Что хочет автор. Литературные конкурсы

Главная героиня – Дина Турбинá, девятнадцати лет, среднего роста, невыразительной внешности, стройная, русые волосы средней длины носит «конским хвостом» или «шишкой», прикрытой сеточкой. В повседневности одевается неброско, но вещи на ней хорошего качества, хоть и заметно поношенные. В её гардеробе есть несколько деталей с претензией на стильность и даже шик – туфли-лодочки на шпильке с сумочкой в цвет, перчатки сеточкой, яркий газовый шарфик, солнцезащитные очки с зеркальными стёклами и т.п. Она подводит карандашом глаза по моде того времени, а по особым случаям ещё и пользуется губной помадой и лаком для ногтей.

Общежитие техникума лёгкой промышленности.

Постель Дины, в отличие от трёх остальных, покрытых казёнными покрывалами, застелена ярко-розовой атласной с вышивкой накидкой китайского происхождения. На никелированной спинке аккуратно повешен китайский же тонкий шерстяной шарф в полоску, который она набрасывает на себя, возвращаясь с занятий и переодевшись в узкие бриджи и обтягивающий свитер – это её домашняя одежда. На стенке в изголовье несколько фотографий, вырезанных из журналов: Муслим Магомаев, Светлана Светличная, Жан Маре и т.д. – кумиры тех лет - в центре Дина Дурбин.

В комнате стоит большой прямоугольный стол, который служит и рабочим, и обеденным местом.

Вторая половина дня.

За столом сидят две девушки. Вера - в байковом халате, какие обычно выдают больным в стационаре, с сине-красными разводами, и Валя – тоже в халате из байки, но более похожем своим фасоном на платье. Перед ними книги и тетради.

Входит Дина, здоровается:

Обе, не отрываясь от занятий, отвечают тем же. Вера спрашивает:

Дина отвечает:

- Кто-то сомневался?

Она снимает с себя плащ «болонья» и остаётся в узкой юбке до колен и тонком облегающем джемпере, переобувается в домашние тапочки с меховой опушкой – поношенные, но аккуратные. Её движения нарочито неторопливы и несколько манерны.

Проходя от двери к своей постели, стоящей справа от окна, она заглядывает через плечо Веры в её тетрадь, потом в книгу. Пролистывает несколько страниц и говорит:

- Вот ЭТО зубрите. Кокон всех на дополнительных режет.

- Кокон на всём режет.

- Ну, а это у него конёк сезона.

- А тебе что попалось?

- Это и попалось. Только он мне автомат поставил.

Обе изумлённо смотрят на Дину:

- Кокон?! Автомат?!

Дина, садясь на свою постель и откидываясь на подушку:

- Не совсем, правда, автомат, а... полуавтомат.

Обе почти в голос:

- Полуавтомат?..

- Я билет взяла, подготовилась, подхожу, сажусь, а он мне: «я в Ваших знаниях не сомневаюсь и тратить на Вас время не намерен, Вашу зачётку».

- Во изверг... Нет, чтоб сразу.

- Одно слово – Кокон!

- Так что, зубрите, девочки, я отдохну. Чаю захотите, скажете. – Она томно вытягивает руки за головой и прикрывает глаза.

Девочки возвращаются к занятиям: раскрывают учебники и тетради на том месте, которое показала Дина и сосредоточенно вникают в материал.

Перед глазами Дины встают события, которые она только что описала подругам.

Аудитория техникума, где проходит экзамен.

Дина идёт по проходу к столу преподавателя, тот следит за её ногами. Она замечает этот взгляд и останавливается на полпути. Преподаватель – жгучий брюнет лет тридцати с небольшим, симпатичный крупный мужчина в белой сорочке с модным галстуком, в тёмном костюме – поднимает на Дину вопросительный взгляд. Она, удерживая его взгляд глазами, продолжила путь, приблизилась к столу, отодвинула стул и села нога на ногу – всё это не торопясь, с подчёркнутым достоинством и лёгкой манерностью, как обычно.

Преподаватель, что-то написав на листе бумаги и пододвигая лист к Дине, громко произносит:

- А Ваших знаниях, Турбинá Дина Александровна, я не сомневаюсь. А посему не намерен тратить на Вас моё драгоценное время. Прошу, Вашу зачётку.

Дина, протянув ему зачётку, тем временем прочла написанное на чистом листе: «Сегодня в 18=45 у к/т МИР».

Преподаватель придвинул по столу раскрытую зачётку со словами:

- Поздравляю с отличным завершением сессии, Дина Александровна.

- Спасибо, Константин Константинович. – Сказала Дина и протянула руку к зачётке. В ней по всем предметам стоят одни «отл.».

Константин Константинович прижал угол зачётки указательным пальцем, выжидая, когда Дина поднимет на него глаза. Та посмотрела на преподавателя. Он, улыбаясь, отпустил палец, сгрёб Динины черновики вместе со своей запиской и сказал:

- До следующего учебного года, Дина Александровна.

- До свидания. – Ответила она и не торопясь вышла из аудитории, зная, что по её ногам сейчас скользит взгляд преподавателя. Закрывая за собой дверь, она смогла в этом убедиться.

Его повёрнутое в сторону двери лицо с медленно поднимающимся от её лодыжек в глаза взглядом накладывается на портрет Магомаева. Обнаруживается заметное сходство двух лиц.

Уже Магомаев говорит Дине:

- Поздравляю с отличным завершением сессии, Дина Александровна. – И протягивает к ней руки, так же, как на портрете - вверх и в стороны.

Лицо певца снова сменяется лицом преподавателя: то его взгляд на ноги Дины, идущей по проходу к столу; то взгляд в глаза в том же проходе, потом за столом и так далее, по кругу.

Общежитие, та же комната.

Голос Вали отвлекает Дину от созерцания этих картин.

- Дин, чего не переодеваешься? Чайку поставила бы.

Дина встаёт, оправляет на себе одежду, берёт с окна чайник и выходит из комнаты.

- Счастливая Динка, сессию сбагрила.

- Да ещё на отлично.

- Кому-кому, а ей-то эти пятёрки нелегко даются.

Разговор происходит под приготовления к чаепитию: девушки собирают учебники и тетради, ставят на стол чашки, сахарницу и т.п.

- Да, уж... Последняя только, как с неба.

- Ну. Не говори. Да ещё у кого – у Кокона!

- Может, он и на неё глаз положил?

- А что? Может. Она хоть и не красотка, а подать себя умеет.

- Это точно.

- Дура будет, если клюнет.

- Ну... Как Римка, потом на аборт пойдёт... А где Римка-то наша, кстати?

- Может, в читалке...

- Ага! Римка – в читалке!

- Ей же Варваре пересдавать надо, а тут уж пока в читалке зад не отсидишь – шиш пересдашь.

- Вообще-то, да...

В комнату входят Дина с кипящим чайником и Римма – четвёртая обитательница комнаты.

Римма – брюнетка с ярким макияжем и броско одетая:

- Привет! Я, как всегда, вовремя.

Вера, слегка язвительно:

- Да, как всегда - к столу.

Римма, раздеваясь:

- Ладно тебе! Сегодня посуду помою.

- Какая радость!

- Ой, забыла – меня же шоколадкой угостили! – Достаёт из сумочки плитку шоколада и кладёт на стол. – Даже кусочка не откусила!

Девушки пьют чай с бутербродами: батон с маслом и варёная колбаса.

Вера к Римме:

- Кто это тебя шоколадом подкармливает?

- Кто-то. – Кокетливо-таинственно отвечает та.

- Ктото Ктотович Ктотозашвили?

Римма мгновение смотрит на Веру с недоумением, её глаза тут же наполняются слезами, она бросает остаток бутерброда на стол и выбегает из комнаты.

- Зачем ты так? Ты же знаешь...

Вера, чувствуя вину, но не желая её признавать:

- Не знаю. Лично мне лично она ничего не говорила.

- Я тебе говорила.

Дина продолжает невозмутимо пить чай.

- Иди извинись.

- Не пойду. Подумаешь – цаца. Сама виновата – нефиг дурой быть с такими, как этот.

Валя встаёт и выходит из комнаты.

- А тебе-то Кокон автомат поставил за так, или тоже клеит?

- Может, так, а может, и клеит.

- Темни-ишь... Так клеит или за так?

- Я бы на твоём месте пошла за Риммой.

- А ты что, тоже про аборт знаешь?

Дина, видно, ошарашена, но не подаёт виду и выдержав паузу, говорит между глотками горячего чая:

- Знаю, не знаю... Главное ты знаешь и колешь.

- А нефиг... Сама дура – нашла, с кем спутаться...

В этот момент входят Валя с Риммой. Вера демонстративно пьёт чай, в прикуску с шоколадом.

Все продолжают своё занятие в молчании, только Римма изредка шмыгает носом.

Общежитие, та же комната.

Ближе к вечеру.

Вера с Валей по-прежнему, занимаются за столом.

Римма на постели читает книгу.

Дина перед зеркальцем на тумбочке поправляет макияж, потом покрывает розовым лаком ногти и сушит их, помахивая руками.

- Счастливая, Динка! Теперь и ногти можно красить и ни фига не делать...

Дина ничего не отвечает, подходит к своему шкафчику и начинает переодеваться, но не в домашнее.

- Ты куда это собираешься?

- На свиданку, небось. Небось, с Коконом. Полуавтомат-то отрабатывать надо! – Осекается, бросает короткий испуганный взгляд в сторону Риммы.

Та медленно опускает книгу и смотрит на Дину вопросительно.

Дина продолжает прихорашиваться перед зеркалом, ничего не отвечая.

Дина спокойно:

Вера и Валя воззрились на Дину. Лицо Риммы, словно заторможенное, медленно растягивается в улыбке:

Дина бросает своё занятие, подходит к Римме и, открыто глядя ей в глаза, говорит:

- Римма, я его что, у тебя отбивала?

Римма опустила глаза и молчит, на лице – гримаса застывшей улыбки.

- Что ты молчишь? Если я не пойду, тебе будет легче? – Молчание. – Легче? Скажи!

Римма медленно:

- Да, мне теперь уже всё равно... Просто, могла бы и соврать...

- А-а-а... Соврать! Не дождётесь! – Поворачивается к сидящим за столом и продолжает сдержано, но с эмоциями. – Это вы все во лжи да в зависти привыкли жить. А я считаю, что надо быть открытым: открыто любить, открыто не любить... А то понапяливаете на себя масок: сю-сю-сю, сю-сю-сю... А потом в спину шипите...

- Ты чего разошлась-то? Идёшь – иди.

- Я-то пойду.

- Подфуфырься ещё чуток, чтоб заметно было, какая ты красивая.

Дина, спокойно:

- Спасибо за совет, ты права. – Берёт карандаш и подводит глаза чуть ярче, чем обычно. – Вам тоже не мешало бы за собой следить. А то в своих халатиках затёртых да с немытыми волосами, так и просидите, пока за первого, кто глаз на вас кинет, замуж не выскочите.

Вера с ехидцей:

- А ты за первого не пойдёшь?

- Полюблю – пойду. Только пока не пойму, что это любовь, нόги не раздвину.

Рита неожиданно для всех вставляет:

- А Кокон у тебя не спросит, сам раздвинет.

Дина, возбуждаясь:

- А вот шиш, кто со мной против моей воли что сделает! – Опять берёт себя в руки. – Девочки, давайте не будем ругаться! Я никому ничего плохого не делаю сейчас, дорогу никому не перехожу, ничего ни у кого не отнимаю... И зла не желаю никому. – С этими словами она одевается и выходит.

Вера, по привычке не оставлять ни за кем последнего слова:

- Правильная такая, аж противно...

Валя, задумчиво:

- Правильная. И живёт правильно. И получается у неё всё правильно. Может, так и надо?..

Рита, безразлично:

- Посмотрим, как её Кокон подправит...

Полутёмное парадное жилого дома довоенной постройки.

Дина стоит в парадном и поглядывает на золотые ручные часики. В очередной раз сдвигает рукав плаща, стрелки показывают без шестнадцати минут шесть. Она выходит на улицу и не торопясь идёт к кинотеатру, расположенному в соседнем здании.

Площадка перед кинотеатром.

У входа, в стороне от скопления народа, прохаживается преподаватель, время от времени поглядывая то на часы, то по сторонам. Заметив Дину, он идёт ей навстречу со словами:

- Какова пунктуальность... – Улыбается. – А ведь Вам следовало минут на пять-десять задержаться.

- Ну, чтоб я понервничал хоть немного: придёте или нет?

- Вынуждена Вас разочаровать - это не мой стиль, Константин Константинович.

Он смотрит не неё более серьёзно и более внимательно, чем вначале.

- Это интересно... Можно мы продолжим эту тему после короткого обсуждения животрепещущего вопроса? – Молча ждёт ответа.

- Слушаю Вас.

- Мы можем пойти в кино, а можем в кафе. Ещё мы можем пойти в кино, а потом в кафе.

- Третий вариант, с Вашего позволения.

Преподаватель смеётся и всё внимательней вглядывается в лицо студентки. Он достаёт из нагрудного кармана билеты и легко берёт Дину под руку, направляясь ко входу.

- У нас есть десять минут на буфет. Не хотите перекусить?

- Спасибо, я из-за стола. Но, если вы хотите...

Константин перебивает её:

- Я тоже сыт. К тому же, нас ждёт ужин. Вы не имеете ничего против «Радуги»?

Зрительный зал кинотеатра.

Константин и Дина проходят к своим местам в центре зала и усаживаются.

Константин, повернувшись к Дине:

- Итак, мы остановились на Вашем стиле. Вы считаете, что женщина должна быть пунктуальной и обязательной?

- Я считаю, что каждый должен быть обязательным и пунктуальным. – При этом разговоре Дина смотрит прямо перед собой: на публику сидящую и проходящую, на занавес, светильники.

- А женские слабости, капризы?

- Ну, кому нравится, пожалуйста.

- А Вам не нравится.

- А что Вам нравится?

- Естественность.

- И прямота.

- И как оно, получается так жить?

- Получается.

- Не тяжело?

- Наоборот – очень легко.

Свет медленно гаснет, возникает шум от усаживающихся поудобней и спешащих занять свои места зрителей. Преподаватель близко наклоняется к Дине и говорит:

- Можно мы продолжим позже? Вы меня заинтриговали.

Дина впервые с начала разговора поворачивается к нему. Его лицо совсем рядом в сгущающейся темноте. Вспыхивает свет на экране, она видит блики в его глазах – взгляд очень внимательный, но мягкий, даже волнующий, губы приоткрыты в полуулыбке. Сейчас его лицо особенно эффектно: правильные крупные черты лица подчёркнуты односторонним освещением.

- Можно. – Говорит она и отворачивается к экрану.

Дина чувствует, что какое-то время преподаватель продолжает глядеть на неё. Тогда она поворачивает лицо и спокойно смотрит ему в глаза. Он, улыбнувшись, опускает взгляд и садится лицом к экрану.

Вестибюль кафе, оформленного по последней моде.

Дина и преподаватель протискиваются в двери сквозь большую толпу желающих. Подходят к стойке гардероба, он помогает ей раздеться, раздевается сам, сдаёт вещи – она тем временем подходит к зеркалу, поправляет волосы, приглаживает брови. Видит в зеркало, как приближается он и тоже поправляет волосы, пиджак, но при этом смотрит не на себя, а на Дину.

Она поворачивается к нему.

- Вы были так уверены, что я соглашусь пойти с Вами в кафе?

Он, улыбаясь, пытается быть игривым:

- Нет, не был. Я даже не был уверен, что Вы вообще придёте.

Она, серьёзно:

- Но билеты купили и места заказали... Ну, билеты, положим, можно продать, а залог в кафе ведь не возвращают.

- Если бы Вы не пришли, всё остальное меня уже не огорчило бы. Плевать бы мне было на деньги.

Она молча внимательно посмотрела на него, словно пытаясь разглядеть: правда ли то, то он говорит, или пустая болтовня.

Похоже, он сам ещё не знает этого - на его лице смешалось несколько чувств: любопытство к новому характеру и растерянность перед его прямотой, желание держать марку легковесного пижона и опасение, что может этим оттолкнуть.

Отдельный столик на двоих, вдали от сцены, на которой расположился вокально-инструментальный ансамбль из четырёх человек.

В репертуаре ВИА – советские и зарубежные шлягеры тех лет.

Дина садится на отодвинутый Константином стул в своей обычной манере: не спеша, тщательно расправляя юбку, держа спину прямо.

Константин садится против неё. На лице следы улыбки и любопытство. Он продолжает наблюдать за своей спутницей с нескрываемым интересом.

К столику подходит элегантный, строго одетый мужчина.

Константин, заметив его, встаёт и протягивает руку:

- Привет, Миша! Знакомьтесь – Дина... Александровна. Михаил Анатольевич.

- Добрый вечер... Очень приятно... – Обращается негромко к Константину: - Пожелания особые будут?

Константин:

- Если что, я найду тебя.

- Хорошо. – Кивает с улыбкой Дине: - Приятного вечера. – Уходит.

Константин зажигает свечу в красном прозрачном колпаке и смущённо говорит, не глядя на Дину:

- Я сейчас испытываю непреодолимый позыв к саморазоблачению. – Бросает короткий взгляд в её сторону. – Я не платил залога, у меня здесь друг... однокурсник, директором работает. – Он кивает в сторону удалившегося Михаила и снова поднимает глаза на Дину. – Миша. Так что этот столик всегда мой.

- В кинотеатре у Вас тоже друг директором?

Константин облегчённо смеётся, уловив, наконец, шутливый тон спутницы:

- Нет, билеты я купил сам за полчаса до Вашего прихода.

- Сразу вношу ясность: за билеты и ужин я способна расплатиться сама. Что и сделаю чуть позже, чтобы не ставить Вас в неловкое положение.

Константин, обиженно:

- Ну вот, уже и поставили.

- Переживёте.

- А что так? Можно полюбопытствовать?

- Демонстрация независимости.

- Ух ты! Это серьёзно. – Он подпёр щёки кулаками и воззрился на Дину. – Вы мне с каждой минутой всё интересней и интересней.

- Вы мне тоже.

- Я первый спросил.

- Ладно. Признáюсь. Хоть мне Вам ещё два года экзамены и курсовые сдавать.

Константин засмеялся:

- Давайте! Кто не рискует, тот, как говорится... Кстати, как насчёт шампанского? У Вас же сегодня последний экзамен? Только, чур, я угощаю. – Не дожидаясь ответа, он махнул официанту и сделал заказ. – Ну, я слушаю. Чем же я Вас удивляю?

- Вы знаете, что о Вас говорят в техникуме?.. Ну, в среде студентов?

- М-м-м... Наверняка, не всё.

- А что Вы знаете?

- Нет уж! Начали – продолжайте сами.

- Говорят, что к концу учёбы не остаётся ни одной студентки, которая бы... Ну, Вы понимаете.

Константин, смеясь, закрыл руками лицо:

- Слышал. Только...

Она перебивает:

- Это ещё не всё. А половина из них аборты от Вас делает.

Он, продолжая смеяться:

- Только с поправочкой: ни одной СМАЗЛИВОЙ студентки... И ещё: что на каждом курсе у меня не по одному ребёнку.

- Это не смешно.

- Как сказать... – Он перестал смеяться и посмотрел на Дину. – А чем же я Вас удивляю-то?

- Тем, что то, что я о Вас слышала, не стыкуется с тем, что я сейчас вижу.

- Правда? И что же не стыкуется?

- Ну, во-первых, Вы не такой уж дурак...

Константин снова рассмеялся:

- Так-так! Дурак, но не такой уж! Ну, спасибо!

- Не перебивайте. У Вас и интеллект, и чувство юмора на месте.

- А с этими качествами на красивых девушек заглядываться не положено?

- Заглядываться, может быть, и можно, но не всех же подряд...

В этот момент подходит официант и расставляет перед ними на столике заказ. Константин, спросив у Дины разрешения, закуривает, продолжая смотреть на неё всё с тем же выражением лица: приклеившейся, словно о ней забыли, улыбкой и нескрываемым любопытством.

Когда официант отходит, он спрашивает:

- Значит, Вы не поощряете мой образ жизни?

- А Вы как думаете? – Она опустила взгляд на свои пальцы и рассматривает мерцание перламутра на ногтях в свете свечи.

- Начинаю опасаться, что вы пришли на свидание со мной только с одной целью: наставить заблудшего на путь истинный. М-м?

- Нет, не с этой. – Дина чуть заметно смешалась, но тут же взяла себя в руки. – Я пришла, потому, что Вы мне нравитесь. – Она помолчала немного, словно снова собираясь с силами. – И чем дальше, тем больше вы мне интересны. – Она подняла глаза.

Он смотрит на неё.

Она продолжает:

- Только не думайте, что со мной будет, как со всеми остальными. – Молчание. - Вы же не просто меня пригласили, чтоб в кино сводить и ужином накормить?

- Не просто.

- Так вот, не получится.

- Не получится что?

- Не получится ничего.

- Ну, хоть поужинать-то получится? – Он улыбнулся. – Я с голоду умираю.

Она, расслабившись от его лёгкого перехода с серьёзного тона на шутливый:

- Поужинать получится.

- Тогда – приступим? Приятного аппетита.

- Приятного аппетита.

Оба принялись за принесённые салаты.

Чуть погодя, Константин спохватывается:

- М-м! Шампанское! Где наше шампанское? - Подзывает официанта.

Тот, выслушав, извиняется и приносит бутылку в ведёрке со льдом, наливает в фужеры, уходит.

Дина и Константин поднимают фужеры, чокаются.

Константин:

- За Вас, Дина... Александровна. За успешное окончание второго курса.

Дина опускает глаза:

- Спасибо, Константин Константинович. – Отпивает немного и ставит фужер на стол.

Оба продолжают есть: Константин с аппетитом, Дина немного лениво. Звучит музыка.

Константин, доев салат и взяв сигарету:

- А Вы не курите?

Он протягивает ей пачку «Столичных»:

Дина, не ответив, вынимает из сумочки плоскую коричневую пачку импортных дамских сигарет, достаёт одну и подносит ко рту.

Константин выражает восхищение и протягивает ей зажжённую спичку.

Дина курит, почти не затягиваясь. Дым она выпускает эффектной тонкой струйкой вверх.

Константин, откинувшись на спинку стула, наблюдает за ней. Спохватившись:

- А мы не договорили с Вами.

Дина устремляет на него вопросительный взгляд.

- Вы всё высказали мне касательно удивления мной?

- Тогда подведу итог. Я – дурак...

Дина пытается перебить:

- Перестаньте... я же не это хотела...

Он машет рукой:

- Стоп-стоп-стоп! Я – дурак, но, к счастью, не конченный... Я – бабник. И, похоже, к несчастью, конченый. Но при этом у меня обнаружились зачатки интеллекта и некоторый юмор. Именно это и ввергло Вас в удивление. – Он смотрит на Дину с улыбкой.

Она молчит, опустив глаза и поджав губы.

- Что Вы молчите? Ведь именно это вы мне и сказали.

Она поднимает взгляд и твёрдо произносит:

- Хорошо. Именно это.

- Ну вот. – Он смеётся. – Значит, я в Ваших глазах слегка подрос?

- Предположим.

- Отлично! Тогда с этой минуты я все силы прилагаю к тому, чтобы, если уж не заработать новые очки, то хоть полученных не упустить. – Он поднимает фужер. – М-м?

Она молча присоединяется.

- Ну, что... Теперь моя очередь высказывать удивление Вами. Можно начинать?

- Откровенно?

- Насколько это возможно для Вас.

- М-м-м... – Он улыбнулся. - Ну, то, что Вы умница, я понял за те полгода, что преподаю в вашей группе. То, что Вы красавица, я заподозрил сегодня на экзамене...

- Вот тут Вы лукавите...

Он возражая мотнул головой.

- ...и продолжаю убеждаться с каждой минутой.

- Не надо. До Риммы Яковлевой и прочих красоток мне очень далеко.

Он насторожённо посмотрел на Дину и замолчал.

Она тоже молчит и смотрит ему в глаза.

Он продолжил после паузы:

- Вы очень правильно подметили – «красоток». Красотка и красивая женщина – две совершенно разные вещи. Вы не знали?

Дина снова принялась разглядывать свои налакированные ногти. Она в некотором смущении, которое ей удаётся скрыть.

- Так вот, в разряд красоток - в моей классификации - Вы не попадали. Я видел в Вас зубрилу, синий чулок и будущую карьеристку.

Она заинтересованно подняла глаза на говорящего.

- Сегодня, как Вы могли заметить, я разглядел, что у Вас очень красивые ноги. – Он улыбнулся. – Но то, как Вы меня приструнили, заставило меня вглядеться в Вас чуть внимательней. – Он скрыл волнение в голосе, прикурив сигарету. – И вот... - С силой выдохнул дым вверх. - ...не перестаю удивляться.

- И что же Вас удивляет?

- Ваша неординарная жизненная позиция. Впервые слышу, что с прямотой и естественностью легче жить, чем хитря... лукавя... Или кокетничая.

- Что ж тут мудрёного?

- Ну, как?.. Человеку всегда что-то нужно от других. Вот и приходится ему подстраиваться... порой ломать себя... в лучшем случае – сгибать.

- Не всем людям что-то нужно от других.

- Вы считаете? Вам ничего ни от кого не нужно?

Константин задумывается.

- М-м-м... Ну, конкретно Вам, в Вашем нынешнем возрасте и статусе, возможно, нужно меньше, чем скоро будет просто необходимо.

- Что Вы имеете в виду?

- Сейчас Вы – студентка. Причём, с головой. Так что своё положение отличницы и гордости родителей зарабатываете умом, усидчивостью, целеустремлённостью. Пройдёт немного времени, Вы влюбитесь... – Он осёкся. – Хотя, нет, всё начинается в детстве... у подавляющего большинства. А вот Вас, похоже, в детстве любили. И скорей всего, просто так, за то, что Вы это Вы. М-м? – Он не дождался ответа. – Когда к Вам придёт любовь... Или Вы УЖЕ влюблены? – Она не ответила, опустив глаза, и он продолжил. – Человек влюбляется в другого человека и принимается требовать от него взаимности. Тут и возникает театр... игра. Порой бездарная, порой просто мерзкая. Потом – служебная карьера. А это ещё более пакостное поприще. Будешь собой, «естественным и прямым», как Вы выражаетесь, ничего не добьёшься – в лучшем случае так и просидишь рядовым до пенсии, а если твоя прямота мешать будет - от тебя избавятся в два счёта. – Он улыбнулся. – Так что, девушка, не пересмотреть ли Вам свои принципы, пока не поздно?

Дина, едва заметно для постороннего глаза, собралась с духом и сказала почти ровным голосом:

- Я УЖЕ влюблена. – После короткой паузы. – В Вас. – Снова помолчав секунду, но не давая собеседнику прийти в себя, продолжила: - Только требовать от Вас я ничего не намерена. Поняли? – И она посмотрела на Константина в упор уже совсем спокойно.

- Вот как?.. – Он пытается поддерживать игривый тон, но растерянность берёт верх.

Подошедший с горячими блюдами официант выручает Константина: он активно помогает освободить место и убрать ненужные тарелки. Дина смотрит поверх голов на сцену и танцующих.

Когда официант, спросив – «что-нибудь ещё?» - удаляется, Константин обращается к Дине:

- Вы танцуете?

- Разрешите Вас пригласить. – Он встаёт и протягивает ей руку.

Площадка перед сценой. Мигающие огни, крутящийся зеркальный шар.

Они танцуют под песню «Лунный камень».

Константин пытается поймать взгляд Дины, но она отводит его. Когда музыка заканчивается, они возвращаются за столик.

Вечерний город, пасмурно, безлюдно.

Дина и Константин медленно идут по мосту. В молчании ощущается неловкость, но ни один не решается нарушить его.

Дина замечает в углу между пилоном и оградой моста сжавшегося в комок котёнка. Она подходит и наклоняется к нему. Котёнок неожиданно проворно убегает. Это даёт повод Константину нарушить молчание, и он произносит:

- Вы любите животных? Или только кошек?

- Только кошек.

- В Вас удивительно сочетаются женские и мужские черты. Да... сегодняшний день – сплошное откровение для меня. – Он останавливает Дину, взяв за локоть. – И Вы продолжаете меня интриговать. – Она спокойно смотрит на него, ожидая продолжения. – Вы ведёте себя так странно для женщины... для девушки Вашего возраста. Вам что, совсем не интересно, какие чувства Вы во мне вызываете? Ведь Вы признались мне в своих... А это не шутка, как я понимаю...

Она опустила голову и выждала. Потом снова посмотрела на Константина.

- Конечно, мне интересно. Но я не хочу вранья. Не хочу, чтобы Вы ответили мне признанием из каких-либо соображений, кроме одного – кроме взаимного чувства. А его нет и быть не может: ведь Ваш роман с Риммой только что закончился её абортом. – Он попытался что-то вставить, но она продолжила, не обращая внимания на его реакцию. - У Вас не было времени разобраться в Ваших чувствах ко мне, потому что мои коленки, которые Вы заметили сегодня утром – это ещё не вся я, и в коленки не влюбляются. Так что, лучше молчите. Если Вы скажете сейчас, что влюблены в меня, всё кончится. Это будет означать только одно: что Вы и в самом деле бабник, и Вам любой ценой нужна очередная... очередная любовница.

Она повернулась и продолжила путь так же неспешно. Он пристроился рядом. На его лице нескрываемое недоумение. Снова воцарилось молчание.

Они прошли мост и подошли к остановке трамвая.

- Не нужно меня провожать.

Константин:

- А Вы уже домой?

- Я не хочу неприятностей в общежитии. – И она посмотрела на часики.

- Да, конечно... – Он занервничал. – А я не хочу расставаться с Вами... У вас нет здесь родственников?

- Есть. Но я их не обременяю собой. Тем более, поздно ночью.

- Ну, Вы иногда ночуете у них?

- Очень редко, когда мама приезжает. Это её сестра с семьёй.

- М-м-м... Вы могли бы сказать в общежитии, что... – Он вдруг рассмеялся. – Боже мой! Это кому я советую!.. Простите. Мне правда не хочется расставаться с Вами. – Улыбается и продолжает открыто и легко, глядя ей в глаза: - Надеюсь, в искренность ЭТОГО признания Вы верите?

Подходит её трамвай, но она пропускает его и, дождавшись, когда он тронется и затихнет, отъехав - так же легко и просто говорит Константину:

- Я ВООБЩЕ Вам верю. Что бы Вы ни сказали.

Он, слегка смешавшись:

- То есть? Я Вас не понимаю.

- Что тут непонятного? Я ВАМ ВЕРЮ.

- Вы мне верите? После всего того, что узнали?

- Именно после того, что узнала. Вы искренний человек. Вы искренний бабник. Вы искренне любите женщин... Они на Вас вешаются... Полная гармония. По крайней мере, не обманываете, что любите и женитесь. Нет ведь? – Она внимательно посмотрела ему в глаза.

Он опустил голову и смущённо засмеялся.

- М-м-м... Очень редко. – И как бы оправдываясь: - Вы же тоже все разные! Вам вот правду подавай, другим – ложь! И чем махровей, тем лучше! – Смотрит на неё всё с тем же не покидающим его весь вечер выражением лица: любопытство, удивление, растерянность. – Но такое со мной впервые. В чём я только ни объяснялся с женщинами!

Подошёл следующий трамвай. Константин вопросительно посмотрел на Дину.

- Я уеду следующим.

- Мы увидимся?.. Завтра?..

- Завтра я уезжаю домой. На неделю.

Он, с надеждой:

- Потом у меня практика до середины июля.

Он, с нескрываемой радостью:

- Здорово! Как здорово, что Вы отличница! А то заслали бы в Тьмутараканск какой-нибудь на полтора месяца.

При этих словах внезапно начинается дождь: несколько редких тяжёлых капель быстро переходят в ливень. Константин срывает с себя куртку и укрывает ею Дину. Она сопротивляется: я же в непромокаемом плаще! Оба бегут в укрытие – под козырёк соседнего гастронома. В это время к остановке подходит трамвай. Дина оборачивается и понимает, что не успеет на него.

Стеклянная витрина гастронома, под козырьком входа Дина и Константин. Внутри гастронома и вокруг темно, лишь невдалеке горит уличный фонарь.

Он надевает на себя куртку, она стирает платком капли с лица. Он тоже достаёт платок и проводит по лицу и волосам. Потом берёт Дину за подбородок, улыбнувшись, говорит:

- Чш-ш... У вас на мочке капля, как бриллиантовая серёжка.

Она замерла и опустила глаза. Он тоже замер. Потом аккуратно промокнул каплю, отпустил Дину и принялся сосредоточенно сворачивать платок.

Дина прислонилась к витрине и смотрит на дождь, мелькающий в свете фонаря.

Константин:

- Я очень хотел Вас поцеловать.

Дина после паузы:

- Что Вам помешало?

- Мне ВПЕРВЫЕ помешало то, чего я не знал никогда.

- Что же это?

- М-м-м... Страх?.. Нет. Опасение.

- Чего Вы опасались?

- Вызвать Ваше недовольство... обидеть Вас.

- И вправду, забавно. До сегодняшнего дня я был уверен, что знаю женскую сущность, как свои пять пальцев... Я был уверен, что знаю, когда и чего они хотят. Я ЗНАЛ, как мне себя надо вести. – Он смеётся. – Мне в голову бы никогда не пришло усомниться: СТОИТ ЛИ СЕЙЧАС ПОЦЕЛОВАТЬ ЖЕНЩИНУ? Женщину НУЖНО целовать при любом удобном... да и не удобном случае. – Он стал серьёзным и с волнением в голосе спросил: - Если бы я это сделал?.. Что Вы?..

- Я бы не убежала. И пощёчину Вы бы не получили.

Он усмехнулся и мотнул головой. После паузы, снова волнуясь:

- А можно повторить попытку? – И повернулся к Дине.

- Уже нет. Мне не нравятся мужчины, которыми нужно руководить: это можно, это нельзя... А вот и мой трамвай! – Она подняла воротник и собралась побежать к остановке.

Константин остановил её и развернул к себе:

- Мы ещё не попрощались и не договорились о следующей встрече. – Он держит её за плечи и смотрит в глаза.

Дина не слишком твёрдо:

- Я опоздаю.

- Я довезу Вас на такси. Так когда мы увидимся?

- Когда я вернусь... через неделю. Если Вы не передумаете до тех пор.

- Где и во сколько? А Вам можно позвонить?.. Скажите мне Ваш номер. – Он шарит по нагрудным карманам в поисках ручки.

- У нас нет телефона.

- Тьфу ты! – Растеряно смотрит на неё. - Разве такое бывает? А Вы не могли бы?..

- Не суетитесь. Я приеду и мы увидимся.

- Какого это будет?

- Числа третьего.

- Числа третьего! А если второго? Или четвёртого?.. Неужели такое ещё бывает? Нет телефона!.. А можно Вы позвоните мне, когда приедете? – Он снова принялся искать ручку.

Дина достаёт из сумочки записную книжку и ручку. Ручка из дорогих, с золотым пером. Она открывает ручку, книжку и протягивает Константину. Тот, поглядывая на неё, пишет в книжке, и протягивает её Дине.

Она закрывает сумочку. В это время Константин снова берёт её за плечи. Вдали гремит трамвай. Дина отстраняется и говорит:

- До свидания, Константин Константинович.

- До встречи, Дина.

Дина быстрым шагом идёт к остановке. За ней захлопывается дверь трамвая.

Константин, спрятав руки в карманы куртки, смотрит в след. Потом закрывает глаза.

Комната общежития.

За столом Вера и Валя, перед ними, как и днём, книги и тетради.

Римма спит, отвернувшись к стене и укрывшись с головой.

Входит Дина. Обе молча поворачиваются к ней.

Дина раздевается, переобувается, берёт в тумбочке умывальные принадлежности и выходит.

Вера многозначительно стучит ногтем по стеклу будильника. На часах пять минут первого.

Возвращается Дина. Переодевается в шёлковый короткий пеньюар, садится на постель, достаёт из тумбочки крем и наносит его густой белой маской на лицо, затем на руки. Откидывается на подушку и прикрывает глаза.

Перед глазами картины прошедшего вечера: лицо Константина в тёмном кинотеатре, в зеркале вестибюля кафе, за столиком напротив, под козырьком магазина.

Её отвлекает громкий шёпот Веры.

Комната общежития.

- Как вечер?

- Хороший вечер.

Нервный голос Риммы:

- Имейте совесть! Уже ночь!

- Мы же не кричим, чего ты-то кричишь?

- Извини, Римма, мы больше не будем.

Римма встаёт, надевает халат, достаёт из тумбочки сигареты и выходит.

Вера, пользуясь случаем, поворачивается к Дине:

- Ну, расскажи!

Дина, в той же позе, спокойно:

- Я ничего рассказывать не буду. Вы только и делаете, что сплетничаете и других злите. Вам что не жаль Римму?

Вера отворачивается и корчит рожу. Не выдерживает и продолжает:

- Ты вот такая правильная, а ногти красишь и лицо отбеливаешь.

Дина молчит.

Вера продолжает:

- Правильные не красятся и не расфуфыриваются.

- Чехов сказал: в человеке всё должно быть прекрасно – и лицо, и одежда, и душа, и мысли.

Вера опять корчит рожу. Потом говорит:

- Всё-то ты знаешь.

- Каждый знает то, что хочет знать, то, что ему нужно.

- А что ты в актрисы не пошла? Была бы вторая Дина Дурбин... Турбин! Тебя же в честь неё назвали?

- В честь неё. Но я не способна к актёрству.

- Ну да, врать не можешь. А в кино ведь как: не соврёшь, не сыграешь.

- Ты ошибаешься. Играть роль – не значит врать.

Входит Римма.

Дина ватой снимает с лица крем, массирует руки.

- Не знаю, о чём вы тут за моей спиной...

Дина перебивает её:

- Римма, мы всё знаем про тебя, но это не значит, что мы перестали тебя любить.

Валя опустила голову в тетрадь, а Вера с вытянувшимся лицом уставилась на Дину.

Дина продолжает:

- Лично я тебе сочувствую. Но я желаю тебе, чтобы ты всё забыла и начала новую жизнь... Точнее, не забыла, а не повторяла ошибку. – Она подошла к Римме и обняла её. Римма заплакала и тоже обняла Дину. – А ошибка наша в том, что мы часто думаем, что первый мужчина, который на нас обратил внимание, или первый, в кого мы влюбились, это - навсегда. Но это может быть и не так. А главное, нужно спросить себя: уверена ли я в нём, в себе и своих чувствах?

Римма, всхлипывая, садится на постель:

- Откуда ты... всё это?..

- Что, она прямо так тебе и говорила?

- Нет. Она, как раз говорила совсем другое. Но я видела её жизнь и понимала больше, чем слышала.

Верхняя боковая полка плацкартного вагона.

Дина лежит прикрыв лицо согнутой в локте рукой. Она то убирает руку и смотрит в окно на мелькающий пейзаж: пасмурный день, низкое небо, деревни, поля – одни едва покрылись нежной зеленью, другие сочно-тёмные, леса в свежей листве. Снова прикрывает глаза.

Достаёт из-под подушки сумочку, вынимает из неё записную книжку, раскрывает на букве «К». Смотрит на последнюю запись: после трёх букв - ККК - номер и рядом маленькое сердечко.

Она проводит пальцами по записи и прижимает страницу к губам.

В разной последовательности: вестибюль кафе, тёмный зал кинотеатра, навес у входа в гастроном, танцевальная площадка кафе.

Всюду Дина видит лицо Константина. Она «задерживает взгляд» на его глазах, потом медленно перемещает на губы. Касается его губ пальцами, приближает к ним свои. Он берёт её лицо в ладони и целует в губы.

Полуторная «хрущёвка», обставленная и декорированная в самом примитивном стиле конца шестидесятых, граничащем с дурным вкусом.

В «зале» у окна - коричневый полированный стол, на котором на кружевной салфетке стоит большая хрустальная ваза с искусственными гладиолусами. Торец стола покрыт газетой, на ней разложены учебники и тетради. Дина – ученица десятого класса – делает уроки.

Через открытую дверь другой комнаты видна большая кровать, покрытая вышитым атласным покрывалом, на стене ковёр, в углу трюмо. За ним сидит женщина в бигуди и прихорашивается. Затем она поднимается, выходит из спальни и подсаживается к Дине. Замечает на столе какое-то пятнышко, дышит на него и протирает рукавом вязанной шерстяной кофты с перламутровыми пуговицами. Натягивает рукава таким образом, чтобы кожа рук не касалась полированной поверхности, и опирается локтями на стол.

Дина поднимает на неё взгляд:

- Ты куда-то уходишь?

Дина откладывает ручку и серьёзно говорит:

- Мама, ты опять идёшь с этим... Геннадием Петровичем? А потом опять будешь плакать?

Мать виновато опускает лицо:

- Диночка, ты уже должна понимать...

- Что понимать? Что ты не можешь без мужчин?

- Ну, зачем ты так?

- Ты врёшь одному, врёшь другому... Ты врёшь мне, врёшь себе. Мама... Ну брось ты это!

Мать, словно уже не слыша дочь, протягивает руку к её лицу:

- Вот, умница... смотри, какая кожа стала ровная, все пятна прошли. Ты должна постоянно пользоваться этим кремом и этой мазью. Запомни, красота и молодость женщины в её руках.

Дина смотрит на неё безнадёжно.

- Да-да, доча. Скоро ты меня поймёшь и спасибо скажешь. Глянь вот на меня: разве мне дашь тридцать шесть лет? – Беззаботно улыбается, как довольный ребёнок. – Знаешь, сколько мужчин за мной увивается!

- И у каждого семья, жёны, дети. Тебя что, это совсем не волнует?

- Хм! Это их дело! Значит такие жёны, что мужей к другим тянет! А мне-то что – мне нравится внимание, подарки... Бери, Диночка всё, что в руки идёт... Тебе бы вот кокетства чуть-чуть... нельзя же такой прямолинейной быть, ты же сперва ЖЕНЩИНА, а потом уже комсомолка. Знаешь, как ими вертеть можно! – Смеётся заливисто. – Как, ты думаешь, я с восемью классами помощником начальника цеха стала? И ведь вот тяну, не хуже образованных.

- Тебе не надоело в любовницах ходить?

- Надоело?! Не-ет! Это так приятно! В жёнах-то я уже побывала, хватит!

Столик в кафе.

Константин, откинувшись на спинку стула, произносит:

- Впервые слышу, что с прямотой и естественностью легче жить, чем хитря... лукавя... Или кокетничая.

На эту картинку наплывает крупным планом лицо Константина. Повторяется 17-й эпизод.

Вестибюль общежития.

Стол вахтёра, рядом на стене – полка с ячейками для писем. Над ней – большие квадратные часы казённого типа.

За окнами в решётках яркий солнечный день.

За столом пожилая женщина вяжет носок.

Входит Дина в бриджах, маленькой открытой блузке без рукавов. Едва тянет большую кожаную сумку в одной руке и раздутую авоську с газетными свёртками в другой.

- Здравствуйте, Валентина Семённа.

- Здравствуй, Диночка. Что раньше вернулась?

Дина ставит поклажу, переводит дух. Проверяет почту – ничего нет.

- Да так... Скучно стало. Друзей нет, все разъехались. Мама занята...

- Ну-ну... Здесь хоть на пляж походишь – погода-то установилась. Жара уже который день. Твоих девчонок, правда пока нет. – Открывает тумбочку, достаёт ключ с биркой и прикреплённой запиской, читает: - Турбина третье, Панова третье, Колыванова первое сентября, Яковлева выбыла.

Дина, с удивлением:

- Римма Яковлева выбыла?!

- Документы забрала и уехала.

- Отчислили?

- Нет, говорит, сама не хочет больше учиться тут. Будет, говорит, в институт поступать, в художественный.

Дина, растеряно:

- Да. Она рисует здорово. – Берёт ключ, сумки и уходит.

Через некоторое время возвращается, подходит к столу.

- Валентина Семённа, дайте мне от кухни ключ.

- А, да-да! Ваш этаж ещё пустой, ты первая. - Достаёт ключ и протягивает Дине.

Дина, смущённо:

- А можно мне позвонить? Я быстро!

- Позвони, позвони.

Дина набирает номер, ждёт, кладёт трубку. Берёт ключ от кухни и уходит.

Комната в общежитии.

Дина сидит на постели и безучастно смотрит в окно. Переводит взгляд на часы. На них три двадцать. Она ставит стрелку будильника на шесть. Достаёт из сумки книгу, раскрывает. Читает какое-то время, Потом снова смотрит на часы, потом в окно. Откладывает книгу, переводит стрелку на пять тридцать, ложится и закрывает глаза.

На часах пять тридцать, часы издают щелчок. Дина вскакивает, смотрит на стрелки.

Поднимается, оправляет одежду, выходит из комнаты.

Вестибюль общежития.

Дина подходит к столу вахтёра.

- Можно? – Она показывает на телефон.

- Звони, звони. – Вахтёр всё за тем же занятием, вяжет.

Дина набирает номер, ждёт, кладёт трубку.

- Что нет никого?

- Неа. - Спохватывается и снова набирает номер. Ждёт. – Тётя Ира! Это я. ... Да, сегодня. ... Вам от мамы посылочка. ... Сегодня? ... Могу. ... Ладно. ... Хорошо. – Кладёт трубку.

Там же. Некоторое время спустя.

Из коридора выходит Дина в стильном платье, в зелёных лодочках и с такого же цвета сумочкой на плече, в ушах крупные розовые клипсы в цвет помады и лака на ногтях. Через руку перекинута лёгкая трикотажная кофточка.

Вахтёр отрывается от вязания и восхищённо восклицает:

- Ну, красавица! Ну, модница! Куда собралась?

- К родным пойду. Может, заночую. – Протягивает ключ. – Снова смущённо показывает на телефон: - Можно?

- Можно, звони.

Дина снова безрезультатно набирает номер, кладёт трубку.

Там же, через два дня.

За столом тот же вахтёр за тем же занятием.

Открывается входная дверь, входит Дина.

- Здравствуйте, Валентина Семённа. – Улыбается. – А Вы вроде и не уходили никуда.

- Здравствуй-здравствуй. Как же, два дня дома, сутки на работе. А ты что, только от родных идёшь?

- Да. И снова к ним пойду, соберусь вот... Они уезжают на месяц, попросили, чтоб я пожила у них. Мне на практику от них совсем близко будет. – Берёт из ячейки пачку писем, перебирает, ничего нет.

Вахтёр, протягивая ей ключи:

- А тебе, кажись, письмецо было. В тот же день, когда ты ушла к родным. Точно! Да не почта принесла, а мужчина какой-то. Положил на твою букву и ушёл. Я потом глянула – тебе. Может Вера твоя забрала? Она уже приехала.

- Спасибо, Валентина Семённа! – Дина обрадовано направилась по коридору к себе.

- От кого ждёшь-то так? – Вслед Дине.

Дина, не оборачиваясь:

- А-а, ну-ну...

Комната общежития.

Входит Дина. Никого нет. Она осматривает стол, свою тумбочку, заглядывает под подушку, смотрит на Верину постель. Нигде нет письма. Она достаёт из шкафа сумку и начинает собирать в неё вещи.

Потом смотрит нерешительно на Верину тумбочку, протягивает, было, руку, чтобы открыть и заглянуть в неё, но не делает этого.

Там же, позже. За окном сумерки.

Дина сидит на постели, перед ней собранная сумка. Смотрит на часы: около восьми. Она берёт сумку, гасит свет, выходит.

Вестибюль общежития.

Из коридора появляется Дина с сумкой. Подходит к столу, протягивает ключ.

- Валентина Семённа, я оставлю номер телефона, вдруг кто спрашивать будет, дадите?

- Давай, запишу. – Достаёт из ящика тетрадку.

- И ещё, скажите Вере, чтобы письмо положила в ячейку, я завтра за ним зайду. Я сейчас ждать не могу, мои уезжают скоро... Передадите?

- Передам, передам.

- Можно? – Показывает на телефон.

Вахтёр кивает:

- Давай-давай.

Набирает номер, ждёт, кладёт трубку.

- Спасибо. До свидания.

Поднимает сумку, выходит.

Прихожая «сталинской» просторной квартиры.

У двери стоят чемоданы, сумки. Женщина, мужчина и юноша попеременно проходят через неё из комнаты в комнату, выносят новую поклажу.

Раздаётся звонок в дверь.

Женщина подбегает, открывает. На пороге Дина с сумкой.

- Заходи, сейчас поужинаем, такси через сорок минут.

Гостиная той же квартиры.

Обстановка модная, со вкусом. Во всём чувствуется достаток.

На тахте сидит Дина, свет торшера падает на книгу. Но Взгляд Дины устремлён в окно – на огни ночного города.

Через какое-то время она смотрит на напольные часы напротив, на них одиннадцать с небольшим.

Она протягивает руку к телефону, снимает трубку, набирает номер, ждёт.

Вестибюль общежития.

За столом другая женщина-вахтёр, менее приветливая, читает книгу. Часы показывают около трёх. За окнами яркое солнце.

Входит Дина:

- Здравствуйте, Анна Иванна.

- Здравствуйте. – Не отрываясь от книги.

Дина проглядывает почту, ничего нет.

- Можно ключик?

- Какой?.. – Роется в тумбочке. – Всех не упомнишь.

- Четвёртый.

Вахтёр достаёт ключ. Дина берёт и уходит по коридору.

Комната общежития.

Дина сидит на своей постели, вертя в руках ключ. Смотрит на Верину тумбочку. Поднимается, подходит к ней, нерешительно открывает, но тут же захлопывает и отходит. Стоит, глядя в окно.

В дверь стучат.

Дина резко оборачивается:

Заглядывает девушка:

- Турбина Дина есть?

Дина подходит к двери, нетерпеливо:

- Вас в вестибюль просят выйти.

- Спасибо! – Дина выбегает из комнаты.

Вестибюль общежития.

Вдоль окон прохаживается элегантно одетый мужчина. Оборачивается на Динины шаги.

- Здравствуйте, Дина Александровна, Вы меня, наверное...

- Михаил Антонович... Здравствуйте. Что-то?.. – Дина начинает волноваться.

- Вы можете сейчас поехать со мной?

- Да, могу. Только комнату закрою.

- Хорошо, я жду на улице.

Михаил выходит. Вахтёр смотрит вслед ему, потом в след убегающей по коридору Дине.

Сквер перед общежитием.

Из общежития выходит Дина. Михаил берёт её под руку и ведёт к серой «Волге», открывает ей дверь, сам садится за руль. Машина отъезжает.

Отделение травматологии. Больничная палата на первом этаже.

В палате два больших окна, расположенных над спинками коек, они раскрыты, в них сквозь листву пробивается яркое солнце.

Против окон – стеклянная дверь с белыми занавесками. По бокам от двери две кровати, обе пусты, но постели смяты и на тумбочках следы обитания. Около окон тоже две постели – Одна застелена, с пустой тумбочкой рядом, на другой лежит мужчина в полосатой казённой пижаме. Его левая нога в гипсе от бедра, подвешена на растяжках.

В палату входят Дина и Михаил, оба в белых халатах.

- Вот он, наш герой.

Дина останавливается, не зная, что сказать.

Лежащий на кровати Константин улыбается радостно и виновато. Он протягивает дине руку. Та подходит ближе и пожимает её. Константин не отпускает. Дина смущённо опускает голову.

- Ну, что? Я свободен? Мавр сделал своё дело, мавр может уходить?

- Миш, спасибо тебе! Если бы не ты... – Он не отрываясь смотрит на Дину. Подтягивает её поближе за руку, отпускает. Протягивает руку Михаилу, тот пожимает её, прощается с Диной и выходит.

Костя показывает Дине на край кровати, она присаживается. Они молча смотрят друг на друга: Костя, улыбаясь, Дина встревожено.

- Как это Вы?..

- А Вы не получили моего письма?

- Когда Вы приехали?

- Тридцатого.

Костя взвывает сокрушённо.

- Я звонила.

- Конечно! А я через день после Вашего отъезда... Ремонт затеял. Что-то вдруг взбрело в голову, решил всё изменить в жизни, начав с квартиры. Мишка помогал, сейчас один доделывает. А я вот тут...

- Со стремянки навернулся. Перелом в двух местах. Хорошо, Мишка рядом был – побежал к соседям звонить... У меня что-то с телефоном, может, сами и повредили... Он и письмо Вам возил в общежитие, и звонил туда, просил записку передать...

- Про письмо мне сказали, только соседку никак не могла застать, она, говорят, его забрала. Я сейчас к родным переехала. Они в отпуске... А записки только одна дежурная пишет, остальные вредные.

Они замолчали и смотрят друг на друга.

Дина протягивает руку к виску Кости – на нём кровоподтёк жёлто-зелёного цвета и заживающая рана – касается кожи пальцами. Костя перехватывает её ладонь и прижимает к губам.

- Как я скучал...

- Я тоже... Ужасно просто...

Он закрывает глаза, целует пальцы Дины. Она свободной рукой касается его правой кисти, лежащей вдоль тела: проводит по запястью, пальцам.

Открываются двери, входит санитарка с тележкой:

- Товарищи больные, полдник!

Подаёт Косте стакан с киселём и тарелку с двумя пряниками. Остальное расставляет на тумбочки у дверей.

Дина отрицательно мотает головой.

- А я голодный!.. Все двадцать четыре часа голодный. – Набрасывается на пряники и кисель. Не успевает Дина моргнуть, как ничего уже нет.

- А во сколько посещения заканчиваются?

Дина смотрит на часики: половина пятого.

- Я скоро вернусь.

Встретив умоляющий взгляд Кости:

- Скоро-скоро, правда. – Улыбается и гладит его по небритой щеке.

Там же, спустя некоторое время.

В окнах свет закатного солнца, щебет птиц.

На одной из коек, стоящих у дверей, читает книгу пожилой мужчина, вторая по-прежнему пуста.

Костя лежит с закрытыми глазами.

Дверь тихо отворяется. Входит Дина с сумкой. Подходит к Костиной кровати, осторожно ставит сумку на стул рядом.

Костя открывает глаза, обрадовано:

Та достаёт из сумки банки, обёрнутые в газеты. Костя, поняв, что это значит, хохочет в голос. Сосед по палате с загипсованной рукой приподнимается и смотрит на них, улыбается, снова ложится.

Костя с аппетитом ест принесённое Диной. Она смотрит на него улыбаясь и молчит.

Спустя несколько дней, во дворе больницы.

Двор с клумбами и дорожками, полянами и аллеями, много зелени – деревья и кусты. Больные – кто с загипсованной ногой, кто с рукой или шеей в гипсе – ходят по дорожкам, сидят на скамейках.

На зелёной поляне стоит матерчатый шезлонг, на нём сидит вытянувшись – почти лежит – Костя, его загипсованная нога пристроена на невысокой скамейке, рядом – на такой же скамейке - сидит Дина и читает вслух.

- «В кафе вошла девушка и села за столик у окна. Она была очень хороша, её свежее лицо сияло, словно только что отчеканенная монета, если монеты можно чеканить из мягкой, освежённой дождём кожи, а её чёрные, как вороново крыло, волосы закрывали часть щеки». – Она поднимает взгляд на Костю. – Надо же так сказать: «её свежее лицо сияло, словно только что отчеканенная монета»!..

Дина замечает что-то, что заставляет её улыбнуться, она пальцем легонько теребит руку Кости, тот открывает глаза и вопросительно смотрит на неё. Она глазами направляет его взгляд.

Скамейка в тенистой аллее, метрах в двадцати от места, где сидят Дина и Костя.

На скамейке сидит больной в пижаме и тюбетейке, сооружённой из носового платка с четырьмя узелками. Его левая нога (ближняя к зрителям) от колена и до ступни включительно покрыта гипсом. Больной задремал, газета, которую он читал, сползла на грудь. К его ноге подходит небольшая собачонка, обнюхивает загипсованную ступню со всех сторон, задирает ногу и орошает гипс жёлтой струёй. Отходит в сторонку, садится и томно прикрывает глаза.

Дина уткнулась Косте в плечо и давится смехом, Костя сотрясается от конвульсий. Слегка успокоившись, они продолжают наблюдать за собачонкой.

Дина спохватывается: она почти лежит лицом на плече Кости. Тот, вероятно, в тот же момент замечает это. Они смотрят друг на друга, стушевавшись, их лица совсем рядом.

Вдруг Костя отводит глаза, смотрит на собачонку и снова начинает содрогаться от смеха.

Дина тоже поворачивает голову в сторону происходящего.

Собачонка, посидев в луче солнца, поднялась и вернулась к гипсовой ноге. Снова обнюхала и повторила орошение уже с другой стороны.

Дина и Костя, едва сдерживаются, чтобы не расхохотаться вслух. Шезлонг под крупным Костей начинает разъезжаться от содроганий – спинка уходит назад, боковины расползаются в стороны. Костя, чувствуя, что падает и ничего с этим сделать не может, уже не сдерживаясь, хохочет во весь голос, к нему присоединяется Дина. Оба падают. При этом Костина загипсованная нога застревает на вставшей дыбом боковине шезлонга, ему становится больно, его смех переходит в рёв, перебиваемый хохотом. На его груди лежит Дина, её рука прижата собственным телом, это не даёт ей возможности подняться – лицом она утыкается в лицо Кости. Он, с искажённой смехом и болью физиономией, замолкает, рукой прижимает к себе Дину и крепко долго целует. Потом, видимо, не выдерживает и снова взвывает диким голосом.

Они барахтаются, зажатые остатками шезлонга, не в силах найти точку опоры. Хохот смешивается с воем.

Проснувшийся больной на скамейке смотрит на них сперва с недоумением, потом - с нескрываемой укоризной, ругается:

- Психи ненормальные!.. Молодёжь пошла!..

Собачонка, перепуганная шумом, в третий раз мочится на его ногу, закапывает её задними ногами, подняв столб пыли, и убегает.

Больной, почувствовав, наконец, в чём дело, смотрит на ногу – она в жёлтых потёках. Он чертыхается. Пытается стряхнуть то ли потёки, то ли гипс, ему становится больно, он кричит.

Дина и Костя, слыша его реакцию, впадают в новый приступ смеха, который полностью обессиливает обоих. К ним подбегают двое санитаров, помогают встать. Дина собирает останки шезлонга и табуретки, которая тоже рассыпалась.

Костя подвывает и похохатывает одновременно. Санитары несут его в палату. Больные, привлечённые шумом, недоумённо смотрят вслед этой непонятной группе.

Больничная палата.

Костя со следами страдания на лице, тем не менее, улыбается Дине. Она смотрит на него взволнованно.

Они замолкают. На лицах волнение – оба под впечатлением поцелуя, каждый понимает, о чём думает другой.

Входит медсестра:

- Гостям покинуть помещение на десять минут.

Подходит к Косте, протягивает термометр.

Костя расстёгивает и распахивает пижаму. Широкая мускулистая грудь густо покрыта волосами.

Дина смущаясь, отворачивается и выходит.

Больничный коридор перед палатой.

Дина стоит лицом к окну, смотрит невидящими глазами во двор.

Перед глазами недавние картины: она, упавшая во дворе на Костю, его поцелуй, его обнажённая грудь, она касается её рукой, губами.

Её приводит в чувство голос медсестры, выходящей из палаты:

- Невесты могут продолжить свидание с женихами. – Спохватывается и смотрит внимательно на Дину: - Вам плохо?

Дина мотает головой.

- Вы уверены? – Пытается нащупать пульс.

- Всё в порядке, спасибо. – Заходит в палату.

Больничная палата.

Дина садится на стул рядом с постелью Кости.

- Так я Ваша невеста?

- Вы против?

- Так уверенно – «нет»?

Она опускает голову:

- Это выглядит неприличным?

- Не думаю... Просто... это выглядит нетривиальным.

Дина снова поднимает лицо. На нём вопрос.

- Я не делал Вам предложения, вы не раздумывали над ним...

- По-моему, уже всё произошло... Ну, всё, что происходит между влюблёнными. Или я не права? Произойдёт ли оно в действительности – уже не столь важно...

- Возможно... Но ведь в действительности это будет приятней?

Дина, улыбаясь:

- Возможно. Я не знаю. Со мной такого ещё не было.

- У Вас ещё не было?.. не было мужчины?

- Вас это удивляет?

- Я Вам уже говорил... в Вас меня удивляет всё. – Помолчал, глядя на Дину. Его лицо понемногу становится серьёзным. – А Вы не намерены советоваться с родителями?

- Нет. Я просто сообщу им при случае.

Он берёт её руку в свои, она гладит пальцем его мохнатое запястье.

Больничная палата. Несколько дней спустя.

В палате двое: Костя и его сосед на койке у двери.

Дина принесла, как обычно, еду для Кости. Сегодня она с распущенными по плечам волосами, против обычно собранных на макушке.

Костя с аппетитом поел и откинулся на подушку.

Вместо ответа он смеётся и машет головой. Потом:

- Сказать, что всё, что Вы готовите, ОЧЕНЬ вкусно – значит не сказать ничего! Я не хочу словами принижать всю прелесть моего нынешнего положения. Просто посмотрите на мою довольную физиономию. Да, я счастлив, что поломал ногу!

- Не преувеличивайте.

- И захотел бы – не смог! – После небольшой паузы. – А Вы сегодня другая, я Вас такой ещё не видел. – В его взгляде появляется волнение, потом возбуждение. Он протягивает Дине руку. – Сядьте рядом.

Дина пересаживается на край постели.

Костя тянется к её волосам, перекидывает прядь со спины на грудь. Распахивает полы её белого халата, чтобы было видно бледно-зелёную блузку на пуговицах с вырезом «лодочкой». Снова поправляет прядь волос, она лёгкой волной ложится на кожу шеи и на блузку. Он задевает запястьем грудь Дины, потом – едва касаясь - проводит по ней тыльной стороной пальцев. Поднимает взгляд Дине в глаза. Она смотрит на него с волнением.

Он, совсем тихим шёпотом:

- Я хочу Вас целовать.

Она едва заметно кивает головой.

Она снова едва заметно кивает.

Они сидят так какое-то время, пока сосед по палате не заскрипел кроватью за спиной Дины.

Костя выглянул из-за неё и увидел, что тот встаёт и со словами: «пойду, погуляю» - выходит.

Напряжение возрастает. Костя поднимает руку и проводит по щеке Дины тыльной стороной пальцев. Потом – ладонью по волосам, пригибает её голову к своему лицу.

Они целуются: сначала едва касаясь губами губ, потом более страстно.

Больничная палата. Несколько дней спустя.

В палате трое больных вместе с Костей.

Дина сидит на краю его кровати. Она с распущенными волосами, в той же зелёной блузке. Халат спереди распахнут.

Она в полголоса читает Косте книгу. Он, не отрываясь смотрит на её лицо: то на губы, то на лоб, глаза, шею.

Его рука лежит у неё чуть выше колена, поверх юбки, пальцы едва заметно поглаживают ткань.

Заскрипела кровать за Дининой спиной. Один сосед говорит другому: «пойдём, в домино, что ли сыграем». Они выходят.

Дина откладывает книгу, склоняется над Костиным лицом. Они целуются. Костина рука сжимает Динину грудь, пальца подбираются к пуговицам блузки, расстёгивают их одну за одной. Под блузкой – глухой атласный лифчик. Костя пытается проникнуть под него.

Дина деликатно отодвигает его руку и застёгивает пуговицы.

Та же палата, на следующий день.

Входит Дина, здоровается со всеми.

- Что это Вы сегодня так рано? Или я субботу прозевал?

Дина, распаковывая сумку:

- В цехе профилактика, практикантов распустили. – Садится на постель, Костя сразу берёт её за руку. – А Вы уже знаете?

- Что Вас выписывают на следующей неделе?

- Э-эх! Это я хотел Вам сюрприз сделать.

- Не огорчайтесь, у Вас ещё будут поводы и возможность.

Она раскрывает книгу. Читает.

Через некоторое время соседи выходят из палаты.

Дина с Костей принимаются целоваться, словно только этого и ждали.

Потом Дина отстраняется, распахивает халат и, глядя Косте в глаза, медленно расстёгивает блузку. Под ней обнажённая грудь.

Костя сначала закрывает глаза, потом открывает и протягивает к ней руку. Кончиком пальца гладит впадину между грудей, потом – низ груди, подбирается к соску.

Дина смотрит на его лицо, закусив губу. Он изредка поднимает тяжёлый взгляд ей в глаза.

За дверями раздаётся приближающийся шум.

Дина запахивает халат и незаметно, продолжая чтение, застёгивает пуговицы на блузке.

Двое санитаров ввозят в палату каталку с больным в гипсе и с перевязанной головой, перекладывают его на свободную кровать рядом с Костей, балагурят: «принимайте пополнение, вот вам новый сосед, просим любить и жаловать» и т.п.

Дина с Костей не могут оторвать взгляда друг от друга.

Больничный двор. Некоторое время спустя.

Костя с костылём медленно идёт по аллее, рядом Дина старается помочь. Костя сопротивляется:

- Я сам должен научиться ходить.

- Если Вы упадёте ещё раз, Вас не выпишут на следующей неделе.

- Если я не научусь ходить, меня тогда вообще незачем выписывать. Я не собираюсь висеть на Вашей шее ещё месяц.

- А Вы не думали, что мне это может доставлять удовольствие?

- А Вы не думали, что я здоровый могу доставить Вам ещё большее удовольствие, чем вот такой? – Он пытается жестом продемонстрировать «какой он», но без опоры покачивается и едва не падает.

Дина подхватывает его и с трудом удерживает равновесие. Оба смеются и направляются к скамейке отдохнуть.

Костя сидит вполоборота к Дине и теребит прядь её волос за спиной. На его лице сомнение, нерешительность – он хочет начать разговор, но не знает, как и с чего.

- По-моему, Вы хотите мне что-то сказать.

- Если бы Вы знали, ЧТО, Вы бы не торопили меня.

Она поворачивает к нему лицо:

- Вы ещё не достаточно хорошо меня понимаете?

- Да нет... Это – дань условностям... Я просто волнуюсь... – Напряжённо выдерживает паузу и решается. – Только одна просьба – выслушайте меня от начала до конца, не задавая вопросов и не делая выводов. Обещайте. – Смотрит на неё с мольбой.

Лето 1940 года.

Главный герой – четырёх-пятилетний мальчик.

Действие происходит в большом особняке, стоящем среди пышного южного сада с клумбами и розариями, гравийными дорожками, вазонами и скульптурами, на берегу Чёрного моря. Комнаты большие и просторные, с высокими окнами и обстановкой, близкой к роскоши.

Детская комната, широкая кровать. За закрытыми плотными шторами – солнечный день.

На кровати лежит мальчик, рядом няня, молодая девушка, читает ему книжку.

Из глубины квартиры раздаются голоса – мужской и женский. Между ними бурная ссора. Несколько раз и один, и другая повторяют слова «любовница», «любовницы».

Мальчик уже не слышит сказку. На него наплывает шквал непонятного шума, в который вкраплены всё те же слова – «любовница», «любовницы».

Он мотает головой, чтобы «вытряхнуть» этот шум из ушей, спрашивает няню:

- А что такое «любовница»?

Няня думает некоторое время, потом отвечает:

- Это такая большая птица.

- Морская, как альбатрос?

- Бывает морская, бывает не морская.

- А она страшная?

- Нет, не очень.

- А что она делает?

- Она... разоряет сады...

- А в дом она может залететь?

- Нет, в дом она не осмелится.

- А что, папа её боится?

- Нет, думаю, папа её не боится. Если только совсем немножко.

- Ну да, у папы ведь есть кортик... и наган... А мама боится?

- Мама боится – она ведь женщина.

- Надо сказать, чтобы папа ей кортик оставлял, когда уходит.

- Не надо ничего папе говорить, он рассердится. И кортик он не может дома оставить – его тогда на службу не пустят. – Гладит его по голове. Спи. Открою тебе секрет: сегодня на полдник... – заговорщицки переходит на шёпот – ну?

- Оладушки. Спи. – Выходит, затворяет плотно дверь.

Веранда особняка.

Плетёная из лозы мебель: стулья, кресла и большой овальный стол.

Маленький Костя в матроске с игрушечным кортиком на поясе сидит за столом. Его няня ставит перед ним тарелку с оладьями и стакан ярко-красного киселя.

Из глубины комнат раздаётся пронзительный крик матери, отчитывающей прислугу за плохо отглаженные чехлы на мебели и скатерть.

Няня гладит Костю по голове – во всех её действиях чувствуется любовь к мальчику.

- Ешь. И запивай. Ой, а что это ты кортик надел?

Сад. Вторая половина дня. Скользящие лучи солнца на дорожках.

Костя, с кортиком, вынутым из ножен, прохаживается по дорожкам. Он опасливо поглядывает в дальние уголки сада, под кусты.

Этот эпизод повторяется несколько раз: в разные дни, в разное время дня. С каждым разом Костя становится всё смелее, всё дальше заходит в отдалённые уголки сада. Он уже даже не вынимает кортик из ножен, висящих у него на поясе.

Веранда особняка.

В кресле сидит женщина: она ухожена, с причёской по моде, губы и брови подкрашены, ногти покрыты лаком. Она сидит с книгой на коленях в скучающей позе, смотрит на море. Её лицо хоть и красивое, но с печатью постоянного раздражения.

Она вздрагивает от внезапно раздавшихся криков Кости: «Любовница! Там любовница! Мама-а-а!»

Мать с недоумением и обострившимся раздражением встаёт и смотрит в сторону бегущего к ней Кости.

Он подбегает и с дрожью в голосе повторяет: «Мама, там – любовница. Там.»

- Что ты мелешь? Что это? Какая любовница?

- Там. Огромная любовница. – Он робко, жестами зовёт мать в глубину сада.

Она направляется в сторону, откуда прибежал сын. Он идёт за ней, выглядывая из-за её длинной пышной юбки.

На заднем дворе, за аккуратными белыми сараями прохаживается индюк – он гребёт лапами, хлопает крыльями, создавая шум, и поднимает в воздух мусор.

Мать недоумённо смотрит на индюка, потом поворачивается к сыну. С нескрываемой злостью:

- Пошшшёл вон, тупица!

Мальчик съёживается и спиной удаляется от матери, запинается о бордюр дорожки, падает, головой ударяясь о другой бордюр. Он лежит в неловкой позе, ему очень больно, но он с ужасом смотрит на мать и боится шевельнуться.

Мать переступает через него, запинается каблуком о его широкие матросские брючки, с раздражением освобождается, пинает ногу мальчика и уходит.

Он лежит, крепясь, чтобы не заплакать. Потом поднимается, щупает ушибленное место на голове, смотрит на руку: на ней кровь. Снова ещё крепче поджимает губы, но из глаз выкатываются две больших слезы.

Гостиная. Обеденное время.

Большой стол сервирован по всем правилам. За столом отец, мать, юноша лет восемнадцати в морской военной форме, маленький Костя, рядом с ним женщина лет шестидесяти пяти, одетая по моде и тоже ухоженная, в драгоценностях.

Прислуга подаёт блюда, убирает тарелки и т.д.

Мать сидит рядом с юношей и почти не ест, она любуется им, то поправляет ему волосы, то воротничок.

Костя тоже с восхищением поглядывает на него.

Мать, перехватив Костин взгляд:

- Смотри, смотри, какой у тебя брат красивый. – Гладит его по волосам. – И умница. Тебе таким никогда не стать.

- Ну что ты, Раиса говоришь! – Прижимая голову Кости к своей груди: - И ты таким же будешь. Вот только подрастёшь немного. Правда? – Целует его в макушку.

- Мама, не балуйте ребёнка, в нашем доме не принято нежничать с мальчиками.

- А я своего Костеньку баловала. И ничего – вон какой генерал получился.

Отец, смеясь:

- Мама, сколько Вам говорить, я не генерал. Моряки не бывают генералами.

- У кого не бывают, а у меня бывают. И внучкù мои генералами будут. Да? – Снова прижимает к себе маленького Костю.

Тот, обмирая от её нежности, шепчет: «да, бабулечка».

Веранда. Чуть позже.

В кресле старший брат Кости, прикуривает трубку. Костя заворожённо наблюдает за ним.

Прислуга накрывает стол к чаю.

Выходит мать, замечает Костю. Шипя:

- Иди к себе, здесь взрослые будут. Вон!

Он, съёжившись, уходит. В двери натыкается на бабушку. Испуганно поднимает к ней лицо. Она обнимает его:

- Да я пойду к себе... поиграю. Медленно, оборачиваясь в надежде, что его остановят, уходит.

- Ну, как хочешь, поди. – К Раисе: - Что-то он у вас людей дичится?

- Да и не знаю... Такой уж...

Старший сын недоумённо смотрит на мать, но ничего не говорит.

Детская Кости.

Дверь открыта. В неё проглядывается широкий коридор и дверь в другую комнату.

Костя на ковре строит из множества деревянных кубиков крепости.

Он замечает, что по коридору идёт его брат, осторожно ступая и озираясь. Костя делает вид, что сосредоточен на своём занятии – он побаивается и избегает брата, как и всех в этом доме.

С веранды доносится красивый баритон отца, он поёт под гитару романс.

Брат осторожно, но проворно, открывает дверь и ныряет в комнату.

Костя подходит к двери и заглядывает. Это – отцовский кабинет. Брат подлезает под секретер, что-то поджимает, и другой рукой открывает дверцу секретера. Встаёт, быстро берёт что-то из него, кладёт в карман, захлопывает дверцу.

Костя убегает в свою комнату.

Входит брат. С попыткой дружелюбия и заинтересованности в голосе:

- Ну, что ты тут у нас строишь?

Костя не отвечает. Брат уходит, посвистывая.

Весна 1949 года.

Детская в том же доме.

Обстановка почти та же, что до войны.

За письменным столом занимается Костя, ему лет тринадцать.

Из глубины дома раздаются крики отца и матери. Снова, как и в далёком детстве, на Костю наползает звуковой кошмар, в котором различимы только слова «любовница, любовницы».

Он трясёт головой и закрывает уши двумя раковинами, которые лежат перед ним на столе. Слушает шум прибоя.

Начало лета 1953 года.

На кушетке сидит семнадцатилетний Костя, на коленях – какой-то учебник, на столе чернильница, тетради.

Взгляд его устремлён на море, на чаек, кружащихся над водой.

В глубине дома раздаётся крик матери: она кричит на прислугу, выговаривая за плохо выглаженные чехлы стульев и скатерти. Костя закрывает глаза, на лице гримаса неприятия, даже ненависти к происходящему. Он слышит, что мать приближается к месту его обитания, раскрывает учебник и делает вид, что сосредоточенно занимается.

Появляется мать. С раздражением Косте:

- Занимаешься или делаешь вид? Бездельник! Учти, поступишь с помощью отца, а учиться самому придётся.

Костя, с твёрдостью в голосе:

- Я не хочу в военно-морское.

- Тебя не спрашивает никто! Захочешь, как миленький! – Разражается истерикой: - Был бы Серёженька жив! За тебя, паразита... бездарь... погиб! А-а-а! – Трясётся, вытянувшись в струнку и запрокинув голову. – А-а-а!

Прибегает пожилая горничная. Она уже знает, что делать в таких случаях: бьёт Раису по щекам. Потом уводит в дом.

Костя бросает учебник, быстро вырывает лист из тетради, обмакивает ручку, пишет:

«Бабулечка, моя милая, забери меня к себе. Я не хочу здесь жить. Я не хочу быть военным моряком. Я ненавижу море. Я буду тебе помогать. Целую, твой Костя.»

Торопливо складывает листок вчетверо и прячет в нагрудном кармане. Идёт в дом.

Внутри дома.

Осторожно подходит к одной двери. Из-за неё слышатся всхлипывания и вскрики матери и успокаивающий голос горничной.

Костя заходит в кабинет отца, подходит к секретеру. На всякий случай дёргает за ручку – секретер закрыт. Тогда он подлезает снизу, поджимает что-то, как когда-то его брат, открывает дверцу.

Внутри лежат бумаги, тетради. На отдельной полке – стопка денег. Ниже – чернильница, пачка бумаги, лист марок и конверты.

Костя берёт конверт, отрывает марку, лизнув, наклеивает. Захлопывает секретер и выходит из кабинета. Прислушивается и направляется на звук металлического перезвона.

Его бывшая няня, теперь уже молодая женщина, протирает у комода столовые приборы.

Костя подходит к ней:

- Аннушка, Вы не могли бы бросить в городе моё письмо?

- Конечно, Костенька.

- А можно я Ваш адрес обратный напишу?

Аннушка улыбается, игриво:

- Барышня появилась, Константин Константинович? А?

Он, смущённо:

- Нет, это бабушке.

- Ладно, пиши бабушкин адрес, а я свой допишу.

- Вы же не скажете никому?

- Нет, конечно, моя радость!

Костина комната. Несколько дней спустя.

Поздний вечер. Костя за столом читает книгу, прикрытую учебником. В глубине дома снова звуки родительского скандала. По коридору пробегает мать с истерическим криком:

- А-а-а! Так эту ты и обрюхатил! А-а-а-а! Помогите! – Её крик переходит в визг.

За ней появляется отец со словами:

- Заткнись! Твою истерику слушать некому! Все ушли! Я – единственный слушатель. – Раздаётся звук нескольких пощёчин. Крик матери переходит в рёв.

Костя прижимает раковины к ушам.

Отцовский кабинет. Спустя несколько дней.

Костя сидит на стуле перед матерью и отцом, расположившимися на кушетке. Мать со следами слёз на лице и с красными опухшими глазами.

Отец, нервничая, не решаясь начать:

- Сын... Костя... я слышал, ты не хочешь идти в военно-морское училище? Не хочешь... по стопам отца, старшего брата...

При этих словах мать прижимает платок к лицу и начинает скулить. Отец бьёт её по коленке, не слишком деликатничая.

Отец, продолжая:

- Так да? Что ты молчишь?

Костя кивает нерешительно.

- Я могу позволить тебе не поступать туда.

Костя поднимает взгляд на отца, едва сдерживая удивление.

Отец, более решительно:

- Да, да. Ты можешь уехать к бабушке и учиться там, где захочешь.

Костино лицо выражает явное недоумение.

Повисает пауза. Отец снова собирается с духом. Продолжает:

- Но до того ты должен... ты должен жениться... Ну, формально, конечно.

Костя, похоже, этого уже не слышит, или сказанное не имеет для него большого значения: главное, он может уехать отсюда! Навсегда!

Он по-деловому задаёт вопрос:

- Что я должен сделать? Когда?

Мать с отцом удивлены таким лёгким оборотом дела.

Отец, словно проверяя, всё ли сын понял:

- Ты слышал, что я сказал? Ты женишься. А потом уедешь к бабушке. Один. Без... без жены.

- Да, я понял. Когда?

Отец, облегчённо:

- Чуть позже я тебе всё расскажу. А сейчас иди к себе.

Костина комната.

Костя входит после разговора. Садится за свой стол.

На лице – недоумение, робкая радость. Он рассеянно смотрит на учебники.

Слышно из-за окна, как от дома отъезжает автомобиль.

В дверь стучат.

- Да, войдите.

На пороге Аннушка, её руки за спиной. Улыбаясь:

- А что я Вам принесла, Константин Константинович? – Показывает край письма.

Костя реагирует как-то непонятно, он отвлечён и возбуждён.

- Вам письмо. От бабушки.

- Да? Хорошо. – Рассеянно: - Я скоро к бабушке уеду. Женюсь и уеду.

Аннушка, удивлённо:

- Вы? Женитесь? На ком? Вот сюрприз! Так Вам же ещё восемнадцати нет.

Костя, возбуждённо:

- Ерунда! Папа устроит!

- Вот это да... Как это Вы ловко всё скрывали! И кто ж она, Ваша невеста?

Костя, уже отсутствующим голосом:

- Не знаю. Не важно. Главное, я уеду отсюда. К бабушке.

Аннушка с удивлением на лице смотрит на Костю.

Лето 1968 года.

Двор больницы.

Костя и Дина на скамье.

У Дины то же выражение на лице, что и у Аннушки в предыдущем эпизоде.

- И что дальше?

- А дальше была свадьба. А потом я уехал сюда, к бабушке. Поступил назло всем в технологический институт. И вот – преподаю у Вас в техникуме.

- А где Ваша... жена?

- Там же, где и была с самого начала: в постели отца. – Пауза. – Она забеременела и стала его шантажировать, мол, не дашь мне и нашему ребёнку свою фамилию, не поселишь в доме – разоблачу, обвиню в изнасиловании... ну и тэ пэ. Полетишь, говорит, со своих вершин, и пусть – ни мне, и не тебе. – Снова помолчал. – Вот мои любящие родители и придумали такой ход. А она... она живёт в наше... в том доме, под видом моей брошенной жены. – Усмехается. – Сынку моему уже лет пятнадцать. Серёженькой назвали... Мать, говорят, в нём души не чает... моя, в смысле, мать. Говорят, притихла, как та у нас... у них поселилась. Думают даже, что она просто тронулась умом. Это мне Аннушка писала первые годы. А я их никого с тех пор не видел... И море ненавижу.

Дина, онемев, смотрит на Костю.

Он поворачивается к ней с грустной улыбкой:

- Так что, я женат. И не могу Вам предложить стать моей женой. – Опустил лицо, - Я писал ей... той... Серафима её зовут... писал через Аннушку, просил, чтобы развод дала... время, мол, прошло, кому теперь какое дело. А она – нет, не выгоден мне, говорит, развод, муженёк дорогой.

- Я Вас люблю.

Костя поднял глаза на неё.

Дина, снова:

- Я вас люблю. И всё остальное не имеет значения.

- И я вас люблю.

Зима 1972 года.

Палата на четыре койки в родильном доме.

За окнами первого этажа сугробы и заснеженные деревья.

Дина и ещё три женщины кормят грудью новорожденных.

Стук в окно. Все оборачиваются – за окном Костя.

Дина встаёт и подходит к окну. Малыш мирно сосёт молоко. Она смотрит на Костю счастливыми глазами.

Костя со слезами на глазах – то ли от мороза, то ли от радости. Молча прильнул к стеклу, смотрит то на малыша, то на Дину. Потом кричит через стекло:

- Я хочу тебя целовать!

Дина, закусив губу, едва заметно кивает ему.

Костя снова:

- Я хочу тебя!

Дина кивает, улыбается, её глаза наполняются слезами.

Входят две сестры, забирают детей. Одна из них, заметив Костю, машет, чтобы уходил.

Он, снова во весь голос:

- Я хочу тебя целовать! – Спрыгнув, исчезает из окна.

Женщины укладываются на постелях.

Одна из них спрашивает Дину:

- А что это ты со своими на разных фамилиях: сын с мужем на одной, жена на другой.

Женщина, удивлённо:

- Как?.. А кто же?

- Любовница.

Та замолкает, не решаясь продолжать расспросы.

Большая гостиная в квартире старой планировки.

Обставлена скромно, но заполнена множеством интересных вещиц. По всему заметно, что хозяевам не чуждо искусство - много книг, литературных журналов.

Дина, кутаясь в шерстяную кофту, свернулась на диване с книгой.

Входит мальчик лет одиннадцати:

- Ма, подпиши. – Протягивает ей дневник.

Дина раскрывает, просматривает. Рассержено стучит кулаком по подлокотнику дивана:

- Литература – три! Георгий! Я бить буду! Я буду бить тебя!

В дверях появляется Костя. Подходит к дивану, смотрит в дневник. Отворачивается и подходит к сыну:

- Георгий, поверь, литература, это не смертельно. Все книжки, которые я знаю, прочла мне твоя мама. Так что, не трать на литературу время, а ищи лучше себе такую же жену, как у меня.

Дина подбирает с полу тапок и запускает им в Костю. Попадает ниже спины.

- Чур, по голове не бить!

Георгий смеётся, но ждёт, когда мама подпишет дневник.

Дина бросает второй тапок. Попадает между лопаток. Костя, изогнувшись, как подстреленный, замирает с раскинутыми руками и с грохотом падает на пол.

Дина подписывает дневник, стараясь не рассмеяться.

Костя, полежав, встаёт на четвереньки и говорит:

- Похоже, всё-таки, литература это смертельно. Поскакали отсюда, сынок, пока нас не забили всмятку.

Георгий с хохотом вскакивает ему на спину, они исчезают в дверном проёме под Костины возгласы: «кабдык-кабдык-кабдык-кабдык».

Вслед им выпархивает дневник.

Конец мая 1988 года.

Спальня в той же квартире.

На широкой кровати лежит Дина, обнажённая, едва прикрыта простынёй.

Скрипит дверь, появляется Костя в халате, останавливается в изножье, обе руки за спиной.

Дина переворачивается на спину, потягивается. Замечает загадочное выражение лица Кости. Улыбается:

- Гошка в школе?

Она сбрасывает с себя простыню, подаётся к Косте, распахивает его халат, под ним – ничего. Она приникает всем телом к его обнажённому телу, ласкает губами его грудь, опускается ниже.

- Сто-стоп-стоп! Погоди. Рано ещё.

В его вытянутых в стороны руках букет роз и бутылка шампанского.

Дина удивлённо замирает, вопросительно смотрит на Костю.

- Двадцать лет, как-никак.

Она с визгом падает на постель и хохочет, болтая ногами.

Чуть позже.

На полу возле кровати розы в вазе и недопитая бутылка шампанского с двумя бокалами.

На постели бурная, но полная нежности, любовная сцена.

Чуть позже.

Костя, разметавшись на постели, на нём Дина.

- Скоро Гошка придёт.

Костя, лениво:

- Не хорошо, если он отца с любовницей в постели застукает.

Костя хохочет и обхватывает Дину руками и ногами.

- Моя ты любовница!..

Просторная кухня той же квартиры.

У окна стоит Дина.

Костя стоит у раковины, нервно чистя картошку.

- Почему ты во мне сомневаешься?

- Потому, что ты никогда этим не занимался.

- Мишка поможет на первых порах. Он на этом собаку съел.

- Но отвечать потом тебе, а не Мишке!

Костя, распаляясь:

- Дина! Я всегда был тихим, но сейчас, если ты не согласишься, я буду шуметь! Ты не даёшь мне реализовать свой потенциал!

- Давай! Реализовывай! Только без меня.

- Так ты меня бросаешь?! Ну-ну, давай! Тебя же ничего не держит! Ты же не жена мне!

Оба злятся не в шутку.

- Не жена! И брошу.

- Нет уж, дудки! Это я тебя бросаю! Прямо сейчас! – Он швыряет нож на стол, срывает с себя передник, поворачивается к Дине.

Она тоже поворачивается к нему.

Подходит, резко сдёргивает с него домашние брюки вместе с трусами, хватает нож.

- И что ты с этим делать будешь?

- Засушу и на стенку повешу.

- Стоп-стоп-стоп! Тогда уж лучше в более достойном виде отрезáть. – Прижимает её к себе. – Вот-вот... сейчас... ещё немножко...

Звонок в прихожей.

Дина, неровным голосом:

- Гошка... ключи забыл.

Костя, приводя себя в порядок:

- Не мог чуть позже... паршивец. – Выходит.

Дина тоже пытается прийти в себя.

Возвращается Костя. В руках телеграмма.

- Отец умер.

Дина молчит, вопросительно смотрит на него.

- Долго пожил... крепкий был мужик. Девяносто два года... и бабуля моя из долгожителей, в девяносто пять... ушла.

Дина подошла к нему, обняла:

- И ты долго жить будешь. Правда?

- Будь спокойна, молодой вдовушкой тебе не быть!

- Ты ж меня бросать собрался.

Костя, оживляясь:

- Ой, правда... а я и забыл... как-то у нас это неплохо уже получаться начинало. – Обнимает её.

Она выворачивается:

Он, садясь за стол:

- Надо бы. Всё уже быльём поросло... почти сорок лет прошло. Мать – беспомощная старуха, что её теперь судить?.. Все тогда сделали, то, что хотели. И я в том числе. – Оживляется: - Летим вместе. Я позвоню Аннушке, узнаю, когда похороны.

Осень 2000 года.

Спальня в квартире Дины и Кости.

Едва брезжит рассвет. В постели Костя, спит, накрыв рукой грудь Дины. Оба обнажённые, полуприкрыты одеялом.

Дина открывает глаза, берёт Костину ладонь, прижимает к губам. Поднимается, набрасывает халат, выходит из спальни.

Гостиная в той же квартире.

Дина подходит к рабочему столу, включает компьютер, подключается к сети. Пока происходит соединение, выходит из комнаты. Из глубины квартиры слышно хлопанье дверей, шум воды.

Возвращается, посвежевшая, причёсанная.

Проверяет электронную почту. Отключает компьютер, возвращается в спальню.

Дина скидывает халат, отбрасывает одеяло. Костя лежит на спине, разметавшись.

Она садится на край постели, долго смотрит на его обнажённое тело. Прижимается лицом к мохнатой седой груди, целует. Просыпается Костя. Подхватывает её игру.

Через некоторое время.

За окном почти светло.

Дина и Костя лежат, обнявшись: Дина оперев голову на согнутую в локте руку, Костя, прижавшись лицом к её груди.

- От Гошки письмецо.

- Что пишет?

- Новостей пока никаких. Всё идёт по плану.

- Как погода?

- Сегодня теплее – минус сорок семь.

- Вот и славно... хоть погреется сынок.

Оба лениво смеются.

Костя поднимает лицо, пред его глазами, в мочке Дининого уха посверкивает гранями маленький прозрачный камень в форме капли. Он поигрывает серёжкой, заставляя камень беспрестанно рассыпать разноцветные искры.

- Как насчёт погреться чайком?

- Да мне и так тепло! – Прижимает её к себе. – После паузы: - Ладно, уговорила.

Дина встаёт. За ней Костя – не давая ей надеть халат, какое-то время ласкает и целует её обнажённое, совсем уже не девичье тело.

Дина готовит чай и горячие бутерброды.

Из ванной раздаётся Костино пение и шум воды.

Звонок в прихожей.

Дина выходит, возвращается. В руках телеграмма.

Выходит Костя: в халате, с мокрыми волосами, растирая побритые щёки.

Дина молча протягивает ему листок.

Костя читает вслух:

- Серафима умерла... ты свободен... мать. - Садится за стол. Его лицо ничего не выражает. Дина насторожённо смотрит на него, садится напротив. – Я свободен... Надо же! Мать и отца пережила, и его любовницу... А я свободен! – Усмехается. – Да я давно свободен! С того дня, как уехал из своего дома. – Смотрит, улыбаясь, с нежностью на Дину: - И трижды свободен, когда тебя встретил.

Она гладит его по лицу, он целует её ладонь.

Он, с задором:

- Что ж, мир её праху! Надеюсь, она была счастлива. А я голоден!

Дина разливает чай, они завтракают.

Некоторое время спустя.

Дина, в костюме, подкрашенная, входит в кухню. Собирая посуду со стола:

- Костюша, ты готов?

Не дождавшись ответа, заглядывает в ванную.

На полу у раковины лежит на спине Костя, он в костюме и галстуке. Одна его нога подвёрнута. Под раковиной лежит помазок, пол в брызгах мыльной пены. Один тапок Кости в противоположном конце ванной, другой - на подвёрнутой ноге.

Дина молча бросается к нему, щупает вену на шее.

Она собрана, хоть и нервничает:

- Костя... не смей мне... слышишь? Не смей, говорю! – Развязывает галстук, расстёгивает пуговицы рубашки.

Открывает холодную воду, поливает Костино лицо грудь. Он дышит, но без сознания.

Дина подкладывает под голову полотенце. Выбегает из ванной.

Коридор, прихожая, гостиная.

Дина бежит, но очень медленно, как во сне. Звуки смазаны: какой-то гул, шарканье шагов, биение сердца.

Голос Дины:

- Костя, не смей. Ещё очень рано... не смей... И ты не смей! – Поднимает глаза вверх. – Слышишь? Не смей! Ещё не всё! Ну пожалуйста... ещё не всё...

Поднимает трубку телефона. Набирает номер, называет адрес. Отвечает на все вопросы, без паники, собранно.

«Скорая помощь». Санитары задвигают внутрь каталку, захлопывают двери. Дина пытается проникнуть внутрь, ругается с санитарами, врачом. Ей объясняют, что не положено, ждите, звоните.

«Скорая» трогается.

Дина бросается наперерез едущему мимо автомобилю, падает на капот грудью. Ничего не говоря, врывается на переднее сиденье.

В дорогом автомобиле.

За рулём молодой человек около тридцати, дорого и со вкусом одетый. Удивлённо смотрит на врывающуюся пожилую женщину.

- За «Скорой»! Я плачý! – Достаёт из кошелька непомерно большую сумму. Кладёт на приборную доску.

Молодой человек трогается с места. Молча собирает деньги, кладёт ей на колени.

Дина сидит, закрыв нижнюю часть лица руками. Глаза впились в маячащую впереди «скорую».

Её голос на протяжении всего пути:

«Господи... почему? Этого не может случиться... ты решил наказать нас за грех? за то, что я была ему любовницей? Но я же любила... я люблю его... и он меня любит... Ты же за любовь! А? Ты же и есть любовь! Тебе что, бумажки важнее, чем любовь?.. Да не поверю! Разубеди меня... Спаси моего любимого! Ну, мы ссорились иногда... но всё равно, мы любим друг друга! Прости нас, ты же великодушный! И ты всё можешь... я знаю... знаю! ...» - И в том же духе.

Молодой человек, деликатно:

- Возьмите деньги.

Она, не понимая, смотрит на него.

- Деньги заберите.

Она собирает купюры, смотрит не них, потом на молодого человека, удивлённо:

- Вам что, не нужны деньги?

Он, едва улыбнувшись:

- Как хотите... – Прячет кучей в сумочку.

Она снова, не понимая, смотрит на него. Потом, опоминается:

- Нет, любовник.

Опять удивлённый взгляд молодого человека.

Больничный коридор, дверь со светящейся надписью над ней: «Реанимационное отделение».

Дина ходит от стены к стене, прижимается лицом к двери реанимации, сидит на корточках у стены и так далее, по кругу.

Не замолкая, продолжает свой монолог: обращаясь то к Косте, то – к Богу.

Спустя какое-то время.

Выходит молодой доктор:

- Вы Колотозашвили?

- Я не... не важно... что?.. – В глазах вопрос.

- Всё в порядке с Вашим мужем. Сотрясение головного мозга, трещина ключицы...

- А что с сердцем?

- С сердцем всё в порядке.

- Сердце совершенно здорового человека. Это был не приступ. Он просто поскользнулся...

Дина, перебивая:

- Я хочу его видеть.

- В реанимацию мы не пускаем посетителей...

Снова, перебивая:

- Вы ДОЛЖНЫ. Я не посетитель! Я его... Я его часть... я половина. Понимаете? Вы должны меня впустить... ровно на три секунды...

- Это исключено... Опасности никакой. Идите домой... Завтра, если всё будет хорошо...

- Мне не нужно «ЕСЛИ»! И Вам не нужно! Для этого я ДОЛЖНА побыть рядом. Три секунды. Ровно! Обещаю! Вы считаете до трёх, и я ухожу. – Она говорит с обескураживающим напором и убеждённостью.

Доктор, зная правила, продолжает противостоять.

Дина переходит на другой тон:

- Я УМОЛЯЮ Вас! Я встаю на колени. – Опускается на колени.

Доктор пытается поднять её. Она сопротивляется.

Дина вскакивает на ноги.

Доктор продолжает:

- Я спрошу разрешения у зава. – Уходит.

Дина продолжает свой прерванный монолог, обращённый к любимому и Всевышнему попеременно.

Возвращается доктор, протягивая ей халат:

- Только в виде исключения.

- Это должно быть ПРАВИЛОМ! – Снимает пальто, бросает тут же в угол. Доктор, недоумённо поднимает его. - Вы что, не знаете, что любовью с того света вернуть можно? А уж облегчить боль... – Она произносит это, натягивая на себя слишком тесный халат.