Что хочет автор. Литературные конкурсы

Упёршись подбородком в колени, Оля сидела в кресле у окна. Она выглядела усталой или о чём-то глубоко задумавшейся. О чём? Догадаться было трудно: с круглыми как у ребёнка щёчками лицо ни чем не выдавало молодую особу. Длинные распущенные волосы чёрным, будто шёлковым, покрывалом укрывали её спину и руки. Из-под этого-то слегка волнистого покрывала, точно русалочий хвост в разные стороны торчали ступни. Впрочем, в вечернем полумраке они едва различались. С первого взгляда Оля напоминала холмик и сливалась в единый рельеф со спинкой кресла и большой пузатой бельевой корзиной, притулившейся к нему сбоку.

За окном измученные жарой люди, животные, растительность... — наконец, утихли. Лишь неугомонный ветерок еле слышно перешёптывался со старичком-тополем. В сморщенных от дневного зноя ветвях «седого старика» прятался от надоедливой мошкары сгорбленный фонарь. Горбун сонно помигивал, отчего единственный его зрачок то вспыхивал, то вновь тускнел. Казалось, ничто не нарушит долгожданный покой. Но вот, со стороны цветочных газонов в открытые створки форточек донеслась первая скрипка сверчка-менестреля.

Оля встрепенулась и, закрыв глаза, откинулась на спинку кресла. Редкие минуты, когда ничто не нарушало её покой. А покой было кому нарушать! Ведь по профессии Оля — кинолог. В её однокомнатной квартирке то и дело появлялись милые четверолапые существа: кто-то поселялся на время путешествия своих хозяев; кто-то проходил курс послушания... И редко кто из Олиных хвостатых друзей не любил поспорить с ней во время дрессировки, порассуждать сам с собой, а то и посплетничать друг с другом. Благо дом старой застройки, слышимость низкая, говори сколько хочешь. Вот и старались на разные голоса её временные поселенцы:

— Ван-ба! Р-р!

Помимо частых разномастных гостей, Оля содержала двух своих жизнерадостных и временами шумных собачек. Редкие особы малой английской борзой всегда бурно встречали новичков, и первое время проявляли к ним живой интерес.

Последние три месяца Оля была в роли заводчика: её старшая борзушка по кличке Пуля, наконец, принесла щенков. Будто в доказательство своего существования в углу справа, в специально сколоченной загородке, сладко потягиваясь, запокряхтывали двухмесячные щенки. «Ах, вы мои бриллиантовые», — в полудрёме улыбнулась в полумрак Оля, услышав полюбившиеся звуки.

Щенки и вправду получились бриллиантовыми. Жених подстать Пуле нашёлся, как говорится, за тридевять земель. На поездку Оля копила несколько месяцев, отказывая себе в приятных мелочах: мороженое, кексы, «Снежок» — молочный продукт шадринского производства. Последний Оля очень любила и всегда покупала в магазинчике «Исеть» напротив своего дома. Если к дорожным затратам добавить дорогие вакцины, корма и средства по уходу за малышами, то сумма набегала приличная. Но Оля не экономила на здоровье борзят, как она их в шутку называла. Уж кто-кто, а она знала: что посеешь, то и пожнёшь.

Борзята росли славными! Толстенькие, гладенькие, с голубыми улыбающимися мордочками, с ушами точно оладушками загнутыми вперёд… — щенки точно горох катались по полу и пронзительно тявкали, нападая друг на друга. Пуля, как только у тех появились зубы, покинула «логово» и предпочитала отсиживаться по другую сторону загородки. Когда же детки нашли путь к преодолению сего препятствия и, вывалившись из загородки, со всех ног бросались к матери, та пулей (вот где проявилась кличка!) взлетала на диван. Уже оттуда Пуля довольно скалила зубы, пощипывая самых бойких за бока. Щенки взвизгивали и, припадая на передние лапки, но при этом, смешно оттопыривая заднюю часть тела, пятились назад. Поворчав и повертев головами, они с новой силой бросались на диван, хватая мать за торчавшие лапы или хвост.

Тётка — младшая Олина борзушка по кличке Бойка — тоже не баловала малышей своим присутствием. Впрочем, иногда всё же любила пошалить, устраивая с ними гонки, скачки и борьбу. Щенки пищали, кряхтели, сопели, иногда возмущались, но никогда не сдавались!

Исчерпав все силы в борьбе, малыши плелись на кухню. Приученные кушать в одно время, они не стеснялись напомнить Оле, что пора подкрепиться. После этого, сытые и довольные борзята разбредались по квартирке и моментально засыпали. Улыбаясь сему явлению, Оля разыскивала их точно грибы и переносила на подстилку. Малыши не сопротивлялись, лишь сонно кряхтели и потягивались, едва приоткрыв молочные глазки. После сбора на редкость необычного урожая, Оля с ногами забиралась в любимое кресло и подолгу любовалась собачатами.

Даже в церкви, которую она посещала каждое воскресенье, к щенкам прониклись симпатией.

— Тёть Тань!..

— Баб Шур!..

— Дядь Ген!.. Посмотрите-ка на них! — протягивала она то одному, то другому фотографии со своими крохами.

— Про-из-ве-де-е-ение-е, однако! — восхищались те.

— А вы говорите, собаки плохие… — довольная их реакцией смеялась Оля.

— Ну-у, — тут же менялись в лице прихожане, — ты занимаешься, твои умные…

Горько было Оле, что в любимой церкви встречались люди, бойко протестующие, мол, собаке положено дворы охранять, а не на диванах лежать. «Так ведь у каждой собаки своё предназначение: кто охраняет, а кто и душу лечит!» — спешила возразить Оля. Однако, встречая неприступные взгляды, она умолкала, до спора ни с кем не доходила.

Четырёх из пяти родившихся щенков уже ждали хозяева, но заводчица не спешила раздавать борзят. Ей было важно понаблюдать за малышами и преподать им первые в их жизни уроки: приучить к туалету в отведённом для этого месте, познакомить с различными звуками и предметами.

Сегодня Оля рано вернулась с дрессировочной площадки. Она быстро и удачно сдала с одной из своих воспитанниц, намеченные на этот день, экзамены по общему курсу дрессировки. Перекинувшись несколькими фразами с владелицей, так как та очень спешила, Оля оказалась свободной.

— Вы уж извините, Ольга Витальевна, — чувствуя некоторую неловкость, уже из машины прокричала хозяйка хорошенькой немецкой овчарки.

— Ничего, ничего, — махнула Оля рукой, — мне скучать не приходится, я ж теперь многодетная!

Обе рассмеялись. «Нива» фыркнула и затряслась, будто ей передался смех двух миловидных дам. Отсмеявшись, машина умчалась в западную часть города.

По возвращении домой, Оля первым делом накормила маленьких хулиганов. Её внимание снова привлёк щенок, которого за сочные тигровины на кофейного цвета тельце она прозвала Тигрёнком. Утром щенок отказался от еды, был вял и уклонялся от игр со сверстниками. Вот и сейчас борзёнок одиноко лежал, спрятавшись под кресло, и без особого интереса вышел на Олин зов. Ткнув длинной мордочкой в чашку с едой, он попятился точно рак. Оставив остальных, жадно поглощающих корм «Nutra Nuggets puppy», перемешанный с говяжьим рубцом, Оля подхватила на руки Тигрёнка и осмотрела его от кончика носа до кончика хвоста. Ничего не найдя подозрительного, она всё же отделила его от «стаи». К вечеру Тигрёнок совсем раскис, и заводчица решила, прямо с утра свозить борзёнка в ветклинику. Однако ближе к полуночи у него открылся кровавый понос.

Оля тревожно обзванивала знакомых ветеринаров. На ночь глядя никому не хотелось принимать вызов. Врача же, у которого она всегда лечила своих животных, не было в городе. Наконец, женский голос на другом конце провода, дал согласие:

— Приезжайте по такому-то адресу. Я буду через э-э… примерно 20 минут.

— Хорошо! Спасибо! — успела сказать Оля перед тем, как в трубке раздались короткие гудки.

— Ничего себе! — вырвалось у неё через несколько секунд, вспомнив, где находится эта клиника животных. — Это ж на другом конце города!

Но Оля тут же вскочила с места и быстро собралась. Ветеринары, как правило, тоже держали собак или кошек, а потому, не желая нести заразу в дом, редко приглашали владельцев с больными животными к себе на квартиры. Впрочем, для врачей, работающих в частных клиниках, не было никаких препятствий приехать на рабочее место хоть бы и посреди ночи.

Оля с Тигрёнком на руках, укрытым лоскутным одеяльцем, добралась до места чуть больше, чем за полчаса. Врач, седовласая худенькая, но очень живая женщина, уже поджидала.

— Похоже на энтерит! — сделала она заключение после осмотра. Не дожидаясь вопроса о причинах заболевания, врач вынесла очередное предположение:

— Вероятно, что-то несъедобное съел. Так. Нужно прокапать... Прямо сейчас.

С этими словами женщина исчезла в соседнем кабинете. Вскоре она вернулась, и умело поставила щенку капельницу. Пока Оля сидела возле Тигрёнка, держа его, чтобы тот случайно не выдернул из венки иглу, врач выписывала рецепт и подробно объясняла процедуру лечения. Заводчица кивала, временами о чём-то переспрашивала, что-то уточняла, но при этом не сводила с Тигрёнка заплаканных глаз. Она жалела маленькое существо, которому в таком возрасте уже довелось почувствовать боль и муку. Резко осунувшийся, за сутки измотанный болезнью щенок совсем раскис, размяк и, расплывшись будто тесто, с безучастным взглядом лежал на краю огромного стола. Один оладушек-ушко как по сковороде распластался по толстой тёмно-красной клеёнке, второй — беззаботно лежал на глазу. Но борзёнок не делал никаких попыток снять оладушек и вообще не желал шевелиться. Вяло моргая слезящимися глазами, он потерял прежнюю выразительность. Казалось, даже тигровины точно растворимый кофе расплылись по нежному болезному тельцу, становясь бледными, невзрачными, временами похожими на пыль.

Врач, видимо, всё сказав, замолчала. Давно перестал тарахтеть телефон. Колокольчик в дверях тоже мирно покоился. Если бы в кабинете была хоть одна муха, её непременно было бы слышно. Но никто нигде не жужжал.

С потолка, будто паук на длинной паутине, свисала лампочка ватт на шестьдесят. По её вине в кабинете стоял полумрак. Ко всему сильно пахло хлором, йодом и какими-то едкими мазями. Тигрёнку, видимо, стало легче и вскоре он шумно, но ровно засопел, подрагивая и поскуливая во сне. «Господи, — мысленно обратилась Оля к Христу, — я не знаю, для чего Ты подпустил болезнь к такой крохе, чему Ты хочешь научить меня, но прошу, исцели Тигрёнка, а мне дай мудрости в…»

— Всё, — перебила её внутренний разговор женщина, собирая в стопку листы бумаг, на которых всё это время что-то усердно писала. Она спрятала стопку в синюю пластиковую папку и, сунув её под мышку, вышла из-за стола.

— Как дойдёт до сюда, — ткнула она пальцем на деление вверх дном перевёрнутой бутылочки на подставке для капельниц, — позовёте. Перегородки картонные, слышимость хорошая, — вполголоса пояснила врач и исчезла в тёмном коридоре.

Оля вздохнула и удобней устроилась на стуле. Подперев головой стену, наполовину обклеенную моющимися обоями в бледно розовый цветочек, она перевела слегка затуманенный усталостью взгляд на капельницу. Лекарство капало медленно, собираясь в слезинки на краю пипетки. Каждая новая капля казалась Оле ярче предыдущей, точно это драгоценный камень, который кто-то невидимый с каждым разом всё более умело отшлифовывал. Вот уже блеск слепил глаза и, наконец, вспыхнув, неожиданно исчез.

Оля очнулась. Тигрёнок беспокойно спал, перебирая во сне лапками, точно от кого-то убегал, а, скорее всего, догонял, так как время от времени дополнял свои скачки щенячьим, но сердитым: «Р-р!». Игла на лапке сползла чуть в сторону, но хорошо закрепивший её лейкопластырь не дал ей выпасть. Оля поправила систему, и быстро взглянула на бутылочку с лекарством. «О, Господи!» — перевела она дух. Оставалось совсем чуть-чуть. Она взглянула на часы. Было начало первого. «Ничего себе! — удивилась Оля. Где-то по коридору за спиной хлопнула дверь, и послышались шаги.

— Ну, как у вас дела? — появилась врач. Голос её был довольно бодрым.

— М-м! — не смогла она скрыть радость, взглянув на деления, затем на пациента. — Думаю, хватит. Сейчас уберём…

Она достала из застеклённого шкафчика спирт и вату, быстро и очень аккуратно сняла лейкопластырь и вынула иглу. Тигрёнок проснулся и, приподняв голову, растерянно заморгал. Затем, видимо, выстроив цепочку последних событий, тяжело уронил голову, носом к Оле.

— Можешь вставать, — ласково, но в стиле «как со всеми», обратилась к больному врач.

Оля убрала со щенка слегка затёкшую руку. Тигрёнок, почувствовав свободу, пошатываясь, медленно встал. Повертев головой, он виновато задержался на Олиных глазах и присев, сделал огромную лужу.

— Ой, — растерялась Оля. Под рукой ничего не оказалось, чем можно было б затереть.

— Ничего, — засмеялась врач, — после капельницы это нормально. Я сейчас уберу.

Пока женщина протирала стол, Оля, воспользовавшись местным телефоном, вызвала такси. Надо отдать должное работникам таксопарка, машина подъехала моментально.

— Вы у нас первые такие… борзые, — осоловелыми глазами улыбнулась Оле врач, взявшись за дверную ручку, — буквально подопытные… Чуть что, сразу звоните мне на сотовый. Очень интересно понаблюдать за вами.

Оля с Тигрёнком протиснулась в двери и, поблагодарив, направилась к такси.

— В любое время! — крикнула ей в спину врач.

Как ни старалась Оля сохранить тишину, Пуля и Бойка всё равно её нарушили, шумно зацокав коготками по линолеуму. Вслед за ними будто опавшие листья, что под ленивыми порывами ветра то ползут по земле, то замирают, запнувшись о какое-нибудь препятствие, один за другим подтянулись в прихожую и щенки. Строго цыкнув на взрослых собак и отправив их на место, чтобы до конца не разбудить щенков, Оля прошла на кухню. Там ещё днём она соорудила Тигрёнку место. Борзята вяло потыкались в закрытые двери и вскоре расползлись по излюбленным местам досматривать прерванные сны.

Приготовив больному еду, как советовал ветеринар, Оля с трудом скормила третью часть. Уставшая и сонная она, наконец, отодвинула чашку и, бережно уложив Тигрёнка на подстилку, тихо помолилась. Щенок глубоко вздохнул и, довольно фыркнув оттого, что снова на своей подстилке, а не где-то на твёрдом неприятно пахнущем столе, растянулся и засопел. Щёлкнув выключателем и прикрыв за собой дверь, Оля прошла в ванную. «Завтра позвоню, чтобы щенков разобрали» — на ходу подумала она.

Уже через полчаса Оля крепко спала.

Ещё не было пяти утра, когда на кухне послышалось тихое, наполненное страданиями поскуливание. Казалось, крепко спавшее Олино сознание, моментально проснулось, отзываясь единственным импульсом: «Тигрёнок!» Молодая женщина резко точно робот села, откидывая одеяло, открыла глаза, спустила ноги, сунув их в тапочки, и едва накинув халат, прошаркала на кухню.

Ослабленный, получив после капельницы облегчение, Тигрёнок проспал до утра. Однако болезнь не собиралась отпускать свою жертву так скоро. Открыв дверь в кухню, Оля почувствовала резкое зловоние. Всё, что перед сном ей удалось скормить щенку, ничуть не переварившись, под конвоем ужасно пахнущей слизи вышло обратно. Весь вид больного говорил о том, что ему снова становится хуже.

Схватившись за тряпку, Оля быстро вымыла с хлором пол, пошире распахнула створки форточки, сменила подстилку у щенка; протерев его пасть влажной салфеткой, быстро приготовила то, что было назначено врачом и последовательно всё это скормила и выпоила. Тигрёнок нисколько не сопротивлялся. Его головка бессильно опустилась на Олину ладонь, а мутные с поволокой глазёнки безрадостно глядели ей в самое сердце.

— Потерпи, малыш, ещё пару часиков. Мы позвоним тёте врачу, она приедет и поставит тебе капельницу. Сразу станет легче, — говорила она, поглаживая борзёнка. — Давай попросим Иисуса, чтобы Он твою болячку прогнал. Давай?

С этими словами она с удовольствием закрыла всё ещё сонные глаза и тихо попросила в молитве благословения на предстоящий день: благополучно отвести встречи с владельцами борзят, ибо совмещать содержание и воспитание щенков с полноценным лечением Тигрёнка было бы очень сложно.

— Прошу Тебя, Господи, во имя Иисуса Христа. Аминь, — закончила она, поднявшись с корточек, и, прихватив с собой ведро и тряпку, прошла в ванную.

Разбуженные Олиной ходьбой, щенки не захотели досыпать. Позёвывая и потягиваясь, смешно почёсываясь, теряя при этом равновесие и заваливаясь на бок, они букашками выползали из загородки. Приученные ходить в одно место, они толпились в углу на газетке, тычась друг в друга носами, успевая при этом обнюхаться, залезть соседу справа в загнутое ухо, соседу слева — в пасть, в то время, пока тот зевал, в глаз — впереди сидящему, видимо для того, чтобы владелец ока яснее видел, и только после этого, оставляя красивые мокрые цветочки на линолеуме и, подтянув пустые желудки, с чувством исполненного долга направились к чашкам. Однако ничего в них не обнаружив, щенки громко дали понять, что не намерены оставаться голодом.

— Это что за галдёж?! А ну цыц! — вышла к ним Оля. — Ишь вы, комбайны кухонные! Не успеешь в вас заложить, как вы уже всё перемололи и выплюнули с другого конца! Времени-то сколько? Вам ещё двадцать минут спать следовало, а вы что?..

Но борзята Олины шутки и упрёки на заметку не взяли, и не долго думая, принялись за хозяйские тапочки прямо на её ногах!

— Ах вы, пустельги! — заподпрыгивала на месте Оля. Острые щенячьи зубки больно впивались в пальцы ног сквозь тонкую материю тапок. — Посмотрим, как за дичью будете охотиться. За моими ножками найдётся кому другому… Ай! Ой! Аяй! Ладно-ладно… Сдаюсь, — захохотала она, окончательно проснувшись. — Сейчас накормлю вас, обжорки!

Таким образом, грустное утро улыбнулось ей, подарив заряд бодрости на предстоящий день. Молоденькая женщина быстро прибралась в квартире, накормила борзят, перекусила сама и с первым звуком гимна по радио набрала номер телефона лечащего ветеринара.

— Да, конечно… Что ж Вы сразу не позвонили? Каждая минута дорога! И нечего меня жалеть, работа моя такая… — выговаривала врач на другом конце провода.

После подобной тирады слов Оля и в самом деле пожалела, что не позвонила сию минуту. Тигрёнок уже ни на что не реагировал. Щенячьи рёбрышки часто вздымались, сильно натягивая потускневшую шкурку, а, падая вниз, с шумом выгоняли моментально нагревавшийся воздух. Оля не отходила от борзёнка, пальчиком поглаживая его между ушек, словно это могло придать ему сил.

Секунды растягивались до минут, минуты казались часами, часы — вечностью… а врач всё не ехал.

Наконец, послышался негромкий стук. Быстро вынырнув из кухни, Оля успела прикрыть дверь в комнату прежде, чем щенки пересекли запретную границу. Сообразив, что они опоздали совсем на чуть-чуть, борзята никого не стесняясь, громко высказались, кто и что думает по этому поводу.

— А у Вас, я гляжу, весело! — пошутила ветеринар, переступая через порог Олиной квартирки. Женщина с улыбкой взглянула на источник шума: маленькие лапки вперемешку с чудными носами в ряд торчали из под дверей. Лапки скребли, носы активно втягивали воздух. Не трудно было представить и дополнить картину крутящимися хвостами и зарядкой задней части тел в стиле «лечь-встать».

Оля указала на кухню:

— Проходите, пожалуйста.

Ветеринар долго не задержалась. Осмотрев Тигрёнка, она ловко поставила ему капельницу. Не забыв дать заводчице несколько указаний, врач уехала, оставив хозяйку в неведении о судьбе больного.

С потускневшим взглядом Оля вернулась к Тигрёнку. Толстая игла безжалостно впилась в венку маленького существа и раздула её до неприглядной шишки. Но щенку было всё равно. Оля пристроилась рядом. Испачканная кровью худенькая лапка безжизненно легла в её ладонь. К горлу подступил слёзный ком и Оля неожиданно разревелась:

— Господи, исцели или… забери… во имя Иисуса Христа. Аминь.

Спустя три часа, оставив забывшегося сном Тигрёнка, Оля нависла над телефоном. Щенков, заждавшиеся владельцы, пообещали разобрать сегодня же. С последним звонком, договорившись о времени, хозяйка оставила телефон в покое.

— Чувствую, денё-ё-ёк сегодня будет… — вздохнула она и принялась за приготовления к приёму гостей.

Первой за своим питомцем приехала довольно пожилая супружеская пара, Вадим Егорович и Екатерина Евлампьевна. Честно сказать, поначалу Оля даже усомнилась, смогут ли старички за собакой ухаживать: «Небось для себя уже многое с трудом даётся…» Но дальнейшее общение с ними лицом к лицу, отмели всякие сомнения. Оба, несмотря на возраст, были бодры и радостны. На старичках сидели старомодные, тщательно отутюженные, чистенькие костюмчики. Чистенькие на столько, что чистоту сию можно было не только увидеть, но даже унюхать: от тканей сильно пахло душистым стиральным порошком.

— Это Вам, Оленька… — не успев переступить порог, улыбнулся Вадим Егорович, протягивая Оле коробку её любимых конфет «Родные просторы».

— С чайком попьёте, — продолжила Екатерина Евлампьевна.

— Спасибо. А вот мы сейчас вместе и попьём чаёк. Я вас просто так не отпущу. Посидим, поговорим… — быстро нашлась Оля, — Мне вам нужно многое рассказать о вашей красавице.

— Эк значит, — кивнул Вадим Егорович жене, — техминимум сдавать будем.

— На вождение собаки?.. — поддержала та шутку мужа.

Старички рассмеялись и по приглашению хозяйки послушно прошли в комнату. Оля щучкой юркнула на кухню: послышался щелчок электрочайника и звон посуды.

— Не стесняйтесь, присаживайтесь, — вынырнула она с разносом в руках, кивая на диван. Почти новенький плед, служивший исключительно для гостей, на фоне скромной обстановки Олиной комнатки выглядел почти роскошно. Хозяйка проворно пододвинула к гостям журнальный столик, водрузила на него разнос с красиво расположенным чайным сервизом и салфетницей, раскрыла коробку конфет, дополнила содержимое стола тарелочкой с «Крекетом» и коробкой зелёного чая в пакетиках. Меньше, чем через пять минут, стол был накрыт и кипяток в разрисованных пчёлками кружках охотно делился приятными чайными ароматами.

— Это что же, специально для них чтоли? — кивнул Вадим Егорович на собачью клетку, отшвыркивая из кружки горячий чай.

— Неужто они всё время в ней сидят? — сочувственно взглянула Екатерина Евлампьевна на щенков.

Те возмущённо кидались на стальные прутья большой сборной клетки для собак, что едва помещалась под столом.

— Конечно, нет. Просто сейчас мы уже отбивались бы от нападений этих акулят, а не пили б чай с конфетами, — засмеялась Оля. — К тому же борзятам это только на пользу. В будущем знакомые прутики сослужат им хорошую службу, равно как и хозяевам… — сделала она ударение на последнее слово. — А у вас до этого были собаки?

— О, конечно, — одновременно закивали старички.

— Без собак не живали. Лаймушка наша месяца три назад от нас ушла… — сделал домиком густые брови Вадим Егорович.

— Ну так и то, слава Богу, пожила! Ей ить пятнадцать годков было, пора бы животинке и на покой. Собачий век, увы, не человечий… — философски завершила короткий рассказ о прежней питомице Екатерина Евлампьевна.

— А вам не трудно будет?.. Уиппеты ведь очень активные собачки.

В голове у Оли крутился один вопрос, который она никак не могла задать, уж очень он был щепетильным. Да, собачий век короток относительно людского, но ведь и старичкам на вид было лет под семьдесят, а то и больше. Как долго ещё Бог продлит им жизнь? Кто знает? А собака-то в среднем лет десять живёт, не меньше. Привыкнет Акулинка к старичкам, а случись чего и… Но Акулинка не спешила думать о будущем. Привилегированный борзёнок, а точнее, борзушка персикового окраса, важно разгуливала по квартире, когда как остальные соревнуясь друг с другом, развлекали гостей совершенно атональным ариозо. Однако не в первый раз попадая «под замок», щенки всё же угомонились, лишь изредка жалобно попискивая и потявкивая, глядя на счастливицу-Акулинку.

— Не волнуйтесь, — успокоил заводчицу Вадим Егорович, — с нами ей некогда будет скучать.

— Да и дети с внуками к нам заезжают, во дворе тоже нашу Лаймушку знали и любили, на всех её затей хватало, — продолжила Екатерина Евлампьевна. — Мы только рады будем, если Акулинка наша характером бойка вырастет.

Старички заулыбались, попивая чай вприкуску с «Родными просторами» и при этом, успевая возиться со щенком. Довольная вниманием и временной вседозволенностью, Акулинка прыгала и вертелась юлой возле ног своих новых владельцев.

Подробно рассказав о характере щенка, кратко — о породе, Оля вручила старичкам пакетик с книгами:

— Здесь все ответы найдёте.

— А мы, если Вы не возражаете, Оля, к Вам с вопросами… — принимая книги, подмигнул ей Вадим Егорович. — Мы ж тут недалеко совсем, дойдём.

— Что-что, а гулять мы любим с молодости. Пешочком мило дело, — во всём поддерживала мужа Екатерина Евлампьевна.

— Я только «за»! — порадовалась Оля, а про себя добавила: «Щенок на виду расти будет, а значит, в любое время при необходимости подкорректировать можно и поведение, и экстерьер, да и мало ли что ещё».

— Мы, если Вы не возражаете, Оленька, пойдём. Уж выпускайте скорей узников на свободу, — сказал Вадим Егорович.

— Да и гостья к нам, Машенька, соседка, прийти должна. Вот мы её с порога с нашей Акулинкой-то и познакомим, — как всегда продолжила речь мужа Екатерина Евлампьевна. Она шустро нагнулась и взяла щенка на руки. Расшалившаяся Акулинка извивалась, кряхтя, точно малый ребёнок, но крепкие руки старушки заботливо прижали щенка к груди, лишая возможности вырваться.

— Спасибо за угощение… — сказал Вадим Егорович.

— За гостеприимство, — добавила Екатериана Евлампьевна.

— Надолго не прощаемся, — снова сказал Вадим Егорович.

— Хоть каждый день можем кратенько заглядывать. Мы — люди свободные! — торжественно завершила речь Екатерина Евлампьевна.

— С Богом, — почти в голос молвили старички и нырнули в прохладу бетона.

— С Господом! — проводила их взглядом с лестничной площадки Оля и, вернувшись в квартиру, захлопнула дверь.

Оля выпустила успокоившихся борзят из заточения, которые, впрочем, тут же активизировались и точно ёжики затопали и зафыркали, работая носами. Пока щенки обследовали квартиру на предмет недавних гостей, Оля прибралась в комнате и скрылась на кухне. Вымыв посуду, она занялась Тигрёнком: нужно было во что бы то ни стало накормить, отказывавшегося от еды щенка и выпоить ему прописанные ветеринаром микстуры. На это ушло достаточно много времени.

Взглянув на часы, Оля живо схватилась за ведро с тряпкой и, размешав в воде немного хлора, протёрла полы в квартире, заблаговременно накормив и засадив щенков в клетку. Те не возмущались. Сытые и слегка уставшие от возни друг с другом, щенки вскоре засопели.

Оля была ещё в ванной комнате, когда в дверь позвонили.

— Здравствуйте. Вы Ольга Витальевна?

— Да, это я.

На пороге стояла чуть полноватая женщина лет сорока в ярко синем спортивном костюме и с большой сумкой на плече. Стянутые в одну полоску и без того тонкие губки, широкие светлые брови скатившиеся почти на самые ресницы, небольшие серо-зелёные глазки, что, несмотря на полноту, сидели на «гусиных лапках» - всё, включая сам взгляд, выказывало смущение и некоторую неловкость. Женщина была явно интровертом, общение с незнакомым человеком сковал её от пят до кончиков светло-русых волос, затянутых резинкой в толстый хвост.

— Здравствуйте, — ещё раз кивнула женщина, застенчиво улыбнувшись.

— Проходите, проходите! — махнув рукой и отступая в сторону, пригласила Оля гостью.

Женщина перешагнула через порог, прикрыла за собой дверь и, прислонившись к стене, замерла.

— Проходите, — с некоторым удивлением повторила Оля.

— Ой, да я, наверное, не буду проходить-то… — замялась она, переступая с ноги на ногу.

Оля немного растерялась и, не зная, как быть, спросила:

— А то прошли бы, щенков посмотрели…

— Да я, знаете ли, в них ничего не понимаю, — упиралась та. — Это сестра у меня помешанная на собаках. Завтра утром приезжает за щенком, так что… А пока моя дочь с ним поводится. Сейчас она в школе, летний лагерь придумали, так вожатой там устроилась.

Всё поведение гостьи говорило о том, как сильно ей хочется поскорее забрать щенка и оказаться в стенах родного дома.

— А я хотела вам рассказать о Каспере. Он, знаете…

— Да Вы не волнуйтесь! — перебила её женщина. — Марина у нас бойкущая, она вас по телефону, да по-о… как его… ну, по компьютеру замучает. Ещё рады будете, что далеко от неё…

Женщина впервые за всё время непринуждённо рассмеялась. Однако стоило ей замолчать, как тут же губки на пухленьком личике сбежались в тонкую полоску. «Глядя на Вас, с трудом верится, что сестра “бойкущая”» — подумала Оля, а вслух предложила:

— Так, может, чтобы Вам не создавать неудобств, она сама завтра заберёт щенка?

— Ой, нет, нет, нет... — замотала та головой. — Она завтра же домой… С родными совсем некогда повидаться. Наши обидятся, если Марина по гостям, а к родне не успеет. Ничего, наговоритесь ещё, Вы уж не сердитесь на нас.

— Хорошо, сейчас я щенка принесу, — сдалась хозяйка.

Женщина довольно кивнула и, как показалось Оле, облегчённо вздохнула. Аккуратно, чтобы не разбудить сбившихся в кучу щенков, заводчица вытащила Каспера, самого загадочного щенка. Недаром Оля прозвала его приведением: борзёнок удивительным образом исчезал всегда, когда щенков срочно нужно было собрать. Свою кличку борзёнок получил после того, как случилось небольшое чэпэ.

К Оле должны были ненадолго заехать друзья, которые проездом оказались в Кургане. Она очень волновалась и, поскольку не знала точного времени их появления в городе, каждую минуту старалась поддерживать чистоту и порядок в квартире. Представляете, наверное, какая это нелёгкая задача при наличии щенков. Ближе к полудню хозяйка спохватилась, что в доме нет ничего к чаю. Она быстро отловила четырёх щенков и толкнула их в клетку. Сегодня нужен идеальный порядок, а сверхспособные малыши за то время пока она бегает по магазину, легко перевернут квартиру вверх дном. Оля никак не могла найти ещё одного борзёнка. Позаглядывав во все места, где только мог скрыться щенок, Оля всё же отложила эту затею: не хотелось быть застигнутой врасплох, остаться без сладостей на столе. История закончилась тем, что друзья перехватили её на пути из магазина домой. В квартиру же гости во главе с хозяйкой вошли как раз в момент извержения вулкана с того времени, обретшего кличку Каспер. Этот чудо-щенок старательно наводил «порядок» в доме, с поспешностью, какую можно было пожелать флегматикам. Благо Олины друзья, несмотря на то, что были далеко не собачниками, расположились к маленьким хулиганам, настояв в конечном итоге на освобождении всей щенячьей банды.

Оля вынесла сонного щенка и протянула женщине.

— Документы тогда позже заполним, — вполголоса проговорила Оля. — Держите.

Женщина неловко протянула руки вперёд, но тут же опустила.

— А давайте сразу в сумочку. Я тут одеялко бросила.

Она тяжело присела на корточки и засуетилась возле сумки, стараясь расстегнуть заедавший замок. Когда, наконец, щенка положили на кусок старого одеяла, борзёнок проснулся, оказавшись окружённым незнакомыми запахами. Однако никакой опасности не почувствовал. Убаюкиваемый покачиваемой сумкой, щенка снова сморил сон.

— Ну, я пойду, — как-то виновато произнесла женщина. — Всего доброго. Марина обязательно Вам напишет. Да что там, завтра же и позвонит. Она такая…

Женщина ушла, оставив Олю с некоторой грустью: забрали всего двух щенят, а дом заметно опустел. Как же ей будет не хватать этих маленьких миленьких творений.

Взглянув на часы, Оля, точно балерина, изящная в движениях, ловко подскочила к телефону.

— Алё. Лена? Привет. Леночка, ты не могла бы прямо сейчас подъехать за Ивой?

— Привет, Оль. Могу. А что, случилось? Ты же говорила, что в это время должны были за щенком придти.

— Ага, пришли и уже ушли.

— Да там вместо будущей хозяйки её сестра пришла, такая тё…

— Ольчик, — перебила её Лена, — я тогда быстро собираюсь и к тебе, а то по телефону не интересно.

Обе рассмеялись.

Положив трубку, Оля осторожно заглянула в щёлку между кухонной дверью и косяком: Тигрёнок спал, тяжело дыша. Оля вздохнула и прошла в комнату, с ногами забралась в любимое кресло.

«Как хорошо, — думала она, — что Господь даёт мне возможность подольше побыть с сестрой». Воистину, даже бабушки и дедушки из её церкви часто казались ей гораздо ближе родных по плоти старичков, подчас вредных и ворчливых. Видно так было в Божьем сценарии, что она – единственная, кто из всей многочисленной родни, уверовал в Иисуса. Точнее, не уверовал, а познакомился с Ним так близко, что пережил рождение свыше. Ведь верующими называли себя почти все Олины родственники, но верить в Бога и знать Его, знать и жить, так как задумано для нас Творцом – это разные уровни. Оля часто с замиранием сердца думала о том, как сильно она любима Небесным Родителем, что вот такую от Него далёкую взял и…

«Боже, а ведь я Твоя дочь. Дочь! — старалась понять то, о чём мысленно говорила себе Оля. — Если к зверушкам человек привязывается настолько сильно, что при расставании наворачиваются слёзы, то насколько сильнее Ты привязываешь нас духовными нитями к Себе?! Насколько сильно Ты любишь нас, Авва Отче?!»

Она взглядом задержалась на щенках, мерно сопящих друг на друге: где, чей хвост, где, чьи лапы торчали из-под комочков, пойди, разберись. Но разбираться как раз не хотелось, вздрагивающие щенячьи тельца навевали умиротворение и полное удовлетворение: «Хорошенькие мои». Подумав так, Оле стало жаль отдавать щенят в чужие семьи. Пусть знакомые отчасти люди, но всё же не свои. Не свои по вере. Вера вере рознь. Вот Лена… Про таких говорят, старая дева, и в собаках ничего не понимает, и до этого времени никогда собак не держала, а сердце меньше болит, когда думаешь, кому достанется Ивочка. Каспер в профессиональных руках, Марина – кинолог с большой буквы, но… Разве есть во вселенной буква больше той, с которой начинается имя моего Господа?! Нет. А значит, Ивочка в более надёжных руках окажется, нежели Каспер. Это ж как в анекдоте про Чебурашку. Говорит Крокодилу Гене: «Ген, а Ген, давай я чемоданы понесу, а ты меня». Так и здесь: Лена берёт Иву, а Лену несёт Господь. Конечно, нельзя всё на авось пускать, мол, Бог всё сделает! Не будь на человеке ответственности, так и спрашивал бы разве с нас Отец? А вот люди, порой, всё стрелки норовят на Бога перевести, вроде, Бог немощное избрал, а потому учиться не стану, на Него уповать нужно, а не на чей-то опыт. Иной раз уже и рад бы свою голову другому подарить, да своё сердце, а не можешь. Каждому Господь свою голову на плечи поставил, и сердцем каждого наделил, своим. Другое дело, кто и как ими распоряжается. Вот так и живут невеждами. Бога бесславят. Да что бесславят?! Господь тем временем плачет, говоря, что истреблён будет народ Его за недостаток ведения. Истреблён! За неведение. Ведь что значит ведать?

Оля так увлеклась мыслями, что, не задумываясь, прошла к книжному шкафу и достала с полки толковый словарь Ушакова. Пошелестев страницами, она замерла: ведение – заведывание, распоряжение, управление чем-либо.

«Вот именно, — шепнула она, — управлять». Затем Оля снова зашелестела страницами и, найдя искомое, провела указательным пальцем по строчкам: владычествовать - 1) Осуществлять верховную власть. 2) Пользоваться неограниченной властью, распоряжаться, управлять кем-либо, чем-либо. 3) перен. Занимать господствующее положение.

«Не верю, что Адам с Евой не изучали животных: их повадки, характеры… — Оля поставила словарь на место и вернулась в кресло. — Ведь Бог дал им владычествовать над ними. Ого. Они знали всех зверей на земле! Они их знали?!» Она недоумённо взглянула на Библию, что лежала на крышке большой пузатой бельевой корзины, притулившейся к креслу сбоку. Разум отказывался вместить то, до чего только что додумался. Она окончила несколько школ и курсов кинологов, у неё был богатый личный опыт, к тому же Оля никогда не отказывалась выслушать своих коллег, всегда получая от общения что-то, чего раньше не знала. И всё же сказать, что она знает о собаках всё, не могла. Ей ещё многому предстоит научиться. Многому об одном животном! Как же тогда Адам с Евой могли вместить столько знаний о фауне и флоре всей земли?!

В дверь постучали. Пуля и Бойка мгновенно отреагировали частым цоканьем по скользкому линолеуму.

— Тс-с-с, — пригрозила Оля питомицам, резво вскакивая с кресла и тихонько, чтобы не разбудить щенков, направляясь в коридор.

— Представляешь, — буквально ввалилась в квартиру Лена, — угораздило меня сесть в автобус! Никогда не ездила, а тут думаю, дай-ка воспользуюсь транспортом, быстрее будет и вот, пожалуйста.

— Сломался? — с улыбкой предположила Оля, глядя на взъерошенную, от того немного комично выглядевшую сестру, как называли друг друга женщины в церкви.

— Если бы! — закатила та глаза. — Не на тот маршрут села. Уехала в район, которого совершенно не знаю.

— Ну, во всём есть хорошее, — приветственно поцеловала её Оля, — теперь знаешь.

— Точно. Пожалуй, лучше, чем свои пять улиц в Южном.

Они рассмеялись.

Лена прошла в комнату, где в клетке уже самым активным образом щенки требовали свободы и новых развлечений.

— Какие пупсы-ы, — умилилась Лена, гладя Пулю и Бойку, не упускавшие момент, пока хозяйка занята, обратить внимание гостьи на себя.

— Ага, — отозвалась Оля из кухни.

— Ты там не наготавливай ничего. У меня пост, — твёрдо сказала Лена.

— Вот тебе раз, — выглянула из-за кухонной двери Оля.

— Извини, что сразу не сказала, — виновато развела та руками. — У меня с мамой… со здоровьем её проблемы. Помолимся вместе?

— Конечно, — отозвалась Оля. — У меня ведь тоже беда, вон, взгляни.

Она распахнула дверь настолько, чтобы гостье стало видно поверженного болезнью щенка.

— Ма-аленький. Что с ним? — изогнула чёрной ниточкой брови Лена.

Оля прошла в комнату, открыла клетку и наперегонки со щенками метнулась к кухне.

— Эти, как ты выразилась, пупсы, меня скоро спринтером сделают, — закрыла перед щенячьими носами дверь Оля.

Недавно проснувшиеся борзята на сей раз оставили хозяйку в покое: они ещё не сходили «на газетку», не заглянули в чашки и не проверили коробку с игрушками: вдруг в ней появилось что-нибудь новенькое. К тому же засидевшиеся мамаша и тётка решили поиграть с детками, пощипывая их за бока и подбрасывая носами словно мячики.

Оля присела на корточки рядом с Леной, которая даже не прикасалась к Тигрёнку, боясь причинить ему боль.

— Что с ним? — повторила гостья.

Но вместо ответа щенок задёргался от рвотных позывов, чем заставил Олю выбежать в ванную за тряпкой.

Желудок Тигрёнка пустовал, а потому, кроме дурно пахнущей слизи убирать особо было нечего. Привычным движением, сменив салфетку, подложенную под голову борзёнка, и протерев пол, Оля вновь предложила щенку питьё.

— Чем оно пахнет? — сморщилась Лена, уловив неприятные запахи.

— Лекарствами.

— Представля-я-яю… Давно он такой?

— Вообще со вчерашнего, но мне кажется, что прошло уже столько дней!..

— Представля-я-яю, — снова повторила та.

— Я так рада, что ты приехала пораньше. Помолимся и за мои горести, ладно?

Оля заглянула в женское, уже немолодое лицо: Лена была гораздо старше Оли, хоть и причисляла себя к сёстрам Олиного возраста.

— Конечно! Что ж ты вчера не позвонила? Я бы наших бабусек на молитвенном попросила, они б…

— Ой, Лен, — махнула Оля рукой. — Наши бабуськи всех собак бы на улицу в будки поселили. В их понимании у людей поважнее есть беды, а это баловство.

— Не обижайся на них. Главное, что у Бога нет маленьких и больших бед. Для Него слёзы Его детёнка одной солёности и одной важности – самой большой важности во вселенной!

— Ой, Леночка, как здорово, что ты приехала!

— Давай молиться. — Не дожидаясь согласия хозяйки, Лена закрыла глаза и, слегка коснувшись щенка кончиками палцев, начала: — Отец Небесный, мы счастливы, что дороги Тебе, что наши проблемы для Тебя самые важные, ибо Ты любишь, когда мы радуемся, а не когда плачем. Господь наш, Ты Бог жизни. Ты обитаешь на небе небес, куда ни ракеты, ни наша фантазия не долетят. Ты – Дух, Который движет всем живым на земле. Духом Ты творишь живое. Из утробы женщины рождается младенец, но не мать даёт дыхание тельцу. Ты и только Ты вдыхаешь Дух жизни. Дух жизни от Тебя! Отец Небесный, мы соглашаемся сейчас с сестрой в молитве просить Тебя изгнать всякий дух смерти из этого маленького существа, Тобой сотворённого. О, Боже! Ты не послал на землю Сына Своего, чтобы Он страдал и мучился, но для того, чтобы Он стал победителем! Хотя цена победы и стоила Ему страданий и жизни! Но Иисус Христос, Твой единородный Сын, наш Господь и Спаситель победил! И мы по вере в Него силою Духа Святого просим простить нам наши ошибки, по вине которых, возможно это случилось. Просим укрепить наш дух и нашу веру, если это было допущено ради нашего испытания и роста. Надеемся на Тебя, наш Бог, что победив мир, Ты сделал победителями и нас, ибо мы Твои дети, Твоё наследие в Иисусе Христе. Коснись этого щеночка Своею силою, ибо Ты сказал, просите и дано будет. И мы просим, Господи! Просим во имя Иисуса Христа. Аминь.

— Аминь, — всхлипнула Оля.

Они тихо вышли из кухни: ослабленный щенок вновь забылся беспокойным сном.

— Расскажи, что с твоей мамой? — попросила Оля, вооружившись игрушками, с помощью которых умело отвлекла внимание щенков от мягких с заячьими ушками тапочек на ногах гостьи.

Лена вздохнула, наблюдая за щенячьей вознёй. Было видно: ей тяжело об этом начать разговор. Но Оля не торопила. Улыбнувшись пришедшей к ней мысли, она проделала нечто, что заставило щенков превратиться в настоящих циркачей.

— Во, дают! — восторженно отозвалась на это Лена и… несмотря на всю тяжесть, разулыбалась.

«Спасибо, Господи! — обрадовалась Оля. — Ты велик!»

— Какие они славные, — любовалась ими гостья. — А которая моя?

— Вот эта, — ткнула Оля плюшевым мишкой в одного из щенков.

— Знаешь, — взяв на руки щенка, тут же вцепившегося зубами в игрушку, начала Лена, — мама ведь даже сейчас, когда узнала, что… что серьёзно больна, всё равно не признаёт Бога. Из всей моей родни я единственная, кто реально пережил встречу с Господом.

— Ничего себе, — изумилась Оля, — а я думала, что ты из верующей семьи. На вид твои родители…

— Ой, — взвизгнула Лена и затрясла рукой, — крокодил, прям, какой-то!

Разбаловавшийся щенок буквально извивался у неё на коленях, лязгая маленькими острыми зубками.

— Ах, так! — оживилась будущая владелица собаки. — Ну, я тебе покажу!

С этими словами она завалила щенка на бок и стала его тискать. Щенок поначалу молча сносил нападения, но уже вскоре добавил к Лениным действиям свои комментарии.

— Иву тиск, а Ива писк, — засмеялась Оля.

— А всё, попалась в тиски, так пищи не пищи, — отпыхивала гостья, будто боролась с медведем, а не играла с маленьким щенком.

Отпустив, наконец, щенка, Лена отряхнулась и, переведя взгляд на хозяйку, сказала:

— Так дальше пойдёт, от моей одышки и следа не останется.

— Ну-у, разве это одышка? — возразила ей Оля. — Это так, скородышка…

Обе рассмеялись.

— Да, — успокоившись, уже серьёзно продолжила прерванный рассказ Лена, — мои родителя учителя: интеллигентные и очень добрые люди. Только это, скорее, отталкивает их от спасения, придуманного для нас Богом. Они ведь, знаешь, как говорят? Вроде, всю жизнь жили, слова плохого никому не сказали, всегда добро спешили делать… Если и есть Бог, то грех Ему нас в ад отправлять. Словом, закрыты сердца к тому, чтобы услышать: делами человек не спасается, а только через веру в Иисуса Христа. И нас, детей, в этом же духе воспитали. Я можно сказать чудом спасение нашла. А старшие сёстры по их стопам пошли. Как встретимся все вместе у кого-нибудь на дне рождения, как зайдёт речь о Боге, так они всё к шутке сводят… У Некрасова, если не ошибаюсь, есть такое: «Кажется, я очень авантажен: хорошо одет и напомажен». Короче, есть у них хорошие дома, полные шкафы дорогой одежды, а столы — икры заморской, кабачковой… а больше ничего и не надо. Выглядят они, конечно, прекрасно, но…

— Странно, — удивилась Оля, — я думала, учителя более чем скромно получают?

— Угу. Литература – их любимое занятие. А живут хорошо за счёт мужей. Так вышло, что обе нашли себе довольно состоятельных мужчин.

Лена вздохнула. По лицу можно было увидеть, как в ней всколыхнулась память, торопившаяся достать с кладовых ленты из прошлого.

— Знаешь, а ведь так тяжело свидетельствовать людям о счастье во Христе, когда у тебя нет того, что почитают за счастье миряне. Меня отец с матерью жалеют, а сёстры смотрят как на блаженную. И ведь слова им не скажи, сразу в упрёк ставят, мол, одеваешься, как все, квартирка не ахти какая, да и одиночка… ни мужа, ни детей, ни даже зверушки.

— Ну, зверушка уже есть, — тихо сказала Оля.

— Угу, — кивнула Лена. — А ведь до уверования я раньше, чем они нашла себе парня и…

Лена не договорила: в кармане её пиджака зазвонил мобильный.

— Алё?.. Да, я… Ой… Да, да, слышу… Конечно… А сейчас с ней кто-нибудь есть?.. Хорошо… До свидания. Ну вот, — отключив телефон, с некоторой досадой обратилась она к Оле, — маме хуже стало, а мы даже не помолились. Врач сказал, что срочно нужно трёх доноров.

— Что «каких»?

— Ну, я так думаю, кровь нужна, не орган какой-нибудь?

— А-а, ну да. Конечно.

— Только кровь по резус-фактору ещё отбирается… Какой нужен?

— Ой. Не знаю, Оль.

Лена засобиралась. Было сильно заметно её волнение.

— Ольчик, я пойду. Иву забираю, мне с ней как-то легче... Я забегу домой, возьму кое-что для мамы, оставлю Иву… не надолго, не переживай… и в больницу. На месте всё уточню, и если что-то понадобится, позвоню, хорошо?

— Конечно, конечно, Лен, — кивнула Оля.

— У меня к тебе просьба…

— Помолись, пожалуйста, за моих маму с папой и за моих сестёр. Я сильно верю, что молитва праведника может очень многое! — Лена замолчала, всматриваясь в Олю, будто решая: сказать – не сказать. Подхватив на руки щенка, она всё же сказала: — И за меня… помолись. Хорошо?

— Хорошо, — пообещала Оля. — Ой. Погоди чуток!

Будучи уже в коридоре, она вновь юркнула в комнату. Пока Лена застёгивала босоножки, Оля достала пакетик с приготовленной литературой для начинающих собаководов.

— Вот, — выбежала она, — это тебе.

— Спасибо, Оль. Мне это очень пригодится. Я ведь, сама знаешь, ещё та собачница.

Они улыбнулись, поцеловались, будто ближе друг друга нет никого в целом мире и…

Оля осталась одна.

Пуля и Бойка привычно просеменили к дивану. Устроившись на разных его концах, они затихли. Борзёнок же, всё это время крутившийся возле людей, устал и теперь, позёвывая, не возражал, чтобы его отнесли в загородку. Сунув щенку под бочок плюшевого мишку, Оля встала на колени: сегодня она многое узнала о Лене такого, о чём даже не догадывалась. Если ей тяжело оттого, что болен маленький щенок, то, как должно быть больно Лене, когда тяжело больна её мама. Но что самое грустное, пожилой, больной человек и… без Господа. Оля решила, что как только проводит последних гостей, она на денёк присоединится к сестре в посте и молитве.

Оля ещё молилась, как щенок проснулся и не найдя на подстилке никого рядом, недоуменно взглянул на Олю.

— Что, малыш, в одиночку не спится? — подошла она к щенку. — Привыкай.

Щенок активно покрутил хвостом и уже на ходу лизнул её в руку. Вывалившись из загородки, он на какое-то время так и остался лежать: было видно, щенок не до конца отдохнул. Оставив борзёнка, Оля прошла на кухню. Тигрёнок спал, тяжело дыша и резко вздрагивая во сне. Она выпила стакан воды и, постояв ещё немного над больным, вышла. Взглянув мимоходом на часы, её брови взлетели:

— Ничего себе! — Казалось, и Лена была не столько, сколько им обеим бы того хотелось, и молилась Оля недолго, а время пролетело.

Оля снова вернулась на кухню и щёлкнула кнопкой на чайнике. Возле плиты на столешнице стояли вазочки с разным видом печенья, которые она выставила с приходом Лены и после забыла убрать. Смочив ветошь, Оля прошла в комнату протереть журнальный столик. Постелив клеёнку, она принесла чашки, розетку с вареньем и выставила печенье. Последнее очень обрадовало Пулю и Бойку: собаки решительно спрыгнули с дивана по направлению к столику.

— Это не вам, — погрозила им пальцем хозяйка. Борзые заложили розоушки назад, и немного помявшись у стола, вернулись на диван. Щенок тем временем, потеряв сестёр и братьев, на несколько раз обошёл все доступные ему места. Не найдя тех, кого искал, борзёнок сел перед Олей, запрокинул голову и долго вопросительно посмотрел ей в глаза. В это время в чайнике закипела вода, от чего тот неистово, благо коротко засвистел. Щенок вскочил и бросился к кухне.

В дверь постучали. Оля мельком взглянула на себя в зеркало и побежала вслед за Пулей и Бойкой, первыми отреагировавшими на звук.

— Добрый вечер, — с улыбкой встретила она гостей.

— Добрый, добрый, Ольга Витальевна, — отозвался уже немолодой мужчина, впереди которого от нетерпения переминалась с ноги на ногу девочка. Последней в квартиру зашла женщина, добродушно кивая Оле в знак приветствия.

— Проходите, пожалуйста. Знакомьтесь, это Пуля, а это Бойка.

Веснушчатая девчушка лет шести, с большим замысловато сложенным малиновым бантом в золотых чуть вьющихся волосах, едва успевала уворачиваться: Пуля и Бойка особо любили детей.

— Какие забавные, — почесал мочку уха мужчина. — Э-э-э, меня зовут Константин Евгеньевич, это со мной Вы всё это время говорили по телефону. Жена Галина, — указал он на женщину и, повернувшись к хохочущей девочке, добавил: — дочка Танюшка.

— Очень приятно, Оля.

Проводив гостей в комнату, Оля разлила по чашкам чай.

— А это, — указала она между делом на щенка, — настоящий Карлсон.

С приходом новых людей, щенок заметно оживился; на радость малыша его не закрыли в клетке, а позволили тщательно обследовать гостей. Обнюхав каждого по отдельности, борзёнок остановился на девочке. Щенок был видно удивлён, что этот человечек пахнет совсем не так, как те, с кем ему довелось прежде познакомиться. И голос этого человечка отдавался в щенячьей душе чем-то невыразимо приятным. Чем именно, борзёнок не спешил разбираться. Ему было радостно прыгать, рычать и, обхватив передними лапами руку незнакомки, пощипать её точно так, как сотни раз он проделывал это со своими сверстниками.

— Имейте ввиду, Карлсон скучать вам не даст! — засмеялась Оля.

— Карлсон, ты ей руку откусишь, — наблюдал за дочерью и незадачливым щенком Константин Евгеньевич. Коренастый, тщательно упакованный в деловой костюм со всеми его атрибутами, сцепив в замок руки на большом «крокодиловом» портфеле на коленях, он с нескрываемым любопытством изучал озорного щенка. Но, несмотря на проявленный интерес, на лице всё же лежала тень от усталости. Было ясно, человек только что с работы.

— А почему Карлсон? — задала своё первое, но далеко не последнее за вечер «почему?» Танюшка, главная, как определила Оля, с сегодняшнего вечера хозяйка борзёнка.

— Он что, так же тарахтит, как Карлсоновый пропеллер? — Несмотря на серьёзные царапины, она мужественно переносила атаки будущего воспитанника.

— Нет, — предположил Константин Евгеньевич, — наверное, он так же, как Карлсон, любит варенье. Придётся нам прятать всё в холодильник.

Танюшка звонко рассмеялась.

— Говорят, собаки, без труда научаются открывать любые двери, тем более у холодильника, — скептически заметила Галина. Худенькая, со вкусом одетая в салатовый сарафанчик, дополненный малахитовым набором незамысловатых бус, кольца и серёжек, она напоминала стебелёк, на котором покачивалась с лёгкой, будто цветочная пыльца, рыжинкой в волосах, голова. Танюшка в этом смысле очень походила на мать.

— Да, это факт, — кивнула Оля. — Но борзые — народ особенный… Осторожно!

Последнее относилось к щенку, которого она едва поймала. Успевая делать антраша, тот летел прямиком на угол шифоньера.

— В-вот, — изворачиваясь, смешно крякнула заводчица, — говорю же, Карлсон! Всё бы летал! Я скоро с ним в волейболисты или во вратари попаду, уже все приёмы отработала.

Слегка щёлкнув разбаловавшегося борзёнка по носу, и заразительно рассмеявшись, Оля опустила его на пол.

— Да-а, — поддержал смехом Олю и развеселившуюся дочку Константин Евгеньевич.

— А его братики и сестрички, тоже Карлсоны и Карлслонихи? — обернулась Танюшка к Оле.

На этот раз прыснула от смеха даже Галина, всё это время мрачно взирающая на происходящее.

В конце концов, борзёнок-Карл-слонёнок, как прозвала щенка Танюшка, покорил сердца своих будущих хозяев.

Пока гости допивали чай, Оля достала из тумбы под трельяжем набор книг.

— В этой — мне нравится раздел «Кормление», а вот в этой — подробно написано всё, что касается ухода и содержания, — объясняла она, сама с удовольствием перелистывая полюбившиеся книги. — А в розовой — наиболее полная иллюстрированная история создания породы. Обязательно почитай с папой и мамой, хорошо?

Оля протянула книги Танюшке.

— Ты книжки любишь? — пытливо взглянула она на девочку.

— О-о, хлебом не корми! — ответила за дочку мама.

— Что да, то да, — подтвердил Константин Евгеньевич.

— Вот и хорошо! — обрадовалась Оля и, не удержавшись, приобняла Танюшку за худенькие плечики. — Как только прочитаете эти книжки, я вам дам, правда, с возвратом, вот эту…

Она достала всё из той же тумбы огромную энциклопедию собак издательского дома «Друг».

— Ух, какая большая, смотри, пап!

Взглянув на отца, Танюшка потянулась к этому, как выразилась Оля, уникальному изданию.

— Здесь, можно сказать, всё и довольно подробно, — улыбаясь, передала ей книгу Оля. — Осторожно, она очень тяжёлая.

В это время на кухне послышался стук.

— Ой, извините, — обратилась Оля к гостям, — у меня там ещё один Карл-слонёнок, правда, тяжелобольной. Если б не его болезнь, я бы ещё немного позанималась с этими. Извините, я сейчас.

Оля в несколько прыжков выскочила из комнаты. Карлсон, плохо отдохнувший перед этим, и порядком уставший за день от новых впечатлений, предоставленный на какое-то время сам себе, вскоре заклевал носом. Резкие Олины движения увлекли щенка за собой. Однако, быстро среагировав и навалившись всем телом вперёд, лапы борзёнка неожиданно для него заплелись и, потеряв равновесие, он смешно пробороздил нижней челюстью линолеум.

— Ах ты, бедненький Карло-слончик, — тут же отложила Танюшка книгу и взяла щенка на колени.

— Ты его затискала, — укоризненно взглянула на дочку мать и заботливо — на щенка.

— Ничего, — улыбнулся отец, — он ещё отыграется.

Из кухни в коридор, где раздался телефонный звонок, промелькнула Оля.

— Алё?.. А… да, да... — слышался взволнованный голос заводчицы. — Он только что проснулся… Да, снова вырвало… Да, конечно, я ещё долго не лягу… Ой, если не трудно… конечно, конечно… Ой, спасибо большое… Да, да. Жду.

— Вот, — вошла в комнату хозяйка, — у меня сегодня день открытых дверей. Одни уходят, другие приходят. Сейчас врач должен подъехать, надо капельницу поставить больному слонёнку, — немного грустно улыбнулась она Танюшке. — Хотя, на слонёнка он вообще-то меньше всего сейчас похож. Дай Бог вылечить, буду откармливать.

— Что ж вы нам сразу не сказали? А то мы сидим, чай попиваем. Нам хоть сколько сиди, собак ни разу не держали, всё интересно… — засобирался Константин Евгеньевич.

— Действительно, — смутилась и Галина. — А-а-а… Это не заразно?

Она указала в сторону кухни, взглянув при этом на дремлющего на коленях у дочери щенка.

— Нет-нет. Это не инфекция. Кстати, о прививках внимательно прочитайте, на-а… тридцать второй, по-моему, странице в зелёной книжке. Если что, звоните мне на домашний или на мобильный.

Потревоженный щенок недовольно закряхтел.

— Пойдём, слонёночек, домой. У нас тебе тоже будет хорошо, вот увидишь, — уговаривала Танюшка щенка.

— Спасибо за гостеприимство, — уже в дверях раскланивалась семья, — адрес вы наш знаете, милости просим.

— Да, да, спасибо, — с грустью, что гости уходят немного скомкано, но в то же время и с некоторым облегчением, кивала Оля в ответ. День, действительно, был перенасыщен приёмами, но больше всего, переживанием за Лену и Тигрёнка.

Далеко за полночь, прокапав ровно столько, сколько назначил ветеринар, приехавший в договорённое время и, умело поставивший капельницу, Оля с облегчением рухнула на диван.

— Господи, спасибо за прошедший день, — уже с закрытыми глазами шептала она, — пожалуйста, исцели Тигрёнка…

Не окончив фразу, Оля почувствовала, как к горлу подкатил слёзный ком, но плакать уже не было сил, равно как и молиться. Голова и ноги гудели, усталость навалилась с такой силой, что, казалось, ещё немного и откапывать придётся её, а не щенка. Оля сделала над собой усилие и тихо прошептала:

— Господи, пусть будет так, как Ты хочешь. Во имя Отца, Сына и Святого Духа, аминь.

Мысли, точно школьники со звонком с последнего урока, мгновенно разлетелись, создавая настоящий круговорот. В который раз, облегчённо вздохнув, Оля провалилась в глубокий сон.

С великою радостью принимайте..., когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка.

Полая игла впилась в едва заметную вену. Длинная отводная трубка, соединённая с ёмкостью, наполнилась и брызнула раствором. Отрегулировав скорость с помощью зажима, женщина в новеньком голубом халате умело соединила свободный конец трубки с иглой и сняла перетягивающий конечность жгут.

— Ну вот, — с улыбкой сказала врач, закрепляя парой полосок лейкопластыря иглу внутривенной капельницы на щенячьей лапе, — можно с уверенностью сказать: кризис позади. Пациент идёт на поправку. Прокапаем ему немного питательных веществ, чтобы уж не зря ко мне пришли. В дальнейшем, думаю, можно обойтись уколами.

— Слава Богу! — устало, но радостно ответила Оля.

— Действительно, слава Богу, — присмотрелась к молодой хозяйке врач. — Ещё один рецидив и щенок бы не выдержал. Он слишком истощён.

Обе женщины взглянули на щенка. После болезни он был жалок на вид: выпирающие рёбра под кожей потерявшей эластичность; липкий, местами совсем сухой язык, недвижимо лежащий на синюшной слизистой губ; воспалённые, глубоко запавшие потускневшие глаза… Щенок долгое время находился в коматозном состоянии, а потому температура его тельца понизилась. От этого конечности, уши, хвост, нос были пугающе холодными.

— Вы – молодец, — похвалила врач Олю.

— Ну что Вы, — смутилась та.

— Знаете ли, — усаживаясь за письменный стол, задумчиво продолжила женщина, — ветеринарам, к сожалению, часто приходится видеть заплаканные лица владельцев, которые под предлогом избавить своего питомца от мучений, просят усыпить животное. Просят сразу после второго или третьего визита к нам. Вот так, не поборовшись за жизнь! Я понимаю, что животное – не человек. Понимаю, что зооиндустрия в странах, где временами нечего кушать, одна из первых, кто получает удар, но! Ведь у животного есть душа!

— Есть, — охотно согласилась Оля, и ей вдруг стало очень приятно от мысли, что пусть не сразу, а лишь возможно в последний её визит, но… человек поделился с ней чем-то, что его волнует. Чем-то, что не каждому расскажет.

— Простите меня, Оля, — взглянув на молодую хозяйку, сказала вдруг врач. Увидев удивлённо взметнувшие брови собеседницы, она быстро заговорила: — В жизни некоторые вещи делают человека чёрствыми. Я ведь каждый раз, когда Вы приходили ко мне с умирающим щенком на руках, смотрела на Вас и ждала, что Вы заплачете и…

— Попрошу усыпить? — перебила её Оля.

— Да, — кивнула та, — но Вы пусть грустно, но всё же улыбались и клали на стол своего Тигрёнка с полной уверенностью, что сейчас болезнь сдастся, отступит и щенку станет лучше. День за днём вот уже две недели подряд! Не скажу, что Вы единственная такая… неотступная. Были у меня люди, которые… как бы это сказать… болезненно, с каким-то пристрастием, фанатизмом, я бы даже сказала, с какой-то исступленностью боролись за жизнь своих собак. Признаюсь, мне в таких случаях было не по себе, да и работалось с каким-то надрывом. Любимое дело превращалось в пытку. Даже… — женщина заглянула Оле в лицо, как бы ещё раз взвешивая: говорить или не стоит, но встретившись взглядами, она опустила глаза и еле слышно закончила: — даже приходили мысли убить животное, только бы поскорее всё закончилось; лишь бы не встречаться больше с этими людьми. Слава Богу, мне ни разу не пришлось этого сделать. Что касается Вас, то Вы не были похожи на подобных борцов, из Вас не лез пафос… Напротив, Вы всегда были, если можно так сказать, заботливо спокойны. А главное, уверенны! Ваше: всё будет хорошо – стало для меня настоящим девизом.

Женщина в голубом засмеялась так, будто хотела разрядить тяжёлую атмосферу, которую она невольно создала своей откровенностью.

— Спасибо, — почти шёпотом сказала Оля.

Ей было немного странно оттого, что кто-то разглядел в ней уверенность, спокойствие, заботу… Ведь в мыслях она много раз металась, задавала Богу вопросы: для чего, почему, зачем, как быть, что делать? Сказывались советы родных и друзей: усыпи, всё равно не жилец. Но, у неё не было сил и, казалось, права согласиться на убиение. Почему-то Оля чувствовала, что эвтаназия недопустима. Вот только почему?

В отношении людей ей казалось, что умирающий нуждается в человеческом присутствии: чтобы с ним поговорили или просто помолчали глубоким, собранным, полным подлинной человеческой заботливости молчанием. Даже щенок, существо бездуховное, всем своим видом давал ей понять, как рад её присутствию. И Оля сидела возле Тигрёнка, поглаживая тому лапку, спокойно пришёптывая: я рада побыть с тобой, малыш, всё будет хорошо. Она считала своей задачей разделить, как ей казалось, с уже умирающим щенком его боль. Это было непросто. Она устала от бессонных ночей, ей понадобились и чисто физические силы, и сердце.

Оля с грустью замечала, как заглядывавшие к ней время от времени друзья ужасались состоянию маленького существа, жалели его, но при этом старались как можно скорее покинуть её квартирку, чтобы не видеть, не слышать, не быть с больным рядом. А ведь маленькому Тигрёнку ох как хотелось общения! Ослабленный, измученный болью, он всё же находил в себе силы шевельнуть хвостиком в присутствии человека.

«Твои братишки и сестрёнки сейчас играют, — думала Оля, — они веселы и по-своему счастливы, по-собачьи. А у тебя, малыш, другая судьба». Впрочем… Она знала, что судьба человека – от Господа, но есть ли судьба у животных? Из Библии часто приходили на память строчки: «…судьбы Твои – бездна великая! Человеков и скотов хранишь Ты, Господи!» Может и есть она, судьба, у животных и птиц. Ведь написано же в Евангелие, что ни одна из птичек не упадёт на землю без воли Бога. Значит, Он думает, когда и кому родиться, и когда и кому умереть. Разве мы себя родили? Нет. Мы родились. Нас не спросили. И, слава Богу! А вот на убийствах отыгрываемся. Мол, там не спросили, так тут всё равно своё возьмём. Но своё у нас, как показывает жизнь, недалёкое и незавидное. Не зря говорится: сами мы только с усами. Нет-нет, нельзя нам вмешиваться в дела смерти. За жизнь, да, должны бороться. Вот и пастухи оставляют стада и идут искать заблудившихся овец и радуются о них, когда находят, больше, чем о целом стаде.

Да и профессия врача была бы, не борись человек со смертью? Врач видит в больном пациента, которому он должен помочь: сделать перевязку, инъекцию... Друзья и родственники прибегают, чтобы взглянуть на умирающего, умыть его или накормить. Hо быть рядом с больным, общаться с ним от сердца к сердцу, увидеть в нём не больного, а живое творенье Божье… Именно этого зачастую не делает никто. Потому-то и находится иной выход – эвтаназия.

Оля вспомнила из детства дворнягу Дашку, которая страдала от какой-то болезни. Вспомнила, как бабушка, несмотря на предупреждение ветеринара о том, что после операции собака проживёт недолго: возраст, наркоз, да и заболевание онкологическое… — всё-таки выбрала лечение. Вспомнила Оля, как перед операцией обещала Дашке, когда заживёт шовчик, гулять с ней каждый день по деревне, менять в собачьей миске воду, гладить лохматую Дашкину шерсть и рассказывать ей по вечерам сказки. Вспомнила и то, как ни разу не подошла она к старой собаке, ничего не сделав ни для неё, ни в помощь бабушке.

Её детская трагедия состояла в том, что в больном животном Оля-девочка перестала видеть существо, с которым можно было по-прежнему общаться. А разве взрослые не начинают смотреть на больных как на несчастных, которых надо жалеть, опекать, оберегать от чего-то, что может вызвать у больного волнение? Но при этом забывается главное – внутренний мир и личность больного существа.

Является ли собака личностью? Учёный мир много спорит о том, связана ли личность с живым организмом или же исключительно с душой. «На личность ли смотрите?» — вспомнила она вопрос апостола Павла, рассуждавшего о делах плоти. Если исходить из этого, то личность – это что-то, что вне плоти? «Не по плоти воинствуем…» — закрутилась в голове библейская строчка.

— Вот Вы верите, что у животного есть душа, — смело обратилась вдруг Оля к женщине. — А как думаете, личностью животное можно назвать?

— Личностью? — встрепенулась врач. — У меня есть одна подруга, она тоже доктор, только человечий, — оживилась собеседница, — так вот, мы как-то совершенно случайно несколько раз возвращались к одной и той же теме, к теме личности. Помню, она мне едва не лекцию выдала, отстаивая свою точку зрения. По её мнению, врач обязан иметь правильное представление о личности человека, поскольку от этого будут зависеть методы лечения. Врач имеет дело не с болезнями, а с больными, из которых каждый болеет по-своему. И изменения личности больного являются ни чем иным как отражением перехода организма на новый уровень существования, ведь его возможности в тот момент ограничены текущим патологическим процессом и часто сопровождаются астеническим синдромом. Подруга уверена, что выявление определённых изменений мышления, эмоционального состояния и поведения больного может иметь решающее значение в выборе лечения, а в ряде случаев позволяет избежать неоправданных хирургических вмешательств. Может быть, Вам доводилось когда-нибудь слышать о канцерофобии?

— Нет, — помотала головой Оля.

— Это навязчивый страх заболеть раком… И что интересно, заболевают!

— Это потому что не причастны к плоти и крови Христа, ведь Господь на Голгофе избавил людей от страха смерти, через которую человек всю жизнь находится в рабах у болезней.

— М-да, — озадаченно взглянула на Олю врач и немного помолчав, сказала: — страх – плохой друг.

— Не всякий, — улыбнулась Оля в ответ.

— Что не всякий? — не поняла женщина.

— Не всякий страх – плохой друг.

— Есть один страх, который ни больше, ни меньше, является источником жизни, удаляющим человека от смерти.

— Заинтересовали… — искренне удивилась врач. — И что же это за страх?

— Божий, — мягко ответила Оля.

— М-м-м, — сопровождая свои тихие мысли, отозвалась женщина.

— А вообще, знаете, в чём никогда не бывает страха?

— В любви. Если Вы верите в совершенную любовь, то Вам будет приятно узнать, что она изгоняет всякий страх, потому что в страхе есть мучение.

— Ещё какое, — со вздохом подтвердила врач.

— Я далека от медицины, но знаю наверняка один хороший и верный рецепт скорого выздоровления боящихся: им нужно больше любить.

— Вы верующая? — осторожно спросила врач.

— Да, — коротко ответила Оля.

Они замолчали.

Врач не ответила на Олин вопрос, но девушке был приятен ход их разговора. О чём думала сейчас эта женщина? Оля пыталась понять: жалеет она о завязавшемся разговоре или оправдались её ожидания. Но, видимо, Олин жизненный опыт был не богат, поскольку на спокойном выражении лица собеседницы она ничего не могла разглядеть.

Она перевела взгляд на капельницу: кап-кап-кап… Тигрёнок привычно смирно лежал на столе. Других, кроме Оли, посетителей не было.

«Если бы мы больше вникали в то, чем живёт умирающий, вопрос об эвтаназии отпал бы сам собой, — непроизвольно вернулась Оля к неприятной теме. — Потому что нам стало бы ясно, что именно в последние дни жизни человек переживает, хотя очень страшное, но удивительное время». Перед глазами встало лицо умирающей бабушки. Последние дни её жизни почему-то представились Оле в виде поезда, приближающегося к конечной станции. Казалось, бабушка не может уже дождаться той встречи, о которой всё чаще и чаще говорила. Встречи с Господом. И чем быстрее летел локомотив её жизни, тем, казалось, бабушка сильнее переживала свой духовный рост. А в момент смерти… (Оля отчётливо вспомнила её глаза!) достигла полноты своего «я». «И уже не я живу, но живёт во мне Христос» — были последние бабушкины слова.

Память снова и снова возвращала Олю в детство и юношество, будто хотела отыскать и собрать кусочки какой-то очень важной картинки в Олиной судьбе. Одно за другим всплывали любимые существа: люди, животные... Вспомнилось, как на смену дворняге Дашке пришёл лопоухий овчарёнок. Как заботилась Оля о нём, как сердилась на бабушку, которая вмешивалась в дела воспитания четвероного баловня. Каким он вырос огромным и мощным псом. Как носилась она за ним по деревне, словно мотылёк по сильному ветру. Как вместе росли: играли друг с другом и дрались, каждый со своими противниками. Как перевозили пса в город после смерти бабушки и как он, никогда ничем не болевший, неожиданно слёг. Вспомнились тяжёлые разговоры об усыплении и то, как противилась Оля, не желая добровольно предавать собаку на смерть. Те же весёлые пёсьи глаза, но неподвижное, парализованное тело. Вспомнилось, как избегала Оля смотреть на, пытающегося подползти к ней, друга. Как всё чаще и чаще отмалчивалась в ответ на родительский вопрос: может, усыпим? Как в итоге «умыла руки» подобно Пилату. Но разве она осталась невиновна?

На глаза навернулись слёзы.

— Я Вас обидела? — взволнованно обратилась врач к Оле.

— Нет-нет, — спохватилась та. — Просто… из детства вспомнилось… грустное…

Оля шмыгнула и, не желая больше оставаться наедине с памятью, заговорила:

— Скажите, а Вам часто доводилось усыплять животных?

— Часто, — резковато ответила врач.

— А как Вы думаете, это… было правильно?

— Правильно – не правильно… — будто передразнивая, сказала женщина. — Наш с Вами, Оленька, современник разучился переносить боль стоически, а человечество в целом во многом утратило умение терпеть.

Оля согласно кивнула.

— Когда кто-либо начинает рассуждать об эвтаназии и её недопустимости, ни одной ночи не просидев у постели умирающего или хотя бы у подстилки своего питомца, не зная по своему собственному опыту, что это такое, то… В моих глазах он выглядит, если хотите, безнравственно. Я не имею в виду Вас, Оля, — бросила на неё взгляд женщина. — Знакомство с Вами заставило меня много размышлять и даже, если хотите, пересмотреть некоторые взгляды на жизнь. Сторонниками же эвтаназии, как правило, мне попадаются люди… не скажу, что мягкие, но, во всяком случае, сознающие, насколько чудовищна боль. Ну, или люди просто знающие, что это такое, по опыту ежедневной работы. Люди, в которых невозможно увидеть злодеев, которые только и думают: как бы поскорее избавиться от больного. Среди них становится всё больше тех, кто не считает себя атеистами и говорит, что в эвтаназии нет ничего богопротивного. В таком способе ухода из жизни животные нуждаются лишь по причине, что их жизнь уже была искусственно продлена врачами, без вмешательства которых они бы умерли много раньше.

Она замолчала, нервно покручивая в руках карандаш. Оля тоже не знала, что сказать. Ей почему-то очень-очень хотелось услышать нечто другое, но… как говорится: жизнь как жизнь. В эту минуту Олю радовало её принятое полмесяца назад негласное решение стоять до конца в отношении спасения Тигрёнка. Господь вверил ей малое, и она должна быть в этом верной. Если сейчас у неё Бог спросит: «Ты сделала всё, что могла?» — она смело ответит: «Да, Господи!» Это была их совместная победа! Победа трёх: Бога, Оли и Тигрёнка.

— А вот скажите, — решительно вновь попыталась завязать разговор Оля. — Помните моих знакомых, ну те, что со щенком азиатской овчарки параллельно со мной к Вам ездили на лечение? Не знаю, что за болезнь у них была, Вы говорили ещё, что-то схожее…

Женщина кивнула.

— Они заболели на три дня позднее нас, но на три дня раньше… Мы сегодня с Тигрёнком, можно сказать, празднуем победу, а того алабайчика уже нет. А ведь я знаю Мариху, она добросовестно относится к своим собакам. Да и Вы говорили, что они делали для выздоровления щенка всё, что могли, ведь так?

Женщина снова кивнула, пытаясь предугадать: куда дует ветер.

— Мы были в равных с Мариной обстоятельствах… Оба щенка были при смерти и…

— Ваш на тот момент выглядел куда плачевнее, — перебила её врач.

— Ну вот, видите… И тем не менее, её щенок погиб, а мой выжил. Скажите, как по-Вашему, если бы я дала в критический для Тигрёнка момент согласие на его эвтаназию, было бы это убийством?

— Видите ли, — немного растерянно проговорила врач, — у Вас с Мариной хотя бы питомцы молодые, есть надежда, что если выздоровеют, то проживут ещё долго. Был смысл бороться. А когда собака старая, а когда после какой-то травмы животное останется калекой, причём мы наверняка знаем, что оно будет страдать от боли?.. Не всё так просто.

— Не всё, — согласилась Оля, — но даже в этом случае не могу я согласиться подписать смертельный приговор. Даже если всё так, как Вы говорите, то… Вы верно заметили, я верю Богу, я читаю Библию и эта Книга для меня авторитет. А в ней написано, что сверх сил Бог не даёт человеку переносить скорбей. Что пути Бога выше путей человека как небо выше земли, и мысли Его выше наших мыслей. Разве можем мы знать, что ждёт нас или наших питомцев в будущем? А Бог знает!

— Профессия у Него такая. — Врач мягко улыбнулась и замолчала.

Оля всматривалась в собеседницу. Девушка сама не понимала, откуда к ней пришло дерзновение говорить твёрдо, смело, без обиняков. Но она чувствовала удовлетворение.

— А мы с Тигрёнком обязательно поправимся, — погладила Оля щенка.

— Не сомневаюсь. — Врач подошла к пациенту, наблюдая за нежностью молодой хозяйки. — Ваша сейчас задача, Оленька, его откормить.

— Чтобы он вырос настоящим Тигром… — пошутила Оля, придерживая щенка, который предчувствовал скорую свободу.

Был он после болезни очень слабым и худым, но при этом оставался жизнерадостным и подвижным.

Уже на третий день, после объявленной победы над болезнью своего питомца, Оля принимала у себя молодую семью. Было видно: люди неравнодушные к собакам. Каждый по очереди нежно тискал Тигрёнка.

— Ольга, Вы нас простите, но… выставкам мы вряд ли уделим должное внимание, — сказала Наталия, будущая хозяйка уипета, — а любить…Любить обещаем.

— Что ж, — немного помолчав, согласилась Оля с домашней участью последнего, — может, оно и к лучшему. В любом случае до выставок ещё далеко, Тигрёнку нужен особый уход и, конечно, любовь.

— А чья, Вы говорите, это порода? Англичан? — переспросил Эдуард, глава семейства.

— Угу, — кивнула Оля.

— Может, назовём его Сэмом? А? — подмигнул он жене и детям.

Члены семьи переглянулись и дружно согласились. Оля удивлённо взглянула на гостей.

— Э-э-э… — смутилась Наталия. — Дело в том, что я учёный…

— Филолог, — уточнил Эдуард.

Олины брови взметнулись вверх: она считала учёных – людьми более солидного возраста и вида, нежели Наталия. Впрочем, чопорная вежливость гостьи вполне соответствовала Олиному представлению об учёных.

— Да, и несколько лет назад в стенах нашего университета, — продолжила Наталия, — проходила научная конференция, на которой рассматривалась филология в системе современного университетского образования. Я тоже выступала с научной работой «Мифологические и эпические основы художественной системы “Властелина колец” Толкиена и их отражение в именах персонажей».

— Толкиена? — ещё больше удивилась Оля, поскольку думала, что всевозможные сказочники слишком несерьёзны для того, чтобы писать о них или их творчестве какие бы то ни было научные работы. О, конечно к ним никоим образом не относились ею любимые Ганс Христиан Андерсен и Клайв Стейплз Льюис. Впрочем, знакомство с учёным миром в лице Наталии было пока единственным. Оля не уловила суть названной темы, разве что успела поймать и связать между собой слова «миф» и «имена».

— О, это Марина с Германом – поклонники творчества Толкиена.

Дети молча покивали, улыбаясь одними кончиками губ. Признаться, Оле было странно видеть в детях их возраста неестественную строгость в поведении и обращении друг с другом, и с ней, хозяйкой дома.

— Мне интересно было исследовать значение имён героев этой книги, в том числе имени наиболее близкого к Фродо персонажа – его слуги и верного друга Сэма. Это имя, в отличие от многих других мифологизированных имён, имеет библейское происхождение.

— Библейское? — не ожидала Оля.

— Это сокращённая форма имени Самуил, что по-еврейски означает «испрошенный у Бога». По нашему мнению, автор не случайно выбрал именно это имя, тем самым стремясь подчеркнуть важную роль этого персонажа в своём эпосе: ведь без его помощи и защиты Фродо не смог бы добиться поставленной им цели. Согласно легенде, Самуил был человеком благородным, совершившим немало великих дел, был пророком, первосвященником и обладал авторитетом. Помазав на царство двух царей – Саула и Давида, сам он отказался от власти, предоставив путь к царствованию другим. Здесь и выявляется схожесть образов Самуила с Сэмом, где Сэм, будучи верным слугой и товарищем и играя достаточно важную роль в повествовании, всегда остаётся в тени…

— Да, — вмешался Эдуард, не менее щепетильный в отношении приличий, чем вся его семья, — обращение к Библии увлекло нас. Конференция прошла, а мы ещё долгое время обсуждали по вечерам всей семьёй об этой легенде.

Оля была удивлена и обрадована одновременно. Удивлена путями Небесного Отца, которыми Он возвращал домой потерянных когда-то давным-давно Своих детей. А обрадована… «Разве есть что лучшее на земле, — подумала Оля, — чем найденное любимое чадо. Ангелы Божии радуются и об одном грешнике, а когда их много, когда приходят всей семьёй?! Велик Господь».

— Имя Сэм для нас особое ещё и потому, что... Видите ли, наши дети давно просили собаку, — продолжал тем временем Эдуард. — Мы с Наташей сопротивлялись… ну-у, сами понимаете, лужицы, изгрызенная мебель и прочее… А тут подруга ЭМарины нашла приют для бездомных собак. Знаете ли, собаки, живущие в приюте – это больше, чем просто собаки. Разные судьбы, разные пути попадания в приют, но есть и общее: почти каждая из них в прошлом пострадала от человеческого предательства, жестокости или равнодушия.

— И каждая – простила. И снова поверила в человека, — впервые вмешалась ЭМарина.

— Да, — продолжила Наталия. — Приют – это их спасение и крепость. Но за стенами крепости – прекрасный, переливающийся красками и запахами, полный событий мир, в котором не страшно жить рядом с Хозяином. Мечта об этом в каждой паре глаз, неотрывно следящих за вновь входящими в приют – быть может это пришли за мной?

— Вы не представляете, Оленька, — сказал Эдуард, — в приюте на то время жило более трёхсот собак. И по уговорам детей, мы согласились съездить туда. Откровенно говоря, мы с Наташей не планировали брать собаку, но-о-о… Вышло так, что, когда мы встретились с владелицей приюта, и она начала перечислять, какие собаки у них есть, то среди кличек она вдруг назвала Сэма. Не сговариваясь, мы всей семьёй сказали «Берём!» и… Вы не поверите, та собачка стала для нас настоящим подарком. Нам кажется, что это имя для нас – своего рода удача. Предыдущая наша собачка внешне очень походила на ваших, поэтому мы решила обратиться к вам. И, если можно, мы бы, действительно, хотели назвать её, точнее, его Сэмом.

— Конечно, конечно, — согласилась Оля. — Можно спросить, а почему вы и в этот раз не обратились в приют?

— О, мы бы с радостью вновь обратились в приют, но… его больше нет, — ответила Наталия. — Страшно подумать, что стало с теми животными, которые…

Она не договорила, закрыв глаза ажурным платочком.

— А ведь они умеют ценить заботу и ласку, — продолжила женщина, немного успокоившись. — Они не понаслышке знают, что такое преданность, они умеют любить, как никто другой. Наш Сэмик доказал нам, что собака – это больше, чем просто друг.

— Верю, что Тигрёнок, точнее, Сэмчик, — поправилась Оля, — ничем не будет хуже. Верно, малыш?

Дремлющий возле ног ЭМарины щенок, едва приоткрыл глаза и, сладко потянувшись под опустившейся на него Олиной рукой, снова засопел.

В тот вечер ставший Сэмом Тигрёнок покинул Олин дом. Впрочем, Оля отчасти была рада: за те, казавшиеся бесконечными, несколько недель, она очень устала и сейчас мечтала хорошенько отдохнуть. Пуля и Бойка её не утруждали. Эти милые особы во всём поддерживали хозяйку и не требовали к себе исключительного внимания: заберётся Оля на излюбленное кресло, четверолапая пара следует её примеру, поделив диван; пристроится Оля полежать, борзушки шустро зарываются к ней под одеяло; готовит что-нибудь на кухне, отгадайте, где практикуются в гипнозе Пуля и Бойка?

Но, отдыхать Оле не давали: заждавшиеся своего инструктора с «декретного отпуска» владельцы собак звонили едва не каждый день. Если к этому прибавить новоиспечённых владельцев малых английских борзых, у которых всегда находилось, что рассказать о своём питомце, то… скучать не приходилось. Но Оля была счастлива: любимая работа, любимое животное — собака, благодаря которой у неё было много прекрасных знакомых. И если в мире часто повторяли поговорку вроде, чем больше узнаю людей, тем сильнее люблю собак, то Оля любила говорить иначе: чем больше узнаю владельцев собак, тем сильнее люблю Творца.

Спустя месяц раздался телефонный звонок.

— Ольга, простите, но мы больше не можем! — плакала в трубку Наталия. — Как только Сэма что-то не устраивает, он тут же выражает своё недовольство и демонстративно метит в квартире мебель. Особенно после наказания. Наш дом превратился в собачью конуру! И не наказывать его мы не можем. У нас дети, а Сэм частенько за игрой начинает дразнить дочку: отнимает игрушки, лает и не даёт ей проходу, когда она отказывается с ним играть. Конечно, мы запрещаем собаке подобные вещи! И вот, пожалуйста, он тут же разворачивается и… Ольга, нам очень стыдно, но… помогите его пристроить…

— Пристроить? — не ожидала такого поворота дел Оля. — Но-о-о…

— Нам очень стыдно. Очень. Мы не решились бы на это, если б… у нас будет ещё малыш и… Я очень устала, Ольга. Простите нас. Помогите пристроить Сэма.

— Да-да, конечно, — вышла из оцепенения Оля. — Раз уж вы всё решили. Привозите его ко мне. Я что-нибудь придумаю.

— Спасибо Вам, Ольга, и ещё раз простите.

В тот же вечер Сэм оказался у Оли. Пуля и Бойка встретили щенка так, как встречали любого, кто появлялся в их доме: шумно и радостно. Сэм выглядел прекрасно: лоснящаяся шерсть переливалась яркими тёмно-кофейного цвета тигровинами, а тоненькая жировая прослойка скрыла совсем ещё недавно выпирающие рёбрышки.

— Эх, ты-ы… — вздохнула Оля, поглаживая борзёнка, — что ж ты наделал? А? Разве плохо тебе было с Элизой? Девочка вон как тебя любила! Изба-а-аловали тебя…

Яркие выразительные глаза Сэма улыбались, щенок был безмерно рад встрече и от этого крутился юлой, не желая успокаиваться. Лишь к полуночи крепость его оставила, и он приласканный заснул на Олиных коленях.

— Что хотите, делайте со своим мнением, Оленька, — говорил на следующее утро Вадим Егорович, — но мы с Катенькой утверждаем, что наша Акулинка, конечно же, ещё не человек, но уже и не собака…

— Понятлива, находчива, прозорлива… — как всегда поддержала мужа Екатерина Евлампьевна.

— А у Вас, глядим, — кивнули на Сэма старички, — новый жилец? Или братец наш?

— Братец, — подтвердила Оля, — отказник.

— Как же такое возможно?! — захлопали руками о бока владельцы Акулинки, которая ни на минуту не оставляла их в покое: крутилась, прыгала, вставала на задние лапы, точно конь на дыбы, а главное, всегда улыбалась во всю Акулинову пасть.

— Бывает, что ж, — немного взгрустнула заводчица.

— Себе оставите? — осторожно спросили старички.

— Нет, — решительно мотнула головой Оля, — проблемно разнополых держать в однокомнатной квартире.

— Ах, да, да, да, — закивал Вадим Егорович. — Мы и не подумали об этом.

— А Вы, Оленька, наперёд знаете, что да как, — продолжила Екатерина Евлампьевна.

— А владельца нового ещё не приглядели? А то есть у нас одна семья на примете… В соседнем райончике живут, часто в наших краях бывают. Очень нашей Акулинкой интересуются. Может, спросить у них? — заглянул в лицо Оле Вадим Егорович.

— Спросите, конечно, — обрадовалась та, — щенку очень хозяин нужен. А то привыкнет ко мне, потом трудно будет… нам обоим.

— Да, да, да, — снова согласно закивали старички.

Они так загорелись идеей пристроить малыша, что уже вскоре устроили у себя приём. Оля не раз бывала в скромной немного старомодной квартирке Вадима Егоровича и Екатерины Евлампьевны. Их гостеприимство всегда было радушным и тёплым; будь то беседы за чаем или игры с Акулинкой... — всё было по-домашнему просто и мило.

Диковинного пса, похожего на статуэтку, новая семья встретила достаточно оптимистично. Признаться, им было, на что посмотреть и кого послушать: говорливые старички без умолку трещали о своей Акулинке, Оля же тем временем не покладая рук отбивалась от расшалившихся борзят, представление и только!

Общее впечатление о новых владельцах Сэма осталось хорошим. Сэмик нуждался в любви. Возможно, новые хозяева смогут подарить ему то, что не удалось предыдущей семье. Оля была рада, ведь щенка взялись курировать Акулинкины владельцы, а это было хорошей поддержкой и помощью для Оли.

Прошла неделя, вторая, третья… Словоохотливые старички считали себя обязанными время от времени звонить Оле, рассказывая о проделках не только Акулинки, но теперь и Сэма. По их словам Сэм прижился, не сильно, но всё же досаждая новым владельцам своими проделками. Оля постепенно успокоилась и позволила себе с головой «уйти в поля», как не замедлили подшутить над заводчицей весёлые Вадим Егорович и Екатерина Евлампьевна.

Полевые испытания Оля научилась ценить после того, как сама побывала в роли горе-борзятников, считающих, что любая борзая обязательно будет догонять и ловить зверя только потому, что она борзая. Вроде кактуса, который растёт сам по себе, знай, поливай раз в месяц. Именно поэтому первого зайца Пуля и Бойка не только не проводили любопытным взглядом, но к её большому разочарованию и вовсе не заметили. Когда из очередного колка выскочил второй заяц, борзые двумя стрелами полетели следом. Но снова разочарование. Как оказалось позже, они неслись отнюдь не за зверем, а за собаками по принципу: все бегут, и мы пробежимся. Лишь с третьим зайцем разочарование уступило место надежде, что и Олины уипеты – не одно название в породе. Конечно, постигая азы охоты с борзыми, Оля поняла, что многое упущено. Уж кто-кто, а она-то знала из Библии, предупреждавшей: всему своё время.

Так пролетела осень. Пройденные сотни километров по скошенным, а то и перепаханным зауральским полям сделали Олю не только крепкой здоровьем, но и чуть-чуть романтиком. «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны», — часто цитировала она ставший понятным ей библейский стих. Некогда впалые, анемичные Олины щёчки теперь были округлыми и румяными. Свежий воздух и движение – это всегда хорошая работа сердца и желудка, ведь аппетит-то какой?!

С приходом морозов у Оли прибавилось работы на площадке. Владельцы собак, отдохнув от летне-осенних заготовок, наконец, обратили внимание на питомцев.

— У нас по посёлку уиппет бегает, уже месяца полтора. Твой, похоже, — как-то услышала Оля, встретившись с одним знакомым. — Хорошо, нынче осень тёплая да сухая была, но ведь на дворе-то зима уж…

— В Вашем посёлке Акулинка живёт, она хозяйская, — успокоила знакомого Оля, но тревога вновь поселилась в её сердце.

А однажды на работе раздался звонок.

— Могу я услышать Ольгу Витальевну?

— Я слушаю, здравствуйте, — отозвалась Оля.

— Ваш телефон нам клуб собаководства дал. Сказали, что Вы занимаетесь породой… этой… уыпэт.

— Угу… — теперь уже наверняка зная, что за этим последует, подтвердила Оля.

Едва дождавшись конца рабочего дня, Оля выскочила из офиса. Миновав проходную, она свернула в противоположную от дома сторону и быстро зашагала.

— Тёть Оль! Тёть Оль! — услышала она вскоре чей-то крик, пытающийся достигнуть её слуха, что действительно было трудно, поскольку Оля целиком погрузилась в собственные мысли. Укоротив шаг, она обернулась.

— Марина? — Оля остановилась.

В её сторону со всех ног бежала двенадцатилетняя девчушка. Низенького роста, круглолицую, с чёрной длинной до пояса косой — её нельзя было с кем-либо спутать. Марину Оля очень любила по многим причинам: во-первых, Марина оказалась настоящей собачницей; во-вторых, она была одногодка с её племянницами, которые гостили у неё каждое лето; в-третьих, девочка уважала старших и совершала поступки, на которые современные подростки всё чаще становятся неспособны. Купить хромой соседке хлеб, вынести мусор по просьбе своей бабушки (которой в своё время родители Марины выхлопотали неподалёку однокомнатную квартирку), сходить за братцем в детский сад и многое другое… — не составляло для Марины труда. Завоёвывая же расположение взрослых, Марина теряла расположение сверстников: быть на побегушках у предков среди молодого поколения считалось не престижным. Может быть, поэтому Марина оставляла друзей наедине со своей крутизной и всё чаще проводила время зимой — за книгой, а летом… А летом напрашивалась в гости к тёте Оле, как её больше дурашливо, чем всерьёз называли племянницы. Далеко не старая, да к тому же особаченная тётушка и сама была не прочь пошалить, умея, однако, вовремя остановиться, а при необходимости и поведать кое-что поучительное из жизни. Её жизнерадостность быстро поднимала плохое настроение Марины. Впрочем, в том не последнюю роль играли Пуля и Бойка. Неудивительно, что однажды у девочки появился щенок уиппета, а через год и второй.

Почему Оля и Марина общались только летом? Печально, но жила Марина весьма далеко. С осени по весну девочка была привязана к школе, а потому лишь ближе к лету её мама Екатерина Леонидовна приезжала вместе с дочерью погостить у родственников. Судьба забросила Маринину семью в закрытый военный городок, за столько лет, так и не ставший им родным. Марину же тянуло сюда как магнитом. И не столько желание повидаться с роднёй, сколько с особаченной тётей Олей. Надо сказать, что знакомые Оли и Марины часто удивлялись тому, каким образом Бог устроил им встречу, а в будущем подарил очень тёплые и близкие отношения. Казалось, куда проще можно было сделать — познакомить Марину с племянницами Оли (поскольку девочки ровесницы), а через них уже и с самой Олей. Но у Бога Свои сценарии для каждой судьбы.

В то лето у Оли, действительно, гостили племянницы. Впервые дождавшись отпуска в летний сезон, Оля, не раздумывая, записалась на кухню в детский лагерь. Лагерь был христианским, каждое лето в несколько заездов организуемый их церковью. Не зная наверняка, подпишет ли начальство Олино заявление на отпуск, штат сотрудников лагеря укомплектовали. Оставалось лишь место на кухне, узнав о котором, Оля обрадовалась вдвойне. Расскажу почему.

Имея собственную квартирку недалеко от родителей, Олины папа и мама всё же по-прежнему заботились о дочери. Забота же чаще выражалась в том, чтобы их пусть и рослое, но всё-таки дитя, было сытое и одетое. По возвращении с работы проголодавшаяся Оля, конечно, первым делом готовила себе что-нибудь покушать, причём получалось так, что готовила всегда много. Едва вымыв за собой посуду, Оля бежала на нетерпеливо кричащий звонок. «Я тебе тут супчика свеженького, горяченького принесла. Поешь», — вместо приветствия с порога говорила мама. С этими словами она уверенно проходила на кухню и выставляла на стол укутанную в пару тёплых полотенец кастрюлю с супом. «Мам, я только что поела», — возражала на это Оля, но видя расстроенное лицо матери, доставала тарелку, наливала суп и… ела, сколько позволял ей то сделать и без того полный желудок. Домой мать возвращалась довольной: дочь накормлена. Оля же вынуждена была остаток дня ломать голову над тем, как поместить все эти кастрюли в холодильник, и, конечно же, над тем, как и когда она всё это съест. Благо у Оли были собаки! Пусть не десять, а всего лишь парочка. Пусть не мастиффы, а всего лишь малые английские борзые. Но их изящность не мешала им помочь хозяйке справиться с нелёгкой задачей: доесть то или иное кушанье.

Принимая же пустую посуду, мама всегда интересовалась: «Всё съела?» Впервые услышав этот вопрос, Оля, признаться, смутилась: обманывать не хотелось, а сказать, что суп доели собаки — язык не поворачивался. Тогда Оля не нашлась что сказать, кроме как воскликнуть: «О, мамулик, так было вкусно!» Может быть этот восторг, в котором Оля выложилась, лишь бы избежать ответа на заданный вопрос, дал родителям основание в будущем каждый раз приносить что-нибудь съестное. Конечно, в дальнейшем Оля нашлась, как поступить, чтобы ответить на вопрос не краснея и безо лжи. Мамину кулинарию она съедала сама, а свою скармливала Пуле и Бойке. Впрочем, хлопотать на кухне Оля стала всё реже: зачем напрягаться, если всё равно принесут в готовом виде, да ещё и отчёт потребуют о том, всё ли и с каким аппетитом ты съел. Так и стала Оля квазикулинаром. И тогда на помощь пришёл Господь! Со времени как подросли племянницы и всё чаще стали к ней приезжать на месяц, а то и на всё лето, Оля поняла, о своём упущении. Откладывать всё и учиться поварскому делу ей не хотелось, а вот совместить приятное с полезным вызвало у неё большую радость.

Итак, в то лето Оля оказалась помощником на кухне в христианском лагере, куда в тот заезд удалось пристроить и племянниц. Оля не думала, что испортит им смену своим присутствием: она никогда не контролировала их и с самого начала старалась построить доверительные отношения. Кроме того, её место нынешнего служения давало полную свободу племянницам в лагере, ведь с кухни не убежишь. Даже кружки, которые вели разные сотрудники лагеря, включая работников кухни, дети могли выбрать по желанию. Оле доверили кружок, который она назвала «Клуб “Верный”». Программу, которую она представила руководству лагеря, Оля построила на рассказах о собаках, на играх, сценках и песнях. Цель же была одна — через знакомство с собакой, освободить детей от страха перед этим животным.

Племянницы выбрали тётин кружок, но на этом их общение в лагере кончалось. Другое дело Марина.

Эту девочку Оля заприметила сразу. Поток вопросов, реплик и собственных историй из жизни о своей беспородной собачке Моте, внешне напоминающей папильона, не могли не обратить на себя внимание. На второй день пребывания в лагере к Оле подошла одна из наставниц детских групп и сказала, что кое-кто очень хочет с ней пообщаться. По такому случаю, наставница даже сама договорилась с шеф-поваром, чтобы сразу после ужина тот отпустил Олю на свидание. Действительно, едва закончился ужин, на кухню заглянула Марина.

— Так вот кто жаждет со мной общения? — подмигнула ей Оля и, быстро сбросив фартук, покинула кухню.

Под Олину ответственность они вышли за территорию лагеря и прогулочным шагом направились вдоль дороги, разделяющей, казалось, бесконечные поля.

— И о чём же ты хотела поговорить? — первой начала разговор Оля.

— Ну-у-у… просто, о собаках… — слегка смутилась Марина.

— Просто о собаках? — удивилась Оля. Она знала, что по программе после ужина в лагере должна была быть интересная игра на знакомство. Она решила, что у девочки есть проблемы, разрешить которые та надеялась с Олиной помощью, а потому и предпочла интересное мероприятие встрече с ней.

— И тебе неинтересно подружиться с кем-нибудь из девчонок или ребят?

— Нет, — твёрдо сказала Марина.

— Почему? — Олю не переставали удивлять Маринины ответы.

— Неинтересно и всё, — отрезала та.

— Ладно, — отложила это на потом Оля. — Значит, ты любишь собак?

— Всяких… — повела плечом девочка.

— Всяких — это хорошо, — сказала Оля. — Любая собака, даже самая дворняжистая — живое свидетельство Божьей любви к человеку.

— Это как? — не поняла Марина.

— Как? Ну вот, например, иду, бывало, с работы домой уставшая, раздражённая… Открываю дверь, и тут выбегает на встречу тварь Божья; ошалелая от радости, просто ураган любви и счастья. Встречает так, будто лет десять меня не видала. Никому другому, как мне, так не радуется. А разве не Бог сотворил собаку такой бурной в эмоциях?

Марина от души рассмеялась.

— И как же эту тварь Божью зовут?

— Точнее их даже две: Пуля и Бойко, — улыбнулась и Оля. — Или вот ещё: бывает, простыну, валяюсь, варенье ложками ем, когда ещё такая возможность представится?.. Единственное, голова болит, хочется тишины, покоя... Мама приводит собак с улицы, а те сразу ко мне и в самые глаза смотрят долго, внимательно. Я молчу. Вздохнув одна, следом — другая с грустью расходятся по своим лежачкам. И как в сказке дом превращается в сонное царство. Я в клубе собаководства работаю, не раз видела, как тонко чувствует собака своего владельца. Иной раз говорю себе: вот бы и мне так научиться Бога понимать: Его волю и желания — как понимают меня мои юпитки...

— Смешная Вы, тёть Оль, — хохотнула Марина.

— Это почему же? — удивилась та.

— Рассказываете смешно. Что это за порода такая юпитки?

— А-а, это я так своих борзушек называю…

Марина только больше рассмеялась.

— Прикольная порода получается — борзушный юпит, — веселилась девочка.

— Ага, они и в жизни — весёлые собачки. Загрустится мне, они тут как тут. Укладываются по обеим от меня сторонам, уткнувшись в меня мокрыми носами, и такие глаза состроят, что я невольно хохотать начинаю. Типа: проснись, красавица, и пой; жизнь без тебя нам не мила!..

Теперь и сама Оля не удержалась и расхохоталась.

— А, бывает, — успокоившись, продолжила она, — книжку читаю, и собаки стараются вести себя тихо: копошатся, возятся друг с другом, лишь время от времени по очереди подходят ко мне, как бы спрашивая: «Ты скоро освободишься? Ты нам нужна!» Я вот, Марина, часто на них смотрю и думаю: не этой ли необходимости в Себе ждёт от нас Бог? Ты как думаешь?

— Не знаю, — пожала Марина плечами. — Честно сказать, я про Бога вообще ничего не знаю.

— Погоди, — в который раз удивилась Оля, — а как же ты в христианский лагерь попала?

— А, — махнула та рукой, — случайно. К маме её школьная подруга пришла, увидела меня и говорит: хочешь в лагерь съездить? Я говорю: хочу. А она: только лагерь христианский. А я думаю: какая мне разница; всё лето торчать в душной квартире, мало интересного. А лето ж только начинается. Тут хоть какое-то разнообразие…

— Ну и ну, — покачала головой Оля.

— Тёть Оль, расскажите мне ещё что-нибудь про собак? А? — попросила Марина.

— Расскажу, только уговор: историю я, историю ты. Я взаимности хочу… Идёт?

— Идёт, — согласилась девочка.

В тот день они вернулись по темноте, за что Оля получила лёгкий выговор от Марининой наставницы. Но только с того вечера Оля и Марина уже больше не расставались: девочка привязалась к Оле и даже охотно помогала ей на кухне, чтобы после ужина шеф-повар без тени недовольства отпускал подружек, как прозвали их в лагере, на очередную прогулку.

Не удивительно, что для Марины с тех пор под посещением родственников как правило, подразумевалось посещение Оли.

— Марина, ты как здесь? А как же школа? Ты с кем? С мамой? — засыпала девочку вопросами Оля.

— Ага, — отпыхивалась точно паровоз та, — я думала, Вы в другую сторону пойдёте, засаду устроила, чтобы сюрприз сделать… Сижу-сижу в кустах… А тут какие-то дядьки мимо проходят и про Вас говорят…

— Про меня? Дядьки? — изумилась Оля.

— Ага, — кивнула Марина, — типа Вы сегодня куда-то с обеда торопились, а в конце работы убежали, даже ключ какой-то забыли отдать одному из тех дядек.

— Ой, — схватилась Оля за сумочку, — точно! Я ж начальнику снабжения ключ от кабинета, где ксерокс стоит, обещала передать.

Оля уже хотела было повернуть назад, но Марина её опередила:

— Только дядьки уже уехали. Они на парковку свернули и в машину садились, когда я вышла из засады.

— Угу, — недовольно кивнула Оля. — Ладно, завтра извинюсь перед Георгием… Ты-то как здесь? — вернулась она к Марине.

— А мне обидно стало. И вместо того, чтоб на остановку вернуться, до проходной дошла. А оттуда всю эту дорогу видно, она ж прямая и под горку… И смотрю, вдалеке кто-то идёт, и пуховик Ваш… Думаю, дай догоню! И догнала, — довольно улыбнулась Марина.

— Ага, — обняла Оля девочку. — Это ладно, ты скажи, как в наших краях в учебное время оказалась? Экстерном за весь учебный год экзамены сдала? — пошутила она.

— Ну, конечно, — рассмеялась Марина. — У нас сейчас каникулы. А приехали… Дядя Гена умер, мамин брат. Меня мама брать не хотела, денег на поездку то о-го-го сколько надо! Только я настояла.

— Ну, Марина, — покачала Оля головой. — Ты уж постарайся и родителей понять, ясно, что хочется попутешествовать, и с друзьями встретиться, но в жизни то…

— Да-да-да, — перебила её Марина. — Знаю.

— Ну, раз знаешь, значит, и отвечать по полной будешь, — засмеялась Оля. — Мы с тобой этим летом как раз двенадцатую главу Луки разбирали, помнишь?

— Помнишь-помнишь… — передразнила её Марина.

— Вот и хорошо, — решила оставить нравоучения Оля. — Тебя насколько отпустили-то?

— Да хоть с ночевой, если только Вы маме моей позвоните, — просительно проговорила Марина.

— Ясно. Это тоже хорошо, а то я в путешествие сегодня надумала пойти, вдруг допоздна проходим?

— Что за путешествие?

— Не совсем приятное, но… что поделать, — вздохнула Оля. — Надо проверить и, если нужно, помочь… одному уиппету.

— Уиппету? Какому? И что с ним такое, что ему помогать надо? Я по своим знаю: их просто так в беду не загонишь.

— Не загонишь, это точно. А кстати, вы и в этот раз со своими приехали? — поторопилась спросить Оля, но тут же подумала: кто на похороны собак с собой возьмёт? Да и ненадолго они сюда: через неделю Марине уже в школу.

— Неа, — насупилась девочка. — Представляете, за несколько минут до отправки начальница поезда категорично заявила, что согласно каким-то последним правилам пассажиры должны везти своих питомцев в тамбуре, либо бронировать всё купе. Выяснять уже не было времени, а эта… — Марина едва сдержалась, чтобы не наклеить виновнице происшедшего какой-нибудь обидный ярлык, — ни в какую! Упёрлась рогами в землю и всё тут! Денег, чтобы заплатить за купе или дать этой «на лапу» у нас не было. Я даже заревела, так обидно стало! А той хоть бы хны. Папа тоже, конечно, не был от этого в восторге: ни мамы, ни меня… Петька, понятно, гулять с собаками не будет, да и кормить их придётся тоже папе.

— Да уж, — посочувствовала Оля. — А Петькой твоего братишку зовут?

— Ничего, — улыбнулась всё же Оля, — зато вас с мамой больше любить будут: оценят, как вы каждый Божий день о мужской половине в семье заботитесь. А то труд домохозяйки порой совсем не замечают.

— Ага. — Немного подумав, Марина сказала: — Но у нас папа хороший!

— Слава Богу!

— И собак он любит, ведь не случайно же его над собачьим питомником поставили.

— У вас? В военном городке? — уточнила Оля.

— Ну да, — довольно кивнула девочка и тут же деловито спросила: — Так что там с уиппетом случилось?

— Словом, есть подозрения на то, что и в этот раз в роли отказника снова окажется Сэм, — закончила повествование Оля.

— Отказник, слово-то какое, — мрачным тоном пробубнила Марина.

Сразу за поворотом прямо перед ними выросли огромные ворота. На их фоне проходная выглядела игрушечной будочкой. Ко времени, когда они добрались до указанного адреса, на улице совсем стемнело. Оля побарабанила по стеклу, поскольку никого не увидела внутри этой будки. Надо отдать должное, почти сразу загорелся свет. В окошечке показалась до смешного круглая, к тому же обтянутая вязаной шапочкой с нашивкой «дежурный», голова мужчины.

— Здравствуйте, — обратилась к нему Оля в открытое им окошко. — Мне сегодня звонили, дали этот адрес. Сказали, что здесь приютили собаку породы уиппет. Я Ольга Витальевна, руководительница секции...

— Собаку? — недослушав, безразличным голосом переспросил дежурный. — Минуту.

Свет так же скоро погас, как и загорелся. Хлопнула дверь, по-видимому, игрушечной будочки.

— Хорошо, хоть сегодня не холодно, — пробубнила Марина.

Оля кивнула, глядя на тусклый, высоко подвешенный на столбе фонарь.

Ждать действительно пришлось недолго. В будке снова загорелся свет. На сей раз в окошке показалась не покрытая голова с плешью во всё темя. Несмотря на это, лицо говорило о том, что перед Олей человек весьма солидный.

— Вы Ольга…э-э-э…

— Витальевна, — помогла она мужчине вспомнить её отчество.

Мужчина, оказавшийся начальником охраны, внимательно оглядел Олю и Марину и коротко бросил:

Они протиснулись в узкую дверь игрушечной будочки и, пройдя через вертушку, скрывавшуюся внутри, вышли на хорошо освещённую территорию предприятия. Далеко идти не пришлось, сразу справа находилась ещё одна чуть больше размерами будка. Едва начальник охраны открыл её двери, как на него с неописуемой радостью вылетел...

Да. Это был Сэм. Сменив трёх владельцев, он снова оказался бездомным.

— Уже месяц как у нас живёт, — сказал начальник охраны. — Как-то пришёл на работу… смена только началась… слышу лай, визг и ворота ходуном ходят. А из-под них — грязь комками в разные стороны летит. Выскочил, заорал благим матом! Псы разбежались, а этот стоит, к воротам прижавшись, трясётся и на меня смотрит будто я ему мать родная…

Начальник отвернулся.

«Вот тебе и мужик! — не поверила в происходящее Оля. — Да ещё и начальник охраны… А беда бездомной собаки слёзы вышибает! Побольше б таких…»

— Так что? Ваша собака-то? — вдруг резко сменив тон, обратился он к Оле.

— Сэм, Сэм, — позвала собаку Марина, но тот недоумённо взглянул на девочку.

— Сэм. — Оля присела перед ним на корточки и протянула вперёд руку, дав собаке возможность себя обнюхать.

Сэм вытянул шею, коснулся мокрым носом кончиков пальцев и будто что-то силясь вспомнить, заглянул Оле в лицо.

— Сэмик, — повторила Оля.

— Не узнаёт что ль? — подозрительно спросил начальник охраны.

Оля смело погладила ничего не понимающего Сэма. Был он сильно истощён и поранен, шрамы от собачьих драк, навсегда разукрасили его тигровую шкурку. Оля аккуратно отогнула ухо, внутри которого должно было бы стоять клеймо. Впрочем, разглядеть его удалось с большим трудом: грязь, въевшаяся в шерстинки, скрывала татуировку.

— Букв не разобрать, но это точно Сэм, — наконец сказала Оля.

— Кхм. — Начальник явно был чем-то недоволен. — У Вас бумаги-то на него есть?

— Есть, — сказала Оля, — но дома. Я же сразу с работы к вам…

— И чья же это собака? — спросил начальник охраны.

— Теперь, по-видимому, моя, — растерянно ответила заводчица.

Её ответ крайне не понравился начальнику охраны. Не скрывая своего к ним недоверия, он вдруг промолвил:

— Кхм, если Вы ничем не докажете своего права на эту собаку, то… я заберу пса себе.

Оля в раздумье взглянула на мужчину. Его враждебное отношение смутило её: в конце концов, они ничем не заслуживали такого к ним отношения. К тому же его тон, которым были сказаны последние слова, показался Оле несерьёзным и даже обидным, будто Сэм — игрушка, которую можно взять, а наигравшись, отдать другому.

Взглянув на Марину, которая всё это время стояла в стороне, надувшись точно мышь на крупу, Оля твёрдо решила вызволить отсюда Сэма. «Хотя бы ради того, чтобы обследовать его в ветеринарной клинике и при необходимости подлечить» — подумала Оля, вслух же сказала:

— Хорошо. Мы привезём Вам документ.

Своим ходом пришлось добираться из одного конца города в другой. А это час в один конец, не считая времени ожидания автобусов и пеших прогулок из пункта А в пункт Б.

«Слава Богу, что у меня вообще есть бумаги на Сэма!» — думала Оля дорогой. Все, кто когда-либо забирал этого борзёнка, категорически отказывался заниматься его выставочной карьерой, и как доказательство того, оставляли документы на собаку у заводчицы. Сэму же новые владельцы отводили роль домашнего любимца. Оля радовалась этому больше всего. Любовь важнее, она это понимала. «Надо же, — удивилась Оля своим рассуждениям, — ведь редко, кто отказывается от чего-либо, что даётся человеку даром. Как говорят: дают — бери… Ну не хотите вы заниматься выставками, ваше дело. Но родословная-то есть, пить не просит; пусть лежит себе на полочке. Так ведь нет: не надо нам. А мне-то теперь как это пригодилось! Господь, Ты велик! Воистину, всё знающий наперёд. Слава Тебе!»

Уже к знакомой игрушечной будочке Оля и Марина подошли, когда на улице было совсем темно. Даже тусклый фонарь напротив, казалось, не мог разогнать ночную тьму и, сдавшись, виновато помаргивал жёлтым, запыленным с лета, глазом.

— Вы? — удивился начальник охраны, глянув на часы.

— Вот, — протянула Оля тому документ. — Это родословная Сэма. Я взяла с собой вату и спирт, можно смыть грязь с уха, чтобы сверить клеймо.

— Да-да, — рассеянно проговорил начальник охраны, автоматически заглянув в протянутые ему бумаги. — Вы проходите, проходите.

Мужчина, наконец, расположился к ним и, казалось, был смущён тем, что в столь позднее время сгонял их на другой конец города.

— Вы на машине? — переспросил он, выглядывая в окно игрушечной будочки в надежде увидеть хоть какой-нибудь транспорт.

— Пешком, — улыбнулась Оля, заметив его беспокойство.

— Кхм. Вы уж извините, что… так вышло. Симпатичен мне этот пёс.

— Он, что… хочет его себе оставить? — обращаясь к Оле, громко прошептала Марина.

Начальник охраны усмехнулся, явно услышав вопрос.

— Были, были такие мысли, чего греха таить, — почесал он в затылке. Чувствовалось, что жаль ему расставаться с Сэмом. — Но взять его к себе всё же не решусь. У самого много лет боксёр жил. Славный был парень! Да и этот ничем не хуже.

Начальник охраны потянул на себя дверную ручку будки побольше.

— Ну что, дружок, пришли за тобой.

На этот раз Сэм бросился к Оле так, что та едва не повалилась на стену.

— Сэмка! Ну и память же у тебя! — засмеялась Оля.

— Хорошо, хоть вообще вспомнил, — пробурчала Марина. Уставшая от событий дня, она была сердита на работников непонятного предприятия и даже не старалась этого скрыть.

Пропуская мимо ушей недовольство девочки, начальник охраны сказал:

— Вы ведь как ушли, он, не прошло и десяти минут, как забегал, заскулил — и уж места себе боле не находил. Так у окна и дежурил всё это время… А я, признаться, думал, вы не вернётесь. Во всяком случае сегодня, поздно ведь. Кхм. Вы уж извините ради Бога.

— И ради Бога, и ради самих же себя… — развеселилась Оля, продолжая нарочно бороться с бурной радостью Сэма. — Иисус сказал, что Он нам простит наши ошибки, лишь в случае, если мы простим другим.

Начальник охраны пристально взглянул на Олю и неожиданно зашёлся в кашле.

— Простите, — сказал он, после как успокоился. — Вы это… оставьте на всякий случай свои координаты. Мало ли чего?

Поймав на себе взгляд Марины типа «Опять недоверие?», начальник добавил:

— Может, когда и решусь приобрести у Вас… в клубе… как его…

— Уипета, — смягчилась Марина и впервые за вечер улыбнулась.

— Во-во, — похлопал он Сэма по бокам и встал, чтобы проводить поздних «гостей». Уже на выходе, начальник охраны вновь присел на корточки и по-свойски потрепал собаку.

— Давай прощаться, дружок, — с сожалением сказал он, — да смотри, не попадай больше в такие передряги!

Да, Сэм узнал Олю, хоть и не сразу. Всю дорогу пёс заглядывал ей в глаза, отзываясь на каждое движение поводка, на каждое её слово.

— Вот видишь, Мариш, — уже глубокой ночью лёжа под одеялом на любимом разобранном кресле в полголоса говорила Оля, — верность, оказывается, не всегда удобная.

— Это как? — послышался со стороны дивана полушёпот гостьи.

— А вот так! Выходила Сэмку-тигрёнка, а он теперь ни у кого не приживается. Уж что в его головёнке творится, один Бог знает!

— Головёнка у него, что надо! — деловито ответила Марина. — Это люди такие! Надрать бы им одно место…

Оля расхохоталась.

— Ну, ты злюка-колюка.

— Я?! Да вы что, тёть Оль, — дурашливо возразила девочка. — Я на самом деле ангел во плоти! Только крылья в стирке и нимб на подзарядке...

Они обе рассмеялись.

— А вообще, знаешь, — успокоившись, уже серьёзно продолжила Оля, — мне сейчас мысль пришла… Я вот вымолила эту жизнь, не спросив, чего Бог-то хочет. А может, это план Его такой был, чтобы Тигрёнок умер? А теперь вот, мучается животное. Да и нам из-за него переживаний перепадает.

— А главное, в этом всём столько человеческой жестокости открывается, — не по-детски заметила Марина.

— Да-а-а… А с другой стороны, разве Бог не знал, что так будет? Знал. А раз так, Он мог и сразу не дать родиться «лишнему»… О, Господи, — с чувством зажмурилась Оля, — где же граница между бранью духовной и смирением с тем, что происходит?

— Вы мне как-то про Езекию рассказывали… — осторожно напомнила Марина.

— Ага, — кивнула в темноте Оля. — Верно. Ошибся он, вымолил у Бога 15 лет жизни, думал, победил, а вышло всё не так. Господи, — снова взмолилась Оля, — прости мне, если и я оказалась в такой же ситуации! Прости мне моё неведение. Хочу познавать Тебя, Твои пути и планы для моей жизни, чтобы не ошибаться. Прошу мудрости Твоей. Ибо только в Тебе бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Господи, дай мне… дай нам мудрости Твоей в сестру. Господь, Ты сказал, что просящим её у Тебя, Ты даёшь просто и без упрёка!..

Оля расплакалась. Следом, зашмыгала и Марина.

Наплакавшись, чему немало послужила усталость, они, наконец, уснули.

Утром Оля созвонилась с Екатериной Леонидовной, попросив на день забрать Сэма. Ей не хотелось оставлять Тигрёнка дома одного без присмотра. Впрочем, Пуля и Бойка всегда были на посту, но это лишь усложняло дело. Едва появлялся кто-то новенький, как они тут же устраивали игры типа «дотянись до люстры лапой» в сопровождении не менее интересных на их взгляд игр вроде «кто громче скажет “гав”».

Думаю, не нужно говорить, как сильно была рада появлению собаки Марина.

На работе Оля первым делом набрала номер телефона… нет не любезных и милых владельцев Акулинки, которые помогли пристроить братца своей чудо-собаки, а напрямую бывших владельцев Сэма. Ей не терпелось встретиться с ними лицом к лицу, впрочем, если они на это решатся. Трубку взяла девчушка, словоохотливая и приветливая. Рассказав о своей семье всё, что ей пришло на ум, упомянув и то, что родители будут дома после пяти вечера, она положила трубку. На душе у Оли просветлело: её всегда трогала малышовая едва понятная речь, сопровождаемая детской простотой и наивностью.

Едва дождавшись конца рабочего дня, она направилась в гости. Дверь открыл мужчина, бывший владелец Сэма. Увидев Олю, он растерянно и одновременно виновато улыбнулся. Предложив Оле пройти, хозяин продолжал стоять на месте точно вкопанный. Разговор получился коротким. Всё это время мужчина смотрел в часть окна, попадавшую в его поле зрения, и натянуто улыбался. Объяснение было простым: отдали Сэма по объявлению какому-то охотнику. Олина просьба дать адрес тех, кому якобы был отдан Сэм, осталась не исполненной: последовал категорический отказ, мол, он не знает ничего, так как занималась всем жена, а её нет дома. Однако пообещал узнать и перезвонить в этот же вечер.

Домой Оля шла подавленная. В голову лезли разного рода мысли, всё больше грустные. «Вот как быть в таких случаях?» — спрашивала она себя, но ответ не приходил. Оля вздыхала, качала головой. Со стороны такое поведение, наверное, казалось странным, но её это не волновало: люди склонны давать друг другу свои описания и оценки. «Тяжело верить после таких проступков людям! — думала между тем Оля. — А ведь я отдала им собаку совершенно бесплатно и просила лишь любить. Х-хы. Причину-то какую придумали… частые поездки семьёй, а пса девать некуда. И это при том, что ни разу не позвонили мне! Я ведь всячески давала понять, чтобы в случае чего обращались ко мне. Я б с удовольствием забирала Сэмку на время их отсутствия: мне нетрудно, да и Сэм меня знает».

Оля быстро прогуляла собак и, вернувшись, позвонила Екатерине Леонидовне.

— Здравствуйте, это Оля. Как там Сэм вёл себя? Не пакостил? — первым делом поинтересовалась заводчица.

— Ой, что Вы! Маринка мне все уши прожужжала про то, какой Сэм хороший! Будто я сама не вижу. — Екатерина Леонидовна рассмеялась. — Она как пришла утром, так сразу меня готовить начала, мол, сегодня пятница, а Ольга Витальевна на выходные звала. Она Вам там не сильно надоедает?

— Да, что Вы. Таких поискать ещё надо, — вполне искренне сказала Оля. — Я бы с удовольствием и сейчас её приняла. Если не поздно…

— Да-да-да! — послышался в трубке приглушённый Маринин голос. Похоже, на телефоне был включен громкоговоритель. — Ты меня тут проводишь до остановки, а там меня тётя Оля встретит.

— Марина, ну дай ты человеку отдохнуть, — куда-то в сторону ответила той женщина. — Уедешь завтра с утра, наговоритесь ещё.

— Ну, мамочка-а-а… — встретила Марина недовольством ответ матери.

— Да пусть приезжает, — поспешила Оля уладить конфликт.

— Ой, — вздохнула Екатерина Леонидовна, — она уж одетая. Вы извините… встретьте её на остановке уж, ладно? Минут через тридцать-сорок.

— Да, конечно. Не волнуйтесь, — заверила её Оля.

Они скоро попрощались.

Положив трубку, Оля взглянула на часы. Высчитав время, она включила автоответчик на запись: «Сейчас восемь двадцать. Буду через пятнадцать минут. Пожалуйста, перезвоните или оставьте сообщение. Спасибо за понимание».

— Ну вот, — сказала она своим подопечным, явно намекающим на то, что не мешало бы перекусить. — Если за время, пока готовим кушать, никто не позвонит, то эта функция у телефона, наконец, нам может пригодиться. Ну иду-иду.

Едва Оля сделала несколько шагов в сторону кухни, как Пуля и Бойка незамедлительно станцевали хозяйке танец «цок-цок-цок».

— О-о-о, попрыгуши вы мои, — впервые за день от души рассмеялась Оля.

Поужинав и утихомирив бурную радость собак, Оля с Мариной выключили свет и с ногами забрались на диван: спать не хотелось.

— Тёть Оль, я всё спросить хочу, — помявшись, всё же решилась Марина, — а как в церкви относятся к тому, что Вы собаками занимаетесь? Это считается нормальным?

— Почему ты спросила? — вопросом на вопрос ответила Оля.

— Да, мы тут с мамой на остановке стояли, там тётка какая-то сидела. Увидела Сэма и говорит, типа, людям есть нечего, а мы собак холим. На вид приличная вся такая. Вот я и подумала, не церковная ли?

Оля вздохнула.

— Знаешь, Мариш, среди верующих нашей церкви — я единственная, кто так тесно связан с собаками. И как это ни печально, ни одного, кто с пониманием бы отнёсся к моему «особаченному» образу жизни. Напротив, говорят, что это от лукавого, что якобы я умом приняла Христа, а сердцем нет и всякое такое.

Я размышляла над этим, много молилась и… Господь ответил. Представляешь, когда я осознала, что трон моей жизни нельзя поделить на два — или собаки, или Христос — я сделала выбор.

— Бог! И как в случае с Петром, помнишь? Христос трижды его спрашивал «Любишь ли ты Меня?»…

— Так и меня тогда Иисус спросил. Я сказала: «Да!».

Оля сделала паузу.

— И что? — не выдержала Марина.

— А то, что я ушла из собаководства. Даже решила отдать своих Пулю с Бойкой! Я сказала: «Господь, если Ты не хочешь, чтобы я продолжила работать с собаками, то устрой всё наилучшим образом. А главное, помоги мне ни о чём не сожалеть, не сомневаться, не переживать… Ведь столько всего у меня было в жизни благодаря этим животным». Я дала объявление в соответствующие Клубы и…

— И ждала. Как это ни странно, но с той поры, я стала особо обращать внимание на бездомных животных. Почему именно в тот момент, сама не знала? Ведь они всегда были!

— А сейчас знаете? — вставляла Марина свои вопросительные реплики.

— Сейчас знаю. Просто в тот момент я почувствовала себя бездомной! Да, ощутила себя, некогда любимой, а потом брошенной собачкой. И тогда Господь Духом Святым утешил меня. Он сказал: «Разве Я просил у тебя того, что ты сделала? Разве не Я говорил о различных дарованиях и служениях? Чего плачешь, говоря: я не принадлежу Христу, потому что я не учитель воскресной школы или потому, что не миссионерка? Неужели думаешь, что поэтому не принадлежишь Богу? Если все учителя и миссионеры, то где остальные?»

Оля шмыгнула.

— Я в тот же день сняла все свои объявления! Ой, Мариш, я ещё больше полюбила Господа. И всех, кто наговаривал на меня, тоже люблю. У меня к ним такое… будто жаль их. Понимаешь?

— Угу, — кивнула Марина в темноте.

— А Господь и вправду меня воспитывает собакой. Очень люблю историю про Валаамову ослицу. Помнишь её?

— Вроде помню, — подумав, сказала Марина.

— Люблю не потому, что ослица там говорит человеческим языком. Мы, люди, порой настолько упрямы, что невозможное для нас даже не вызывает вопроса. Посмотри на Валаама! Вместо того чтобы удивиться, остановиться и задуматься: ка-а-ак, моя ослица говорит по-человечески?! Так он запросто вступает с ней в разговор.

— Но ведь животные действительно говорят с нами, — возразила Марина. — Вы ж сами рассказывали, что...

— Да-да, но человеческая речь для животных — это что-то не естественное. Я вот о чём!

— И не потому люблю эту историю, что Сам Ангел Господень заступился за животное. Представь, бьёшь бы ты свою собаку, а перед тобою х-хоп Ангел предстаёт и говорит: «За что ты бьёшь своего пёсика вот уже в третий раз?» Если людям стыдно бывает от человеческих слов, то, как должен был чувствовать себя Валаам, когда его Ангел воспитывал?!

— Ну да, — согласилась девочка. — Не хотела бы я на его месте быть.

— А люблю я эту историю потому, что ослица показана в ней верной, послушной, любящей своего хозяина, что говорится, безусловной любовью.

— Тёть Оль, — смутилась Марина. — Откуда Вы это всё взяли? В Библии вроде так мало про эту ослицу написано, а Вы столько всего про неё рассказываете.

— А вот давай, почитаем, — подскочила Оля к выключателю и на лету, подхватывая Библию. — Читаем! «Не я ли твоя ослица, на которой ты ездил сначала до сего дня?» Как думаешь, какое здесь качество показано?

— Ну-у, верность?

— Верность! Читаем дальше: «Имела ли я привычку так поступать с тобою?», не слушаться, то есть. Здесь какое?

— Послушание, наверное.

— Точно! Дальше: «…ослица, видев Меня, своротила от Меня вот уже три раза. Если бы она не своротила от Меня, то я бы убил тебя, а её оставил бы живою». Это Ангел говорит. Разве это не любовь? Разве не ослица спасла Валаама от гибели? А ведь, если бы она не своротила, то не была бы бита.

— Здорово! — проговорила Марина. — С Вами так всё понятно становится.

— Слава Богу, — воодушевилась Оля.

— А вот почему Валаама не то, чтобы остановила человеческая речь ослицы, а даже не смутила? — Марина взяла из Олиных рук Библию. — Во! «Что я тебе сделала? – спрашивала ослица хозяина, - что ты бьёшь меня вот уже третий раз?» «За то, что ты поругалась надо мною, - отвечал Валаам». Как Вам это?

— Хороший вопрос! Я думаю, это задетое самолюбие. «Какая-то ослица, это животное, смеет ослушаться меня, человека?!» — сценично сказала Оля.

— Ой, тёть Оль, Вы такая смешная, — засмеялась Марина.

— Ну, мне есть в кого, — ответила та. — У меня Небесный Отец, да и земной тоже не плохим чувством юмора обладают!

— Ага. Тёть Оль, а Сэма никто никогда не выставлял? — поглаживая собаку, устроившуюся у неё в ногах, спросила вдруг Марина.

— Выставлял, — заметно погрустнев, ответила Оля. — Первые его владельцы всё же один раз посетили выставку.

— Сэм стал лучшим представителем породы. — Теперь и Оля не удержалась, чтобы не погладить Сэма: временами ей было жаль его до слёз.

— Да ну?! — удивилась Марина и машинально провела по грубым шрамам на теле собаки.

— А что удивительного, — пожала плечами Оля. — Он высокопородный пёс, с отличными экстерьерными данными.

Они замолчали, лишь изредка поглаживая Сэма то одна, то другая. Пёс был очень ласковым и послушным. Чувствовалось, что занимались его воспитанием достаточно серьёзно, но… что-то не получилось у предыдущих хозяев: не выдержали, отдали, у тех тоже не получилось и снова отдали, а потом кто-то просто выставил собаку за дверь.

— Уже так хочется найти для него любящее сердце! — вырвалось вдруг у Оли.

Марина улыбнулась.

— Тёть Оль, представляете, — загадочно шепнула она, — мама разрешила оставить Сэмика у нас.

— У вас ведь уже двое! — воскликнула Оля так, будто те об этом забыли.

— Уже трое, — уверенно поправила её Марина. — Ну, если, конечно, Вы разрешите… отдадите его нам, — просительно закончила девочка.

Оля покачала головой:

— Ну вы даёте!

— А что? Вы же сами говорили, что у Бога не бывает случайностей. Так?

— Ну… — кивнула Оля.

— Вот и «ну», — засмеялась Марина. — Собак с нами нет, а поводки есть. Это к чему?

— О-о! Разумеется, к новой собаке, — смеясь, потрепала её за руку Оля.

«Вот кто действительно любит собак» — подумалось ей.

— Если б с нами собачёшки были, нам пришлось бы не сладко, — деловито выкладывала Марина. — Мы его к ветеринару Вашему сегодня возили, так он Сэмке прописал, как мама говорит, и в хвост и в гриву…

— Ну вы даёте! — в который раз покачала головой Оля.

В тот вечер им так никто и не позвонил. Укладываясь спать, Олю не покидали мысли о том, как важно общаться с Господом с юности. Маришке всего двенадцать, а мудрости и любви в ней побольше, чем у некоторых взрослых вместе взятых. Вот кого не напугаешь каждодневными трудностями, вот, кто не ищет комфорта, жертвуя собственной совестью! «Вот вам, душенька, — уже засыпая, мысленно говорила она сама себе, — любовь. Любовь, которая долготерпит, милосердствует, любовь, которая не завидует, не превозносится и не гордится, которая не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Любовь, которая всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь, которая никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь [тусклое] стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».