Сотрясение Я заснул...и, казалось, проснулся трехлетним ребенком, В желтых шортиках с вышитым бабушкой рыжим цыпленком. Вот бегу по тропинке вдогонку за старшей сестрою, Мне казавшейся дерзкой, казавшейся взрослой, большою. Но за бегом падение, доктор, больница, палата, Руки дяди. Ты, дядя, наверно, родился усатым? Мамин смех, я впервые шутил, если страшно и больно. И плыло пред глазами, крутилось... В том детстве дошкольном Я впервые почувствовал то, что сознание зыбко. Улыбается жизнь. Но не все понимают улыбку, - Для иных она кажется глупой, нелепой насмешкой. И с упрямством настойчивым, с силой холодной, нездешней Сотрясает их, крутит, бросает, подобно цунами, А мы молимся: " Господи, только бы это не с нами!" Слой за слоем срывал этот сон огрубевшую кожу, Беззащитность ребенка я чувствовал остро, до дрожи. И рванулся бежать, чтоб забраться к отцу на колени, Но упал в полумрак из распахнутой настежь вселенной. Полумрак моей комнаты. Полночь. Биение сердца. 39 и 6... одеял не хватает согреться... ...Мы к любимым и к детству пришиты незримыми нитями. И банальным не кажется слоган: "Звоните родителям!" Москва - Амстердам - Париж - Амстердам - Москва Москва - Амстердам - Париж - Амстердам - Москва... И кружится голова от чувства неотвратимого, Необратимого, кем-то навязанного, волшебства, Которое, как ни старайся, не станет именем, - Именем человека, продумавшего маршрут, Быстро, решительно, - могут так лишь немногие, - И, в то же время, неспешно, словно и не бегут, От настоящего. А на зажатой в асфальт дороге Будут валяться, вдруг кто-нибудь подберёт, Чувства в конверте без адреса. Знаешь, а может быть Что-то волшебное все-таки произойдёт?! Вроде, не с нами, вроде, не нам и тревожиться. Но отчего-то кружится голова Будет ли вписана дважды в маршрут Москва?! Дом Суд вынес решение: дом превратится в руины, Чтоб кто-то чужой здесь построил свои магазины. Последний на снос, не осталось дворов привокзальных. И мало кто вспомнит, чей дом был, и чей палисадник?! "Чугунною бабою" дом мой еще не разрушен, Я чувствую сердцем его оголенную душу. Здесь руки трудились, теперь здесь кощунствуют руки,- Игрушечный мишка, разорванный кем-то от скуки, И гвоздь от портрета, - как призрак минувшего века, И чувство утраты не дома, а человека. |