Заброшенный хутор в зимнем лесу уснул, и только в моем окошке огонёк — одиноким маячком на многие километры вокруг. Дрема одолевает меня. Расслабленный теплом и дневными хлопотами: то проваливаюсь в сон, то, потревоженный непонятным скрипом на чердаке, с трудом цепляю реальность. Но картины сна гораздо реальнее…

 

Беспокойный сегодня Кирюха, все шуршит и стучит. Это он специально — показывает, кто в доме хозяин. Я и не спорю, он обидчивый — напакостит, если не по его.

 

Надо признаться, что его не сразу заметил. Дом старый, и пока мне достался, нежилым стоял долго, лет десять. Вот Кирюха в нем и жил. Годы шли, дом пустовал и Кирюха затосковал. Все один и один, ну разве, что заглянут домовые из соседних домов, не на долго конечно, но ему тоску развеять, поддержать надеждой на нового жильца, конечно могли. Садились так уютной компанией и задушевные разговоры сменялись шутками и дурачеством, а все для него, Кирюхи. Понимали каково это домовому в пустом доме жить. Но и им свои дома бросать надолго нельзя, повеселят, потешат час-другой и, как говорится, по домам. А еще Леший наведывался, тот мог и надолго. Бывало день сидит, а то и ночь прихватит, то ли лес ему надоел, то ли поговорить не с кем. Но вскоре и он исчезал, и опять Кирюха впадал в меланхолию: грустил, вздыхал. Нельзя ему без людей. Он уж было и уходить собрался, да жалко дом бросить, хорош больно, столько в нем уютных потаённых местечек — и на чердаке, и в кладовке, и в мастерской, где шкафчики да полочки. Раздолье!

 

Кирюха — домовой строгий, мышей в страхе держал, чтобы в комнаты ни-ни! Из-под полу — не выпускал. Да, ослаб от одиночества, мыши и распустились, в комнаты забегать стали. А как вселился я, ожил, мышей разогнал и все следом ходил, одобрительно половицами поскрипывал. Счастливым стал — жилец у него! И гордо посматривал на соседний дом, где жила старенькая одинокая больная соседка. Тамошний домовой исстрадался весь, за неё переживая. «А мой, вон какой — шустрый!» — бормотал довольный Кирюха, с трудом успевая за мной.

 

Я, конечно, слышал странные поскрипывания за спиной, но все на старый дом думал, а однажды, зимой, когда вечера долгие, и дел никаких — почувствовал его. Как раз, дом протапливал. Холод жуткий стоял, звенел морозом. А он на печке сидит, на меня смотрит и рожи смешные строит. Человек — не человек, и зверь — не зверь. Описать никак не смогу! Он как-бы в дымке весь. Но глаза разглядел. Они не пугали, нет, смеялись! Понял, что вижу его, — и рожицу мне страшненькую! А глаза-то добрые! Да, я и не испугался, подумаешь привидение, так мне показалось вначале, и к тому же дело после ужина было, где свои триста граммов ядреного употребил, и внезапно возникший собеседник был конечно кстати.

 

— Кто ты? — строго так, спрашиваю.

 

— Кирюха. Живу я здесь!

 

— Дык, дом мой! С какой стати ты тут печку топчешь? — пытаюсь выглядеть строгим, но холодок страха, уже пополз по спине и застыл меж лопаток.

 

— Ага, твой он, а то, что я, почитай полста лет, порядок соблюдаю, это как? Да, если бы не я, потрух бы и рассыпался давно твой дом. Ты вот явился на готовенькое, а я, тута, уж десять лет, как в одиночку, можно сказать, этими руками, дом удерживаю, берегу! Мышей вон под полом держал, а то погрызли бы и загадили весь дом, — Кирюха вдруг потерял свою доброжелательность и всерьёз начал нервничать.

 

— Да, ладно тебе, это я так, для порядка. Ты видать домовой, а я вашего брата сроду не видел и верить не верил. Мне может даже приятно, что компания будет, а то и поговорить не с кем, все один и один, — и приняв решение, согласился, — Живи, чего уж там.

 

Так и познакомились.

 

В бесконечных хлопотах по обустройству дома я: то чинил, а то и выбрасывал ненужный хлам под неодобрительным взглядом Кирюхи. Не понимал он моего расточительного легкомыслия — столько выбрасывать! А когда я топором старый дубовый платяной шкаф на дрова изрубил, обиделся, но ненадолго. Я люблю столярничать — сделал кровати-топчаны, постелил матрасы, и, опробовав их пружины, Кирюха растаял, подобрел и с того времени, взял привычку, кувыркаться на них, скукоживая покрывала.

 

Видел его редко — мешают мысли, хлопоты. И только вечерами, расслабившись и, мысли отпустив, вижу его — и то нечётко. А хорошенько — только задремав. Глаза хоть и закрыты, а вижу. Смешной он оказался — похож на Карлсона, только без пропеллера. «А зачем мне пропеллер? — удивился Кирюха. — я и так — куда хочу!» И в то же мгновение уже скрипел чем-то на чердаке. Обидчивый. Да… Подшутить над ним нельзя! Как-то пробовал, так он валенки спрятал! Еле упросил вернуть!

 

Жена с дочкой приезжают, или Петрович, сосед мой, зайдёт — прячется, и никакими уговорами не вытащить. А когда никого — выходит и бродит за мной, поскрипывая. И покойно мне слышать скрип его — успокаивает.

 

Опять заскрипел, затрещал! Да что же это с ним сегодня? А тут ещё ветер поднялся, ставнями стучит и воет как-то жалобно, тоску нагоняет. В соседнем доме собака выть начала. «Что-то неладно, — подумалось мне, — может зверь к дому подошёл?» Страшновато, однако, леса вокруг, глушь. И Кирюха, прям сам не свой, не отзывается и все скрипит сердито.

 

«Чего ему тревожиться, — подумал, спускаясь с печки. Посмотрел в окно, белым бело водоворот крутит ветер, — И кого там носит?»

 

Но напрасно всматривался, метёт, даже стекла запорошило, одна муть белая. Может, чего и есть там, но выходить из дому в метель, да ещё ночью, смысла нет, все равно ничего не увижу.

 

— Ну и долго ты там скрипеть будешь? — сердитым голосом шуганул Кирюху, обращаясь к потолку.

 

Притих. Молчит. А метель с новой силой взвыла охрипшим ветром и закашлялась хлопьями снега в окно. Ставни и вовсе на дробь перешли.

 

— Гость непрошенный к нам ломится, не пускаю, нечего ему тут делать, пускай к себе в лес заворачивает, — наконец отозвался Кирюха.

 

— Да, что же за гость такой, в такую погоду? — удивился я.

 

— Этого вам, людям, знать не положено, наши дела это, — Заважничал Кирюха, — но тебе скажу. Леший к нам просится, а я не пускаю. Тут моя сила. Пущай он в лесу за порядком следит, вон звери распустились, по сёлам кур воруют, людей беспокоят.

 

— И, что же ему надо от меня? — Спросил, все ещё не веря в такую чертовщину.

 

— Да, ты ему без надобности. Со мной вот хочет посидеть. За лес потолковать. А по мне, так сам пускай управляется в своём лесу.

 

— Да, ладно тебе, Кирюха, может скучает он, поболтать захотелось. Да и замёрз видать твой Леший, вон как метель завывает.

 

— Ну да, замерзает он! — рассердился Кирюха — Это он ветра нагнал. До самой земли снег переворошил, неугомонный. Деревья скоро ломать начнёт, как не по его выйдет. Раньше он часто заходил, так я тогда без хозяев тосковал, а нынче я при хозяине, при тебе стало быть, — уточнил Кирюха, — и не пристало мне из дому проходной двор устраивать. Да и надоел он мне своими жалобами: то зверь его не уважает, то лесники любимую рощицу вырубили. А мне оно к чему? Мне дом в порядке держать надо.

 

— Жлоб ты, Кирюха, посиди, поговори, может ему одиноко, в лесу-то. Надеюсь пугать меня не будет? И какой он из себя, увидеть можно?

 

— Так это, если он сам захочет, то и увидишь, а не захочет, то хоть глаза высмотри. А каким ему быть он сам решает: хошь птицей, хошь зверем каким, а то и вовсе кустом прикинется, а сейчас с ветром гуляет, а в виде каком, никто не знает.

 

— Так мне дверь ему открыть, или как? — заволновался я.

 

— Не беспокойся, — захихикал Кирюха, — это же Леший. Ему любая щелка за ворота станет. Ну раз, ты, хозяин, разрешаешь, то так и быть, впущу. Мне не жалко, да и любопытно, на что в этот раз жаловаться будет. Это же надо, силой такой наделён, любого зверя в дрожь вгонит, деревья вырывает с корнем, а туда же, жаловаться, — бормотал довольный Кирюха.

 

И правда, в тот же час и ветер утих. Тише стало, так играючи ставни поскрипывали.

 

"Ну вот и ладушки, — с облегчением подумал я, — зашёл видать, шепчутся, похоже."

 

Шорох на крыше живее стал. "Во чудеса. А может дурит меня Кирюха, и нету никакого Лешего? Это в его духе. Иногда любит вот так насочинять и потом важничать. Завтра небось хихикать будет, как мол, развёл меня, напугал. Но отчего-то ветер же утих, — засомневался я, — Да, что тут гадать, завтра сам расскажет, не удержится. Полезу-ка я на печку, там никаких Леших и Кирюх. Хватит на сегодня впечатлений». Печка встретила теплом и уютом. Камень приятно надавил на косточки, и я задремал…