни. Да и, несомненно, сыграло свою роковую роль злотворное и развращающее влияние улицы. Собрал я все свои познания французского языка, немного прокашлялся, а затем торжественно и нравоучительно провозгласил (шепелявый переводил своим собратьям):

- Дети мои! Покайтесь! Вы совершаете смертный грех, паразитируя на изнеможенных тяжким трудом телах заблудших, продажных женщин. В поте лица своего эти труженицы сферы сексуальных услуг добывают хлеб свой насущный. А вы, как вампиры кровожадные, как пиявки ненасытные, высасываете жизненные соки из их натруженных и истомленных заботами тел. Покайтесь, пока не поздно, и небесная благодать, прощение и благословление снизойдут со Святых Небес на ваши грешные души!

Сутенёры несколько минут хмуро перешептывались, о чем-то тихо, но крайне эмоционально полемизируя. Потом беззубый альфонс, пошатываясь, встал и от имени своих товарищей заверил, что мои горькие, но справедливые слова, глубоко тронули их ранимые и сострадающие души. Посоветовавшись, они единодушно решили, что, начиная со второго квартала будущего года, поднимут на 5% заработную плату своим «девочкам», а оплату сверхурочных часов увеличат на 10%. Более того, отныне «девочки» будут проходить медосмотр на выявление профессиональных заболеваний не раз в полгода, как ранее, а строго ежеквартально.

Японский же турист, который, как оказалось, тоже понимал по-французски, сурово поклялся, что отныне никогда больше не будет посещать гейш, а всецело и полностью посвятит себя семье и работе. А для интимных утех он восстановит прерванные отношения со своим бойфрендом из Киото. Близость с ним всегда была намного сладостней и приятней, чем даже с многоопытными и искушенными жрицами любви. А главное - куда более безопасной и безвредной для его физического, телесного здоровья.

Собственно говоря, я вовсе не этого добивался. Но, по-видимому, эти заблудшие овцы чересчур глубоко погрязли в своём Богопротивном пороке. Конечно, если б у меня было чуть-чуть больше времени, то я, безусловно, смог бы добиться более существенных результатов. Но ещё утром мой трудоустроитель предупредил, что во второй половине дня я с группой украинских «туристов» отправляюсь на север, где нас ждет ударная работа в дорожно-строительной фирме дона Фернанду Магельяеша. Поэтому я повесил мой «Зенит» за ремешок на плечо, одел на левое запястье «Командирские» часы, пожелал всем присутствующим успехов на их нелегком поприще и весьма галантно откланялся.

- Ну, Степан! Ну и развеселил же ты меня! – от души захохотал я. – Ни за что в жизни не поверил бы этой истории, если бы не увидел твоих веских вещественных доказательств!

Степан ещё раз любовно взглянул на свои старенькие часы и, вдруг, встрепенулся и резко подпрыгнул:

- Боже мой! До отправки последнего автобуса на Гимараеш осталось всего 15 минут! Бежим!

Мы сорвались с места и понеслись как на крыльях, едва касаясь ступнями скользкой брусчатой мостовой. На душе было весело, сладостно и легко. И наши крепкие тела буквально рассекали холодный, вязкий и насыщенный обильной влагой приморский воздух. Играющие мышцы были неутомимы, упруги и сильны, как будто нам даже и не было семнадцати полных лет. И все пути-дороги этого дивного мира были открыты дерзновенным юным сердцам, радушно маня их в прекрасную, светлую и непостижимую разумом даль.