(историческая повесть)

 

Ох, и сложна эта наука – палеография! Занимаясь исследованиями архивных материалов по

таможенной службе в Карелии, мне пришлось самостоятельно изучать русскую скоропись XVI-

XVIII веков. Первые несколько практических уроков дал мне известный архивист Давид Захарович

Генделев, помогая в Национальном архиве Карелии изучать жалобы крестьян на цолнера

Юшкозерской пограничной таможни во второй половине XVIII века. Но дальше осваивал эту

сложную науку я сам. Одним из важных практических пособий в моих руках оказалась Рабочая

тетрадь по курсу русской палеографии авторства И.А. Черняковой 2003 года. Вот там-то я

впервые и увидел фрагмент текста Повенецкой таможенной книги 1612 года. И был безмерно

счастлив, когда после упорного труда мне удалось самостоятельно выполнить учебное задание –

перевести на современный русский язык один из учебных текстов из Повенецкой таможенной

книги 1612 года скорописью начала XVII века. Настоящим открытием для меня стала последующая

научная статья И.А. Черняковой в 2006 году об историческом документе – Повенецкой

таможенной книге 1612 года из Новгородского «оккупационного» архива с построчным переводом

на современный русский язык, а также с латинской транскрипцией.

Более 400 лет назад в Повенецком рядке произошли следующие события, которые запечатлены в

Повенецкой таможенной книге 1612 года: «Лета 7120го июня в 20 день королевского величия и

новгородского государьства бояр и воевод Якова Пунтосовича Делегарды да князя Ивана

Никитича Большого Одоевского за приписью диаков Семена Лутохина да Ондрия Лысцова

приезжал подьячеи Богдан Михаилов в Егорьевский погост в Толвою на ряд Повенец и взял книги

у верных целовальников Кузаранской волости у государевых у Третьяка Иевлева да Петровского

Челмужного погоста у Ефима Крунина в таможнои избе на Повенце, которые крестьяне от моря с

солью мимо Повенец, не платя пошлины проехали, хто имены, которого погоста и которого числа

хто проехал. И тому книги. А в сборе и у собя денег в государевой казне не сказали ни одно

деньги». Его Королевское величие Новгородского государства Яков Пунтосович Делагарды …?

 

* * *

Июнь 1612 года. В таможенной избе Повенецкого рядка на лавке в задумчивости сидел Яков

Семенов. Якушко через год выбирали в Егорьевском Толвуйском погосте Повенецким таможенным

головой, а на следующий год третейским судейкой на Толвуе. Крестьяне, очень доверяя Якушке,

называли его «излюбленным нашим третьим». «Не на мзде ставлен»*, говорили про Якова люди.

Так и жил, от года к году, принося пользу людям и погосту. Перед ним на столе лежала чистая,

только что вновь заведенная большая таможенная книга явки и пошлинного сбора. С грамотой у

него было неважно: читать кое-как мог, а писать не умел. Правда, подписи ставить выучился,

чтобы не просить никого чужого руку прикладывать на таможенных документах. Считал

таможенные пошлины грамотно, и главное, честно. Все таможенные записи в избе вел

престарелый дьячок Варнаф Лучков. Жалованье дьячку не полагалось. Он довольствовался

доходом с писчей деньги*. Сейчас Варнафка в своем углу тихо скрипел пером в расходных

памятках по хозяйству, не нарушая раздумий таможенного головы.

В таможенной избе, кроме Варнафки, находился еще один человек, который тоже не нарушал

тишину. Гостем таможенного головы был странствующий монах Алексий, который проторенной

богомольцами тропой направлялся в обратный путь из Соловецкого монастыря через Толвуйский

погост. Конечным пунктом монаха был хорошо известный на Русском Севере Валаамский

монастырь, который располагался на островах на Ладоге. Неизвестно с какого времени, но

собеседники были давно знакомы. Монах тайно доставил Якову письма от игумена Соловецкого

монастыря Антония и воеводы Сумского посада Лихарева. Доверительный разговор между

таможенным головой и монахом, начавшийся с трагических воспоминаний об отражении набегов

шведских отрядов в прошлом году, надолго прервался задумчивым молчанием Якова.

Сегодня рано утром из Повенца отправилась в обратный путь лодья с гостем, новгородским

подьячим Богданом Михайловым. Его сопровождали четверо стрельцов, назначенных

новгородскими дьяками для сопровождения гостя и охраны таможенной казны, которая должна

была накопиться в здешней таможне с 7119* года. Захватившие Новгород шведские войска, в

народе называвшиеся немцами, во главе с Делагарди, остро нуждались в деньгах. Вот и прислали

новгородские дьяки в Толвуйский погост подьячего со стрельцами за таможенной казной

Повенецкого рядка.

 

* * *

Верный таможенный целовальник Третьяк Иевлев из Кузаранды, 28 лет, на крыльце таможенной

избы задумчиво смотрел в утреннюю даль Повенецкой губы. Намедни к вечеру северило, а

сегодня на озере тишина. Однако мысли его были совсем не на спокойной глади губы.

Воспоминания прошлого 7119 года снова нахлынули, полностью затмив сегодняшние служебные

обязанности. Да и обязанностей на сегодня было немного. Пока в Повенце были новгородские

«гости», в таможенной избе почти не было явки ни продавцов, ни покупателей. После отъезда

новгородского подьячего Богдана Михайлова ожидались насады* с поморской солью из вотчинных

усольев Соловецкого монастыря, покупатели соли из Заонежья, да купцы из Новгорода и Пскова.

Начиная с января нынешнего года по зимнему пути из Сумского острога, от «моря», следовали

возы с солью. Соли в нынешнюю зиму поступило не так много, как в прежние годы. Еще меньше

возов с солью этой зимой было провезено мимо Повенца дальше, в сторону захваченного шведами

Новгорода. Тревожное время … Немец да поляки с литвой войной пошли! Москву пожгли,

окаянные! Ходят слухи, что отряды народного ополчения Минина и Пожарского идут освобождать

Москву. Видать недолго осталось ляхам топтать русскую землю. А вчера паломники, что шли на

Соловки, рассказали - Псков покуда держится, не дается шведу …

Прошлым летом 7119 года в Толвуйский погост пришла черная весть. Принес ее монах Евстафий

из Сумской приказной службы Соловецкого монастыря по заданию игумена Антония. Оказывается,

не сумев захватить Сумской острог, шведский отряд готовится выступить для захвата Заонежья,

Санегу*, как коротко говорили в народе. Враги, как сообщил монах, в первую очередь готовились

опустошить Заонежский полуостров. Эта беда, оккупация Русского севера шведскими войсками во

главе с Делагарди, пришла вместе с польским нашествием на Москву. Захватив Новгород,

шведский военачальник устремил свои захватнические планы на Колу, Соловки, Кемь. Не сумев

захватить Сумской острог, шведы вознамерились разорить Заонежские погосты. Первым на пути

шведов лежал Толвуйский погост. А у шведов пол отряда - цюхня каянская*, как называли в

народе наймитов из земли Каянской. Игумены Никольского Вяжицкого, Шуйского, и еще

нескольких монастырей собрали отряд ополчения. В отряд ополчения, кроме местных

монастырских служек и крестьян, влились крестьяне из других Заонежских погостов. Усилили это

народное ополчение присланные игуменом Соловецкого монастыря стрельцы из Сумского острога.

Третьяк тогда тоже вместе с братом Ерофейкой записались в местное ополчение. Уже этой зимой

7120 года стало известно, что со стороны Новгорода на Заонежские погосты надвигались

шведские отряды во главе с военачальником Гансом Мунком, или, как его называл простой

русский люд – Анцмуком*, главной задачей которого было приведение к присяге шведскому

королю этой территории, а также сбор всех податей за прошлые годы. Кроме того, с востока в

Заонежье стали просачиваться отряды поляков и черкас, направлявшихся для захвата

Архангельска.

Третьяшкины воспоминания прервало некоторое движение на водном зеркале Повенецкой губы.

Вдали, из серо-голубого марева залива, из-за островов появилась далекая точка. Цепкий глаз

распознал увеличивающийся силуэт онежского насада.

- Кто там иде? Кажись, сам-четверт* в насаде … – вслух рассуждал Третьяк. – Вольнë*, гляжу,

иде, порόжной. Купцы спешати. За солью. – определил целовальник.

- Дядько Ефимко, вставай-ка! Хватит во все горло-то дрематьци на кулях. Покупатели спешати.

Пошла торговля!

- Ой-хой … – кряхтел и потягивался Ефимка. Кудлатый, весь заросший рыжими с проседью

волосами, челмужанин* Ефим Крунин, зашевелился в полупустом соляном амбаре и стал медленно

садиться, потирая заспанные глаза. На вид – обыкновенный дремучий дед. А Ефимке было чуть

более 50 лет. Невысокого роста, крепкий, медлительный и немногословный, он обладал

недюжинной силой. Летом 7119 года он также примкнул к отряду ополченцам из Толвуи. Третьяк с

Ефимом в Повенецком рядке были верными таможенными целовальниками по выбору – осенью

после изгнания шведских отрядов из Заонежья, целовали крест и поклялись на верную службу в

таможенной избе.

- Ужо, пожалуй, верно! Пора солью торговати, да государеву казну полнити – пробурчал Ефим,

отмахиваясь от комаров. – День-то душнай буде … Комар нынче в силе!

 

* * *

Услышав разговор целовальников о прибытии насада за солью, Якушко встрепнулся, и словно не

было длительного молчания, продолжил свой рассказ.

- Слухай, Алексий, место головы тáможной избы на рядке на Повенце я принимавши по выбору в

сентябре 119 году, ужо затым* как Новогород пал. Вся Толвуя была ворогом захвачена, но видь

людишки, которы из хоробрых, били по деревенкам шведов.

Продолжил:

- Что делать, пришлося принимать должность головы. Шведы вконец разорили Толвуйску волость.

Урон от разбоя был и рядку на Повенце. Местовьямы обрушилися деревянные анбары, пропало

много соли, что была привезена по зимнику от моря из Сумского острога. Все, что было ценного в

анбарах, разграблено или сожжено. А сальные погреба растащили вконец. Донесь* впусте тамо …

Беднό стало на рядке на Повенце. Гонения были на монастыри и церквы, на монахов и церковных

служек, на всею братию крещеную. Бедокурили немцы назло, да шкоту* развели. Бяда …

Страдали простые крестьяне. Пущщая тоска …

Якушко ненадолго замолчал. Видимо, какая-то важная мысль обдумывалась. Снова вернулся к

беседе:

- Но дело-то ведь государево дόлжно быти! Поэтому и согласивши на место садицце, внове быти

тáможным головой на Повенце, на рядке! – в голосе таможенного головы проявились твердые

нотки. Выразительный взгляд подтверждал решимость.

Монах закивал, поддерживая разговор, и стал терпеливо ждать продолжения.

- Меня схвативши швецкие салдаты, связавши и притащивши к ихнему командиру. А при нем

толмач. Свой человек для шведов. – увидев вопросительный взгляд монаха, пояснил:

- Да наш это, подляк Конан Марков, стакавшись* со шведами. Стол падки оказалца на швецкие

посулы. Русский, с Ошты*. Щадривый* такой … Сей суций потрок все выведывал, что да как с

повенецкою казною да с тáможной книгою вышло, да кто те торговцы и каким концом проезжали,

скоко и с каким товаром для торгу ездивши, да все возглашал, что все мы, де, русские едино

швецкого подданьства. Тьфу, дьявол! – собеседники трижды перекрестился.

Продолжил:

- Требы у шведов были велики, но самая главная треба – отдати казну Повенецкого тáможного

збору, которая накопилася в тутошней таможенной избы к лету прошлого 119 году. Читали громко

какие-то указы и да памяти из Приказной избы Новгорода, то по-руськи, то по-швецки, о

передаче тáможных денег за два года в Приказную избу по велению дьяка Семена Михайловича

Лутохина. За ослушание – скорый суд, насильство и наказание, пытки да смерть.

- Как же выжил-то, Якушко?

- Сам не знаю по сю пору. Дак … мине Бог спас! – сделал вывод Якушко, посмотрел в красный

угол и перекрестился.

- Швецкий лютьман вел сыск злостно, искал, но так и не нашел доносчиков, держал мя в неволе в

кованом железе, пытал нещадно, бил плетями, жег горячим железом. Поперву все бесёды вел, да

уговаривал на большую должность - сидеть в дьячей избе* в Оштинском стане. Во, мотри – Яков

задрал рубаху, показывая глубокие шрамы.

- Ироды … – монах неистово крестился на угол с образами.

- А семья-то у тя спаслася, Якушко? – ошеломленно промолвил монах, крестясь и качая головой.

- О-хо-хо … Не успели убежати. Беда! Схватили старуху Марью да мальцов – младьцих внуцат,

связали и держали в неволе в строгости, в холоде и в голоде. Казали, что убьют всех, если я не

выдам шведам тáможну казну. И еще, искали тáможные книги Повенецкого рядка – главную

амбарную книгу явки и пошлинного сбору, где дьячек вел приход товаров и пошлинных денег, да

конскую книгу пятенных пошлин спрашивали. Повальным обыском искали казенное серебро,

московки да новгородки.

- Нашли? – Яков и Алексий посмотрели в тот угол, где скрипел пером и сопел Варнафка. О судьбе

таможенной книги Яков ничего не сказал, только сжал еще крепкие кулаки.

- Ни денег, ни предателей не оказалось. Кто что расскажет или покажет – таких немцам так и не

нашли. Ничего они не добилися. Мне казать нечего … Шипко лόчкали*. Той самый швецкий

лютьман, уходя, велел исколоть всего меня пиками. Но не до смерти, а чтобы мучился и долго

умирал. В наймитах в швецком отряде были германцы. Так те сильно лютовали. Раны мои солью

поморскою сыпали. Так что, Алексий, цену той соли знамо не по наслышке … Налупсились* … –

ладонью показал, мол, по горло …

Монах сочувственно качал головой и неистово крестился.

- Как выживши – сам не понимаю. Казал же – Бог мине спас, да жона выходила. Братия

монастыря на Пальестрове передала целебные снадобья от игумена. – Яков трижды перекрестился

- Страдалец … – молвил Алексий и крестился.

- А верные целовальники? А дьячек? Как оне выжили-то? – Алексий выразительно посмотрел в

сторону угла, где затих Ерофейко.

- Нонешние Повенецкие целовальники тáможного збору Ефим да Третьяшка в сентябре прошлого

119 году воевали поганого немца в отряде толвуйского ополчения. И целовавши крест на тáможню

только в ноябре, ужо тошто ухода шведов. А меж собя* мы полюбовно решивши не гнутьца под

шведа и в сговор не вступатьца. И Варнафка тож в деле оказалца …, с особливым заданием тайно

был отправлен из Толвуи перед приходом шведов.

- Расскажи-ка, Якушко. Интересно! – встрепнулся Алексий.

- Был наш Варнафушка тайно послан в монастырь на Пальестров с амбарной книгой явки и

повенецкого пошлинного збору. Игумен с братией, слава Богу, сохранили ее от немчины. И сам

Варнавушка в монастыре на Пальестрове спасся. – Яков перекрестился.

- Энта? – Алексий показал на стол?

- Нет, энту только вчерась завели. Взамен той, что увез в Новгород подьяций Богдан Михайлов.

Про тую книгу опόсля поведаю. А прошлого году Повенецкая тáможная книга сгорела от пожара,

пушенного шведами по монастырю на Пальестрове. Так и получивши, что ни казна государева, ни

тáможная книга прошлого году шведам не досталося.

Якушко опять замолк, погружаясь в недавнее прошлое.

- К зиме нонешнева 120 году верные целовальники с крестьянами общим коштом наладили

соляные анбары да погреба на рядке. Всю зиму принимали поморскую соль, доставляемую по

санному пути возами от моря, из поморских усольев Соловецкого монастыря. Завели новую

амбарную книгу явки и пошлинного сбору. А летом по Онего-озеру появились первые насады с

покупателями соли. Закипела жисть в Повенецком-то рядке. Целовальники встречали торговцев,

взимали таможенные и торговые пошлины, вели записи в амбарной книге с января по июль.

- Якушко, а с казной-то как вышло?

- С тáможной? Так да .. Вышло …

Снаружи послышались шаги нескольких человек.

- Кажу аще …

 

* * *

В таможенную избу вошли верные целовальники: быстрый и ловкий Третьяк, медлительный Ефим.

Сняли шапки и поклонились.

- Вот, прибыли на насаде. Из Шалы оне. Хозяин, и с ним трое братьев. За солью.

За ними, пригибаясь из-за низкого дверного проема, в избу степенно пошел высокий худой

крестьянин, снял шапку и поклонился в пояс. Поздоровался и представился:

- Здрав буди, служивые! Ульяшка Ортемов, из Шалы мы с братьямы, за солью к вам. Денег являю

двенадцать рублей на соль. Скажи, друже, – обратился он к Якову, – чужих-то на Повенце на

рядку нету?

- Добро пожаловать, шаляна. Слава Богу, чужих-то нету, а соль от моря на рядке в анбарах

всегды есть! – Яков ответил поклоном головы и перекрестился на образы в углу. Объявил всем:

– Да поперву треба писати явку 12 рублев в книгу, а потом писати пошлину рублеву, с носаду

коргового, да поголовного, а потом будем ужо и соль вешать в анбарах.

- Каку соль надоть, какова усолья? - спросил Яков у Ульяшки.

- Нюхоцкой варни, Нюхоцкой нам … белой, – попросил торговец.

Яков кивнул целовальникам:

- Лутцей белой соли нюхоцкой отпустите-ка шаляне.

Дальше пошла обычная суета по подсчетам, завершившаяся зычным указанием таможенного

головы:

- Пиши, Варнафка, бегом*, в книгу: «Июня в 15 день приехал на повенец шалянин Улияшь

Ортемов на посаде сам четверт, купил соли на 12 рублев. И взято у него з денег пошлины с рубля

по 5 денег, итого 10 алтын, да у него же с носаду коргового взято 11 алтын, да с поголовного с 4

человек 24 алтына. И всего взято 25 алтын».*

Расчеты и записи были закончены. Некоторое время в избе слышен был скрип пера старательного

Варнафки под шелест писчей бумаги. Кроме того, Варнафка получил от покупателей

полагающуюся ему писчую деньгу, не только за записи в таможенную книгу явку и пошлин, но и

за оформление выписи на купленную соль и оплаченные пошлины.

- Ну, сейцас подите в анбары вешати соль нюхоцкой варни. Да, ляй*, там, вешайте верно. Чтобы

не осверять* позже, – отпустил всех Яков.

- Тошто* обратно в избу. Считать весчее* надобно, Варнавка, не запамятуй, с пуда по деньге, да

месяцну пецать государеву шлепать на выписи. – Поклонившись, верные целовальники, дьячек и

покупатель вышли из избы, взвешивать и отпускать соль

В избе воцарилась тишина. Монах вопросительно смотрел на Якова. Яков, словно застыл, опустил

голову и нахмурил брови. Смотрел в одну точку в полу. Но недолго. Видно, что и ему не терпелось

рассказать о пережитом. Яков продолжил:

- Возвернули нам соловецкие монахи тáможну казну, да наказали ни в коем разе ницяго не

возвращать государевы деньги, ни в Новгород, ни в Ошту. – приглушил голос:

- Слыхивал, небось? Смута бытто всюду … Нету правды от ворогов, Алексий. Поляки грабят и жгут

Москву, в Великом Новогороде шведы хозяйничают, свои порядки устанавливают, в Заонежье

немчина норовит ограбить, и торговца, и покупателя, да черкасы шаляят. Отряд шведского

начальника Анцмука рыскал по погостам Оштинкого стана для взимания денежных доходов за

прошлый 119 год. Шведа Делагарда, П у н т о с о в и ч е м нынче кличут! Да королевским

величеством величают! Тьфу, окаянный!!! Тáможна казна, что у нас на Повенце – г о с у д а р е в

а! Русские цари, Божьим промыслом, сами имя распорядятьце – долго крестился на образы.

Монах прошептал:

- Аще слыхивал, ополчение на Москву вновь иде … Минин да Пожарский там воеводами.

- Ждем! Бог им помощь! – Яков трижды перекрестился.

- Как с подъяцим-то вышло, Якушко?

- В конце мая появился в Повенце розсылоцной подъяциско Богданко Михайлов. Да с ним

стрельцы сам-четверт. Послан из новгороцкой приказной избы за казной Повенецкого таможного

збору. Память привез от новгороцких дьяков. Пишут те дьяки, де, второй год подряд нет

поступления в приказную избу таможных сборов от Повенецкого рядка. А дьякам надоть платить

швецким войскам и отправлять деньги швецкому королю Густаву.

- Ты, Алексий, грамоте обучен. На-ко вот, читай, память Делагарды, что привез на Повенец

подъяций.

Яков прикрыл глаза, вслушиваясь в каждое слово памяти, которую негромко читал Алексий.

- В нынешнем во 120 году велено с Заонежских погостов и с Водлозерские волости королевского

величества дворянину и ратному голове Гансу Мунку с товарищи на 119 и на 120 год денежные

доходы, по окладу (собрать) сполна; а будет, которых Заонежских погостов крестьяне тех

денежных доходов платить не учнут, и королевского величества дворянину Гансу Мунку велено на

них с немецкими ратными людьми приходити и промышляти, сколко Бог помочи подаст.

- Якушко, знацит, не хватат денег-то у Делагарды кормить свое войско.

- Да как-же не хватат-то? Ведь оне сами в Новогороде копейку штампують.

- Гляди, Алексий, что удумали вороги. Шведы сами штампують копейку из покупного серебра или

перечеканки из старой деньги, слишком легкую, да с чеканом последняго царя Василия Шуйского.

Вороги немецкие…

Еще немного помолчав, словно что-то вспомнив, Яков снова заговорил.

- Сидевши здеся, у нас на Повенце, Богдашка, с конца мая. Все хаживал по рядку, все ждал

насады с покупателями соли. Анбары соляные наполовину полны, а покупателей-то нету, Слава

Богу! – оживился и довольно сверкнул глазами повеселевший таможенный голова. Помолчав,

добавил:

- В казне при Богдашке собралося немного пошлин, всего-то три рубли 7 алтын 8 денег! Вот их-то

у собя и показали! – Яков неожиданно повел плечами, повел взглядом на Алексия, на Варнафкин

угол, задорно сверкнул глазами, важно огладил бороду, поклонился образам и перекрестился.

- Значитце энти деньги Богдашка и увез дьякам в Новгород?

- Хм-м … Так да … – сверкнул глазами Якушко. Помолчав, перевел разговор на погоду:

- Знаш-ка, погода сигодня никака на Онего, к вечеру сиверик опять ожидаемши. Посмотрим, как

доберется подьяциска до дьяков-то новгороцких…

 

* * *

Яков не стал раскрывал Алексию все подробности спасения казны Повенецкой таможни прошлого

года, которую удалось сберечь при нападении шведских отрядов, хотя и всецело доверял монаху.

По секретному договору с игуменом Соловецкого монастыря казну удалось скрытно переправить

на Соловки. Да и за нынешний год скопилась изрядная сумма торговых и таможенных пошлин за

восемь обозов с солью из Кемских и Сумских усольев Соловецкого монастыря. Якушко был

заранее извещен о гостях из Новгорода незадолго до прибытия в конце мая в Повенец подьячего

Богдана Михайлова. Известна была и цель его поездки. И в последний момент, пользуясь

договоренностью с Соловецким игуменом Антонием, вновь скрытно отправил таможенные деньги

на хранение в Сумской посад. Посланные люди уже вернулись и сообщили, что таможенная казна

в безопасности. Принял казну под расписку Сумской приказной старец монах Дионисий. И даже

уже переправил на Соловки для надежного хранения в монастыре. А народная молва донесла до

всех торговых людей в Поморье и на Онеге, что пока на Повенецкий рядок лучше не ездить.

- Да вот, беда-то, таможну книгу Повенецкого рядка нынешнего 7120 года не смогли уберечь от

Богдашки.

-Да ницяго! Главное, Якушко, что сберегли-то казну государеву. Энто богоугодное дело! Не

горюй, Якушко! Радуйся, что деньги государевы не достались ворогу заморскому. Пережили

немца-то!

Яков продолжил:

- Так да … Но энтот Богдашка тут-то не просто сидевши да баклуши бивши. Усердно вел сыск, куда

могла деться казна прошлаго году, да где нынешние деньги хранятьце. Ведь амбарная-то книга

явки и пошлинного збору за сейгод была у него в руках. И там все написано, сколько и когда

денег было получено целовальниками! Вот и вел сыск. Держал тую книгу все время под

стрелецкой охраною. А там записи по всему пошлинному збору писаны на Повенце с января по

апрель, сколько взято. И все ныл и жалобился, что и ему, новгороцкому подьяцему, будучи у

государевых дел, за вторую половину 119 году по сю пору два рубли его окладу дьяки задолжали.

- Как же отвязалися-то от Богдашки?

- Да казали мы, все как один, что у собя в государевой казне ни одной деньги. Казали, что казну

Повенецкого таможного збору прошлого году, и те пошлины, что взявши в сейгод за соль от моря,

отправили дьякам в Ошту, в приказную избу Заонежских погостев. Отправили, да вот, де, до сих

пор расписку все никак не пришлють дьяки из Ошты. Ждем, де, покамись-то …

- Поверил Богдашко-то?

- Поверил ... А куды ему было девацци-то! Терпел с конца мая, тут сидючи. Все требовавши

подать имена крестьян, хто и какого погосту, от моря мимо таможни проехавши, сколько возов, в

какие дни, сколько пошлин платил, а хто имены и сколько задолжал. Ну, энтот вопрос хто именно

мимо таможни проехавши без явки, и катораго погосту, мы и сами повыясняем. Со всех, хто

уклонился от платежа таможных пошлин на Повенце, пользуясь смутою, все государевы деньги

обязательно доправим! Ведомо нам, хто тут ездивши мимо тáможни пока шведы лютовали, ведомо

… Мы ить не первый год тута сидемши. – негромко хлопнул по столу Яков.

- Зачем списки-то подьяцему?

- Чтобы задать великий сыск с обысками и правежом взыскать, да деревенских и церковных

старост привлечь. И еще желал вне очереди провести выборы Повенецкого таможного головы и

целовальников, но старосты не дали. Да и памяти не было из Оштинской избы на перевыборы вне

срока. Правда, и верным целовальникам Третьяку да Ефиму досталося. Плетямы били да вицами

ивовыми барабанили, окаянные стрельцы новгородские. Ефим-то крепкий, стоëк оказался,

выдержал битье, да без возрыданья. А Третьяшку-то чуть до смерти не забили. В лежацьку*

безбашля* вниць* вынесли мы его от стрельцов. Богдашка, глядючи, что никак не может найти

таможнну казну, так подсылал изменьщиков с подметным письмом от якобы игумена Соловецкого

монастыря, чтобы выяснить где убредена* наша казна. Изменьщиков выловили опόсля и задали

…

- ой-хой … А тебя, Якушко, битьем не охаживал?

- Допрашивал, как же. Получается, братец, что шведы пришли – пытали, что нашинские из

Новогороду приехавши – опять пытали. Вот я и говорю – нынче нету правды на Руси! Все норовил

мя обвинить, что казну где-то убредил от шведского короля. Стоял на своем. Подвешивали

стрельцы за руки и вымучивали выдать казну таможну. Да вымучили, ироды, полтину денег

личных в избы домашней при повальном обыске. Да серги старухины забрали. А цена тем сергам

тридцать алтын. Грозилсе страшно, де, отправить на суд в Новгород, где будут пытать и жечь

железом. И старуху мою жону грозилца заковать в железы и отвезти в Новогород с детями.

Слезовьями изошли … Ницяго ни казамши ему денег таможных, ни я, ни верные Повенецкие

целовальники. Обломалися ему повенецкие пошлины, хоть и людишек моих покалецил. Вообцем,

не решился Богдашка дале лютовати, надоело зазря возитьце.

- От цего же так?

- А-аа.. Вот слушай. В рядке, тут на Повенце, да на погосте в Толвуи на постое общим коштом

стоит крестьянское ополчение еще с прошлого году. Отбили бы меня ополченцы. Так ему и

казали монахи Вяжицкого монастыря. Еще сказали ему вокурат*, чтобы уезжал из нашего

Егорьевского Толвуйского погосту. Поехал он было со стрельцами в Вяжицкий монастырь. Но

крестьяне те по наущению монастырских старцев насилу отогнали угрозами Богдашку и его

стрельцов. Куды-ж ему было поддацце-то от силы крещенной? Полифкал* Богдашка по округе

нашей, да ноги в руки из Повенца уехавши в Новогород к дьякам тамошним. Увез ноцного*

подъяциска Повенецку таможную книгу нынешнего 7120 году в Новогород вместе малыми

деньгами – три рубли 7 алтын 8 денег с тое соли, что с трех носадов, что пришли пока он

дожидавши в Повенце. Да не пяшком, лодьей пошел по Онего-озеру.

Помолчав, задумчиво промолвил:

- Жалко книгу Повенецку … Ну и пусть будет у дьяков в Новгороде в память потомкам как

торговавши на Повенце чесно, ей Богу, без корысти, бравши пошлину на государство. –

перекрестился Яков.

- Всего-то три насада пришло за солью в Повенец? Что же так мало покупателей было сейгод?

- Кто гих знае … – Яков в задумчивости огладил бороду. Алексию показалось, что в прищуренных

глазах таможенного головы сверкнули озорные искорки. Так …, цëго-то не едути … – промолвил

игриво.

- Так да, кто его знает, – согласился Алексий. Сила кака не дает плыти к Повенецкому берегу?

- Сила … Есть сила! Новогород со шведами, да немцы-поляки далëко, Приде времечко, и до них

доберемся, погоним в шею. Вить отродясь известно, что есть сила на Руси! А тут у нас силаща!

Своя, народная! ЧИСТАЯ ВОДА*, как говаривал мой батюшко! - подтвердил свою правоту Яков и

трижды перекрестился на образы.

- Перед отъездом Богдашка, - продолжил Яков, - все заставлял присягнуть швецкому королю и

руку приложить к кабальной бумаге, что я, де*, с верными целовальниками вместях обязуемся

самолично вернуть в Новогород тáможные пошлины, что взяты были в сейгоду до приезду

Богдашки Михалова, как писано в амбарной таможной книге 7120 году. Опять же уграживал вновь

вернуться в Повенец и насильным правежом* все деньги обратно взыскать. Насилу отбилися и

руку не прикладывали. Так ничего и не спознав сей Богдашка.

Помолчав, Яков добавил:

- Да вот еще напасть, окроме прочаго ... В нонешнем-то июне тот же Богдашка Михайлов по

памяти окаянного Делагарди да дьяка Семена Лутохина поставил новый кабак в Толвуи.

Самолично назначил без выбору кабацкого голову, чужого иноверца. Ладно бы просто поварню*

на пиво поставить общим-то коштом, дело обычное, а тут новгородским казенным кабаком

обложил цельный погост! Одна беда да шкода тут от немца!

- Господи, да цаво же тако делаитце-то? Шведы-иноверцы пытали, рвали да покалецили тебя, да

новгородские стрельцы также терзали и мучили государевых верных целовальников … Где же

правда-матушка, Якушко?

- Правда в том, что мы веками вместях стояли и будем стояти на Повенце, на таможне. Ворам

крест не целовали! И пошлины надоть взимать государевы только во благо русского царя и

русского народа. А покудова немец в Великом Новгороде сидит, тем боле! А народ точно не

согласитьца с немецкой властью, и ляцкую веру* никак не приметь. За царя народ потенетце, за

царя русскаго, за веру православную, чтоб все русские заодин жили! Это ести ЧИСТАЯ ВОДА!

В избу вошла девка Дунька, дочь таможенного головы. Поклонилась отцу и гостю. Пригласила к

обеду. Отобедав с таможенным головой, гость собрался в дорогу. Провожая, Яков передал

гостинец старцу Афонию, знакомому монаху Валаамского монастыря. Напутствовал в дорогу:

- Ступай да кажи там Афонию, цто новгороцкий подъяцей нынче ужо убрался с Повенца. Мотри

там, лишку-то не трепи о нашинских делах. Да хоронись дорогою, путь дотуда неблизкий. Бог

даст, Смуту одолеем да царя русскаго веры православной всем миром поставим … Ишо, Алексий,

свидемся! Пόйду удновать да почивать на рагозинах…

 

* * *

Прошло совсем немного времени, и закончилось на Руси Смутное время. В начале 1613 года

Земский собор избрал на русский престол Михаила Федоровича Романова.

И в этом же году снова упоминается имя Богдана Михайлова: «1613 г. сентября 13. – Указная

грамота царя Михаила Федоровича в Егорьевский Толвуйский погост Выгозерского стана

Обонежской пятины Новгородского уезда старостам, целовальникам и крестьянам о закрытии

нового кабака, поставленного по приказу шведского военачальника генерал-лейтенанта Якоба

Делагарди (Якова Пунтусова) новгородским подьячим Богданом Михайловым, о продаже

оставшегося имущества и запасов и передаче кабацких денег в Новгородскую четь дьякам Андрею

Иванову, Павлу Матюшкину и Василию Семенову. Припись дьяка Василия Семенова. Подлинник.

Черновосковая печать. 1 л.». Историки утверждают, что подьячий Богдан Михайлов, вернувшийся

в Новгород без Повенецкой таможенный казны за предыдущие два года, в 1613 году был назначен

на службу в Повенецкий рядок для ведения таможенных книг. По всей видимости, назначение

подьячего в Повенец состоялось для сбора в Толвуйской волости недополученных от Повенецкой

таможенной избы пошлинных денег за предыдущие два года. Но, говорят, до Повенца Михайлов

так и не доехал, и в Новгород обратно не вернулся. Такая вот история с новгородским подьячим …

В 1653 году царь Алексей Михайлович Именным указом с боярским приговором утвердил Торговый

устав положивший начало введению единой ставки рублевой пошлины в России. Повенецкая

таможня, как государственный форпост на соляном пути, просуществовала еще около полутора

века. 20 (31) декабря 1753 года императрица Елизавета Петровна подписала указ «Об

уничтожении внутренних таможенных и мелочных сборов», которые являлись одним из главных

препятствий к развитию внутреннего товарооборота. В результате были ликвидированы

внутренние таможни. Таможенный Устав 1755 года в России не упоминал Повенецкую таможню.

Впереди у России были тяжелые испытания: трехсотлетнее царствование Романовых, кровавые

войны по защите и обороне Отечества, революции и гражданская война, власть Советов,

обретение новой России, защита народа и русских земель, не прекращающаяся борьба с

многочисленными врагами за мирную жизнь. Врагов у России на этом пути оказалось очень много.

Но силы воли и веры русского народа во все века оказалось намного больше. А народная таможня

по выбору, по вере и целованию креста, по чести и по совести, как это случилось однажды в

Повенце более четырехсот лет назад, всегда будет защищать Россию.

Сам я в точности не знаю, как в подробностях развивались события в Повенце в годы шведского

нашествия, но то, что в Повенецкой таможенной книге написано и заверено скрепой

новгородского дьяка Семена Михайловича Лутохина в 7120 (1612) году, это, по выражению

Повенецкого таможенного головы Якова Семенова - ЧИСТАЯ ВОДА!

 

Костомукша, апрель 2024 года

 

Автор выражает признательность Вячеславу Алексеевичу АГАПИТОВУ, писателю, поэту,

переводчику, художнику-пейзажисту, этнографу, краеведу, за консультации по народной речи

Заонежья.

 

Словарь старинных слов

Не на мзде ставлен – т.е. не за деньги. Ставити на мзде - производить кого-либо в чин или на

должность за деньги или подарки

Писчая деньга – сбор за оформление (написание) бумаг. В таможенном делопроизводстве XVI-

XVII веков доход с писчей деньги – своего рода канцелярский сбор, который взимался за

оформление таможенными подьячими (дьячками) таможенных памятей, выписей, копий, записей,

и др.

7119 год, 7120 год (по старому летоисчислению) – 1611 год, 1612 год (по Юлианскому календарю,

который был введен 1 января 1700 года в России по приказу Петра I)

Насад (насада, носад) – плоскодонное, беспалубное судно из дерева с высокими набитыми

бортами, с гребцами или под парусом. В Повенецкой таможенной книге 1612 года изложено

«насад».

Санега – Заонежье, древнерусское, «За Онег»

Цюхня каянская – жители местности, называемой Каянская земля. Энциклопедический словарь

Брокгауза и Ефрона сообщает, что Каянская земля – «Так называется в русских источниках XV и

XVI в. область, прилегавшая к Ботническому зал., к сев. границе Вотской пятины, к поселениям

корел и к Ледовитому океану. В восточной части она была населена лопарями, а в западной –

шведами, которые в одном акте 1580 г. наз. "немецкими свискими людьми". … Русские называют

ее Каянской землею, а народ – Каяны". Собственно каяны или квены – отрасль финского

племени».

Анцмук (Анц Мук) – сокращенное от полного имени Ганс Мунк. Г. Мунк – финский дворянин,

служил шведам верой и правдой, командир шведского отряда в 1611-1617 гг., подчинявшийся

непосредственно Я. Делагарди.

Сам-четверт – вчетвером

Вольнë – свободно, легко

Челмужанин – житель старинного онежского села Челмужи

Шибко – очень, весьма, бойко

Донесь – до сих пор, до сего дня

Шкота – вред, убыток, ущерб

Стакатся – тайно сговориться, вступить в соглашение

Ошта – до начала XVIII века село Ошта было административным центром Заонежских погостов

Щадривый – рябой

Дьячая изба – приказ, дьячья изба - орган отраслевого или территориального управления в

Московской Руси XVI-XVII веков.

Лόчкать – бить

Налупсились – наелись

Меж собя – между собой

Бегόм – быстро, мигом, торопливо, стремглав

Корговое (корговые деньги), поголовное, пошлина с рубля (рублевая пошлина), весчее (пудовое)

– таможенные и торговые пошлины, собиравшиеся на Руси в XVI -XVII вв.

Ляй – смотри

Осверить – перевесить

Тошто – затем, после этого

Сейгод – в этом году

Розсылоцной – рассылочный

Лежацьку – в лëжку

Безбашля – без памяти, в бесчувственном состоянии, в обмороке

Вниць – ниц, лицом к земле, головой вниз

Убредить – спрятать

Вокурáт – в точности, аккуратно, вовремя, в самый раз, правильно

Полифкал – пойти быстро, носиться туда-сюда

Ноцнόго – на ночь, в ночь

Чистая вода! – (разг.) чистая правда!

Де - частица (прост.). употр. при передаче чужой речи в знач. дескать, мол.

Правёж – в древнерусском праве взыскание с обвинённого ответчика в пользу истца, соединённое

с понудительными средствами; «править» означало на древнерусском языке «взыскивать».

Поварня – кухня, очаг

Ляцкая вера – (разг.) поляцкая (польская) вера, т.е. католическая

Удновать – отдыхать после обеда